Система философии. Том 1. Логика чистого познания

В современной науке, особенно со времен Декарта, на первый план выдвинулось понятие, которым в последнее время стали обозначать единый фундаментальный закон математического естествознания: термин «сохранение». Сохранение, вероятно, также является термином, определяющим соотношение двух направлений деятельности в суждении. Происходит не изменение, а сохранение одновременно и разделения, и объединения. При специализации сохраняется объединение, а при объединении сохраняется специализация.

Это легче понять на примере деятельности, поскольку разделение само по себе является объединением, только в другом направлении. Поэтому, конечно, объединение может быть сохранено в нем, поскольку оно само есть объединение. И все же объединение, как собственное направление, должно быть отделено от него. Поэтому только другое направление должно утверждать себя, когда имеет место одно направление. Это значение сохранения для деятельности суждения легче понять, и его требование кажется бесспорным. Иное дело, однако, когда сохранение связано с содержанием. И эта связь неизбежна, ибо деятельность есть одновременно и содержание. Поэтому следует требовать, чтобы в единстве большинства утверждалось сохранение, как и во всем единстве большинства.

Здесь кроется трудность. Большинство не должно распадаться на единство. А единство не должно распадаться на большинство. Большинство, признанное единицей, должно оставаться большинством. А единство должно сохранять себя как единство. И эти два понятия не должны лежать рядом друг с другом, не более того, они должны сливаться друг с другом. Для сохранения требуется такое взаимопроникновение, которое невозможно представить динамически. Психологический взгляд, согласно которому мышление является лишь траекторией в следах ощущений, проявляет здесь свое сбивающее с толку влияние. Мы требуем сохранения не следов, а самой деятельности в ее свежей жизненности и присутствии. Но именно настоящее содержит в себе иллюзию, импульс к ошибке. Через устранение этого импульса сохранение как проникновение также может быть определено более точно.

Как можно понять, что большинство должно соаняет себя в объединении? Как сделать понятным это одновременное требование? Какое новое требохранять себя как содержание, а единство сохрвание или какой смысл этого требования может сделать его понятным? Ответ на этот вопрос имеет вид психологического объяснения. Однако, поскольку мы имеем дело с логической характеристикой, то она, скорее, имеет ее противоречащей самой себе. Поэтому мы не должны позволять себе руководствоваться психологической видимостью. Здесь мы имеем дело с требованиями, которые призваны способствовать друг другу в решении проблемы.

Выше мы говорили, что для деятельности нам требуется свежее, актуальное настоящее. В этом отношении к настоящему уже есть бессознательное рассмотрение психологического процесса. Настоящее должно стать будущим. И это исправление не временное – тогда оно было бы психологическим, – а что оно означает, кроме логического? Логический смысл коррекции, согласно которому большинство не просто мыслится как настоящее, но возносится в будущее, должен прояснить для нас термин сохранение и тем самым смысл суждения.

Мы думаем о том, что направление отделения – это акт, который и постольку, поскольку он имеет место. Аналогично и с объединением. Соответственно, соответствующее содержание мы также считаем завершенным. Здесь кроется ошибка. Оба действия следует рассматривать в отношении от настоящего к будущему, то есть до будущего. Объединение следует рассматривать не как событие, которое завершилось, а как задачу, причем как идеал задачи; ведь задачу никогда нельзя считать завершенной, покоящейся. То же самое и с разделением. Оба направления поднимают себя в будущее. Специализация, которую никогда нельзя считать завершенной, тем самым сохраняет себя как специализация. Так взаимопроникновение обоих направлений может быть понято в силу сохранения. Оба направления являются задачами и должны оставаться задачами.

Sonderun не должен стать разрывом контекста. Это произошло бы, если бы разделению было позволено завершиться. Объединение должно поддерживаться внутри него. Должны проводиться новые разделения, все более тонкие и интимные. Чем тоньше становятся специализации, тем меньше угроза объединению. Эта мысль должна стать основной для психологической структуры сознания. Здесь мы рассматриваем только логические характеристики суждения. Таким образом, одновременно становится понятным, что объединение не должно приходить к фиксированному выводу, а должно требовать разделения, чтобы увеличить и укрепить свою собственную ценность. Ибо объединение не должно выпадать в осадок, превращаясь в единство, которое не было бы единством, а только единицей. Сохранение противостоит этому осадку и тем самым сохраняет и закрепляет ценность суждения как чистого мышления.

Это взаимное сохранение, которое делает возможным суждение, также определяет фундаментальное понятие, с которым мы оперируем с самого начала и особенно подробно здесь: понятие единства. Мы уже знаем, что это одно из фундаментальных понятий античной мысли. У Пифагора оно называется центром. И свою идею Платон определяет через него. Понимание суждения абсолютно обусловлено точным пониманием единства. Ибо оно обозначает содержание суждения. И оно ответственно за то, что деятельность в то же время обозначает содержание.

Единство – это именно не Единое; не вещь, а деятельность, единственная деятельность суждения. Все достижения суждения основаны на этом характере и основной черте его деятельности. Поэтому мы можем отличить единство от союза, как одно из двух направлений. Деятельность суждения, происходящая в силу сохранения, приводит к разделению и объединению. И то, и другое в соединении составляет суждение. Единство обозначает это объединение. Благодаря этому объединению, которое гарантирует сохранение, суждение имеет место как единство. Поэтому суждение следует рассматривать как единство суждения. Таким образом, основное понятие единства используется в суждении. Или более правильно: таким образом суждение в силу своего единства устанавливает основное понятие единства.

Это значение единства, как взаимопроникновения разделения и объединения, делает суждение основой познания. Познание есть единство познания». Это единство требуется для понятия. Понятие, однако, является лишь выражением, можно сказать, лишь одним из выражений познания. Методическая ценность познания обусловлена его единством. Единство для познания требует не только формальной связи. По поводу этого единства порядка не было бы много споров. Фактический смысл единства познания находится под вопросом и составляет трудность.

Без этого фактического значения единства познания не было бы вообще никакой вещи. Что же тогда есть вещь? Не дана ли она уже в ощущениях? Тогда, конечно, для ее обнаружения не нужны ни физика, ни математика. Если, таким образом, вещь должна быть сначала открыта научным путем, то суждение должно содержать схему, по которой и в которой это открытие может произойти. Таким образом, единство суждения должно привести к единству знания. А в этом единстве знания должно заключаться то единство, которое образует проблему вещи.

До сих пор все содержание было законсервировано в деятельности. И благодаря сохранению было обеспечено единство этой деятельности, а значит, и единство содержания. Теперь содержание должно быть выдвинуто на передний план. Наконец, деятельность должна быть предложена в качестве противовеса, не отказываясь от нее. Возможно, сохранение содержания можно представить более материальным словом. Если единство не просто витает в деятельности, а свидетельствует о себе в вещи, то сохранение можно мыслить как продолжение. И это продолжение может быть осмыслено как сопротивление этой плавучей активности. Таким образом, вещь становится объектом. И если в действительности единство не могло прийти к вещи, то теперь оно имеет место в единстве объекта.

Эпохи также можно различать по проблеме объекта. У греков он называется существующим. А для его научного определения за основу берутся истинно существующее и субстанция. В средние века, согласно латинскому переводу «бытие как основа», субстанциальный характер объекта утверждался через субстанцию и субъект. И в зависимости от того, как понималась субстанция, соответственно определялся и взгляд на объект. Объект, однако, всегда рассматривался как то, что объективировано в сознании, т.е. как представление об объекте, а субъект (subjectum) обозначал не субъективное, а то, что лежит в основе фактического. Скептический, скорее критический, научный характер более позднего времени характеризуется тем, что эта каменная независимость была перенесена с субъекта и что, с другой стороны, маска идеи была сорвана с объекта, и все же ему не было предоставлено более достойное существование, чем существование упрека. Объект – это обличение.

Этот упрек, эта проблема вещи должна быть обработана, решена. И способом этого решения, предпосылкой этой обработки является суждение. Единство суждения осуществляет и гарантирует единство объекта. Ибо единство суждения порождает единство познания. И нет другого способа познания объекта, кроме того, который предлагает единство познания. Оно представляет собой единство объекта. А единство познания производится в единстве суждения. Таким образом, мы получаем это определение суждения: Единство суждения есть порождение единства объекта в единстве познания.

