Последний полупринц

Рукава его кимоно взмахнули по сторонам, и проследив за ними Мукогава увидел: камни и холмики, таблички с именами и без. Его названые братья, сыновья императора, не успевшие сесть на трон, лежали вокруг, словно провожающая отца свита. Или, наоборот, как духи, только и ждущие, чтобы увести за собой.

Непроизвольно сложив пальцы в знак, он едва не отшатнулся, поняв, что все таблички уже поставлены, а имён на них никогда не появится.

– Аа, не бойся, – отмахнулся Красный Шиймоку. – Их имена в других местах. Там, где они жили. А тут, видишь ли, разрешено славить только императорскую кровь.

– Разве они… мы не одной крови?

– Духи того не подтвердили. До коронации не дожил ни один. Так что, племянник, постарайся. Или тебе тоже поставят здесь безымянную табличку.

Брат императора с силой, вовсе даже не нужной, вырвал глиняную табличку из рук Шинджи и отвернулся, увенчав холм.

«Здесь покоится Великий семьдесят второй Император Сейрейгадоточи, наместник неба на земле, правитель царства от скал Цирихоши на востоке, реки Юна на западе, моря Пин на юге и моря Хеби на севере, сын луны и солнца Немотосе Майто.

И достигнет он небесных предков. И дух его станет нашим до заката мира».

– Вам письмо, правитель!

Харата появляется из-за двери словно шаловливый пёс. В его руках свиток: печати не взломаны, но лицо советника горит нетерпением.

Письмо от даймё провинции Дадзайфу. С заверениями в верности и преданности, и духи ведают, в чём ещё.

– Вам письмо, правитель!

Ничихиро выбегает из-за двери ещё резвее. Поскользнувшись на надраенных лаковых досках, он неуклюже приземляется на колени. Мукогава делает вид, что увлечён разговором со вторым советником и не заметил внезапной неловкости.

Письмо от судьи города Киёсу провинции Юдзава. Запрос на предоставление права казнить смертников без согласования с сёгунатом. Тот же запрос от даймё провинции был получен четыре дня назад.

– Вам письмо, правитель.

Хироми Шинья никогда не спешит. Белокожий до бледности, степенный до болезненности. Даже свитки с печатями он преподносит с поклоном, но неторопливо, так, чтобы выдержать все писанные и неписанные нормы поведения императорского общества. Шинджи равняется на него, часто угадывая верное решение, но часто и дожидаясь подсказки.

Сообщение от первого сёгуна. Тот пересёк реку и возвращается к армии. По пути он набирает воинов, и войско на границе вырастет. Мукогава отчасти рад, что Куроки уехал, но и встревожен, не зная, стоило ли оставлять при себе Красного Шиймоку.

Тот письма не носит. Сидит в своём углу дворца, то ли горюя по брату, то ли просто напиваясь во время вынужденного отдыха. Говорят: второй сёгун всегда рвался на войну, но стоило императору захворать, как меч отправился в ножны, а кони пали от усталости на пути в столицу. И, видимо, новых он не особо и ищет.

– Вам письмо, правитель.

Хафуцуки отодвинул дверь, дождавшись разрешения. Стоял на коленях у порога, но вошёл, стоило кивнуть.

Его он принимал вечерами, когда ни Красному Шиймоку, ни Хироми, ни другим советникам больше не удавалось найти повод удерживать внимание правителя.

Мукогаву пока назначили лишь правителем, спросив позволения у чиновников и у духов. Он не знал, чьё разрешение тут было важнее. Шаман больше не показывался, но о согласии старика ему сообщили. Коронация императора ожидалась второго дня нового года, что ознаменует и начало новой эпохи: правления семьдесят третьего Немотосе.

Лишь тогда ему присвоят новое имя, и Мукогава Шинджи канет в забвение. Останется лишь его величество император. Новое имя в дополнение к клановому величайшего дома он ещё не выбрал.

– Это от дяди Утэ! – радостно воскликнул Мукогава.

Провинции Дадзайфу, Юдзава, Тогай, Ичикава, Татеяма, Ураясу и многие-многие другие засыпали его письмами, словно каждый сановник решил напомнить о себе лично. Просьбы, запросы, сообщения и отчёты чуть не погребли его как лавина. Был бы одиннадцатый месяц, и он бы вправду подумал, что бумагу делают из снега, так неожиданно обрушились письма. И только из Сэнриганна писем не было.

Ни Сэнриганн, ни Сирои не отправляли запросов императору. Ни просьб о помощи, ни уплаченных налогов. Только беженцы шли от Юны, появляясь то здесь, то там, как призраки или духи. В поисках перерождения – лучшей жизни.

Шинджи уже раздумывал, не намекнуть ли кому, чтобы запрос всё-таки появился у него в руках, сопровождаемый торопящимся вассалом, с заверениями в покорности и с просьбами о прощении. Однако, вот он. Наконец-то дядя решился, и свиток, подписанный не только наместником Тогано, но и самим даймё Тамурой вопрошает о ссудах и провианте.

Как он и думал: пшено погибло, рис загнил, ботва овощей тухнет над несозревшими корнеплодами. Голод ждёт его дом.

– Две провинции, – сказал он задумчиво. – Запад затоплен дождями. Только Тикуго ещё держится. Её задело краем, да и земли там рыхлые и леса больше.

– Вы сможете отправить помощь? – тихо спросил Хафуцуки.

– Смогу, – Шинджи нахмурился ему в ответ. – Пусть я ещё не император, но как мне помешают помочь собственному дому?

– Возможно, кое-кому это не понравится.

– Знать бы точно, кому, – Мукогава вздохнул.

– Киришиме наверняка, – мечник понизил голос. – Возможно, Харате.

– Хорошо хоть Хироми вряд ли будет возражать – он и сам озабочен ситуацией на границах. Не только варвары несут угрозу. Если к зиме не накормить людей, и не посеять хоть что-то, наш запад опустеет, словно желудки адских слуг подле храма Тоёкава.

– Не будет ли против Красный Шиймоку?

Они обменялись долгим взглядом.

Мукогава оглядел тонкие стены. Были за ними слуги, охранял ли его покой очередной охранник-вассал? Как далеко слышно дыхание в коридорах, и кто прячется в тенях, не способных помешать слепому взгляду шамана?

Ожидает ли названый дядя начала его царствия или ждёт не дождётся его гибели?

– Если он будет против, – медленно проговорил Шинджи, – придётся пойти наперекор. И всё же… Второй сёгун не особо вовлечён в торговлю и налоги. Больше думает о войне и границах. Это мне на руку.

Он развернул свиток снова, вчитываясь в знакомый почерк. Столбики вырастали ровно, словно стволы бамбука, окружавшего родные ему дома. Сами иероглифы были мелкими, чуть с наклоном. Дядя всегда отличался изящным письмом, таким же, какому обучил и его.

«Молодому правителю, да будет мудрость Ваша несопоставима с летами.

От презренных держателей провинции Сэнриганн, а в особенности от деревень Сёу, Гато, Ичимори, Огаки и Мино.

Лишены наши поля благословения духов и императорского величия. Наши земли залиты водами разлившейся реки Юны. Народ стонет от несчастья и бедствия, против которого мы бессильны.

Юна прокляла нас нынче своим недовольством.

Смиренно просим у Вас, великий правитель, помощи и надежды.

Заботы Ваши велики и непомерны, каждая провинция, город и деревня зависит от Вашего слова.

А смиренно сообщаем мы, что без Вашего благоволения погибнут не только деревни Сёу, Гато, Ичимори, Огаки и Мино, но и вся провинция Сэнриганн обратится в упадок. Нечем нам заплатить будет Ваш благословенный налог в намеченный день.

Так говорят наместники, так говорю и Я – даймё Сэнриганна, Тамура Ацуши.

Если бы Вы могли простить нам эти месяцы голода и разрухи, воды и запустения. Молим Вас спасти нас и наших дорогих жителей от голодной смерти.

Буддами данный правитель, духами благословим будь.

Я, Тамура Ацуши, за сим подтверждаю нашу просьбу».

– Говорите, письмо написал ваш дядя? – спросил Хафуцуки, когда оба прочли его.

– Да, я узнаю почерк.

– Он вхож к даймё? – мечник с интересом изучал свиток.

– Не то чтобы к даймё. Скорее к наместнику Тогано. Они старые друзья. Должно быть, вместе пошли на поклон к Тамуре.

– Он умно поступил, – Горо добродушно улыбнулся.

– Верно, – кивнул Мукогава, – не думаю, что он решился бы сам писать императору. Да и правителю тоже.

Мечник выпрямился, вернув письмо. Мукогава погасил лишние свечи, оставив комнату в полутьме.

Его разместили там же, в тех же покоях, что и в первый день, чему он в общем-то радовался. Странно было бы так сразу занять покои императора, богато украшенные золотым шёлком, древними ширмами с выцветающими пейзажами и прекрасными безделицами варваров. Тут было привычнее: татами, футон20, столик и тумбочка. Слуги ходили, не пригибаясь и не боясь задеть что-то, стоящее как их головы. Вассалы сами отпирали двери, лишь стукнув о тонкие перегородки и дождавшись оклика. И Мукогава медленно привыкал быть правителем, зная, что на императора пока не похож.

– Могу ли я спросить: помощь будет выделена только этим деревням?

Мукогава заметил, что Хафуцуки уже упёр руки в пол для поклона: то ли ожидая окрика и порицания за неуместные вопросы правителю, то ли, наоборот, заранее радуясь ответу.

– Ты думаешь о своей деревне? – дождавшись кивка, Мукогава уточнил. – Та, которая стоит на самой границе. Даже наши крестьяне не любили ходить туда. Как она зовётся? И сколько там людей?

– Токучу, господин. Жителей мало, около сорока. Старики, в основном.

Шинджи укоряюще посмотрел на мечника, взглядом напомнив, что просил не разводить церемоний, когда они без свидетелей. Ни к чему ставить всех своих подданных на одну ступень. Кого-то следовало приближать, и лучше с самого начала. Тем более, Хафуцуки уже доказал свою пользу.

– Думаю, ни дядя, ни господин Тогано не забудут про неё. Я напомню им в личном письме.

Хафуцуки благодарно склонился. Но Мукогава не спешил одёргивать мечника. В мыслях, растерянно затянутых туманом, внезапно наметился просвет идеи.

– Может быть, нам стоит переселить их подальше от реки? – задумчиво спросил он у Горо. – Поля ведь начинаются через лес. А рыбу ловить можно и в других местах?

– Дед говорил…

Хафуцуки нахмурившись замолчал.

– Я много раз спрашивал, не стоит ли нам перебраться в другое место. Но он отвечал, что, как духи сторожат границы подземного царства, так и люди должны охранять свои границы. Если не останется рядом с варварами зорких глаз, то как мы увидим полёт стрелы в темноте?

– Воды Юны разливаются так же далеко, как летят из-за неё стрелы варваров, – поддержал его Мукогава, вспомнив слова Ничихиро. – Верно. Ты прав, не стоит оставлять её без пригляда. Заставы на реке есть, но они редки. Рис проплывает мимо широко разведённых пальцев.

Выход был лишь один.

– Провизию следует поделить поровну. Токучу выделят часть еды, как и каждому из пострадавшего населения Сэнриганна. Мы никого не забудем!

– Я рад это слышать, – кивнул мечник.

– Однако, – Мукогава неловко замялся, – лучше нам не упоминать, что Токучу совсем крохотная деревушка. Навряд ли местные чиновники про неё знают. Путь лучше думают, что это просто часть Сёу.

– Как решит правитель, так и будет.

Ночь закрыла глаза солнцу и луне. Только фонари окружили себя тёплым светом и указывали пути среди троп императорского замка. Переходы дома стали похожи один на другой, пронзаемые лишь редким охристым светом снаружи. Хафуцуки ушёл, взяв с собой одну из свечек, чтобы не искать слуг в потёмках.

Мукогава снова развернул письмо и пробежался по строчкам. Заметил ли мечник послание, зашифрованное дядей только для него? Он вспомнил, как бегло тот читал. Успел ли просмотреть письмо ещё раз более вдумчиво? «Молюсь за тебя», гласили столбики тому, кто знал, куда смотреть.

Страх и опасения за непродуманную ложь волновали и его самого.

Мукогава принялся разоблачаться ко сну.

Не всплывёт ли где расположение его дома?

При встрече Ничихиро упоминал, что отправился на поиски самой дальней деревни. Лишь глупая ошибка не позволила ему выполнить долг. Кто из советников императора слышал о Токучу, и кто только о границе? И сколько таких маленьких поселений разбросано вдоль реки? Стоит ли поднимать ил со дна уже успокоившегося пруда?

Мукогава лёг, накрывшись тонким покрывалом. Хоть ночи были по-летнему тёплыми, иногда разгорячённую за день кожу опутывали тонкие нити свежего ветра. Пять месяцев осталось притворяться сыном императора. После никто уже не посмеет задавать какие-либо вопросы. Золотая рюэй21 покроет его голову, и склоняться больше ни перед кем не придётся. Только бы случайность не выдала его.

Никто не узнает, что кроме Сёу на границе есть другие поселения. Ничихиро станет одним из помощников императорских советников, Хафуцуки и Сэнриганн получат помощь, и все добьются своих целей. У Сейрейгадоточи появится правитель. Да примут духи его судьбу.

В полусне его рука поднялась и накрыла грудь. Там лежало ожерелье из единственной бусины. Где сейчас тот, кто отдал её…?

Дождь шёл всю ночь. Шинджи слушал, как капли стучали по крыше, словно гэта танцующих тэнгу22. В полусне он принимался гадать, не утащат ли злобные карасу его в свои древесные замки. Было страшно. Особенно, когда он слышал отдалённые крики. Ведь одного мальчика уже утащили.

Взрослые не говорили ему про это. Но Айдо – сын повара, рассказал по секрету, что мальчик из проезжающего мимо каравана ушёл вслед за тэнгу в лес и до сих пор не вернулся. Наверно, его уже съели или заколдовали, и он вернётся через три года старый и сморщенный как дикая обезьяна.

Шинджи поёжился под простынёй и скосил глаза на окно. Там изредка мелькали высверки факелов. Это мальчика искали в лесу. Его дядя и дедушка тоже были там. Только мама и тётя оставались в доме, охраняя от тэнгу детей.

Он слышал тихое дыхание. Мама сопела рядом. Она спала и совсем не волновалась. Наверно, не нужно и ему?

Полежав ещё немного, он тихонько встал на колени и подполз к окну. Факелы мелькали чуть дальше, освещая тёмный, чёрный в темноте лес изнутри. Пахло травой. Дождь не кончался, и капли струями стекали с крыши. Блестела мокрая земля.

Он зевнул. Хотелось спать, и мёрзли босые ноги. Но словно заколдованный, он вслушивался, не раздадутся ли голоса дедушки или дяди, или радостные крики о том, что нашёлся заколдованный мальчик.

Но струи дождя вбирали в себя звуки и смазывали вид на деревья. Сплошная стена леса с побегами кустов и невысокими бамбуковыми изгородями стояла без движения.

Вдруг какой-то золотой блеск померещился Шинджи в полутьме. Он сонно моргнул и присмотрелся.

Неподалёку кто-то стоял. Ребёнок, старше чем он, но совсем ещё не взрослый. И, вроде бы, смотрел прямо на его окно. Шинджи затаил дыхание и прищурился. Длинного носа или крыльев у ребёнка вроде бы не было.

Ребёнок заметил его и глянул прямо в глаза. Шинджи испуганно отшатнулся. Спрятавшись за стеной, он медленно выглянул, вновь посмотрев на гостя.

Волосы чужака были такие же чёрные, как у него, а вот глаза совсем другие. Ярко-жёлтые, будто панцирь золотого жука. Он выглядывал и выглядывал из-за укрытия, и совсем не заметил, как ребёнок подошёл совсем близко.

– Это ты потерялся? – шёпотом спросил Шинджи, поняв, что трусить вроде бы не с чего.

Ребёнок молча изучал его и только потом покачал головой.

– А чего ходишь тут один?

Странный мальчик повернулся к лесу. Одет он был совсем так же, даже обуви не было. Только тёмная накидка защищала плечи от капель.

Дождь будто услышал его удивление и прекратился, перестав мочить землю и макушку ребёнка снаружи. Тот снова обернулся и, позвав его кивком головы, пошагал к лесу. Без стука дождя стало совсем тихо.

– Эй, стой! – громко зашептал Шинджи, растерянно оглянувшись на маму. – Куда ты? Нельзя ходить ночью на улице! А в лес уж точно нельзя!

Ребёнок не останавливался. Вот он уже поравнялся с изгородью, точно направляясь к деревьям. Шинджи понял, что ждать его тот не будет.

Закусив губу и ещё раз осторожно глянув на спящую маму, он решился, и перелез в сад. Едва не поскользнувшись на мокрой земле, он побежал следом за ребёнком.

В лесу было мокро. Липкая земля чавкала под ногами, с веток падали крупные капли, листья хлестали по лицу. Ребёнок, за которым бежал Шинджи, будто знал дорогу и совсем не плутал и не оглядывался.

– Эй, куда мы идём? – спросил Шинджи, когда дом совсем пропал из виду и даже крики ищущих потеряшку взрослых, всё ещё слышные издалека, отдалились и пропали.

