Станция «Самосуд»

И все же девушка отстранилась. В конце концов, она пришла не за этим. Спрыгнув с софы, она потянула мать за руку.

– Давай поднимемся на чердак, – вполголоса, чтобы отец на кухне ее не услышал, предложила Илинея.

– Не знаю, дочь… Там сейчас довольно холодно…

– Не так уж и холодно! – улыбнулась она, поднимая Аделину с нагретого места. – К тому же мы ненадолго. Идем!

Женщина с улыбкой покачала головой, поднимаясь следом за дочерью. Все же в детстве она была куда спокойнее. Удивительно, как пара человек в окружении могут поменять жизнь! Они поднимались по деревянным ступеням почти бегом. Пару раз Илинея спускалась, чтобы убедиться, что мать идет за ней. Дойдя до конца коридора на втором этаже, колдунья сначала потянулась к палке с крюком, чтобы спустить лестницу на чердак, но потом опомнилась и просто щелкнула пальцами, магией запуская механизм.

Они поднялись на пыльный чердак. Когда-то здесь была обставлена очаровательная площадка с двумя креслами и столиком, чтобы с чашечкой чая наблюдать за закатом в большое окно, треугольник которого занимал почти всю стену. Но сейчас место скорее удручало. В какой-то момент чердак стал просто складом вещей из тех, что не нужны, но выбросить рука не поднимается. Уверенным шагом, морщась от ощущения грязи под ногами, она прошла к занавешенному полотном трюмо – единственной вещью, которую Аделина забрала из дома, когда выходила замуж. По крайне мере, так считала девушка. Аделина же прошла буквально по ее следам, и с каждым шагом в душе нарастали неясные подозрения. Сжав кулон в ладони, Илинея глубоко вдохнула и резко развернулась, хватая мать за руку и вкладывая в нее трискель.

– Это твое.

Аделина непонимающе посмотрела на дочь и подняла кулон к глазам. Картинка резко стала мутной из-за подступивших слез. Чуть отступая, женщина ухватилась рукой за спинку кресла, чтобы не упасть на пол. Буря эмоций от изумления и недоверия до радости, близкой к эйфории, пронеслась по ее лицу. Она несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, приходя в себя, после чего спокойно и даже чуть холодно поблагодарила дочь за подарок.

– Очень… милый кулон. Только не понимаю, почему нужно было подниматься сюда, – неловко улыбнулась женщина.

– Это родовой кулон. Пятнадцать лет назад, – начала Илинея, попутно снимая с трюмо ткань, – умер последний из рода, которому он принадлежал. Этот символ, – ткань застряла в створках, и девушка недовольно полезла вытаскивать ее, не прерывая рассказа. – Я никогда не знала своих бабушку и дедушку с твоей стороны, но этот символ очень хорошо помню, – наконец ей удалось стащить полотно с трюмо, на столешнице и ручках которого красовался такой же трискель. – Я помню, как пятнадцать лет назад после очередного объявления по радио ты выронила из рук кружку, а после поднялась на чердак. Как ты рыдала над этим трюмо, думая, что никто не видит. Но я видела. Тогда я не понимала, в чем дело, но теперь… теперь понимаю. Этот кулон принадлежал тебе, «пропавшей» дочери мэтра Лиона, – с трудом проталкивая слова сквозь ком в горле, закончила она.

Аделина упала в кресло, подняв облако пыли. На ней не было лица, а рука крепко сжимала кругляш кулона. Пробормотав «Я принесу воды», Илинея мигом спустилась вниз, ненадолго оставляя мать размышлять в одиночестве. Когда девушка, отмахиваясь от расспросов отца, поднялась со стаканом воды, Аделина уже почти пришла в себя, хотя круглые глаза и глубокое, медленное дыхание выдавали легкое состояние шока. С благодарностью она приняла чуть трясущейся рукой стакан и выпрямилась в кресле.

– Подними лестницу, – чуть сипло произнесла женщина, прикладываясь к стакану с прохладной жидкостью.

Кивнув, Илинея выполнила просьбу матери, оставив недоумевающе и возмущенно разведшего руки отца внизу, и вернулась к креслу.

– Не думала, что когда-нибудь вновь увижу эту вещь, – она с неясной тоской посмотрела на кулон. – Даже не знаю, рада этому или нет. Где ты вообще нашла его?

– В антикварной лавке…

– Там, куда я его и отнесла, – понимающе кивнула женщина. – Подумать только! Эта вещица пролежала там целых тридцать лет, чтобы вновь вернуться ко мне! – она тихо рассмеялась.