12. Виды суждения и единство познания

Суждение как порождение, как деятельность определяется в своих двух направлениях – разделения и соединения. А единство, которое сохраняется в этих двух направлениях, образует единство суждения. Однако деятельность должна одновременно представлять содержание; порождение – продукт. Таким образом, единство суждения одновременно означает единство его содержания. Но содержание – это не просто вещь, а объект. Однако последний может существовать и быть получен только в познании. Следовательно, непосредственное содержание суждения должно быть познанием. Ведь суждение – это мышление, а мышление – это мышление познания. Поскольку суждение есть единство суждения, то это единство по своему содержанию должно означать единство познания. Мы говорили выше, что это единство познания имеет не только формальное значение. Кроме того, понятие единства оказалось предельно насыщенным. Единство познания требуется для единства объекта. Итак, единство было определено как тройственное: единство суждения, единство познания и единство объекта.

Эта тройственная единственность очертила общую функцию и значение суждения. Единство суждения как деятельности было точно определено. То же самое нельзя сказать о содержательных единствах – ни о единстве познания, ни о единстве объекта. Существует ли вообще и может ли существовать единство объекта? Если нет, то тот же вопрос решается и в отношении единства познания. Ведь единство объекта основывается на единстве познания, и для объекта оно предполагается. Вопрос не следует понимать так, будто необозримое множество вещей противоречит требуемому единству объекта. Это множество вещей само по себе не является множеством объектов. Оно вполне могло бы объединиться в единство объекта.

Но можно спросить, является ли в методологическом смысле наук единство объекта допустимым требованием. Если временно отвлечься от организма как объекта биологии: образуют ли дисциплины математического естествознания единый объект? Можно ли объединить различные дисциплины математики с дисциплинами естествознания таким образом, чтобы единство объекта стало возможным и необходимым? Ответ зависит от другого вопроса: не должен ли существовать для чистых познаний, от фактической значимости которых исходит наша логика – подобно тому, как Платон и Кант исходят из фактической значимости математики – не должен ли для них существовать совокупный принцип, единство, из которого они вырастают? Если это так, то единство объекта тем самым обеспечено.

Если мы снова исходим из объекта, то нас уже может сориентировать Пифагор. Его субстанция представляет единство математически формулируемого бытия. И эта математическая формулировка уже через него самого начала завоевывать физику. Но дело не ограничилось одной лишь математической формулировкой в изоляции.

И не нужно было ждать нового времени, которое, более того, не могло бы наступить, если бы древние ограничились одной лишь математикой. Уже элеаты разработали другие понятия, которые, когда пришло время, должны были подтвердиться как чистые познания. Они стали принципами математического естествознания. Однако развитие математического естествознания не остановилось на множественности формулировок – будь то законы движения или механические принципы. Напротив, оно, как говорят, направлялось стремлением к единству. Но стремление не может направлять, а лишь побуждать. И поэтому монизм также не содержит надежного руководства. Логика требует единства как единства познания.

Это единство познания искали и в современном основном законе сохранения энергии. Этот закон означает единство познания и тем самым единство объекта. Единство математически формулируемого бытия через закон энергии распространилось на всю физику, став основным законом природы. Это единство познания гарантирует нашему современному научному сознанию единство объекта.

Именно закон энергии способен сориентировать нас в проблеме видов суждения, перед которой мы здесь стоим. Он означает единство принципов вместе с вытекающими из них законами. Единство познания, которое он образует, не исключает множественности познаний законов, а, напротив, включает ее. Таков смысл единства познания. Оно также не является суммой, к которой можно было бы сложить множество познаний, в которой они могли бы раствориться. Это единство в живом, творческом смысле, согласно которому принципы и, опосредованно, законы имеют в нем свое происхождение. Это духовная потенция, благодаря которой они достигают точного выражения мысли. Оно подтверждает себя и проявляется в каждом отдельном законе природы. И так же в каждом теле как объекте соответствующего закона. Таким образом, и здесь единство не абсолютное, а такое, которое требует и предполагает множественность.

Закон энергии делает это обстоятельство яснее, чем любой другой закон природы. Ибо подлинный смысл закона – это коррелятивность двух понятий, которые, кажется, исключают друг друга: сохранение и превращение. Но дело обстоит так же, как с разделением и соединением. Превращение действует при сохранении. А сохранение господствует в превращении. Сохранение ограничивается бытием, единством объекта. Но бытие допускает и требует превращения, которое никоим образом не нарушает его единства. Различные дисциплины естествознания требуют превращения, требуют множественности объекта. Но все они имеют общую основу в чистом познании энергии, так что единство познания в самом глубоком смысле требует множественности познаний и множественности объектов.

После того как мы признали в качестве общего значения суждения порождение объекта в познании, а теперь и значение единства – как его следует понимать для познания и для объекта, – необходимо реализовать то же значение для единства суждения. Единство суждения также должно развертываться во множество видов суждения. Эти виды суждения соответствуют познаниям или законам и, следовательно, объектам как формам превращения бытия.

Как суждение как родовой характер порождает познание и тем самым объект, так и виды суждения должны порождать познания и объекты. Это требование должно быть поставлено, даже если пока нет никаких перспектив его удовлетворительного решения. Однако эта опасность не вызывает серьезных сомнений. И мы отнюдь не переданы, как может показаться на поверхностный взгляд, шаблону традиционной логики. Основания и точки зрения для классификации суждений также не возникли как шаблон.

Уже в греческой философии можно увидеть связь мышления и познания в этих вопросах – не только в общей характеристике, но и в классификации суждения. Шаблонизация, однако, отнюдь не прекратилась в Средние века. Но те, кто сделал логику чистого познания своей проблемой, все они установили основания классификации суждения с точки зрения познания. И там, где они принимали старые различения, они углубляли и развивали их со своей точки зрения чистого познания. Прежде всего это относится к Канту.

Как бы нам ни пришлось отклоняться от кантовской таблицы суждений в порядке, структуре, наименовании, выражении и оценке отдельных видов суждения согласно нашему новому принципу, мы все же можем придерживаться четырех аспектов, которые он сам заимствовал из общей логики. Однако отклонения уже необходимы, потому что мы должны будем отказаться от соответствия каждой категории определенному виду суждения. На самом же деле таблица суждений Канта ориентирована не на его таблицу категорий, а на таблицу основоположений. Но как бы мы ни отклонялись не только в их формулировках, но и должны были бы отказаться от их установления, мы сохраняем их дух в чистых познаниях. Виды суждения должны быть выведены из видов и направлений чистых познаний.

Но существуют ли виды и направления познаний, которые развертываются из единства познания? Существует ли не только множество познаний, но и множество видов познаний? Ответ уже получен. Изначально мы рассматривали математическое естествознание как единство науки, состоящее из математики и естествознания. Уже эти компоненты математического естествознания выявляют проблему: познания, поскольку они коренятся частично в математике, а частично в естествознании, уже поэтому должны быть разного вида. Это как раз и было той трудностью, с которой боролся сам Ньютон и которую его последователи пытались сгладить, но которую Лейбниц и его последователи, и его корреспонденты не смогли преодолеть.

Все они ясно осознавали различие принципов, но не смогли найти для этого различия единства, потому что не признавали необходимости различия. И в этом ошибаются и современники, которые обсуждают принципы механики, не исходя при этом из принципов математики. Они различны, но они принадлежат друг другу; они принадлежат друг другу как виды. Они образуют единство, и, не исходя из единства, нельзя найти различие видов, а значит, и виды принципов. А виды принципов лежат в видах суждения. Виды суждения должны определяться с точки зрения видов познаний.

Может возникнуть вопрос, следует ли определять виды суждения путем координации или, скорее, субординации. Это сомнение отнюдь не снимается общим определением суждения как порождения объекта. Ведь это определение не означает, что каждый вид суждения должен или может порождать всю ценность объекта. Определение относится лишь к родовому характеру суждения. Однако род в своем понятии содержит требование видов. Следовательно, ни один вид не может исчерпать понятие объекта, а только все они в своем методологическом объединении дают единое понятие объекта. Единство объекта основывается и состоит в единстве познания. Последнее же состоит во множестве элементов познания, каждый из которых, конечно, должен быть единством. Таким образом, каждый вид суждения порождает элемент чистых познаний. И каждый из этих элементов, образно говоря, представляет собой сторону объекта.

Если отбросить образ, то элемент чистого познания предстает именно как методологическое средство, которое со своей стороны порождает объект. Но если эти части, вернее, доли, только в объединении представляемых ими методов в отдельных дисциплинах математического естествознания порождают единство объекта, то это отнюдь не означает, что эти методологические доли были бы равнозначны по методологической силе и значению. И поэтому субординация видов суждения могла бы происходить так же, как и координация. Возможно также, что один вид суждения мог бы иметь значение центра, вокруг которого концентрически группируются остальные. Но могла бы быть принята и частично субординация, частично координация: субординация – согласно ступенчатому ряду методов, которые совместно участвуют в конституировании объекта, чье взаимодействие, однако, предполагало бы генетическую последовательность ступеней. А координация – согласно более тесной связи методов в одной дисциплине. Таким образом, группа видов, класс, должна была бы формироваться согласно координации. А согласно субординации должен был бы возникать ступенчатый ряд классов.

