О чём молчит ночь. Соулмейт Верховного Мага

Мама поглядывала на меня с улыбкой, но скрытым беспокойством в глазах. Вот она от соленой кукурузы не отказалась, но ее уже хорошо заметный животик просто требовал вкусняшек. Вернее малыш внутри. И правильно. Пока мы тут стрессум, он стресс заедает. Молодец пупс, отвлекай маму. Мне можно так нервничать, у меня и возраст подходящий, и гормоны бушуют, и нервная система, пока что, из адамантия. А мамочку беречь надо.

Когда загорелся экран, я вцепилась пальцами в подлокотники и вжалась в кресло, будто меня сейчас нулевая гравитация будет отсюда выковыривать.

Каюсь, когда ЕГО лицо появилось на экране, вскрик удержать не удалось. Потому что это был ОН! Мой Стивен. И глаза, и губы и волосы. И лицо и тело и руки. Господи, я не могла все это придумать! Я про Бенедикта узнала только после того, как мне мама трейлер показала. Не видела я его раньше! И вся Шерлокомания прошла мимо меня.

Мама с любопытством переводила взгляд с экрана на меня. Согласна, моя реакция была такой бурной, что местами интереснее фильма. Мне даже было все равно, что зал полон и многие сидящие рядом люди или цыкали или смотрели недовольно.

Ребята, в записи посмотрите дома! У меня тут судьба решается!

На моменте с Кристин, я побагровела от злости и шипела не слишком культурные слова сквозь стиснутые зубы.

Когда машина рухнула в воду, я сидела бледная, закусив костяшку большого пальца и даже, кажется, молча плакала, вновь переживая этот ужас, эту беспомощность.

Взяв меня за руку, мама крепко переплела наши пальцы, поддерживая и утешая.

Я не смотрела фильм, я жила в нем, я почти физически ощущала его взгляд с экрана, могла поклясться, что чувствовала его запах, который так хорошо узнала и вслушивалась в немного непривычный голос. Думаю, это из-за дубляжа. Во сне голос ниже, грубее, здесь же…будто наложили сверху искажающую дорожку.

Все, что шло за аварией и руками я смотрела, практически не дыша. Весь его путь, все его унижения, взлеты, метания и почти отчаяние.

И вот он – Камар-Тадж. Красивое место, мы придем туда?

Магия. Маги. Порталы. Кольца. Зеркальное измерение. Много книг по магии.

Я впитывала информацию каждой клеточкой, сидя на кресле, как на жердочке, на самом краю, словно стараясь залезть в экран.

Как скупо показали его сражения с Дормамму. И снова я плакала, осознавая, сколько этот человек сделал для мира, ничего не прося взамен.

Когда экран потух, когда отыграли титры и сцена после них, зал опустел громко и стремительно, включились лампы и радостно гомонящая толпа покинула помещение, где остались только мама и я.

– Соня, малыш. Все хорошо?

Встрепенувшись, оторвав взгляд от пустого экрана, посмотрела на родительницу.

– Да мам…это мой Стивен. Красивый, правда?

– Ну, – она потерла живот и в сомнении сморщила нос. – Не мой типаж, но не лишен харизмы. А вот чувство юмора…

Я засмеялась, выходя из коматоза, и помогла родительнице подняться. Она подхватила меня под руку, и мы пошли грабить какое-нибудь кафе поблизости, где будет тихо и можно спокойно поговорить.

Уединенный столик нашелся. Мы сделали заказ и сели друг напротив друга. Мама поставила локти на стол и подперла руками голову:

– Скажешь что-нибудь мне?

– Я в прострации, – призналась честно, уперевшись подбородком в столешницу. Для этого пришлось согнуться, но диванчик был ощутимо ниже требуемого, поэтому и сильно перегибаться не пришлось. – Это так странно. Но…мам. Ты сказала ничего не менять, не говорить ему и не рассказывать о будущем. Я так и делаю, но…

– Но он уже меняется, да?

– Да, – уныло щелкнула зубами, потому что кивать в таком положении не получилось. Так бывает, слишком много по крови походило адреналина, теперь будет немного депрессивный откат. – Он… он не так сильно хочет лечить руки, как в кино.

Женщина побарабанила пальцами по своим щекам:

– А чего же он хочет?

– Меня, – честно призналась я. – Он поцеловал меня вчера, я наорала на него. Он рвался узнать где я живу, куда ему ехать, чтобы меня забрать. Пришлось признаться, что он фильм. Стивен так…будто из него кости удалили без наркоза. Он же должен за руки переживать, а он… сказал, что вернет их, а потом и меня и ну…мы целовались…

– Вот почему ты такая растерянная сегодня. Понравилось? Ты же говорила, что это мерзко и, наверняка, мокро.

Прижалась пылающей щекой к столу, наклонив голову на бок.

– Говорила, но с ним не мерзко. Мам, я не понимаю. Почему я важнее, чем его здоровье и карьера?

Мама вздохнула и улыбнулась, очень загадочно. Она откинулась на спинку диванчика и освободила место для принесенных блюд. Мне так же пришлось сесть нормально, чтобы тарелки на ухо не поставили.

Мы поблагодарили официанта, но к еде никто не притронулся.

– Знаешь, зайка. Сегодня я тебе верю. Подожди…помолчи!

Я просто возмущенно открыла рот, но пришлось захлопнуть. Ну, знаете ли!

– Такого ты придумать не могла, точно. К тому же, у него там есть магия. Или будет, не важно. А важно то, что если у него все получится, то он будет стремиться забрать тебя.

– Забрать… я не думала.

– Подумай. А по поводу здоровья и тебя. Не мучайся. Просто, судя по всему он мужчина. Мужчина, правильно расставляющий приоритеты. Мужчина, понявший, что ему нужно и чего он хочет. Замечательная черта характера. Скажи мне, что он тебе обещал? Зачем ты ему?

– Ну, – я взяла вилку и ткнула в маленькую помидорку в тарелке, но то лишь отпрыгнула в сторону, избегая участи быть проткнутой…как Стивен у Дормамму. Передернувшись от ассоциации, отложила столовый прибор. – Сказал, что поговорит с вами, поможет оформить визу и перевестись в вуз у него, что будет наблюдать и помогать.

– Какая прелесть, противный мужик, я на него злюсь за твои мучения, но хорош. Единственно, знаешь что…

– Что? – с любопытством уточнила я.

– Чувство юмора у него все же ужасное!

Мы прыснули и рассмеялись.

– Дочь, ну рассказывай… как он целуется?

– Мам! – взвыла я.

– Давай, давай, маме интересно!

***

Наболтались мы так, что отваливались языки, но за всеми шутками и подкачками я видела мамино беспокойство, искреннее, которое она пыталась спрятать даже от самой себя. Я ее понимала и не хотела вскрывать за нее накапливающееся нагноение. Оно само рассосется, если страхи окажутся беспочвенными и само лопнет, если оправдаются все напридумованные ужасы.

Спать я ложилась в легком мандраже, а еще впервые, с появления волшебных снов, выбирала себе пижаму.

Ну, чтобы казаться красивее. И причесалась, заплела волосы в косу.

В итоге, грустно рассматривая свои три пижамки, решила лечь спать в большой футболке с абстрактным рисунком. Все лучше, чем кислотные цвета и светящиеся черепушечки с костями. Выглядит… да по детски. Я и купила их в свое время, чтобы Стрэнджа пугать и бесить в темноте.

Сегодня пугать не хотелось.

Сон пришел быстро, и осознала я себя в кресле. Странно, никогда не замечала и не могла предсказать, где окажусь при появлении. Как-то само все получается. Оглядевшись, нашла Стивена у окна. Он стоял и смотрел на иллюзию реального мира за стеклом и явно о чем-то думал. Мешать не хотелось, внезапная робость обуяла по всем фронтам и ватными шариками наглухо забаррикадировала голосовые связки. Поэтому я просто сидела и молчала, подтянув ноги к себе и зябко перебирая в воздухе пальчиками.

– Испугалась?

Встрепенувшись, бросила взгляд на Стрэнджа, что по прежнему был ко мне спиной, но, видимо, заметил мой силуэт в отражении. А еще он был чертовски напряжен.

– Чего? – я даже сначала не поняла вопрос. – Ты вроде побрился сегодня, подстригся, не так и страшно.

И правда. Шрамы, фингалы и особенно крупные гематомы еще не прошли до конца, поэтому говорить о былой расфуфыренности было рано, но мужчину побрили, подстригли покороче и даже причесали. Теперь, посмотрев фильм, даже знаю кто этим занимался. У-у-у, видела врага в лицо. Или врагиню? Не знаю, но Кристина Палмер мне уже заочно поперек шерсти. Кстати, мне кажется зря ему под ноль выскребли подбородок, как в старые добрые. Все же у него очень белая кожа, яркие брови и темные густые волосы, без, хотя бы, щетины, смотрелось дисгармонично, будто все краски на верхней трети. Что ж… с бородкой в фильме было лучше.

– Вчерашнего.

– А-а-а, это, – вот почему стоит там как каменный. Плечи приподняты, точно их спазмировало, спина прямая, ноги на ширине плеч. – Да нет. Почему меня должны пугать мои чувства или проявления твоих. Вроде же природой так и задумано, что, если есть эмоции, их демонстрируют. Для этого даже мышцы на лице есть специальные. Подожди…

Оставшись сидеть, как сидела, положила голову на коленки и прищурилась.

– Этот вопрос возник, потому что ты испугался? Себя или меня? Ну, ты всегда можешь сказать, что это от лекарств тебя так расскипидарило или свет не так падал.

Мне было бы крайне неприятно такое услышать. Потому что вчерашнее откровение не напугало, а наоборот успокоило и, если мой кошмарик сейчас возьмет слова назад, начнет вещать о моем нежном возрасте или что-то такое, это будет разочарование и придется возвращаться к нашему с мамой «плану покорения», а я ватман уже сняла со стены и убрала. Опять что ли вешать?

Стивен развернулся, сложил как мог руки за спиной и сверлил глазами спокойную меня.

Вот те раз, думала девушки более эмоциональные. Хотя, сейчас, глядя на него такого серьезного, я думала о том, что снова бы хотела его поцеловать. Мне понравилось. Особенно вкус и запах, теперь это мое любимое блюдо. Но если включится задняя, не скоро мне придется вновь его попробовать.

А ведь мама права. Я довольно брезгливо относилась к сосущимся на публике парочкам и даже передергивалась от перспектив столь близкого контакта, но вчера эта печать была снята. Я бы сказала, сорвана начисто. Разбуженная внутри меня женщина, подняла голову от подушки и заинтересованно облизнулась на конкретного индивида. Жаль…жаль! И обидно! Только распробовала!

– Себя я не боюсь, – спокойно ответил он, но я что-то выпала из общения и немного прослушала.

– А?

– Я сказал, что не боюсь ни себя, ни своих желаний.

– А моих? – улыбнулась я, заметив, как Стивен напрягся еще сильнее. В самом деле, куда уж больше? Итак как надутый воздушный шарик, еще вброс гелия и нафиг лопнет. И будут лоскутки будущего Верховного расклеены по стенам палаты.

Встала с кресла, хотелось грациозно, но получилось деревянно, я подошла к нему поближе, почти подкралась медленно, смакуя его взведенность. Честно, будь я из мира фэнтези, стала бы энергетическим вампиром, так остро ощущались его запертые в человеческой оболочке бушующие противоречия. Не боится он, смешной какой, и кого он хочет этим обмануть? Меня? Насквозь вижу!

Подходила я неспеша, смакуя дрожащий маревом чувственный фон, как деликатесный и редкий напиток, а приблизившись на расстояние буквально сантиметров тридцати, остановилась и, глядя ему в глаза, расстегнула маленькие пуговицы его больничной спальной рубашки.

Ого, а разве зрачок может раскрываться так широко?

Двух мне хватило, чтобы просунуть ладошку в получившееся отверстие в одежде и коснуться горячего напряженного живота.

Ух ты! Почему так стало резко душно? Прямо как вчера, и кровь ускорила свой бег по венами, и в районе пупка стало тяжело, будто туда гирю положили. Моей смелости надолго не хватит. Как была бы сейчас полезна моя темная половинка. У нее храбрости еще и отливать пришлось бы, чтобы не захлебнулась. Вспомнились те неприличные видео из сети, которые я смотрела и морщилась от омерзения. Интересно, а если так будет с ним, полярность моего восприятия так же сменится с отрицания на принятие. Помнится, особенно меня заинтересовал один вопрос… что поцелуи могут быть и ниже пояса.

Невольно опустила взгляд и все же залилась краской смущения. Нет, моей дерзости на такое не хватит еще несколько лет точно!

Зато раздался смешок сверху. Я отдернула ладонь и посмотрела на ухмыляющегося Стивена:

– А я все думал, насколько далеко ты сможешь зайти. Так что, мне все еще нужно бояться твоих довольно скудных желаний?

Женщина внутри меня злобно зашипела, поэтому я схватила рубашку двумя руками и дернула в стороны, выдрав пару пуговиц. А сама наклонилась вперед и лизнула его кожу на груди, успев услышать просто бешеный стук чужого… хотя уже моего, сердца.

От солоноватого вкуса, который оказалась в десятки раз концентрированнее чем запах, у меня закружилась голова, причем настолько, что мир начал окрашиваться в яркие краски. Шиза впервые за долгое время рвалась к власти, потому что то, что я сделала, вывело ее из принудительного коматоза окончательно.

– Соня! – он то ли рыкнул возмущенно, то ли расстроился попорченной одежде, но я лишь мимоходом глянула на окаменевшее лицо Стрэнджа, и снова прильнула к нему, сомкнув зубы на горошине мужского соска. Он вздрогнул, и руки легли мне на лопатки, сдавливая стальными тросами. – Чудовище!

– Все же тебе нужно бояться не моих желаний, а своих, – лизнув напоследок гладкую кожу, вывернулась из захвата и как ни в чем не бывало, запрыгнула с ногами прямо на больничную кровать, полностью отдавая себя во власть многолетнего торжества безумия. – Ну что, в догонялки как в старые времена?

Стивен запрокинул голову, приоткрыв рот и дыша через него. Распахнутая полосатая рубашка, и, если присмотреться совсем к неприличному, то у него явно топорщился низ пижамы. Что ж…главное, чтобы смог подавить свой размножательный инстинкт, а то поиздеваться – это мы всегда рады, но отвечать за свои провокации? Не, мы еще маленькие, хоть и хочется…но страшно же!

***

Это была цель. Цель, которую он возвел на пьедестал и твердо видел ее с каждой точки своей жизни.

Стивен закрылся от психолога наглухо, воспринимая ее белым шумом и не реагируя, зато потребовал книги по медицине и учебники первого курса для вуза. И если первое вызвало понимание в стане окружающих его медиков, то второе недоумение. Пожалуй, что-то заподозрить могла лишь Кристин. Но Стрэндж, как довольно злопамятная личность, не простил ее за вмешательство в свою жизнь.

Чуть позже, он прекрасно осознал, что Софи заставляла его барахтаться и плыть, искать выходы, без нотаций, уверений и всего прочего, просто разговорами с ним как со здоровым, будто ничего травма не меняла. Палмер же, чуть было не затопила этот спасательный шлюп своим сердобольством.

Но это пришло позже, сейчас же в нем просто говорила искренняя обида на предательство, казалось ранее, близкого человека. Быть может, Кристин и не заслужила такого отношения, и он поступает отвратительно, но извините, как говорится, трупу параллельно, зарезали его со злости или нечайно откинули нож в сторону, зацепив и его.

Операций в этом мире его ждало всего две. И на этом Стивен остановился, остановил сам себя, трезво оценивая возможности и пределы медицины нынешнего времени. Зато домой он вернулся раньше и денег на счету осталось больше, он даже продал все свои машины и вложил эту сумму в некоторые инвестиционные фонды, получая пассивный доход, на который прикупил несколько зданий в жилом районе и так же получал прибыль. На этом все.

Это не отменяло форумы, медицинские выставки, консилиумы и реабилитация. Много-много времени на реабилитацию. Несколько недель в месяц в больницах, в санаториях и в архивах.

В архивах он утопал с головой, ища упоминания излечения, хотя бы близко, подобных ему случаев. Новые методики, около медицинские практики, психосоматика и многое другое.

А еще учеба, учеба своей маленькой женщины, поступление которой прошло не просто блестяще, а с фанфарами.

Он был первым, с кем она поделилась своими переживаниями, страхами и волнением, и первым, с кем разделила свою радость. Стрэндж плавился и закалялся в огне ее души, рос сам и растил ее, удивляя случившимися изменениями встреченных коллег и старых знакомых.

Его хвалили, ему были рады, и, отказалось, что искренне переживающих было достаточно, просто они не лезли и боялись потоптаться на не затянувшихся еще душевных ранах. Таких Стивен примечал, поражаясь тому, как сильно меняется мироощущение, и как сильно оно влияет на восприятие. Однако, были и злорадствующие.

На одной из конференций, Никодемиус Уэст, уже во время небольшого банкета, присоединился к группе Стивена и двух нейрохирургов со стажем, одного из Бангкока, второго из Германии. Мужчины живо обсуждали влияние расширения стендом бронхиальных и радиальных артерий на регенерацию нервных волокон, собственно разговор проходил конкретно про руки Стивена, которые мужчины чуть более старшие, чем сам Стрэндж, с разрешения, крутили и разглядывали. Коллега из Бангкока принял телефон со сканами МРТ, и все были весьма довольны общение. Ник решил по своему.

– Коллеги, добрый день.

С ним поздоровались и вернулись к разговору, давая понять, что люди заняты. Ник, занявший место ведущего хирурга, периодически был рад немного позлорадствовать над часто унижавшим его бывшим соперником, но меру знал. Не знал он только о влияние милой девочки на Стивена Стрэнджа.

Доктор Уэст сделал пару замечаний, упомянул несколько фактов и его даже приняли в дискуссию, ровно до того момента, как он позволил себе замечание в сторону своего вечного противника:

– Вы так изменились, Стивен. Кажется, вам пошла на пользу эта авария, подарив эмпатию, сочувствие и понимание к простым, как вы говорили «смертным».

Стрэндж замер с вытянутой рукой. Пиджак был наброшен на плечи, манжет белоснежной рубашки расстегнут, потому как Стрэйниц, аккуратно прощупывал его правую ладонь, на предмет смещения штифтов от первоначального места установки. Доктор Анурак поправил очки на переносице и весьма неодобрительно посмотрел на Уэста.

– Прошу прощения, коллеги, у кого-нибудь есть с собой обезболивающее? – Стивен забрал свою руку и деловито закатал рукав до локтя, под немного непонимающими взглядами собеседников.

– У меня есть флакон спрея-заморозки, иногда ноют суставы. Я вам причинил боль при пальпации? – Стэйниц достал из кармана брюк небольшой пузырек.

Стивен качнул головой и с оттяжкой вмазал Уэсту по лицу, целясь в скулу.

Руку тут же обожгло болью, и Стрэндж невозмутимо принял спрей у коллеги, распылив его на просто ужасно гудящую конечность.

Ника отбросило на два шага, мужчина не упал, но опрокинул на себя неполный бокал шампанского, и второй рукой ухватился за лицо, потрясенно глядя на Стрэнджа.

– Ты…

– Я лишь помог тебе пробудить эмпатию и сочувствие и, заметь, без лишения тебя возможности работать. Благодарность оставь при себе.

К компании уже двигалась охрана, что совершенно не смутило Стивена. Он отдал тару от лекарства обратно владельцу и, куртуазно раскланявшись с мужчинами, извинился за небольшой конфуз, сам направившись к замедлившимся секьюрити.

– Позвоните нам, Стивен, – крикнул ему вдогонку Анурак.

И Стрэндж, кивнув, покинул зал сам, сопровождаемый большим количеством шокированных глаз, двух пар одобрительных и одной пары ненавидящих. Что ж…всем не угодишь, но, оказывается, грубая сила производит впечатление не только на женщин, но и на взрослых мужчин.

***

Дни летели бешеными птицами. Их крылатая стая уносилась вдаль так быстро, что иногда, поднимая глаза, я могла заметить лишь край черного крыла.

Подготовка к экзаменам съедала все свободное время, я готовилась и днем и ночью. И это не метафора. Днем школа и учебники, ночью муштра от Стивена.

Он будто совсем отказался на время моей учебы от реальной жизни. Да и в целом, судя по его словам, там сейчас ничего такого не происходило. За три месяца весны он перенес две операции и, как это ни странно, напрочь отказался продлевать агонию, сказав, что все что мог, он сделал, дальше искать и дать телу самому хотя бы частично восстановиться.

Я была рядом и ужасно гордилась его изменениями. Стивен стал спокойнее, собраннее, в чем-то суровее. Казалось, у него перед глазами маячила четкая цель, к которой он шел, не разбирая дороги и не считаясь с препятствиями.

Лезть в его жизнь было чревато, мамины слова я помнила, поэтому что есть сил сдерживала свои словесные порывы. Он итак уже не тот жалкий лохматый оборванец, что должен был с мольбой и надеждой ломиться в двери Камар-Таджа. Я просто надеюсь, что не испортила его судьбу, и он придет в нужную точку сам, несмотря на все колебания ментального фона.

Из больницы мы выбрались, и просто оба очумели от радости. Я была так рада видеть его квартиру, что бешеной белкой носилась по ней во сне. Стивен смеялся.

К собственному потрясению, поняла, что искренние его улыбки и смех не видела ни разу за все эти годы, поэтому, услышав непривычные звуки, затормозила и воззрилась на него, как на привидение, даже рот открыла. Я словно смотрела на другого человека. В уголках глаз собрались лучиками морщинки, лицевые мышцы расслабились, и губы в кое-то веки не кривились в саркастичной усмешке. Фантастика. Как доброта меняет лицо человека.

В начале мая у меня был день рождения, мне исполнилось восемнадцать и по этому случаю дома был устроен сабантуй. После школы меня ждал большой стол и полная квартира родственников, кроме тех, что по папиной линии. С ними мы не ладили, потому что я «генетический мусор в их прекрасной родословной».

В моем рождении они винили маму и только ее, потому что кровь благородны Романовых не могла выдать гнилое семя. Мне было по боку, хотя, будем честны, в силу особенностей развития и психики в целом, я даже не понимала их претензий до определенного возраста. А вот потом…

Их и на совершеннолетие не позвали мое, потому что в мои пятнадцать, такой красивый юбилей, в качестве тоста мне выдали, что желаю вылечиться и стать нормальным членом общества, а подарком выдали купон на сеанс к психиатору.

Я тогда потеряла над собой контроль от злости и опустила бабушку головой в салат, а мама красиво гнала их половой тряпкой из дома, пока папа меня держал. Некрасиво вышло. А вот мамины родные жили далеко, но меня любили и старались баловать. Вот и в день рождения, пришли мамины брат и сестра со своими семьями и мои крестные, семейная пара кузенов бабушки. Ну и дедушка. Мамина мама умерла, когда я была совсем маленькая, ее даже не помню, но суровый и вечно серьезный дедушка, растекался сливочным маслом в моем присутствии и всегда улыбался, правда норовил закормить, но это можно пережить.

Было много слез, поздравлений и подарков. Мы выпили мой первый алкоголь, который вне дома я пробовать боялась, ибо фиг знает, чем оно мне выйдет. А сидеть потом в тюрьме за нарушение общественного порядка…

Дядя спаил с шутками и прибаутками два бокала шампанского, а потом на спор влил в меня еще и стопку коньяка. И я улетела. Никто не ругался, все смеялись, подшучивали и мои родители сидели обнявшись, папа гладил мамин большой уже живот, и оба они с радостью смотрели за моей продвинувшейся социализацией.

Как для человека важна семья. Крепкая и любящая, как самый прочный тыл из возможных, способный подхватить при любом падении и закрыть спинами от агрессии внешнего мира. Место, куда хочется возвращаться снова и снова, что бы ты не натворил, где бы не ошибся…

Этим вечером мне не хватало лишь Стивена. Почему то, глядя на пары из своих родных, в один моменте испытала жуткую тоску. Пожалуй, понять меня в этом плане мог только дедушка, который своей половинки лишился, но стойко жил ради детей, проживая жизнь за себя и за нее.

Мне казалось, Стрэндж моей семье бы понравился. Он умел быть обаятельным и перетягивать внимание на себя, знал очень много, еще больше историй и, наверное, тоже был бы рад оказаться частью большой семьи, потеряв свою. Мы бы приняли его.

В радостной и пьяной меланхолии, шатающаяся, я отрубилась даже не раздеваясь, в платье, со смазанным макияжем и со смешным колпаком на резинке, который на меня нацепил племянник перед задуванием свеч на торте. Признаемся, такие колпаки надели всем.

Стивен был в шоке, узрев меня в непотребном состоянии и потрепанном виде. Мне же было море по колено. Хотелось хихикать, танцевать и почему-то пить. Мысли о чистой питьевой заставили подняться с его кровати в Нью-Йорке и попытаться усидеть прямым углом.

Тонкая резинка праздничного конуса сползла с подбородка и больно щелкнула по носу, отстреливая колпак в сторону. Я схватилась за нос двумя руками и засмеялась.

Стивен приблизился и присел на корточки возле меня, рассматривая обеспокоенно и немного зло. Странно, чего он злится? Тоже такое украшение хочет? Да мне не жалко!

Я хапнула и нацепила колпак Стрэнджу.

– Да ладно, – шепотом успокоила его я, ткнув пальцем в кончик мужского носа. – Не злись, я тебе свой отдам. Ну, хочешь завтра принесу еще один, синенький, ты же мальчик. Но розовый тебе тоже очень идет.

– Почему ты в таком виде? – он нахмурился и убрал мою руку от своего лица. Сам же протянул ладонь и разгреб мешающиеся пряди, мельтешащие у меня перед глазами. Я их отводила, а они все наползали и наползали, как стая оголодавших лиан. – У тебя что-то произошло? Софи, ты пьяна?