Ольга. Хазарская западня

Вернувшись в терем, Предслава погрузилась в размышления.

Вот, к примеру, Свенельд. Он получил в жёны знатную наследницу. Князь обещал ему поддержку людьми для войны с уличами. Казалось бы, что ему ещё нужно? Радуйся и благодари богов и повелителя за щедрость. Зачем он завёл речь про дань с уличей? Да ещё сделал это так дерзко – на виду у всех. Предславе было хорошо известно, что Свенельд всегда искал выгоды, однако жадным он не был: меру знал. И уж точно он не был безрассудным и умел уважать власть более сильного. Ныне же он как будто восхотел подразнить князя. Никакими другими разумными причинами она не смогла себе этого объяснить. И, кажется, этого не мог объяснить себе и сам воевода…

Невесела была и Ольга. Предслава поймала её полный смятения взгляд, обращённый к молодым супругам, когда они соединили уста. Уж не ревновала ли она? В который раз Предслава задавала себе вопрос: что произошло между воеводой и княгиней на ведьминой поляне?

Состояние княгини могло быть просто недомоганием вследствие тягости. Но прежде Ольга всегда чувствовала себя хорошо. Исключая тот случай во время приёма Володислава. Предславе, разумеется, о нём донесли. Тогда княгине Киевской стало плохо, и она покинула застолье, едва не упав в обморок на лестнице. Кажется, её невестка была впечатлена неожиданным требованием Володислава и последовавшим затем гневом Игоря. Предслава злорадно рассмеялась. Вот же забавно! И как складно получилось. Ведь это она сама надоумила и даже заставила князя Смоленского потребовать себе Ласковью.

Володислав был знаком с сестрой Игоря ещё с тех времён, когда служил отроком в дружине Вещего Олега. Предслава, ещё совсем молодая в ту пору, уже была замужем за Руалдом. Володислав нередко встречал её на застольях и даже, на правах княжеского наследника, мог разговаривать с ней и какую-то часть своей жизни испытывал к ней некую сердечную слабость. Для Предславы это тайной не было.

В тот вечер, после приезда в Киев, Володислав явился, чтобы узнать подробности произошедшего с Любомирой. Предслава сама его пригласила: князь ведь велел принять смолянина с лаской и почётом, вот она и старалась. Предслава усадила его за богато накрытый стол, за которым прислуживала Ласковья. Присутствие любимой князевой хоти, само собой, не было случайностью. Предслава позвала Ласковью нарочно, дабы привлечь внимание князя Смоленского. И Володислав, оправдывая ожидания Предславы, с трудом отрывал взгляд от пригожей челядинки.

– Как же ты, несостоявшаяся моя сватьюшка, упустила из рук своих и мою дочь, и Олегову внучку? – спросил он, когда Ласковья покинула горницу. – Разве ж Свенельд не твой был человек? Не твоими ли устами рёк в прошлом годе?

– Был да сплыл. Князев он ныне, а вернее, сам по себе, – с сердцем молвила Предслава, потому что каждое упоминание о воеводе кололо её иглой. – С дочкой твоей поженятся – может, и твоим даже сделается. А дочь твою княгиня у меня из рук увела.

– И ты не сумела справиться?

– Не сумела. Приворожила она князя, кукушка ночная. Дитя понесла. Князь долго наследников дожидался. Вот и дождался наконец. Всё, что ни попросит, ей даёт.

– А дитя-то от князя? – деловито осведомился Володислав.

– От него. Не подкопаешься…

– Извести не думала?

– Язык свой прикуси, Володислав. Она носит дитя Игоря. Против своей крови не стану окаянство творить и тебе не позволю! – Памятуя о склянице, хранимой у родичей невестки, Предслава гневно свела брови, изобразив возмущение. О том, что у Ольги есть на неё управа, Володиславу незачем было знать.

В горницу вновь вошла-вплыла Ласковья с кувшином в руках, наполнила кружку, поставила перед смоленским князем и удалилась.

– Да, дела. Новгорода меня лишили, – протянул Володислав сокрушённо и приник к чарке с хмельным.

– Ты на Новгород не больно-то посягай. Новгород тебе не обещал никто, – осадила его Предслава. – Может, оно и лучше, что так сладилось. А то, гляжу, далече твои желанья простираются. И Новгород, и Киев тебе подавай. Внакладе-то равно не останешься, мню…

– Останусь – не останусь, я ведь выкуп отдавал в прошлом годе в расчёте на иной исход. Будто вокруг пальца меня обвели. Когда такое было?

– Хочешь Игорю насолить? Подскажу как.

– Ну, подскажи, – Володислав взглянул на неё с подозрением и любопытством.

– С челядинки моей глаз не сводишь. То зазноба князя бывшая, шибко любимая. Проси её у него.

– Проймёт такое князя? Жёнка какая-то?

– Много ты понимаешь. Жёнка его была, а ты из рук уведёшь. Так он заплатит за свою уступчивость супруге. Глядишь, поймёт наконец, что всему своя цена имеется, – разгорячилась Предслава. – Спасибо скажет княгинюшке своей.

– Хороша, видать, жёнка?

– В наложных утехах умелая. Порадует тебя, князь Володислав.

– А может, приберечь её для Игоря? Раз такая умелая, вдруг князь к ней вернётся в обратную. Позабудет княгиню, наших бед виновницу.

– Нет. Раз не смогла с Ольгой справиться, не видать ей больше Игоря. Для услады князю прочих жёнок воспитаем. Свежих тел, новью манящих. Может, то и малость, но вода камень по капле точит. Ныне одна малость, завтра другая – глядишь, и раскололся прочный камушек семейный.

– Ох, и коварна ты, боярыня. И горяча, – восхищенно молвил Володислав. – Был бы холост, тебя саму замуж бы позвал.

– Ишь ты! Раньше надо было звать, – укорив Володислава, Предслава самодовольно улыбнулась. – Проси девку завтра.

– А осерчает?

– Братец горяч нравом, но не безрассуден. Осерчает, но отказать не сможет. Много у него нынче других дел, чтобы отвлекаться на вражду с тобой. Тем паче он первый уговор нарушил… Имеешь ты право обижаться и, стало быть, князя наказать.

– Как велишь, княжна, так и сделаю. Ссориться с тобой себе дороже. А жёнка и впрямь пригожая.

Накануне свадьбы Предслава приходила к Игорю виниться в том, что рассказала любострастному Володиславу о Ласковье.

– Как она оказалась у тебя? – хмуро спросил у неё Игорь.

– Пришла поплакаться о своей бессчастной доле, о том, что ты позабыл её, не зовёшь, не навещаешь. Ты же помнишь, прежде она была моей челядинкой. А тут, как назло, Володислав пожаловал. Укорял меня в том, что не смогла уследить за его дочерью, не сохранила сговор между нашими наследниками, порушила честное рукобитие. Увидел Ласковью и прямо присох к ней. Просил: продай мне её. Да так настаивал, что мне пришлось сказать ему, что то, мол, князева любимая хоть. Не мне ею распоряжаться. Володислав отстал. Я решила было – угомонился, а оказывается, он вон чего замыслил…

– Вот же змей. И так уж получил свои выгоды. А всё мало ему.

– Может, и не беда, княже? Разве ж ты не охладел к Ласковье?

– Так или иначе, сделанного не исправишь, – тяжко вздохнул Игорь…

Князь был расстроен, но не настолько сильно, как рассчитывала Предслава. Его разлад с Ольгой произошёл бы вернее, если сама княгиня была бы замешана в порочном влечении. Пусть и без телесной измены. Даже мысленное стремление к другому, но замеченное многими вокруг, низвергнет невестку с высот, на которые вознесена она в сердце Игоря. Пока Ольга в тягости, это, конечно, малоосуществимо, но всему своё время.

Предслава кликнула челядь и распорядилась найти и привести к ней Граничара. Её безоговорочно преданный тиун явился к ней незамедлительно.

– Поедешь в Новгород, – велела она. – Надо проведать сына. Брат Ольги, этот её тайный советник, тоже отправился туда. Уж не замышляют ли они чего против моего Игоря? Я дам тебе свою печать и перстень, чтобы сын не сомневался, что ты действуешь от моего имени. Не позволь ему сотворить глупостей. А ещё выяснишь о прошлом нашей княгинюшки. О том, как она жила перед свадьбой в Новгороде и Плескове, с кем встречалась, зналась. Неужто у такой пригожей и шустрой девицы не имелось ни одного воздыхателя, сердечного друга? Вот прямо так: встретила она моего немолодого братца – и полюбила всей душой? Не верится. Помнится, в первые месяцы замужества невестушка не особо дарила державного супруга расположением. Может, был кто на сердце. Если сыщешь такого молодца и привезёшь его в Киев – награжу. Так, как попросишь. Понял меня?

– Я понял тебя, моя госпожа. Исполню всё, что велишь. – Граничар опустился перед княжной на одно колено, Предслава протянула ему руку, и он припал к тыльной стороне её ладони долгим, жадным поцелуем.

Несколько дней спустя Предслава ожидала в гости княжича Олега. В последнее время она редко встречалась с племянниками: княжеский терем Предслава после отъезда не посещала. Не оттого, что не могла себе позволить, – просто не хотела. Видеть невестку, день ото дня укреплявшую свою власть и вполне освоившуюся в ипостаси полноправной хозяйки, было выше её сил. Княжне претило лицезреть чужое победное торжество. А в том, что Ольга торжествовала, Предслава не сомневалась. Будь она сама на месте княгини, непременно выказала бы сопернице своё превосходство. Оказаться униженной, хотя бы и намёком, – подобного по отношению к себе Предслава позволить не могла. К тому же ей было на руку нынешнее положение вещей: пусть Ольга окончательно уверится, что она, Предслава, смирилась со своей долей и не притязает на власть. Пусть уж княгиня пребывает в безмятежии и благости, считая, что, как она сказала во время их раздорной беседы, князь любит её. Наступит пора неудач – вот тогда и станет ясно, кто кого любит и в чьих руках настоящая власть…

Вошедшая челядинка сообщила, что приехал княжич. Предслава поднялась с кресла, расправила плечи, напустила на лицо выражение искреннего радушия и поспешила встречать дорогого гостя.

– Будь здрава, тётушка, – приветствовал Предславу Олег, переступив порог горницы.

– Мой родной! Наконец-то пожаловал, порадовал тётку. Дай же обнять тебя, чадушко! – Княжна расплылась в улыбке и заключила племянника в объятия. Изображать умиление было нетрудно: Предслава и вправду радовалась приезду племянника. Только это была радость ловца, к которому зверь сам бежит. – Склонись ко мне, поцелую. Такой рослый стал, тётке-то не дотянуться. И когда только успел так вымахать? – пошутила Предслава. – Ну, пойдём к столу. Откушаешь да расскажешь, как живёте-можете с молодой супружницей.

Предслава усадила племянника за накрытый стол и сделала знак Белёне. Челядинка тотчас подошла и до краёв наполнила высокий серебряный кубок перед гостем. Дождавшись, когда Олег выпьет и закусит, Предслава приступила к расспросам:

– Ну как ты, родной? Как хозяюшка твоя? Радует?

– Радует, тётушка, – улыбнулся княжич.

– Прибавления-то в семействе нам ждать уже или пока нет?

– Ждать-ждать, – весело ответил Олег. – После Ярилы должно свершиться. Но то уж как боги дадут…

– Вот же радость! – Предслава всплеснула руками. – Непременно возблагодарю за то Макошь и Ладу и стану молить богинь об успешном продлении Рюрикова рода. Давай-ка ещё по чарке! За такое дело я сама с тобой выпью. Белёна! Подлей нам!

– Ох и вкусен у тебя медок, тётушка. И крепок… – похвалил Олег, осушив кубок. Предслава же едва пригубила.

– Ты ешь-ешь, родной. Закусывай. Славно, что Амине пора разрешиться от бремени придёт до похода, – заметила она как бы невзначай.

– Да, славно… – согласился Олег, вмиг помрачнев.

– Надеюсь, брань не затянется надолго, и будущей осенью ты вернёшься к супруге и чаду, – вздохнула Предслава.

– Не уверен в том, тётушка. Гумзаг сказывал, что стены Тмутаракани высоки и крепки. Войти в сей град будет непросто, – хмуро сказал Олег.

– После о том… – Предслава умиротворяюще дотронулась до руки Олега. – Поешь спокойно.

Пока княжич с охотой вкушал и прикладывался к медовой чаре, Предслава погрузилась в размышления.

Иегуда уверял, что хазарский каган Иосиф не станет устраивать в Тмутаракани бойню, подобную итильской, а значит, жизни и здравию её племянника в грядущем походе ничего не угрожает. В ином случае Игорь слишком скоро поймёт, что кагана предупредили, и тогда киевские хазары пострадают от руки князя, как оповестители Иосифа. А каган заботится о соплеменниках и единоверцах и не допустит их казни.

«Тебе сложно уразуметь сплочённость сынов Израилевых, живущих за тысячи вёрст друг от друга. Твой воинственный и отважный народ подобен пылкому нравом отроку, мой же – мудр и осторожен, словно убелённый сединами старец. Мир, спокойствие, крепость родственных связей. Вот что ценно прожившему долгую жизнь, – уверял её сладкоречивый жидин. – А ещё мудрые старцы терпимы. И таков мой народ. Потому мы не обижены на князя Игоря. Мстить не станем. Ни твой брат, ни твой братанич40 не пострадают. С хазарами у Киева всё будет по-прежнему. Мы лишь поможем сделать князю Киевскому иной выбор. Верный».

Так говорил Иегуда, убеждая Предславу и дальше помогать ему. Между тем она не нуждалась в убеждении. Предслава безо всяких сомнений всегда делала то, что было выгодно ей. А ей нужен был мир с жидами. Ведь она наживалась от отданного им в рост серебра больше, нежели от торговли с Царьградом. Тот прибыток был едино её, в нём она не зависела от могущественного брата.

За княжича Олега Предслава не тревожилась. Если даже он и погибнет, наследником рода Рюрика останется её сын. Плесковская девка, конечно, в тягости, как и касожка. Но ведь нужно доносить, родить, да непременно мальчиков. А затем ещё и вырастить их.

Предслава окинула племянника внимательным взором, размышляя, пришла ли пора приступить к тому самому разговору, ради которого она затеяла их нынешнюю встречу. Она дождалась, когда Олег пригубил ещё мёда, и промолвила заботливо-приторным голосом:

– Я вижу, родной, ты не шибко рад грядущей брани. Тревожишься?

Ласковая насмешка почудилась княжичу в том вопросе, и он, будучи уже слегка захмелевшим, возмущённо воскликнул:

– Я не трушу, тётушка!

– Да что ты, сынок. Я о таком и не мыслила, – успокоила Предслава, улыбнувшись как будто слегка снисходительно, и Олегу тотчас показалось, что тётка разговаривает с ним как с малым дитём. Он нахмурился и решил веским речением доказать княжне, что он не дитя, а державный муж.

– Порой мне кажется, что отец поступает верно, ища дружбы греков. Но иногда меня злит, что мы, русь, стали цепными псами василевса. Делаем что нам прикажут. В дружине шепчутся, что отец трусит выступить на греков. – Олег вгляделся тётке в глаза, ища одобрения. – То обидно…

– Твои сомнения разумны, сынок… – Предслава озабочено искривила губы и согласно покачала головой. – Мы развяжем войну с хазарами – жиды закроют переволоку у Саркела. Как бы мы не потеряли в угоду лукавцам из Царьграда всё, что имеем. Кто-кто, а я так точно кое-чего лишусь… – добавила она глухим голосом и вдруг запнулась, словно осознав, что сказала нечто не подлежащее огласке. Одновременно она метнула на племянника взгляд – испуганный и достаточно долгий для того, чтобы он заметил неладное. И Олег вновь оправдал ожидания.

– Лишишься? – переспросил княжич, непонимающе вскинув бровь. – Чего же, тётушка?

– А, пустое… – Предслава невесело улыбнулась и махнула рукой. – Не хочу тревожить тебя своими заботами, родной… Выбрось из головы.

– Ты уже тревожишь, тётушка. Расскажи до конца.

Предслава поглядела на племянника задумчиво-сомневающимся взором, закусила белыми зубами нижнюю губу, помялась. Затем отвела глаза в сторону, вздохнула и приступила к повествованию:

– Жиды задолжали мне… Год назад я взяла серебряных гривен из скотницы41 и отдала их в рост купцу из Козар. На него, к несчастью, напали лиходеи, убили, серебро отняли.

– У тебя нет долговой грамоты? – удивился Олег.

– Разумеется, есть. И поручитель имеется, – вновь вздохнула Предслава. – Брат заёмщика. Иаков его кличут. Беда в том, что и он разорён… Он заточён у меня в порубе, и от него нет никакого толка. Авраам и Иегуда по доброй воле возместили мне урон на полтора пуда серебра. Но то не всё. Мне до́лжно вернуть в скотницу ещё пуд… Мы рассоримся с хазарами – и лишимся добрых отношений с жидами. Авраам с Иегудой более ничего не возместят мне. В грамоте, увы, нет их имён, лишь имя бесполезного брата заёмщика…

– В том, что серебро утрачено, нет твоей вины, тётушка. Жиды – заёмщики, с них и спрос. Расскажи о том отцу.

– Тут такое дело… – Предслава потупила взор, изображая смущение. – Долговая грамота была писана на имя Граничара. По ней выходит, что гривен я ссудила ему… А он – уже перессудил жидам…

– На Граничара? Но почему?! – изумлённо воскликнул княжич.

– Я опасалась, что Изборе донесут о моих делах с жидами. Ты же помнишь, как он был непримирим к этому народу. Я страшилась, что он проклянёт меня… И теперь получается, будто я выдала серебра из скотницы своему же тиуну и не вернула.

– Да, одно к одному, – нахмурился княжич. – Но ведь Граничар подтвердит твои слова…

– Граничара нет в Киеве. Я отправила его проведать твоего брата в Новгород. Но коли бы даже он и был здесь – равно спрос с меня… Все расходные грамоты держат в руках люди княгини. Не сомневаюсь, что плесковская девка поспешит попрекнуть меня, обвинить в растрате. Она же ненавидит меня. А твой отец весь ум растерял с молодой женой. Слушает её как заворожённый, – сказала Предслава с досадой, и на сей раз это чувство было вполне искренним. – Мне несдобровать, если дело дойдёт до него.

– У меня нет пуда серебра, но кое-что накоплено… Я бы мог помочь…

– Нет, нет, что ты, мой родной! Перун с тобой! – Предслава торопливо замахала руками. – Спасибо, чадушко. Я не прошу у тебя серебра. У меня есть собственное имение. И я, разумеется, возмещу убыль в скотнице. – Она замолчала, будто задумалась. – Но кто возместит ущерб мне? Авраам просит освободить поручителя Иакова из неволи. Он хочет отправить его в Тмутаракань и Саркел… Челом бить в общинах тамошних жидов. Просить заём, дабы вернуть мне. Но князь велел не отпускать жидов из Киева… Увы, затея неисполнима…

– Если я захвачу Тмутаракань следующим летом и возьму богатую добычу, я возмещу тебе тот пуд серебра.

– Нет, чадушко. Так не пойдёт. Мне нет места в той доле, которую до́лжно разделить с дружиной… – твёрдо сказала Предслава и вновь замерла, погрузившись в печальные думы. – Хотя помочь ты всё-таки можешь…

– Как? Только скажи…

В горнице воцарилась напряжённая тишина. Предслава молчала, всячески изображая лицом и взглядом, какие лютые сомнения одолевают её в сей миг. И вновь она почти не лукавила. Княжна готовилась произнести самые главные слова в нынешнем разговоре. Слова, которые не просто испытают на крепость успех всего задуманного предприятия, а поставят на кон саму судьбу: и её собственную, и Киевской державы. Огласить их было совсем не просто. Предслава напрягла волю, глубоко вздохнула и, пристально глядя на Олега, сказала:

– Отправь жидовского должника с людьми Гумзага в Тмутаракань. Касог же на днях отбывает туда, верно?

Глаза племянника расширились: то ли от изумления, то ли от страха.

– Верно… Но ведь то – измена… – растерянно пробормотал Олег.

– Ну, уж это ты нагнетаешь, родной, – поморщилась Предслава. – Я, разумеется, понимаю, чего ты опасаешься. Ты беспокоишься о том, что наши киевские жиды предупредят тмутараканских сородичей о грядущем походе. Но ведь наши жиды не знают о замыслах князя… А если бы они даже и подозревали о подобном, зачем им предавать князя Киевского? Ведь здесь в Киеве их семьи, их жёны и дети. Они дорожат жизнями ближников.

– Да, это так. Ты права…

– Беда в ином. В том, что пока не столь очевидно. Жиды не знают о запрете покидать Киев. Они снарядят человека за серебром в Тмутаракань. Не Иакова, что у меня в порубе, так другого гонца. И вот когда его задержат люди князя, у Авраама возникнет вопрос: отчего им воспрещено ехать туда, куда следующей весной отправишься ты? Понимаешь, что будет? Вот где измена… А всему виной – я… – Предслава скорбно изломила брови…

– У касогов есть человек, знающий молвь жидов и умеющий читать их письмена… – задумчиво промолвил Олег. – Он мог бы прочесть грамоту и прочие харатьи и убедиться, что в них нет крамолы. И он мог бы надзирать за жидовским поручителем, чтобы тот не сболтнул лишнего. Только вместе с Гумзагом в Тмутаракань отправятся и люди из дружины отца. Вдруг кто-то из них признает жида…

– Твой дядька, Турдв, по требованию князя пригнал северских смердов для переселения на Сурож. Я предупрежу Авраама, чтобы Иаков затесался меж них… – подсказала Предслава. – Сошлюсь на то, что так надобно для моих собственных выгод.

– Что ж, тётушка. Выходит, всё не так и страшно, – неуверенно улыбнулся Олег.

– Ты спасёшь меня от позора, мой родной! – с чувством прошептала Предслава, глядя на Олега глазами, безо всякого принуждения налившимися слезой.

Жидин Иаков послушно постриг волосы и бороду по славянскому обычаю, надел вышитую рубаху, назвался Яковом и, собрав нехитрый скарб, присоединился к северским переселенцам. То, что он был черняв, никого не удивило. Среди северы, жившей на границе со степями и, значит, соседствующей и роднящейся с народами неславянской крови, имелись люди самой разной наружности.

В день отъезда касожский толмач проверил письмо, написанное киевской иудейской общиной своим единоверцам из Тмутаракани, и пересказал его княжичу Олегу.

В начале грамоты было начертано пятистишие, содержание которого княжичу показалось бессмысленным, но толмач уверил, что подобное вступление в грамотах у хазарских жидов в обычае. После него в грамоте было изложено следующее:

«Святым общинам, разбросанным по всем уголкам света: да будет воля Владыки Мира дать вам возможность жить как избранным! Наши князья и господа, мы община Киева сообщаем вам о трудном деле Иакова. Ханукки, сын добрых людей, был тем, кто дает, а не тем, кто берет, до того времени, пока ему не была предрешена жестокая судьба. Он пошел и взял заём у иноверцев: Иаков стал поручителем. Заёмщик шел по дороге, и тут пришли разбойники, которые убили его и взяли его серебро. Тогда пришли заимодавцы и взяли Иакова, они наложили железные цепи на его шею и кандалы на его ноги. Он находился в таком положении целый год, и после этого мы поручились за него. Мы заплатили 60 закук42, и теперь еще осталось 40 закук; поэтому мы послали его по святым общинам, чтобы они могли оказать милость ему. И теперь, наши господа, поднимите свои глаза к небесам и поступите в соответствии с вашим добрым обычаем. Вы, кто знает, как велика добродетель милостыни, как милосердие избавляет людей от смерти. Но мы не те, кто предостерегает, а те, кто напоминает, и будет дарована вам милость от Господа.

Вы будете вкушать ее в этом мире, и ее присутствие останется для мира грядущего. Только будьте сильными и обладайте мужеством добра и не бросайте слова наши себе за спину; и пусть Всесущий благословит вас, и восстановит Иерусалим в ваши дни, и спасет вас и также нас с вами. Аминь»43.

Подписана была грамота старейшиной киевской общины Авраамом и ещё несколькими нарочитыми людьми из Козар.

Вместе с грамотой Иаков намеревался отвезти в Тмутаракань книгу песен некого Елеазара Калира, сочинителя, проживавшего в Греческом царстве в былые времена. Книга предназначалась в дар старейшине иудейской общины Тмутаракани и именовалась «Ключ к грядущему». Название несколько смутило княжича Олега, однако, по словам касожского толмача, ничего даже отдалённо напоминающего сведения о замыслах Киевской державы в отношении сурожских хазар в книге не было…

В подтверждение того, что харатьи не содержали каких-либо незаконных сведений, касожский знаток хазарского письма подписался рунами алан-асов, народа, из которого происходил сам, постановление: «Я прочитал».

В тот же день касоги отправились в путь. У Витичева они перебрались на левый берег Днепра и пошли вниз по течению, до порогов, от которых начинались пути, ведущие через степь на восток, в Тмутаракань.

Ещё несколько дней спустя, под самый вечер, когда Предслава уже собиралась почивать, к ней явился Милонег.

– Будь здрава, госпожа! – Начальник стражи княжеского терема переступил порог её опочивальни и поклонился.

Предслава, с непокрытыми волосами, в шёлковой сорочице, поверх которой был накинут платок, сидела на краю разобранного ложа. Милонег хотел опуститься на колено, припасть губами к её руке, но холодный, недовольный взгляд госпожи пригвоздил его к месту. Княжна не желала видеть Милонега, и он не упреждал о своём появлении. Потому Предслава была раздражена и взволнованна.

– Зачем ты пришёл? – недовольно спросила она.

– Прости, княжна. Ты слишком долго не звала. Мне не по себе. Вдруг я чем-то прогневил тебя… – нерешительно начал Милонег, но Предслава нетерпеливо дёрнула плечом, и он поспешно добавил: – Я принёс важные сведения.

– Молви!

– Княгиня хочет изгнать меня из терема.

– То мне известно, – вздохнула Предслава, не скрывая раздражения.

– Она нашептала князю обо мне дурного, и он разгневался…

– Вот как? В чём же дурном Ольга тебя обвинила?