Если мы теперь бросим взгляд на методологическую связь отдельных дисциплин, на которых и в которых основывается и существует единство математического естествознания, то возникают новые сомнения. Во-первых, понятия математики нельзя строго отделить от понятий механики. Далее, понятия отдельных дисциплин математики нельзя строго отделить друг от друга. И, наконец, оба вида понятий нельзя строго и точно отличить от понятий общей, обычно так называемой логики, а также от общих философских или более узких метафизических понятий.

Нам предстоит разработать эти обстоятельства и в соответствии с ними сделать наши разграничения. Точное определение отдельных элементов чистого познания зависит от точности, с которой будет упорядочена область их порождения – виды суждения. И если здесь предпринимается попытка развить логику в более широком смысле, то это не создает опасности размытия особенностей формальной логики. Напротив, окажется, что новый принцип логики чистого познания доказывает свою плодотворность. И особенность формальной логики благодаря этому получит более точное и ясное определение. После установления этой теперь обогащенной и углубленной особенности формальной логики можно будет затем выявить особенности как математических видов суждения, так и механических. Точное определение методологической доли отдельных видов суждения в порождении объекта согласно многообразию и специфике их значений окажется ведущей точкой зрения.

Таким образом, для четырех аспектов, по которым следует определять виды суждения, мы получаем следующие значения. Первый аспект соответствует традиционной формальной логике, которой, однако, мы кладем в основу новый закон мышления – закон происхождения. Этот закон мышления происхождения распространяет свою плодотворность и компетенцию на все остальные аспекты. Согласно всем им, чистое мышление познания должно развертываться. Но чистое мышление познания предполагает познание происхождения. Мы объединяем их под названием суждений законов мышления.

Из второго аспекта возникают виды суждения математики, направляемые применением, которое познание происхождения находит в математике. Все дисциплины математики должны быть представлены этим классом суждений, если только допустимо предполагать связь координации, несмотря на различие в методах анализа и синтетической геометрии. А для единства объекта эта связь математических методов должна быть принята.

Третий аспект порождает те виды суждения, которые требуются для механики и присоединяющихся к ней естественных наук. Мы называем их суждениями математического естествознания. Они также направляются фундаментальным значением, которое раскрывает познание происхождения в этом направлении. И здесь обнаружится характерная связь между этим классом и первым, а значит, между проблемой движения и проблемой мышления. Элементы чистого познания распределяются по этим трем классам.

Четвертому аспекту соответствуют те виды, которые касаются обработки и методологической разработки исследования согласно ступеням его развития. Однако при этом обнаружится точная связь между предпосылками познания и методологическими ступенями исследовательской работы, которая проливает новый свет на предыдущие аспекты и дает новые разъяснения, подтверждающие эти виды как критические суждения. Мы называем их суждениями методологии.

Первый класс: Суждения законов мышления

Первое суждение: Суждение о происхождении

Научное мышление начинает свою историю с понятия происхождения (Ursprung). Поэтому мы вправе переводить греческое слово «архэ» (ἀρχή) скорее как «происхождение», чем как «начало». Знаменательно, что Фалес, впервые сформулировавший идею происхождения, считается родоначальником исследования и философии. Только с этого момента сущее начинает становиться проблемой: возникает вопрос о его происхождении. До этого вопроса для человеческого взгляда существовали лишь отдельные вещи; лишь с вопросом о происхождении отдельные вещи вступают во взаимосвязь. Эта взаимосвязь и есть сущее в отличие от вещей (τὸ ὄν, τὰ ὄντα).

Подобно тому как наука связана с мифом, являясь продолжением его серьёзности через освобождение от субъективных моментов аффекта, так и в происхождении наука связана с мифом. Идея хаоса свидетельствует о том интересе, который космогонический миф проявлял к вопросу происхождения. И даже мозаичная Книга Бытия, стремясь удовлетворить интерес к происхождению через идею творения, всё же не может полностью его подавить: в «начале» (которое тоже лучше перевести как «происхождение») оно проглядывает. Хоть оно и ограничено временем, но даже в этой ограниченности сохраняет свою сфинксовую природу.