Ребёнок молча глянул. Его глаза сверкали и вблизи. Шинджи сглотнул, вновь вспомнив про демонов-обманщиков. Они ведь не могут притворяться детьми, да?

Босые ступни мёрзли всё больше. Грязь на них засыхала слоями, и он смутно почувствовал: мама не обрадуется, если он вернётся так в постель.

Вокруг стало совсем темно. Света показавшейся из-за туч луны недоставало. Редкий лес превращался в чащу. Сюда Шинджи раньше не ходил – слишком далеко от дома. И, хотя ребёнок всё ещё уверенно вёл куда-то, ему становилось немножко страшно.

– Далеко ещё? – тихо спросил он, подгадав момент и чуть не коснувшись чужой спины, внезапно нагнав.

Ребёнок опять не ответил. Шинджи вздохнул, начав думать, не сглупил ли он, отправившись в лес. Но продолжил идти за таинственным молчуном, выбирая дорогу полегче.

Что-то его настораживало, но что, он долго не мог понять, пока внезапно не споткнулся. Проскользив на мокрой земле и схватившись за ветви, повиснув, он увидел. Увидел длинную полосу, оставленную его голой пяткой. И полное отсутствие следов своего поводыря.

Странный ребёнок не оставлял следов!

Он и вправду был тэнгу!

Шинджи отшатнулся, едва не завопив от страха. Но ребёнок будто того и ждал.

Он остановился, зыркнул на него своими жёлтыми глазами и вытянул руку. Указал куда-то вперёд. Шинджи сглотнул, отложив крик на потом, и глянул ему за плечо.

Впереди что-то темнело и, приблизившись, он понял, что стоит на границе небольшой ямы, может быть даже овражка. Крутые обрывы скрывались за кустами и порослью, и он бы, наверное, свалился туда, если б был один. Вдруг, он различил что-то в темноте.

– Эй, там!

Сжавшись в комок на корточках, в овраге сидел мальчик. Обняв себя руками, он то ли спал, то ли плакал, спрятав голову между колен. Услышав окрик, он растерянно поднял голову.

– Так это тебя все ищут! – завопил Шинджи, забыв о грязных ногах и о тэнгу за спиной.

– По-помогите! – слабо крикнул ему мальчик.

– Вылазь оттуда! – грозно сказал Шинджи.

– Не могу. Тут скользко!

– Попробуй хотя бы. Если заберёшься хоть чуть-чуть, я тебе помогу!

Мальчик растерялся, но встал. Должно быть он замёрз: дрожал, а его ладони срывались с ветвей и кореньев, за которые он принялся тянуть, чтобы выбраться наверх.

Провозившись впустую, постоянно соскальзывая вниз, обратно в западню, он встал и задрав голову, едва не заплакал.

– Подожди, не плачь! Я что-нибудь придумаю!

Мальчик был маленьким. Явно младше него. Шинджи не знал, как тот вообще забрался по лесу так далеко. Маленьких взрослые с собой на работы не брали. Одежда в овраге вся запачкалась, и он даже не мог понять, крестьянин тот или нет. Но догадывался: взрослые сейчас далеко, и, если он пойдёт их искать, мальчик может замёрзнуть совсем. Он рыскал среди деревьев, ища хоть что-то, за что мальчик мог бы уцепиться, и наконец ему повезло. Тонкое деревце, обломанное кем-то почти у земли, выглядело отличной удочкой.

– Нашёл! – обрадовался Шинджи, вернувшись. – Вот, цепляйся и карабкайся ко мне!

Мальчик обрадовался и потянулся к тонкому стволу. Не сразу, продолжая оскальзываться на крутых склонах, он всё-таки надёжно ухватился, и пришлось поднатужиться, чтобы вытянуть его наверх.

– Уф, получилось.

Шинджи устало уселся на землю, уже не боясь запачкаться. Оба они были как поросята. Ругать его всё равно будут не только за грязные ноги.

Мальчик согласно кивнул и приземлился рядом. Видимо, от облегчения, он заплакал, утираясь рукавом.

– Ну, не плачь, – поддержал Шинджи. – Сейчас вернёмся и всё. Не бойся.

– Я думал, меня никто уже не найдёт, – мальчик продолжал всхлипывать. – Я звал и звал, но никто так и не пришёл.

– Сколько же ты тут сидишь? И зачем вообще бродил в лесу?

– Я не бродил! – мальчик нахмурился и плакать перестал. – Я заснул рядом с мамой, как всегда, а проснулся уже тут!

– Так это правда! – завопил Шинджи, от восторга подавившись воздухом. – Тебя похитил тэнгу!

Мальчик недоверчиво посмотрел на него.

– Подожди-ка, – Шинджи задумчиво огляделся. – А куда делся твой друг? Который привёл меня сюда?

– Я был один, – мальчик покачал головой. – И никаких тэнгу я не видел. И я хочу к маме!

– Пойдём, – согласился Шинджи.

Он встал и протянул мальчику руку, вновь помогая подняться.

Ладонь была холодная и липкая как рыба. А ещё грязная. Ему точно попадёт.

Они медленно побрели обратно к деревне. Луна выглянула полностью, и света было достаточно. На пути сюда Шинджи изрядно натоптал и мог легко находить следы. Задумываться о том, что только свои, было немного жутковато, а пугать и так испуганного и уставшего мальчика ещё больше ему пока не хотелось. Он осторожно оглядывался по сторонам, но никаких других детей так и не увидел.

– Скоро уже придём, – сказал Шинджи мальчику, когда лес стал редеть.

Тот кивнул, успокоенный, но будто задумывающийся о чем-то всё крепче. Скоро он начал отставать и как будто стесняться.

– Чего ты возишься? В кустики захотел?

– Да нет, – тихонько пробормотал мальчик. – Я просто подумал… Ты ведь меня спас, значит, я должен тебя отблагодарить.

– Да не надо! – отмахнулся Шинджи. – Домой вернёшься и хорошо.

– Нет. Так нельзя.

Мальчик стал рыться где-то за пазухой, и Шинджи любопытно покосился. Интересно было, чем мальчик вздумал его отблагодарить. Может, он как раз бродил в лесу в поисках чего-нибудь этакого…?

– Вот! Это одна из двух самых дорогих мне вещей! – гордо провозгласил мальчик.

Он вытянул руку, в которой болтался шнурок, а на ней единственная бусина.

– Фе, бусы?!

– Это подарил мне мой папа, когда мы с мамой уезжали! – мальчик обиженно задрал руку выше. – Эти бусы и вот, ещё браслет!

На руке у него, и правда, болтался браслет. Тоже из бусин, но круглых, правильной формы. Браслет выглядел побогаче и Шинджи решил, что лишиться бусины для того будет не так обидно. А если он хочет отблагодарить за спасение, то, вроде бы, отказываться невежливо.

– Ну, хорошо! Я согласен принять от тебя подарок: в знак дружбы!

Мальчик просиял. Он сам натянул ему шнурок на шею, словно нарочно дёрнув им за уши. Когда тот зацепился ещё и за нос, оба расхохотались.

– Спасибо! – сказали они хором.

Толкаясь, они побежали вперёд, продолжая поскальзываться и смеяться. Совсем скоро они достигли опушки и побежали к дому.

Что было дальше, Шинджи помнил плохо. Вроде бы их заметили взрослые и его сначала отругали, потом похвалили, а мальчика и вовсе сразу увели. На следующий день, когда он рассказывал друзьям о ночном найдёныше, караван с мальчиком уже отправился прочь.

Мукогава спал. Ночь была совсем другая, сухая и тёплая. Он стал старше, и никто уже не ругал его за немытые ноги. Его дом, вместе с лесом и безымянным оврагом, где могло произойти несчастье, были далеко. И только золотоглазый ребёнок, наблюдающий за ним из окна и потерявший своего истинного хозяина, остался таким же.

Наступили следующие дни, и письма начали уходить обратно. Приказы, повеления, распоряжения. Мукогава чувствовал себя распростёртым осьминогом. Его рука немела от новой непривычной подписи, пальцы покрывались синяками чернил. Свитки и пергаменты раскатывались по приёмному залу, словно играющие котята, и норовили попасть под ноги слугам, вассалам и самураям.

Ушло поручение и в деревню дяди Утэ. Обещана провизия, семена, ссуды. Помощь столицы в этот раз будет поистине императорской.

Как и предположили Мукогава и Хафуцуки, недовольство советники выказывали, но с опаской. Хироми стал самым лояльным и предложил часть денег выделить из собственных средств, подав этим пример остальным.

Киришима и Харата смолчали. Лишь кланялись и пятились прочь – готовить очередные приказы для подписи. Читать их Мукогава решил с большей тщательностью, на всякий случай.