Илинея села на пол и положила голову на подлокотник кресла, всем видом призывая рассказывать дальше. Еще подростком она поняла, что ничего не знает о собственной семье, а попытки что-либо выяснить обычно заканчивались сведением темы в сторону. В искусстве ухода от разговора ее родителям едва ли можно было найти равных. Особенно, если дело касалось их личной жизни.

Однако в этот раз Аделина не стала вилять. Она откинулась на спинку кресла, прочищая горло от пыли, запустила руку в длинные, светлые с рыжиной волосы дочери и стала тихо рассказывать:

– Твой дедушка был… не очень доволен тем, что мы с Зейном начали встречаться. О! Он с удовольствием напоминал нам об этом при каждом удобном случае! Да и неудобном тоже, чего уж там, – горько усмехнулась женщина.

– Что-то подобное я уже видела, – саркастично протянула Илинея.

– Да уж… прости, милая, – она потрепала девушку по голове. – Вряд ли Зейн проводил параллели между нами и вами с подругой. Так вот. Зейн тоже колдун, как и все мы – иначе бы ты у нас не родилась – однако он не был знатных кровей. Это люди думают, что все маги поголовно были аристократами с людьми в качестве рабов, – Аделина презрительно хмыкнула. – Папа просто фыркал, пока мы встречались, но когда мы объявили о помолвке, он не оценил. Он был категорически против, чтобы кто-то из рода Лион, а тем более его дочь, связывал себя черными магами. «Позор и клеймо на всю жизнь!», так он говорил, – женщина замолчала и начала глубже дышать, пытаясь не дать одержать верх накатившим слезам. Вернув себе дар речи, она отпила воды и продолжила: – Как ты могла заметить, я его не особо слушала, и вскоре мы с твоим отцом прибыли в администрацию, чтобы закрепить наш союз на бумагах. Когда папа узнал об этом, он был в бешенстве! Не подумай, он не кричал, не буянил, ничего такого, он всегда был очень сдержанным. Но в тот вечер он сказал, что у него больше нет дочери, что он не знает, кого растил все эти годы. Чтобы эта непонятная женщина, черная магичка, собирала свои вещи и немедленно покинула его дом! – хмыкнула Аделина. – А меня тогда характер был резкий… Не знаю, какой реакции ожидал он, но я тогда собрала самые необходимые вещи и ушла, не попрощавшись. Какое-то время мы с Зейном жили у его родителей, но, сама понимаешь, молодой семье нужно было свое пространство, и где-то год мы мотались по чужим квартирам и домам. Потом начались эти стычки с людьми. До сюда особо не доходило, действия больше в крупных городах проводились, но про относительно спокойную жизнь нам пришлось забыть еще на два года, которые мы вновь провели у его родителей. Сражения закончились, но началось другое – облавы на магов. Все это было неофициально, само собой, просто разгоряченные боями и безнаказанностью люди решили «додавить» нас. До крупных родов они добраться не могли, а вот вылавливать черных магов… Было страшно. Многие колдуны стали скрываться. Тогда я решила продать этот кулон. Вещь, напрямую говорившую о моей принадлежности к двум ненавистным группам сразу – и к магам, и к аристократам. Оценщица дала мне невероятно большую по тем временам сумму за этот кулон, почти четыре тысячи нинге. Такими кулонами не разбрасывались, и достать их было практически невозможно…

– Подожди, мам, – Илинея подняла на нее взгляд, – эти кулоны подтверждают принадлежность к роду. То есть, если бы его кто-то купил до меня…

– Нет, нет, – покачала головой Аделина, – как ты верно подметила, принадлежность к роду подтверждает именно кулон, а не его наличие, – женщина надела его на шею, и он приветливо сверкнул в полумраке чердака.– Если надеть его на кого-то другого, он потемнеет и обожжет несчастного. Их искали не для мошенничества или чего-то подобного, а как трофей, – она грустно улыбнулась и продолжила: – Эти деньги стали первым взносом за этот дом. Тогда он был меньше и в один этаж, но это был наш дом! А еще мы тогда купили радио, – фыркнула она. – Для связи с миром, как сказал Зейн, и для того, чтобы казаться обычными. Меньше магии, больше людских штук. Все для общего спокойствия. А через пару лет, когда все более менее устаканилось, родилась ты. Отец узнал об этом. Впервые за пять лет он появился на пороге нашего дома и подарил трюмо для своей внучки, – она поднялась с кресла и подошла к ящичкам трюмо. – «Может, хоть у нее будет побольше мозгов, чем у вас», говорил он, – хлопнув самым верхним ящиком, она повернулась к дочери и протянула ей такой же кулон. – Я давно должна была отдать его, но не могла. Зейн все грезил вернуть меня и тебя в роскошь той жизни, из которой он нас забрал. Правда, мне это никогда было ненужно. Я сделала свой выбор тогда, тридцать лет назад, и не жалею о нем. Но я не должна была лишать тебя права выбора.

Илинея накрыла ладонью кулон в руке матери и, не глядя, положила его на столешницу:

– Спасибо, мам, но я свой выбор тоже сделала, – улыбнулась девушка. – Род Лион в прошлом, пусть там и остается. К тому же, – она скривила лицо, – Илинея Лион, язык сломаешь! Да и мои студенты не оценят.

На пару мгновений на чердаке повисло молчание, взорвавшееся звонким женским смехом. А потом они говорили. Обсуждали все на свете до самого вечера под возмущенные крики отца снизу и звуки его жалких попыток откинуть лестницу. Илинея покинула отчий дом уже на закате в удивительно хорошем настроении. Однако оставался еще один не решенный вопрос. И с постепенно мрачнеющими мыслями колдунья пошла на остановку, дожидаться нужного омнибуса, который бы доставил ее в сторону дома бабули Бренан.

Когда она добралась до пункта назначения, солнце уже почти скрылось за горизонтом, оставив лишь ярко-алую полосу и чуть сиреневое небо. Вилья копалась в клумбах на дворе перед домом и несколько удивленно поприветствовала гостью. Стушевано кивнув, она спросила, дома ли Рида, и, получив положительный ответ, проскочила внутрь.

– Просто сделай мне чай! – заунывно доносилось из зала.

– Мы пили чай недавно!

– Обделяешь больного человека! Ни стыда у тебя, ни совести! Неси чай!

С нечленораздельным ворчанием из комнатки слева вышла Рида и на мгновение остановилась в коридоре, удивленно окидывая взглядом подругу. После этого встала, сложив руки на груди.

– Что? Тебе тоже чаю? Если да, говори сразу, второй раз не пойду, – девушки улыбнулись. Рида подошла к подруге и приобняла ее за плечи. – Раздевайся, проходи, чего стоишь в дверях? Пойду пока этому гремлину чай налью.

– Я все слышу!

– Я знаю, я сделала это намеренно! – крикнула Рида в ответ.

Через несколько минут девушки уже сидели в той самой комнате, откуда вышла Рида – крохотная спальня с узкой кроватью, шкафом и столиком. Две кружки с горячим чаем в руках и мисочка с домашним печеньем на столе, освещаемые лишь парочкой свеч, несмотря на наличие в доме куда более ярких газовых фонарей.

– Итак… – Рида отхлебнула чаю из огромной белой кружки, – я думала, ты хотела отдохнуть дома перед занятиями.

– Так и есть, в общем-то. Но сегодня в полдень мне позвонили из академии.

– Они работают сегодня?

Илинея махнула рукой.

– Академия экономит на кадрах, как может, так что у них в администрации вечный завал. Лаборантов и тех припахали, – Рида фыркнула, всем видом показывая, что другого и не ожидала. – Ингрид сказала, что ко мне приходили ребята из полиции. Вернее, приходили они в деканат с расспросами. Ко мне они придут завтра. Руку даю на отсечение, что заявятся посреди занятий и завалят вопросами до конца пары, – выдохнула колдунья и упала назад, не рассчитав ширину кровати и больно ударившись о металлический каркас, прикрытый лишь тонким пледом, после чего со злобным шипением вновь приняла сидячее положение. – Придется заваливать группу домашкой или выкраивать время на дополнительное занятие, – поморщилась она то ли от пульсирующей боли, то ли от бренности бытия. – Мало того, они еще и к моим родителям заявились, – на этих словах Рида подалась чуть вперед, с подозрением заглядывая в лицо подруги. – Да успокойся ты! Они сказали, что я всю ночь была у них.

– То есть они заглянули и расспросили буквально кого угодно, но не тебя? – Илинея развела руки. – Может для сверки показаний опрашивают, но все равно странно, – усмехнулась Рида.

– Да шут бы с этим! Рида, охрана станции рассказала сотрудникам, что видела, как я играю рядом!

– А твои родители, что ты была у них… Ситуация, конечно, та еще, – брюнетка на пару минут задумалась. – Так и подтверди версию родителей, в чем проблема? Мало ли кого там охранники видели! Ты не единственная блондинка с виолончелью на весь Рейнхарм, в конце концов! Пусть ищут, раз неймется. Формально, это нападение при выполнении служебных обязанностей, или как там, но никаких серьезных последствий от наших действий нет. Мне кажется, они быстро закроют глаза на это дело.

– Не уверена, что это работает именно так. В любом случае, это не та причина, по которой я здесь, – она понизила голос. – Я думаю, нам нужно свернуть наше недоследствие. Мы уже нарушили несколько законов, ко мне уже стучится полиция, что дальше? Пока у них нет ничего серьезного на меня, но если мы продолжим… В лучшем случаем, мы обе вылетим с работы за порчу репутации, в худшем – отправимся в места не столь отдаленные.

– Не преувеличивай, – хмыкнула Рида, – за это все лишь штрафуют. Хотя меня это все тоже не вдохновляет. У нас буквально ни одной зацепки, а теперь еще и власти обратили на тебя внимание… Кстати, разве ты притащила виолончель не за тем, чтобы отвести глаза?

– Чары, накладываемые с помощью предметов, не оставляют следов в энергетическом фоне и вызывают меньше подозрений, чем размахивание руками и чтение заклятий. Но это не отменяет того факта, что несколько человек разом заснули, – пожала плечами колдунья.

– Мда… Ну что ж, полагаю, наша игра все-таки не стоит потраченных на нее свеч, – Рида бросила на догорающие свечи многозначительный взгляд, когда из зала донесся голос Дориана:

– О! То есть вы, наконец-то, перестанете маяться дурью?

Девушки переглянулись, обмениваясь взглядами, не сулящими ничего хорошего, и поднялись в кровати. Рида прошла к залу и оперлась на дверной косяк, Илинея же прошла в глубь комнаты и села на край дивана.

– Поясни.

– А что там пояснять? – Дориан сидел на кушетке, до пояса накрытый одеялом, и пил чай. Растрепанные темные волосы, немногим короче, чем у сестры, бледное лицо, «украшенное» ожогами, расстегнутая почти до пупа рубашка позволяла отчетливо рассмотреть бинты, перевязывающие торс парня. Впрочем, выражение его лица говорило, что жизнью он вполне доволен. – Ходите, очень неподозрительно шушукаетесь, пропадаете посреди ночи с набором инструментов… Даже бабушка уже заподозрила неладное, – фыркнул он.

– Скажи-ка, что там у вас с больницей? – нарочито доброжелательным тоном спросила колдунья, глядя на Дориана, но, очевидно, обращаясь к подруге.

За спиной Риды хлопнула, закрываясь, входная дверь и по коридорчику, ворча под нос, прошла Вилья.

– Завтра утром за ним заедут, – буркнула женщина, – я уже с доктором созвонилась и, вон, вещи собрала, – кивнула она на небольшой куль в кресле и пошла на кухню отмывать от травы руки.

Под обиженный взгляд Дориана девушки прыснули со смеху.

– Дня наедине с этим цуциком ей хватило, чтобы отправить его на лечение. Благо, с бабулей у нас не спорят, – довольно пояснила Рида.

– Да ну вас! – Дориан наиграно отвернулся и приложился к чашке.

– Может, тебе сарцина отсыпать? Я слышала, в человеческих больницах туго с хорошим чаем, – на этот раз без тени иронии и издевки спросила Илинея.

Дориан задумчиво помешал ложечкой в полупустой кружке, активно изображая сложные мыслительные процессы. После чего он окинул блондинку оценивающим взглядом и коротко ответил:

– Да. А ты думала, я откажусь? А вот и нет, неси свой сарцин.

Колдунья добродушно улыбнулась:

– Тогда после работы заскочу к тебе в больницу. Ладно, – поднялась с дивана девушка, – отдыхай, – Дориан кивнул, взглядом провожая ее до входа в зал, пока она не скрылась за шторой. – Ладно, я пойду, а ты подумай над тем, что я сказала.

– Ну и куда ты пойдешь? – Рида кивнула на темноту за окном – на их улице так и не удосужились сделать освещение. – Ладно бы верхом была, а так одной по темноте… сейчас даже транспорт не ходит!

– И что ты предлагаешь? Мне к первой паре так-то, – колдунья положила руку на пояс и чуть наклонила голову.

– Оставайся на ночь! Какая разница, ляжешь ты на час позже или встанешь на час раньше? В комнате постелем тебе, я на диване посплю!

– Какая разница? – засмеялась Илинея. – Вот уж от кого я точно не ожидала такого вопроса!

– Да давай! Как в детстве, помнишь?

– Помню, конечно, – усмехнулась колдунья, – отец всегда бесился, когда я у тебя оставалась. Но я все же пойду. Утром омнибуса не дождешься, а я не хочу опаздывать в столь знаменательный день, – она скривилась, намекая на визит полиции.

– Ну что ж… – выдохнула Рида и, подойдя к вешалке, сняла с него короткое пальто, – тогда хоть до перекрестка тебя провожу. Трудяга!

Девушки быстро собрались, подхватили любимую Ридой керосинку и, попрощавшись с Вильей, покинули дом. Воздух изрядно остыл, и холодный ветер тянул липкие пальцы под одежду. Тучи то и дело перекрывали свет луны и звезд, оставляя лишь маленькую лампу в качестве единственного источника света. Золотая осень еще не кончилась, но уже начала сдавать позиции. Подружки молча шли по обочине дороги.

– Все же хорошо было в детстве, никаких проблем, – Илинея выдохнула едва различимое облачко пара. – А сейчас черт знает что!

– Да не, так же все было, просто проблемы за нас придумывали и решали взрослые, а теперь это дивное занятие перекочевало в наши руки, – беззлобно усмехнулась Рида. – Ностальгия ослепляет. Многие вещи, которые мы сейчас вспоминаем со смехом, тогда были вообще не смешными, – она покачала головой. – Вот помнишь, как мы ягоды воровали у ваших соседей напротив?

– До сих пор не понимаю, зачем мы это делали, – развела руками Илинея, – у нас в саду росли абсолютно такие же. Но это было весело!

– Ага, только тебя после этого на домашний арест посадили, а меня бабушка выпорола. В четырнадцать лет! Прямо во дворе! – возмущалась Рида.

Илинея на секунду задумалась.

– Кажется, после этого случая ты впервые не приехала в Рейнхарм на каникулы, – задумчиво протянула она, на что Рида лишь несколько раз кивнула подобно болванчику. – Я тогда вплоть до начала весны думала, что с тобой либо что-то случилось, либо ты меня бросила, – укоризненно произнесла колдунья.

– Я отправила тебе письмо, как только смогла. Мама была уверена, что моя «деревенская», – Илинея сквасилась, – подружка на меня плохо влияет. В конце концов, я додумалась попросить учителя отправить его. Мда, только сейчас понимаю, насколько бесправными мы были, – сощурив глаза, протянула Рида.

– А помнишь, как мы устроили домик в «заброшке» на параллельной улице. Порядок там навели, украсили все…

– А нас потом гнали оттуда ссаными тряпками собственники? Помню. Даже лучше, чем хотелось бы. Что?! Я за все время там никого не видела, я думала, он заброшен! – на слишком громкое восклицание в одном из дворов залаяла собака.

– А как мы сбежали из дома по садовой лестнице посмотреть на ярмарку и подрались с ребятами с окраины, когда эта «полиция моды» пристала к Дориану? – Илинея заулыбалась, как кот, наевшийся сметаны и не попавшийся на месте преступления.

– Нет, – Рида отвела взгляд и подозрительно посмотрела на колдунью, – но теперь я понимаю, почему твои родители меня недолюбливают.

– Они, кстати, после этого убрали садовую лестницу в сарай…

Так за разговорами, вспоминая глупости своего детства, они дошли до перекрестка, где появились первые на их пути, газовые фонари. Девушки остановились. Пару минут они просто стояли на перекрестке, вдыхая холодный воздух и не особо желая расходиться. Но, в конце концов, Илинея подняла руку на прощание и зашагала в сторону академии. Рида посмотрела ей в спину, прикусила губу, а после крикнула ей вслед:

– Иля! – девушка остановилась и глянула на подругу. – Я решила! Оно того не стоит. Просто сделаем вид, что ничего не было!

Илинея кивнула и продолжила путь, а Рида, развернувшись, пошла домой, кидая косые взгляды на несколько любопытных лиц в окнах.

Глава 4

Шаг четвертый: Затишье

Неделю спустя. Рейнхарм, кабинет ректора 

Высокий мужчина в возрасте беспокойно расхаживал перед столом в кабинете. Пиджак из плотной ткани темно-коричневого цвета протестующе кривился по фигуре и, казалось, иногда скрипел, всем видом показывая, что он не предназначен для активных действий, а вот вышарканные брюки явно давно смирились со своей участью. Пару раз ректор Вомин останавливался, резко поворачивая голову, чтобы глянуть на недавно добытый из недр стола магический шар, и на каждое такое движение остатки его некогда длинной шевелюры, сейчас поредевшей и освободившей области на макушке, забавно дергались и взметались вверх.

Мужчина заметно нервничал, ожидая чего-то, что известно лишь ему. Крупные ноздри трепетали от глубокого дыхания, вызывая какие-то смутные ассоциации. Ректор вообще был весьма своеобразной личностью, начиная от нетипичной внешности и заканчивая странными ежедневными ритуалами, вроде «круга почета» вокруг стола перед тем, как идти читать эти лекции. Не то чтобы это кого-то удивляло. Необычный разрез глаз и смуглая кожа, несмотря на почтенный возраст и годы жизни в весьма холодном климате юго-западной Таврии, где и примостился Рейнхарм, четко выдавали в нем южанина. Да и не только это! Пусть ректор и прожил здесь всю свою жизнь, родители-эмигранты все же передали ему кое-какие черты и привычки, свойственные жителям некоторых стран юга.

Одной из самых раздражающих оказалась манера произношения: он постоянно выделял шипящие звуки, словно чуть протягивая их, из-за чего создавалось ощущение, что общаешься с какой-то ящерицей или змеей. Учитывая не самый приятный характер ректора, не трудно представить, какие шутки шутились за его спиной.

Другой чертой, над которой потешались коллеги, стала удивительная любовь к всевозможным побрякушкам и блестяшкам. Злые языки поговаривали, что ректор на них половину заработка спускает, а то и больше. Правда это или нет – неизвестно, но то, что Лино Вомин всегда носил колец и перстней не меньше, чем позволяло количество его пальцев на руках, знал каждый камень в академии. И если приезжие чародеи дружно кивали, считая ректора приверженцем магии предметов, то любой, кто прообщался с ним хотя бы пару-тройку недель, прекрасно знал, что Вомин – сорока, каких поискать.

И все же вещь, за которую коллеги порой хотели придушить его, оказалась вообще никак не связана с его происхождением. Как уже было сказано, ректор не отличался приятным нравом и вполне мог наорать из-за мелочи или, что называется, нагадить в душу. Но вишенкой на этом торте всегда был «постскандал», а именно добродушное, спокойное поведение ректора сразу после конфликта, будто ничего и не произошло. Так что к традиционным «змея» и «лысая сорока» быстро присоединилось «энергетический вампир» и еще пара обидных и нелицеприятных слов.

Впрочем, даже коллеги не могли состязаться в придумывании таких прозвищ с тем, чьего ответа сейчас ждал ректор. Почти полчаса магический шар мерцал, едва слышно гудел и иногда потрескивал, заставляя мужчину вздрагивать. И резко замолк. Лино, увлекшийся путешествием по кабинету, не сразу это заметил, и лишь покашливание по ту сторону шара заставило его вспомнить о первоначальной цели и подлететь к столу.

– Приветс-ствую вас-с, мэтр Аврил! – ректор почтительно склонил голову.

Молодой на вид мужчина с длинными темными волосами, убранными в небрежный хвост, молча кивнул, и, хотя качество картинки не радовало, Лино точно знал, что министр брезгливо кривился. Вероятно, даже сильнее, чем на личных встречах.

– Ректор Вомин, – холодно ответил он, – не скажу, что рад вас видеть. Более того, я неоднократно просил не связываться со мной по шару. В конце концов, вы должны понимать, это не только моя прихоть.

– И вс-се ж-ше вы ответили, – спокойно парировал Лино.

Диалог, который давно стал обычным приветствием. Аврил застал еще предыдущего ректора и не скрывал своей неприязни к нынешнему, пусть и не совсем ясно, было ли это связано с личностью Лино или же с его профессиональными качествами.

– Вас… вашу настойчивость трудно игнорировать. Мне ли вам рассказывать, что звонок по шару может отменить лишь тот, кто его начал? – в голосе чувствовались нотки раздражения и непреодолимое желание закончить диалог.

В любой другой ситуации эти нотки были бы именно тем, чего ждал ректор – Аврил в таком состоянии гораздо легче шел на уступки. И министр, прекрасно об этом осведомленный, решил пойти на опережение: