Ольга. Хазарская западня

– В том, что я человека за Ласковьей послал, когда она умоляла тебя принять её.

Предслава хмыкнула и удивлённо скривила рот:

– Какую же такую крамолу углядели в том княгиня и князь?

– Моё самоуправство. Я исполнил просьбу князевой наложной хоти, не доложив о том князю. То была бы мелочь, коли бы в исходе сего дела сама знаешь чего не случилось. Встречи со Смоленским князем и прочего…

– Откуда Ольга узнала, что человек, ездивший за Ласковьей, был послан тобой?

– Гридень успел разболтать о том кое-кому в дружине, прежде чем я услал его на Стугну, – опустив глаза, признался Милонег.

– Твоя оплошность, – обронила Предслава холодно.

– Моя. Но княгиня не случайно о ней узнала. Она своего тиуна нарочно подослала гридней расспросить. Будто ведала, где искать и что… Догадалась как-то…

– Ольга хитра. Давно пора понять, – глухо промолвила княжна.

– Выходит, встреча Ласковьи со Смоленским князем не была нечаянной? Ты сговорилась с ним? – Милонег вскинул глаза и вперил взор в Предславу.

– Не болтай глупостей. – Княжна поёжилась и плотнее запахнула платок. – Затребовать себе Ласковью я Володислава не заставила бы, коли б он не захотел… И звать её к себе – не звала. Ласковья сама о том челом била не раз. И князю, и мне. Пожалела я её. Так совпало… С приездом Володислава… А тебе надо было всех гридней прочь отсылать, когда с Ласковьей незадача случилась.

– Да откуда ж я мог знать, кому гонец успел разболтать про Ласковью? И что княгиня станет в том разбираться?

– Должен был знать! Да теперь уж чего. Не исправить. Впредь будь с Ольгой почтителен и вежественен, но настороже держись. Следи за каждым своим шагом. Ко мне пока не ходи…

– И сейчас уйти? – хриплым от волнения голосом спросил главный страж.

– Сейчас… – Предслава многозначительно помолчала. – Останься…

– Предслава… – выдохнул Милонег, шагнул навстречу княжне, упал перед ней на колени, осторожно коснулся её ног, огладил бёдра. – Я ведь страшусь того, что прочь погонит не князь, а ты… Нет без тебя жизни…

Княжна милостиво улыбнулась и запустила пальцы в густые волосы Милонега. Почувствовав, что Предслава больше не злится, он крепко сжал её бедра ладонями, склонил лицо к коленям княжны и покрыл их поцелуями.

– Не робей! – прошептала Предслава. – Непоправимого не случилось! Никто тебя не изгнал. А князь погневался да забыл… Он и меня за Ласковью не корил. Была б она ему дорога – не отдал бы.

Перебирая кудри полюбовника, княжна раздумывала о том, не перевесила ли опасность, которую представлял чересчур осведомлённый о её делах Милонег, пользу, которую он приносил ей?

На память Предславе пришёл недавний разговор с Иегудой.

Лихоимец обмолвился, что весной он уедет прочь из Киева. Хотя о гонце, отправленном в Тмутаракань, знали лишь они с Авраамом, Иегуда всё же опасался, что заговор будет раскрыт, и князь Киевский сравняет Козары с землёй.

– Мы, иудеи, привыкли, что нас назначают виновниками всех бед и безо всяких доказательств, – мрачно усмехнулся Иегуда. – Мы виновны уж тем, что существуем.

– Кто ещё знает хоть что-то о нашем союзе? – с тревогой спросила Предслава. Она внезапно осознала всю глубину возможных последствий содеянного ей и испугалась.

– О твоей помощи, княжна, как и о гонце, посланном в Тмутаракань, знаем лишь я и Авраам. Манару, Гостяте и Синаю ведомо только то, что нам стало известно о замыслах князя Киевского. Но ведь о них мог проболтаться кто угодно. К тому же Манар тоже уедет весной в Северское княжество и, вероятно, останется там. А Гостята и Синай уедут со мной на запад. Правда, вот они желают вернуться в Киев следующей осенью.

– А Авраам? Он покинет Киев?

– Нет. Но Авраам скорее лишит себя жизни, чем выдаст тебя, княжна. И он тяжко болен. Ему недолго осталось.

Все жидовские послухи заговора скоро исчезнут из Киева. Это было благом для Предславы. Но об Иегуде она сожалела. Лихоимец из Козар понимал её с полуслова и был надёжным союзником. И хотя действовал он исходя из собственной выгоды, но на него можно было положиться. Теперь все её трудности будут лишь её личным делом. А Предслава никогда не пачкала рук в крови сама. Ранее рядом с ней всегда имелся мужчина, обладавший силой и возможностями для подобного. Милонег не был таким. Он клялся в любви и исполнял что велено, но без неё он был никем. Случись беда, он не спасёт её, скорее, навредит ещё больше.

Другие её помощники в том неприглядном деле, по разумению Предславы, были ей мало опасны. Племянник Олег будет помалкивать. Ведь он сопричастник. Касоги вряд ли станут размышлять об истинном назначении должника, которого они отвезли в Тмутаракань. Да и вряд ли они приедут в Киев. Но Милонег? Вдруг он о чём-то догадается?

А преданного Граничара, который не раздумывая избавил бы её от Милонега и прочих негожих нелюбов, будь на то её воля, Предслава отослала прочь из Киева.

5. Битва за Пересечен

Пересечен

Свенельд наблюдал за ходом сражения из захваченного посада. Гридни, прикрываясь щитами сверху и толкая вперёд пленников, преодолели только что засыпанный ров и подступили к стенам. Стрелы полетели в защитников не только издалека, но одновременно и из-под осадных щитов. Шёл дождь. Однако непогода, затрудняя обзор лучникам, стрелявшим из бойниц в заборолах44, помогала нападавшим. Несколько особо рьяных пересеченских стрелков, осмелившихся слишком сильно высунуться из бойниц, были удачно сражены меткими выстрелами. Их безжизненные тела перевешивались через борта, кропя городни кровью. Оборонцы стен, разъярясь от гибели товарищей, принялись стрелять, не щадя полонян. Свенельд увидел, что и кое-кто из его ратников пал. Пленники из живого щита норовили бежать – всё равно быть убитым не в спину, так в грудь – стрелами со стен. Ещё немного и, пожалуй, надо будет дать людям передышку. Время для самого решительного боя ещё не пришло.

Войско Свенельда второй день подряд изматывало оборонявших стены пересеченцев неуёмным наступом. Он начался после того, как Свенельдова дружина, длительно державшая Пересечен в осаждении, сумела-таки захватить городской посад.

Пересечен раскинулся на нескольких плоских площадках выступающего мысами берега Днепра – такого же, как тот, на котором располагался Родень. На самой удалённой от реки площадке лежал посад-предградье, обнесённый собственным валом и частоколом. С главной частью города посад соединялся узким перешейком.

Очень долго нынешней осенью стояла сухая и тёплая погода. Она позволила Свенельду провести тщательную подготовку к наступлению. Для взора непосвящённого всё происходящее в первые дни осады напоминало не бранную схватку двух противных войск, а значительное по размаху строительство. Будто не воины расположились у подножья Пересеченского холма, а древодели, плотники и землекопы. Гридни сколачивали лестницы и осадные щиты, обносили подножье Пересеченского холма частоколом, связывали охапки прутьев, чтобы, когда придёт время, забросать ими рвы.

Кипучая дневная деятельность сменялась другой, не менее важной, работой, начинавшейся под покровом темноты. В сумерках самые ловкие гридни взбирались на склоны и посылали в крыши над заборолами горящие стрелы. Работали по трое. Один гридень прикрывал щитом, второй поджигал стрелу, обмотанную пропитанной горючей смесью из смолы и пороха-жупела45 ветошью, третий стрелял. Жупел воеводе привёз от греков его собственный купец, с позволения князя Киевского отправленный весной в Царьград для сбыта излишков Свенельдовой доли имения, собранного в полюдье. Пока жители и дружина Пересечена отвлекались на тушение огня, со стороны реки, где песчаный берег густо зарос кустами, отряд под руководством Рябого рыл подкоп под вал.

Свенельд имел опыт захвата крепостей. Воюя у греков под рукой именитых полководцев, братьев Куркуасов46, он участвовал в осадах и штурмах укреплённых городов в восточных пределах империи, находившихся во власти сарацин. Воевода действовал по правилам освоенной когда-то осадной науки, сберегая своё войско от стремительного прямого наступа. Но когда ветер сменил направление и набрал силу, Свенельд быстро привёл бранные замыслы в лад с настроем небесных властителей. А иначе сказать, изменил тактику – так греки называли искусство ведения войны.

Воевода велел устроить под стенами посада с подветренной стороны бревенчатые укладки и поджечь их. Непросто было взгромоздить тяжёлые брёвна на гору, а затем уложить и связать их, рискуя быть ошпаренными лившимся со стен кипятком или оказаться зашибленными летящими оттуда же камнями и прочими тяжестями. Немалый урон понесло в ту ночь войско Свенельда. Брёвна рассыпались, катились под откос и давили людей. Но Сварожич поддержал киевского воеводу в его внезапном ночном наступе. Одна из укладок хорошо занялась. Огонь перекинулся на стену, и пламя мгновенно раздулось сильным порывом ветра. Стрибог47 тоже был в тот раз заодно со Свенельдом. Боги, как всегда, благоволили тому, кто умел обращать обстоятельства себе на пользу. Сильной дружины в посаде не имелось: несколько сторожевых отрядов да ополчение. Гридни же князя Вестислава не решались оставить главную крепость.

Под утро пошёл дождь – пожар быстро прекратился. Часть жителей посада скрылась в непострадавшей главной крепости. Кто-то выбрался за стены, но уйти не смог: частокол воспрепятствовал, и гридни задержали беглецов.

Когда жар от огня спал, люди воеводы приставили лестницы и перебрались через вал. Сопротивления посад не оказал: Вестислав так и не решился направить туда дружину. Гридни Свенельда пленили всех, кто не успел или не захотел убежать, и завладели площадкой, лежащей почти вровень с главной крепостью. Вслед за своими людьми наведался в посад и Свенельд: въехал во внешние ворота на коне и внимательно огляделся. Вот отсюда уже было удобно наступать на ворота, устроенные за узким перешейком, соединявшим главную крепость с посадом. Полоняне были отправлены на засыпку рвов. Пересеченцы тогда ещё не решались стрелять по своим одногородцам, дело спорилось, и скоро со рвом было покончено. Наступление пошло живее…

К Свенельду подбежал вестник от Асвера, следившего за боем у главных ворот Пересечена.

– Воевода, там сам князь Вестислав в надвратной веже. Белым стягом машет. С тобой говорить желает. Изволишь?

– Изволю. Чего ж нет? Коня мне приведите!

Боевой рог протрубил прекратить наступление. Ратники Свенельда отошли от стен. В сопровождении касогов Свенельд направился к главным воротам Пересечена. Когда отряд воеводы добрался до вежи и остановился напротив ворот, касоги, умелые верхоконные лучники, вскинули луки и натянули тетивы, подготовясь оборонить Свенельда в случае надобности. В надвратном боевом ходу тоже выстроились гридни с луками в руках с направленными на противников стрелами. За их спинами просматривался алеющий дорогим плащом князь Пересечена и всех уличей, Вестислав. Гридни расступились, но на обзор вышел не князь, а иной нарочитый муж, воевода дружины Вестислава, Ирогост. Он махнул рукой, и пересеченцы опустили луки. Касоги же не шевельнулись.

– Вели своим людям склонить луки, Свенельд! – крикнул воевода Ирогост.

– Луки, говоришь? А что насчёт отравленных ножей? – насмешливо отозвался Свенельд.

– О чём речь? – Ирогост изобразил удивление. – Мы хотим говорить о мире!

– Ясное дело! Иного вам не остаётся!

– Я сдам тебе город и заплачу откуп, – отстранив воинов, Вестислав решительно шагнул к борту площадки под прицелы касожских луков. – Пообещай не убивать жителей… и отпустить мою семью. Хочешь, возьми себе в жёны мою дочь. Так ты по правде сядешь на княжий стол. – Князь развернулся и из-за спин охраны вытащил за руку испуганную миловидную деву, кутающуюся в плащ. Свенельд узнал княжну: в его последний приезд за данями она подносила ему приветственную чару с мёдом.

– Дочь твоя – краса-девица, Вестислав. Но тем не откупишься! Долгие сборы на торг подороже тебе выйдут.

– Так и тебе, Свенельд, долгая осада недёшево обойдётся. Подумай хорошенько. Немало ещё твоих людей поляжет прежде, чем падёт Пересечен. Пожалей своих гридней, воевода!

– Какой заботливый князь! И о своих, и о моих печёшься!

– Сколько ты хочешь? Назови цену.

– Подумаю. Завтра отвечу. Утро вечера мудреней. – Свенельд развернул коня и покинул место переговоров.

Свенельд поманил к себе своего оружника.

– Фрол, найди Асвера. Приведи сюда, – велел воевода. – Пусть подменит меня. Я отдыхать…

Фролаф с подозрением всмотрелся в своего господина. Свенельд выглядел усталым: лицо осунулось, белки глаз покраснели, в подглазьях залегли тени. И неудивительно. Три прошедших дня и ночи воевода почти не спал. Однако в сей миг Фролаф узрел во взгляде Свенельда знакомое шальное веселье.

– Никак, ты, ярл, в пекло затеял лезть нынче ночью? – осведомился Фролаф ровным голосом, заранее зная ответ.

За более чем дюжину лет, проведённых рядом с воеводой, Фролаф успел понять, что если и имелось нечто, почитаемое его господином в брани больше рукопашной схватки, то это было самоличное участие в тайных вылазках и внезапных нападениях на врага. Свенельд сверкнул широкой, довольной улыбкой.

– Иных-то удальцов не имеется, знамо… – только и оставалось, что проворчать Фролафу.

– Будешь нудеть – тебя не возьму! – прозвучал задиристый ответ.

– Ну, отосплюсь, коль так… – невозмутимо хмыкнул Фролаф и отправился исполнять приказ, ни мига не сомневаясь в том, что ярл шутит, и, пускаясь в очередную опасную затею, он, конечно же, не обойдётся без него.

По возвращении в стан воевода, не сказав никому ни слова, удалился в свой шатёр.

Ожидая решения военачальника, сотники и их подручные гридни взбудораженно обсуждали переговоры.

– Нешто уступим? – сокрушался Волынец.

– Уж обороли без мала, чтоб замиряться… – недовольно проворчал немолодой оружник Асвера.

– А ты, гляжу, вперёд воеводы знаешь, как надобно? – одёрнул его начальник.

– Фрол, ты хоть намекни… – проныл Кудряш.

– Как воевода велит, так и сделаем… – невозмутимо сказал Фролаф.

Постепенно гридни угомонились, занялись привычными делами. Но расходиться не спешили, ждали воеводу: понимали, что ныне в их брани настал перелом.

Наконец полог откинулся, и Свенельд вышел из шатра. Подсел к костру, потёр руками лицо, разгоняя остатки короткого дремотного забытья. Выглядел он слегка помятым, не отдохнувшим, но вместе с тем и каким-то воодушевлённым. Без лишних предисловий и упоминаний произошедшего у надвратной вежи Свенельд начал раздавать приказы:

– Парни, утром наступаем. Кари, твоё дело – главные ворота. Волынец, Кудряш – распределяете своих вокруг стен. Асвер, за тобой посад. Стеноломом будем бить посадские ворота – они слабей и подступ к ним ровней. А ты, Истр, со своими вершниками48 встанешь вслед за пешцами Асвера. Изгоном войдёте, как падут ворота.

– А падут… ворота? – раздался неуверенный голос одного из оружников.

– Куды ж они денутся, ро́дные, – хмыкнул Асвер.

– Ты, Асвер, ночью за старшего остаёшься. Когда захват начинать – я о том к тебе Рябого пришлю с вестью.

– Асвер стать старшим… А ты, ярл? – осведомился Кари.

– А я по гостям… – ухмыльнулся Свенельд. – Кто-то же должен встретить вас хлебом-солью по ту сторону ворот. А теперь всем шустро снедать и отдыхать. Впереди трудная ночь и жаркое утро.

Сотники молчали, покидать свои места и не мыслили: обдумывали слова военачальника.

– Воевода, ты того… через подкоп, что ль, затеял? – предположил Асвер и ошеломлённо посмотрел сначала на Свенельда, а затем на Фролафа. Ни тот, ни другой не ответили. – Сам?

– А и правда. Рябой утром сказывал, мол, дорыли почти ход.

– Ярл, возьми с собой, – взмолился Сибьёрн.

Сотники переглянулись. Удивлённым ладожанин не выглядел: вероятно, уже успел проведать о намерениях Свенельда. И не диво: молодой свей ходил за воеводой хвостиком и вполне мог знать больше других.

– Всё б тебе развлечений себе на зад сыскать, – беззлобно пожурил Свенельд.

– А я как ты, ярл! – расплылся Сибьёрн в довольной улыбке.

– И впрямь через подкоп по гостям собрался, – задумчиво сказал Кудряш.

– Братцы, чего насупились! Не устоять Пересечену, коли воевода сам за стены проникнет! – воскликнул Волынец.

– Чего ж тады воевода баил – подумает, мол, о замирении? – пробурчал тот самый оружник в летах, который поначалу беспокоился, что Свенельд согласится на мир.

– А чтоб сил скопить, покуда думает. Так-ить, воевода? – спросил Кудряш, и глаза его весело заблестели: видно, тоже уверовал в близкую победу.

– Так. Откуп-то мы и сами горазды взять, какой пожелаем… Отдохнуть треба перед наступом. А то имение нести мо́чи не будет, – пошутил Свенельд.

– И баб поять, – осклабился Волынец.

– И баб, – подтвердил Свенельд.

– Жёнку и дочку князеву дозволяешь принудить? Или себе желаешь? – деловито уточнил Кудряш, знавший, что воевода не одобряет насилие над знатными жёнами и может сурово покарать за подобный поступок. Была у Свенельда такая особенность, удивлявшая дружину, но не подлежащая обсуждению.

– Никак глаз положил на одну из них? – усмехнулся воевода. – Или на обеих сразу? Коли доберёшься до князевых баб, позволяю тебе, Кудряш, поять и жёнку, и дочку по-всякому, как только выдумки хватит и удали молодецкой…

Гридни вокруг довольно загоготали, принялись увлечённо обсуждать и даже изображать в непристойных движениях всевозможные способы телесного обладания и княжескими ближницами, и прочими будущими полонянками из Пересечена.

– Княжна – моя, все слыхали? – задиристо постановил Кудряш. – Загодя упреждаю, парни. Чтоб опосля без обид…

Лихорадочное возбуждение охватило старших гридней в преддверии грядущей горячей битвы. Один лишь воевода не разделил всеобщего веселья: его лицо посерьёзнело, непроницаемый взор устремился в дали, недоступные для простых воинов.

– Велю вам, парни, всё ценное из Пересечена забрать. Всех жён и девок полонить. Умельцев ремесленных казнить воспрещаю. Их свести ко мне. Остальных на ваше усмотрение. Чем больше полоните, тем больше выгоды стяжаете. То вы и сами, без меня знаете. Свезти полонян до холодов на торжище в Херсонес или Сугдею успеем. И главное, чтоб никаких стен от сего града не осталось. Лишь тлен и пепелище… – холодным жёстким голосом приговорил Свенельд: прощать покушение на свою жизнь он был не намерен. – Всё ясно?

– Так точно, воевода… – вразнобой, но воодушевлённо ответили гридни. Никто из них более и не сомневался, что завтра Пересечен падёт к их ногам. Раз воевода сказал – знать, так тому и быть…

Когда стемнело, в воинском стане началась бурная деятельность. Из рощи притащили таран, уложили его на дороге, ведущей из посада к воротам крепости. Сотня Асвера разместилась там же, в посаде; ночевали под открытым небом, некоторые гридни заранее вздели брони и вложили в руки оружие, чтобы пойти в наступ тотчас, как будет приказ. Подготовку к брани вели молча, старались и передвигаться как можно бесшумнее. Однако воинам Свенельда не удалось сдержать возгласов изумления, когда вдруг над Пересеченом взметнулось пламя. Горело на башне, расположенной в середине города, где находился вечевой колокол. А теперь, судя по пламени, колокол был снят, а навес над башней разобран, и огонь полыхал во всю мощь.

– Что за невидаль?

– Ворожат, что ли?.. И пожара не боятся…

– Асвер, у дозорных на стенах спросили? – обратился Свенельд к подошедшему сотнику.

– Да, воевода… Говорят, требы кладут богам. Просят, чтобы вразумили тебя замириться…

– Замириться… – задумчиво повторил Свенельд.

– Думаешь, подмогу призывают? – тревожно переспросил Асвер. – Соглядатаи наши не видали никого…

– Коли не видали – не значит, что подмоги нет. Наши соглядатаи уезжают на четверть сотни вёрст в разные стороны. Можно ли узреть пламя на большей удалённости?

– Сомнительно… Хотя с такой-то высоты…

– Вспомни маяк на входе в Боспорский пролив. Ночью он виден дальше, чем днём. А у вражин тоже имеются соглядатаи…

– Ежели лазутчики даже к нам и подобрались и узрели огонь, им ведь ещё вернуться надобно к своим, силы спешно поднять и одолеть неблизкий путь. Ночь на дворе. Стало быть, к следующему вечеру только и подоспеют.

– Подмога к следующему вечеру – тоже неплохо иной раз. Но я бы не был столь уверен насчёт вечера… Твой расчёт прав для таких конников, как мы. Но ведь есть умельцы познатней. Позови-ка мне Истра.

Когда предводитель касогов явился к воеводе вместе с толмачом, Свенельд спросил у него:

– Истр, друже, а сколько надо твоему конному войску, чтоб одолеть знакомые места ночью, если ты, скажем, замыслил набег на врага?

Касог подумал, порассуждал сам с собой, считая что-то на пальцах, и ответил, а толмач перевёл:

– Вождь сказал, что как-то раз, едва стемнело, он с двумя десятками людей переправился через Куфис, добрался до места в шестидесяти вёрстах, напал на табуны врага, увёл коней, а после пустился в обратный путь. Двигался отряд в темноте, а по дороге ему встречались речки. К рассвету отряд с добычей вернулся к исходному месту.

– В какое время года это случилось?

– В середине осени. Как и теперь.

Свенельд подсчитал быстроту передвижения касогов и присвистнул от удивления:

– За полсуток не меньше ста двадцати вёрст одолели вместе с реками. А ты, Асвер, говоришь – к следующему вечеру. Если та подмога так скора, как касоги, то к утру здесь будет. Кто же у нас такой быстрый? Печенегов, похоже, ждём, други.

– Печенегов?

– А почему нет? Уличи ведь нанимали печенегов против Ивора два года назад. Истр, не к воротам встанешь, а отправишься на берег Днепра. Туда, где вражинам проще подняться. Сам места определишь, берег знаком тебе. А ты, Асвер, отправь людей на ту сторону переправы дозоры укрепить. Пусть обстреляют вражью подмогу и тотчас отступят. С конными конные должны биться.

– Думаешь, из-за Днепра придут, воевода?

– Оттуда, с равнины, костёр лучше видно. Да и дозоры наши по землям уличей стоят. Донесли бы, коли войско на западе собиралось. А за Днепром чужая земля… Некому донести…

6. Захват

Пересечен

Отдав распоряжения, Свенельд, как и намеревался, отправился к месту подкопа. По расчётам до пересечения вала оставалась около трёх саженей.

Пока одни гридни трудились, другие – те, кто позже пойдут по подземному ходу, чтобы проникнуть в город и напасть на врага, – отдыхали, берегли силы. Свенельд сидел на уступе высокого берега и смотрел вниз на реку. Пламенники горели только внутри самого подкопа, но Свенельд неплохо видел в темноте. Датская вёльва, взявшая его в ученики, верила: эта его способность – один из признаков ведовской силы. «Тебе до́лжно развивать и использовать то, чем одарили тебя боги», – говорила она и заставляла его, тогдашнего отрока, покидать вечером дом и блуждать под покровом ночи, приучая глаза к темноте. Немало ночей в ту пору провёл он под открытым небом, исполняя разные поручения наставницы. Свенельд не стал сейдманом49, как мечтала вёльва, но ночное зрение после тех уроков и правда обострилось, что весьма пригодилось ему впоследствии.

А ещё вёльва пыталась научить его смотреть глазами птицы и зверя. Свенельд про себя усмехнулся. Не помешало бы ныне овладеть разумом какой-нибудь землеройки, чтобы незаметным лазом продолжить их подкоп и отыскать в Пересечене безопасное место для выхода на поверхность.

Воевода расслабился, попытался охватить взором пространство вокруг себя, раздвинув пределы, видимые глазом: представил, будто бы он смотрит на окрестности с высоты. Вот гора, у которой он сидит: крутой склон уходит вниз, у подножья – река, на вершине – вал и стены, а за стенами – город. Свенельд вспомнил, где стояли в Пересечене детинец, княжеский терем, гридница, торжище, от которого, упираясь в концы города, лучами расходились улочки. Что за конец там, куда они докопают? По их прикидкам должны были быть дворы небогатых горожан. На какой-то миг Свенельд будто выпал из яви, хотя глаз не смыкал. И вдруг ему помстилось, что с той, другой стороны крепостного вала тоже кипит работа. Защитники Пересечена сумели обнаружить их подкоп и роют встречный лаз, чтобы не дать им тайно проникнуть в город. «Не вздумай недооценивать своих врагов. Не считай их глупее себя», – пришли Свенельду на ум слова, то ли когда-то где-то услышанные и теперь подсказанные памятью, то ли вложенные мыслью в голову самим Перуном. Пересеченцы не поверили в то, что он раздумывает о замирении с ними. Они верно оценили его. И потому призывали подмогу и искали подкоп.

Свенельд резко вынырнул из небытия и почувствовал страх того, что он, задремав, пропустил нечто важное и опасное. Сердце его колотилось, он оглянулся: рядом сидели Фролаф и Сибьёрн, да и остальные парни были на своих местах. Слава богам, что никто из них не видел в темноте настолько хорошо, чтобы разглядеть мимолётный испуг воеводы: вождь перед боем должен быть спокойным и собранным.