Византийские грешники

Император принял меха от своего водоноса.

– Дальше справлюсь сам! – булькая, забормотал он, посылая прочь тех, кто помог ему спуститься. Затем василевс поймал на себе пристальный взгляд родственника и побрёл под дуб, миновав вытянувшихся гвардейцев. Лицо его покраснело от зноя после прохладного помещения.

– Время тянулось мучительно долго, дядя, – поделился наблюдениями Юстиниан, когда императора приняла полуденная тень в форме львиной гривы, манящая своим безвозмездным покровительством. – Надеюсь, беседа оказалась интереснее отчёта Сотерика намедни.

– Папа Иоанн интересный собеседник, – Юстина внезапно одолела отдышка. Справившись с ней, он продолжил, поднимая голову на исполинские ветви векового древа: – Ты хоть вдоволь подышал, а то бледный и из дворца не вылезаешь.

– А мне незачем вылезать. Это тебе подавай лечебные источники, – произнёс августейший племянник и сгустил тон: – Неважный у тебя вид.

– Душновато тут, я бы вернулся, – выговорил василевс Юстин. Он до сих пор ощущал запах сырости, пропитавший монастырь.

– Ты хоть не заразился от него?

– Пётр, – Юстин назвал сына сестры данным тому при рождении именем, и племянник сразу насупился, – ты же слышал, его хворь не заразна.

– Если лекари квестора Прокла не ошиблись.

– Знаешь, бедняга даже сидит с трудом. Скоро оклемается – тогда примем у себя.

– Немудрено подхватить заразу, раз отказываешься от удобств, – ехидно заметил Юстиниан.

Он рассуждал так: понтифик спокойно мог погрузиться в корабль в Риме и по водам Тирренского, Средиземного, Эгейского и Мраморного морей добраться до Константинопольской гавани, а не рисковать жизнью, делая крюк по суше. Его несколько беспокоила непредсказуемость Иоанна. Ещё его одолевала обида из-за того, что он не стал третьим лицом в переговорах.

– Тут соглашусь, – рассудил василевс. – Им пришлось от бандитов отбиваться в Иллирии, представляешь?

Из глубины леса донеслись прерывистые оклили кукушки.

– Что за свиток ты отдал? – Мужчина помоложе вертел шеей, пытаясь высмотреть издающую звуки птицу. – Надеюсь, там не список варварских имён в алфавитном порядке.

Юстин сделался серьёзным:

– Обращение остготского рекса! Если в двух словах, Теодорих послал папу просить за служителей-ариан.

– Вернуть сан еретикам? Позволить проповедовать? – Пётр Савватий додумал в правильном русле. – Ты и так пошёл на немыслимые уступки!

– Ради мира, – несколько смутился император, осознав, что его ответ больше походит на оправдание. – Иоанн признался: рекс чаще впадает в ярость. Помнишь слухи о заточении Боэция? Теодорих казнил его. Якобы за измену.

– Жаль. Боэцию раньше удавалось держать в узде маразматика, – посетовал Юстиниан и добавил: – Флора расстроится, всё-таки любимый поэт.

– Кстати, о ней. – Юстин потёр височные впадины большими пальцами, попутно закатывая глаза. – Не передумал? Честно говоря, я скептически настроен.

– Не так сильно, как тётя. Вы всё твердите про её безродность, только не женат ли мой дядя на бывшей рабыне?

– Справедливое замечание, Пётр. – Увесистые капли пота стекали на опухшие веки василевса.

– Раз так важен престиж, то можно объявить её дочерью сенатора. Разве проблема? Но я ни за что не стану выпрашивать благословение!

– Мы с Ефимией любим тебя…

– Знаю. Ладно, полно трёпа, мне пора.

– Куда? – удивился император.

– Как же: на клятву букелариев.

– Ааа, память подводит.

– Маркела забираю. Это хоть помнишь?

– Не мало одного телохранителя?

– Так со мной ещё пять слуг.

Через несколько минут слуга-конюший уже помогал Юстиниану взобраться на серогривую лошадь. Семеро всадников, поднимая пыль на просёлочной дороге, ускакали в сторону столицы.

Глава 4. Холм Нового Рима

Кесарий с аппетитом поглотил ломтик купленного хлеба. Дионисий же откусывал понемногу и жевал неспешно. Они вдвоём прогулочным шагом направлялись вверх по дороге. Жара, немного смягчаемая бризом, мешала взбираться.

– Истинно, цены и правда столичные, – размышлял монах. – А вот та монетка с буквой «Е» – это сколько?

– Восьмая часть фоллиса. Если в фоллисе сорок нуммиев, то… – Секретарь запутался в простом делении.

– Пять! Ах, не ведаю, как вас отблагодарить. Мне и отплатить нечем.

– А я ничего от вас и не жду. – Прокопийский смущённо улыбнулся, еле-еле растягивая уголки губ. – Расскажите лучше о сути прений с арианами.

– Признаться, нерядовая просьба.

– Да у нас в канцелярии все с ума посходили с патриаршим эдиктом. Спорили, спорили. Я вот предпочитаю не вступать в полемику, если не уверен в своих знаниях.

Кесарий считал себя невеждой в вопросах разницы вероисповеданий. Единственное, что он знал, так это историю противостояния императора Валента со святым Василием из Кесарии Каппадокийской. По понятным причинам, этот священник запомнился ему больше остальных.

Малисфен закинул в рот последние крошки, сделал глубокий вдох и затараторил:

– Нетерпимость к признанным ересям – притча во языцех. Но ереси, по большому счёту, – иные взгляды в теологическом споре. Ариане отстаивают догмат о разных сущностях Творца и Сына. Причём, Сын у них сотворён Отцом, посему никак ему не равен. Отсюда вытекает, ни о какой Троице не может идти речи. После собора, Никейского, книги Ария, конечно, предали огню, но учение только стало расходиться. Кажется, всё.

– Благодарю за пояснение.

Вскоре они достигли вершины холма, называемого Пятым. Далее предстояло спускаться.

– Удивляет, сколько в вашем Новом Риме церквей! – Внимание посланника папы Иоанна привлекли купола и кресты на крышах среди плотной прибрежной застройки.

– За два века в Виза́нтии успели понаоткрывать, – ответил Кесарий, используя привычное для него название города. – Думал, в Риме тоже на каждом шагу.

– Напротив, в нашем граде церквей точно меньше. Но они вельми просторны.

Путешественнику с трудом удалось умолчать о симпатиях к колоннам, портику и чудной ротонде Пантеона, величественного языческого храма в Вечном городе. Возможно, скоро Пантеон освятят и приспособят для богослужений. Блаженный лик Дионисия во время этих размышлений подошёл бы для любой фрески.

– Мне посчастливилось пожить в Риме не так много, всего пару лет, – продолжил он.

– Откуда вы родом? – поинтересовался Прокопийский.

– Из небольшой деревушки. Сотня стадий от Гостеприимного моря. Малая Скифская земля.

– Ого! Про Скифию давно ходят всякие небылицы. Например, про селян с пёсьими головами, – весело произнёс Кесарий.

Ему было известно: нынешние греко-римские авторы по привычке предшественников называли Скифией любые земли к востоку от Германии и к северу от реки Истр. Причём, большинство упоминавших Скифию в глаза не видели те земли и населявшие их племена – только чужие свидетельства.

– Поверьте, никаких собачьих глав. Разве что больше варваров, – отшутился Дионисий, но затем построжел и направил указательный палец к редким облакам. – Бог всё же не делит нас на варваров и неварваров!

– Говорят, в нашей армии сплошные варвары, – вставил вдогонку Кесарий. – Кстати, я не соврал стражам: имя ваше мне знакомо. Даже читал ваше… Вот хотел спросить, многие ли поддерживают идею с вашим календарём?

– С моим? – Не захотел умалять заслуги соратников уроженец Малой Скифии. – Помилуйте, над ним работали ещё два вычислителя пасхалий… Мы втроём установили год рождения Христа. По нашим подсчетам, сейчас 526 год от того великого события. Повторюсь: жить в 242 году от начала правления Диоклетиана – кощунственно.

Кесарий вспомнил отпечатавшийся в памяти отрывок из недавно переписанного им анонимного сочинения с художественными вставками: «Константин принял судьбоносное для всей империи крещение в конце жизни. В год воцарения Диоклетиана он ещё резвился со сверстниками».

Ему вдруг захотелось вернуться к себе и продолжить работу над собственным историческим трудом. Он состоял из собранных воедино кусочков доступных хроник. И уже несколько раз переделывалось.

Секретарь вдруг остановился на пригорке.

– Видите вон тот маяк? – указал он на величественный Фанарион, который невозможно было не заметить зрячему. – Вам до него, потом через Влахерны. Сразу за стенами будет Космидион.

Монастырь Косьмы и Дамиана, кратко называемый Космидионом, предоставлял странникам дармовой приют.

Малисфен двумя вытянутыми пальцами изобразил в воздухе крёстное знамение, а затем снял со спины котомку. Порывшись в ней, он вытащил плотно исписанный лист размером с крупную ладонь с латинским заголовком «De fide catholica», что значило «О вере всецелой».

– Возможно, заинтересуетесь после нашего разговора. Противень с оригинала Боэция. Толковый был человек, мир ему. Там хоть и мелко, но взлезла только часть главы.

– Что ж, прощайте, Дионисий. Удачно взывать к пастве на рынках!

– Благодарствую. Храни Господь вас и ваших близких!

Посланник понтифика ушёл, а Кесарий ещё долго стоял на месте, смотря на безмятежную гладь залива, маяк и просторы на другом берегу. Он прокручивая сказанные ему слова и постепенно его обуяло чувство, совсем противоположное спокойствию.

«Близкие? Живых родственников не осталось. Друзья? А можно ли Исидора с работы назвать другом? Нельзя. Остальные со службы? Знаю только их имена. Они моё – вряд ли. Про любовь и говорить нечего: никого на примете нет, да и жених незавидный».

Спустившись с холма у цистерн, городского водохранилища, Прокопийский пытался подавить дурномыслие, предвкушая плодотворный вечер. Но, оказавшись на узкой улочке, он вдруг остановился, сжал кулаки и топнул, что есть силы: черновик его труда остался на работе, а канцелярия сегодня закрыта.

– Замечательно, планы полетели к чертям!

Уставшее тело требовало сесть на иссушенную траву – пришлось поддаться. Под ногами, меж мелких камешков, забликовал фоллис.

Кесарий рассмотрел монету с буквой «М»: одну сторону пытались сточить стамеской или чем-то подобным.

В груди заклокотало странное желание, какое возникает в моменты опустошения.

– Видит бог, не собирался на этой неделе пить. Да что там, в этом месяце.

**

Таверна «Нектар» ни снаружи, ни изнутри не навевала ассоциаций с Олимпом. В её серости, вони и неосвещённости было что-то от Тартара. Протискиваясь между выпивохами за круглыми столами, Кесарий ощущал себя хилым белошкурым козлом среди чёрношёрстного стада на просторах Галаты за Золотым Рогом. Правда, оказалось, от других посетителей заведения отличался не он один. У самой стойки трактирщика в одиночестве сидел молодой опрятный брюнет. Строгий бежевый хитон по фигуре, без украшений, с нашивками, явно казённый – такие носят государственные служащие.

Прокопийский занял треногу рядом с ним, поскольку других свободных не осталось, и заказал ячменное пиво. Судя по запаху, сосед наслаждался вином. Рядом с деревянной кружкой, объёмом в котилу, в какие тут наливали всё без разбору, лежали ржаные корки.

Новый посетитель дождался, пока ему нальют выпивки, сам забрал кружку, не утруждая хозяина, и аккуратно поставил её перед собой. Но вместо того, чтобы сделать глоток, он вытащил из своей сумы лист от Дионисия и принялся читать, напрягая очи.

– Впервые вижу любовь к чтению в таких местах, – спустя пару минут изрёк брюнет. – Что пишут?

Увлечëнный Кесарий не колебался и вывалил всё начистоту, понадеявшись, что вопрос не дежурный:

– Сказано, человек сотворён со свободой выбора. Людская природа, по задумке, равноангельская, вот такое слово. Но её развратил грех гордыни. Только автор хочет вернутся к тем идеалам через смирение.

– Занятно, но немного сумбурно, – ответил незнакомец на краткий пересказ начала пятой главы прозаических рассуждений поэта Боэция. – Смирению нас учит сама жизнь. Тут давеча один болтун твердил: «Наши желания всегда создают возможности». Абсурд, полагаю. Бороться с обстоятельствами надо. Но не все препоны преодолимы. Если бы сбывались желания каждого, то где бы мы оказались? В ещё более ужасном мире.

Трактирщик громко хмыкнул.

– Частично согласен, – произнёс озадаченный Прокопийский, взявшись за ручку кружки. – Вот как на каждое событие может быть воля божья, ежели наш род людской обладает волей собственной?!

– А тут как посмотреть. Сколько ни брал в руки писание, не видел, чтобы господь управлял. Только направлял.

Слушающий всё это из-за стойки теперь охнул.

– Эй, ещё добавить, Патрикей? – сипло сказал он, приметив сухое дно у кружки посетителя.

– Будь добр! – брюнет поднялся, а потом протянул трактирщику монету. Кесарий не разглядел номинал. – Тут с учётом долга.

– Ну и криворучки чеканят, – заворчал владелец «Нектара», разглядывая силуэт в венце, венчавший металл. – Ни капельки не похож!

Патрикей удивился:

– Про кого толкуешь?

– Про милостивого господина Юстиниана. Вот, на аверсе. Или реверсе. Ну, не важно. Редкий выпуск в честь его консульства. Когда ещё у нас изображали не автократора?! А ведь я с ним пересекался.

– Вживую видел? Много раз? – недоверчиво скрестил руки на груди Патрикей.

– А кто считал? – изрёк трактирщик и продолжил чуть тише: – Клянусь, любил ко мне захаживать лет десять назад.

Кесарий постарался прикинуть: Юстин на данный момент правит восьмой или девятый год. А до того, кажется, заведовал стражей во дворце. Мог ли его племянник тогда посещать такие места? Мог.

– За винищем придётся переться в подвал, – завертелся кабатчик, пятясь в подсобку.

Патрикей вернулся на место и спросил:

– Ну как, не стошнило?

– В смысле?

– Шучу так. Многие жалуются на это пиво.

– Да я ещё не успел отхлебнуть.

– Ааа, растягиваете предвкушение, понимаю. Слыхали, как наш прохиндей приврал? В такую дыру по молодости вряд ли бы префект или, скажем, Трибониан в подпитии заглядывали.

– Трибониан? – уточнил Прокопийский. Про Юстиниана он не раз слышал.

– Юрист, довольно знаменитый.

– Предположу, вы тоже юрист – что-то деловое есть в вас. Или занимаете мелкую должность, – поделился впечатлениями Кесарий. – Выговор у вас сугубо иллирийский, ни с чем не спутаешь. А имя ваше уже выдали.

– Похвально! Но опровергать или подтверждать ничего не буду.

– Вся подноготная в вине, – в вольном виде привёл латинскую поговорку на греческом Прокопийский.

– Сколько меня ни пои, ничего не разболтаю, – горделиво парировал Патрикей и резко поднялся. – Жарковато тут, не правда ли? Мозги плавятся. Знаете, позволю вам допить моё вино. И напоследок: вы ведь из Греции, верно?

– Можно и так сказать. – Прокопийский наконец вкусил горького ячменного пойла.

Глава 5. Услуга

Комната с низким потолком казалась куда меньше действительного из-за длинных стеллажей, которые были забиты скрученными пергаментами. Кесарий сидел спиной к свету и вдумчиво переписывал свиток. Но всякий настрой на выполнение рутины сбил уже знакомый крик – толстые на первый взгляд стены плохо задерживали звуки. Вскоре в комнату вплыл Исидор, тощий и рыжеволосый коллега-переписчик Прокопийского, с которым они в этом помещении трудились вдвоём. Исидор недовольно сопел.

– Что случилось? – Кесарий оторвал глаза от бумаги.

– Да в том и дело… Как раз домывал окна в прихожей, смотрю – снова припёрся этот всезнайка Марцелин. Ну, говорю: «Подождите», а сам полетел докладывать. И оказался виноват.

– Амидский как всегда, – посочувствовал Кесарий. Нрав начальника совершенно ему не нравился. Впрочем, это обычное дело для подчинённых в иерархических отношениях.

– Тогда подкараулю, вдруг шанса не подвернётся. Как говорит пословица, лови момент.

– Опять эти твои пословицы! Кому они нужны? Звучишь как зануда.

– Не страшно. Слушай, ты сейчас сможешь подсоби…

– Погоди, Кес. Я сказал «домывал», а не «домыл». Мне ещё у других драить.

Исидор убежал. Кесарий же отложил стилос в сторону, раскрыл дверь нараспашку для засады, затем подошёл к стеллажу, раздвинул книги и нащупал за одной из кип припрятанный рукописный труд.

**

Ефрем из Амиды, глава канцелярии, судорожно заёрзал в кресле, пытаясь создать видимость, что занят работой. Но толком не успел: как только отворили дверь его кабинета, он ненароком схватил с тарелки перед собой обглоданную куриную ножку.

Внутрь вошёл низкорослый и сухощавый дедушка. Седые волнистые волосы обвивали его высокий открытый лоб с трёх сторон. Заросли на висках плавно перетекали в густую бороду.

– Приветствую, квестор! – изрёк он.

– Присаживайтесь, – хозяин кабинета указал на кушетку, а затем буркнул: – Срочное дело?

Усевшийся гость поднял голову и принялся разглядывать лепнину с меандром. Воспользовавшись этим обстоятельством, Амидский моментально опустил обглодыш на тарелку.

– Если начистоту, то хотел бы знать, сколько префект потратил на последние празднования. Мне для хроники.

– Не могу помочь.

– Почему же, милостивый квестор?

– Я не обязан пояснять! – Глава канцелярии принялся фыркать, с трудом сдерживаясь от того, чтобы выкрикнуть какое-нибудь оскорбление.

– Зря вы прикрываете приятеля, – по-доброму произнес библиотекарь. Его глубоко посаженные глаза сияли хитринкой. – Полагаю, к своим хотелкам он не настолько скуп, как к нуждам города. Не зря горожане поминают его исключительно бранью.

Чиновник сильнее обозлился:

– Мне дела нет до домыслов граждан, как и до ваших! Ступайте подобру-поздорову.

Библиотекарь поднялся с места и поклонился, приговаривая:

– Приношу извинения за беспокойство.

Далее Марцелин покинул кабинет и, здороваясь с каждым служащим, кого видел в коридоре, вышел на крыльцо. Прокопийский шмыгнул за ним.

– Скверный ослина! – выругался библиотекарь, отойдя от портика.

– Достопочтенный Амиан Марцелин… – по-деловому начал переписчик канцелярии.

Амиан повернулся:

– Неужто ваш господин передумал? Не верю!

– Я не от него. Меня зовут Кесарий.

– Кесарий? Почти Цезарь. Приятно познакомиться.

– Мне тоже. Знаете, вы для меня авторитет, – слегка сумбурно разглагольствовал секретарь. – Я прочитал все ваши работы. Мне очень понравилось. Помните, вы приносили к нам кусок пергамента и хотели новую копию? Примерно месяц назад.

– Смутно. О чём речь в тексте шла?

– Об императоре Зеноне из Исаврии. Мало, но метко. Начальник велел уничтожить лист, но я сохранил. Вашу работу взял за эталон. – Он немного приподнял свой сверток дрожащими руками. – Пытаюсь писать.

Старик выглядел слегка озадаченным.

– Желаете, чтобы прочитал?

– Да. Я заплачу вам. Могу ещё подарить новую работу Боэция, противень с оригинала.

– Я похож на того, кого интересуют деньги? Так плохо выгляжу? – улыбнулся Марцелин. – Боэция, к слову, не слишком жалую.

– Значит, отказываетесь?

– Нет уж. Но услуга за услугу. – Ладонью Марцелин призвал Кесария наклониться и прошептал под ухо: – Меня интересуют сведения. Ваш квестор скрывает смету Каппадокийского, префекта. Украшения, цветы на улицах, заработок на скачках. Непомерные траты и прибыль вплоть до нуммия. Всё это пойдёт в отчёт, но мимо меня. Что же, бедному историку – выдумывать?!

– Необычное предложение.

– Даже дерзкое, – поддержал его Амиан. – Не имел умысла сконфузить, милостивый писарь. Сразу откажетесь?

– Я согласен!

Историк снова повторил трюк с шёпотом:

– Тогда буду ждать список трат Каппадокийского ровно через… две недели. Пойдёт? – Последовало утвердительное мотание головой. – Ближе к полудню пришлю сюда своего посыльного. Отправителем будет значится неизвестный, получателем – Кирилл из Карии, не спрашивайте, почему. Из записки узнаете место и дату нашей встречи. Если всё устроит, то велите ему передать всё обратно. Иначе предложите ваш вариант. Всё ещё готовы рискнуть?

«Вот это план! Была не была, попробую», – поразмыслил Кесарий и закивал, как послушный пёс.

Марцелин по-ребячьи рассмеялся и с задором похлопал молодого мужчину по плечу.

– Мне пора, – сказал он, забирая свиток.

Возвращаясь на своё место, Прокопийский ликовал, но вскоре испытал странное чувство разочарования и даже сожаления. Услуга теперь казалась невыполнимой. Также подумалось, что библиотекарь может шпионить на персов. С другой стороны, зачем персу знать, сколько солидов, аргентариев и фоллисов потратили на колесничих или закупку тех же цветов?

– Квестор зовёт, – через приоткрытую дверь окликнул Кесария смуглый коллега, нёсший подставку для свитков.

Прокопийский вошёл к начальнику и застал того в привычном для неудачных дней настроении.

– Мне нашептали, ты отлучался. Отлыниваешь?

– Плохо стало от духоты.

– Библиотекаря не видел? Любит тереться у окон.

– Видел, – не отнекивался секретарь. – Не от мира сего, нёс бессвязную кашу про Боэция и Трибониана.

– О, точно – Трибониан, – хлопнул в ладоши Амидский. Он внимательно окинул захламлённый стол взглядом, но не нашёл нужной вещи и прекратил поиски. – Так, уйду пораньше. Придёшь сюда вечером и рассортируешь дела – заслужил дополнительную работу.

– Как скажете! – Оставалось гадать, не благоволение ли это господа.

– Слушай, это не наказание за то, что ты отлучался: мне ваши обмороки не нужны, не делайте зверя из меня. Причина иная: на той неделе ты сидел и калякал для себя в рабочее время. Обещал наказать? Обещал. Не забыл.

– Это не отражалось на выполнении задач. Я всё успевал. Бумагу сам… – пытался оправдаться Прокопийский.

– Мне всё равно! Давай пойдём к тебе, и если найду писанину, то выкину её к чертям! – повысил голос начальник.

Кесарий спокойно выдохнул. Во-первых, Ефрем не из тех, кто сдвинется с места ради такой мелочи. Во-вторых, рукопись уже у Марцелина, и если тот не обронил её, то всё замечательно.

– Мотай на ус: пока я тут главный, ты будешь заниматься делом, иначе вылетишь. Свободен!

Отруганный переписчик поспешил удалиться.

– Погоди, тарелку на мойку захвати.

**

Спустя шесть часов Исидор без стука отворил дверь главного кабинета канцелярии и внёс ушат с водой, держа в руках вехоть из старой пенулы. Он застал Кесария переписывающим что-то на отдельный лист и спросил:

– Чего так долго?

– Слишком сложное поручение, – сказал полуправду секретарь. – Придётся мне закрывать. Ключ завтра утром принесу. Договорились? Вроде не подводил ни разу.

– Идёт, – Исидор зевнул, опуская в ушат тряпку. Потом он сел и заводил ею по полу.

– А швабра?

– В нашей, лень переться. Вот скажи, у нас тринадцать лбов, а мыть почему-то в основном мне…

– У тебя замечательно получается. Прикажут другому – сделает хуже. Даже отсюда вижу, как стараешься.

– Убедительно.

У Кесария же промелькнула мысль, что можно уволиться и попробовать наняться уборщиком в дворцовую библиотеку: протираешь полки и читаешь редкие книги. Правда, идея тут же показалась совершенно глупой.

– Кес, ты как влитой. Не хотел бы занять место квестора, большим начальником стать?

– Нет. Да и разве Амидский большой начальник? – выразил сомнение Кесарий. – Для нас – само собой. Но над ним префект, а выше – двор, советники. В истории бывали случаи, когда даже императоры выполняли волю других.

– Может и бывали. – Исидор почесал макушку запястьем.

Глава 6. Тряска

Едва ли для прогулок есть лучший момент, чем день весенней погожей поры, солнечный, но не жаркий, наполненный благоуханием распустившейся зелени. Юстиниан планировал перед обедом прогуляться у воды в компании своей возлюбленной, но гонцы принесли во дворец вести, спутав все планы.

Теперь он сидел за полукруглым столом стоявшем прямо над разноцветной мозаикой в центре небольшого дворцового зала. Евнух армянских кровей Нарсес, до недавнего времени ведавший императорскими покоями в должности препозита священной опочивальни, что-то говорил ему вполголоса.

Если не считать комнатных слуг и Маркела, в зале находились ещё человек десять из свиты – новый препозит, квесторы, а также патриарх Епифаний с епископами. Они занимали место на треногах поодаль, будто зрители камерного спектакля, и пытались прочитать слова евнуха по губам.

В дверь с четырьмя резными выемками и выпуклой капителью постучали. Маркел распахнул её вместо привратника. Внутрь медленно ступил, помогая себе клюкой, василевс Юстин. Следом за ним вошёл квестор Прокл, низкий и горбатый мужчина лет шестидесяти.

Присутствующие приподнялись с мест и почтительно склонили головы.

– Обойдёмся без церемониала. – Юстин махнул свободной ладонью.

После сигнала императора, слуги тотчас поднесли прямо к нему треногу с мягкой спинкой прямо, дабы тот не утруждал себя в передвижениях. Император сел, а Квестор занял свободное место в первом ряду.

Нарсес посмотрел на Юстиниана. Получив одобрительный кивок, он стал говорить: