Лишь в памяти своей приходим мы сюда. Хроники ХХ-го века. Книга вторая. Родительское гнездо

Одно время в наших магазинах появилось невиданное ранее заморское лакомство – кубики прессованного какао со сливками и с сахаром. Во время войны эти кубики наравне с тушенкой поставлялись американцами в нашу армию – так называемый «второй фронт». Вероятно, армейские склады данным товаром были завалены, а срок годности истекал или уже истек, поэтому их срочно выбросили в розничную торговую сеть. Хотя кубик какао и стоил немного дороже мороженого – один рубль двадцать копеек, но вкуснотища была неимоверная. Кроме того, кубик какао не мороженое – его можно было носить в портфеле или в кармане и съесть его, когда захочется. Ели мы их, как правило, «на сухую».

Несколько позже появилось еще одно подобное лакомство, но уже отечественное. Это были пачки фруктового чая. Единственным недостатком это чая было то, что в нем было много мелких косточек, отчего часто страдали наши неокрепшие зубы.

Шоколадные конфеты в магазинах были, но мы их не жаловали, потому что они были «не по карману» не только нам, но и нашим родителям. Поэтому мы их считали буржуйской едой. Они в то время, в общем-то, были не в ходу, поэтому продавцы ими, наряду с элитными коньяками, как правило, украшали только витрины магазина. Если мы что-нибудь из сладкого покупали, то это были или конфеты-«подушечки», или дешевые ржаные пряники. Особенно нами ценились белые сухие, твердые как камень, пряники – один пряник можно было есть очень долго. Точно не помню, но, кажется, они назывались имбирными, и мягкими в то время я их никогда не встречал. Ну, в общем-то на этом и заканчивался перечень наших магазинных деликатесов того времени.

Был у нас и «подножный корм». В первую очередь это были домашние огородные растения – редиска, морковка, репка. В конце мая – начале июня мы осуществляли походы за щавелем и диким луком. В то время на домашних огородах щавель выращивать было не принято. Скорее всего, просто не было в продаже семян, да и в поле много мест, где его можно было нарвать.

Щавель и дикий лук произрастали на лесных полянках, в низинках, где была влажная земля. Но надо было успеть, чтобы лист щавеля не успел состариться – стать жестким, тогда он уже ни на что не годился. Поэтому за щавелем мы ходили в конце мая или начале июня, так как из молодого щавеля делалась очень вкусная начинка для пирожков. Для этого его измельчали, посыпали сахаром и мяли. Поэтому наши матери ставили нам условие – если хотите пирожков, то пойдите и где-нибудь нарвите щавеля.

Вблизи города щавельных мест было немного, и они быстро опустошались, потому что собирать щавель ходили не только ребятня, но и взрослые люди. У нас же были свои заповедные места, где произрастали эти растения. Самое богатое щавелем место было в районе между 22-м и 23-м разъездами, примерно в пятнадцати километрах от Щучинска. Добирались мы туда в тамбурах товарных вагонов грузовых поездов. Хорошо если поезд на перегоне останавливался, а если нет, то приходилось прыгать на ходу. Благо, что в этом месте был затяжной подъем и поезда снижали скорость. В хороший сезон мы набирали щавеля по мешку и шли пешком в сторону Щучинска до 22-го разъезда. Там приходилось ждать товарняка, который останавливался на перегоне, чтобы на нем доехать до Щучинска. Местные железнодорожники к нам относились нормально и даже иногда подсказывали, на какой товарняк нам садиться, чтобы не проскочить Щучинск. Дело в том, что тогда не только мы, но и взрослые пользовались таким транспортом. Иногда нужный поезд приходилось ждать довольно долго. А однажды мы напоролись на какого-то местного начальника, который выгнал нас с территории разъезда, и нам пришлось в страшную грозу пешком добираться до дома. Появился я домой часа в два ночи. В мешке у меня вместо нежных листочков щавеля было сплошное мокрое зеленое месиво. После этого случая отец запретил мне такие дальние походы за щавелем.

Летом, на заброшенных огородных участках, мы собирали и ели «калачики». Есть такая сорная трава, называется она «просвирник низкий». У нее соцветие, оформленное в форме маленького калачика, очень даже съедобно. Так же на заброшенных участках росло много конопли. К осени она вызревала, мы шелушили из ее метелок зерна, и, с большим удовольствием их ели. О том, что конопля, растущая в нашей зоне, является наркотиком, мы тогда не имели никакого представления. Скажу даже больше – от ее употребления никакого «кайфа» мы не ощущали.

Особым деликатесом для нас являлись черные ягоды паслена. Отец, зная мою страстную любовь к этой ягоде, даже рассадил кустики паслена по краям всего огорода. Когда я просыпался, то первым делом летел к кустам паслена проверить – почернели за ночь его ягоды или нет. Черные съедались сразу же, все без остатка.

С конца июля и практически до самого октября у нас наступала пора нашего овощного, ягодного и фруктового откорма. Овощей у каждого было достаточно в своем огороде, поэтому редиски, огурцов, помидоров, морковки, репки и гороха мы ели сколько хотели. А вот огородные ягодники были не у каждого, поэтому их нехватку мы с лихвой возмещали за счет диких ягод, которые в большом ассортименте и количестве росли в близлежащих лесах.

Кроме того, в это время наш городской рынок ломился от привезенных с юга яблок, груш, абрикосов, персиков, арбузов, дынь. Цены на них были достаточно приемлемыми, поэтому что-нибудь из этих деликатесов всегда было на наших столах. Знаменитые на всю страну алма-атинские яблоки апорт покупали ведрами, прямо с проходящего поезда. Они были бесподобно вкусными, но мы ими быстро набивали оскомину. Каждый день отец приносил из ближайшего «развала» здоровенный арбуз, килограммов на пятнадцать весом. Он очень любил арбузы, поэтому убеждал всех, что это очень полезная ягода, которая очищает почки от камней. Помню, я настолько объедался арбузом, что иногда даже не мог нормально идти – мне надо было обязательно где-нибудь немного полежать. Причем, нами, ребятней, у арбуза съедалась не только красная мякоть. Дополнительно мы еще так выгрызали зелень с арбузной корки, что она становилась не толще бумаги. В общем, мы этой зеленью объедались так, что у некоторых даже случалась диарея, или, если говорить понятным языком, понос. Но это нас не останавливало – чем больше нам давали, тем больше мы ели. Детский организм агрессивно требовал витаминов.

4

Но детство не вечное. Оно имеет способность очень незаметно и быстро проходить. Так случилось и с нами.

Годам к четырнадцати у нас стали появляться уже совсем другие интересы, более взрослые. Именно тогда, когда мы вступали в этот подростково-юношеский период своей жизни, родители после завершения семилетнего обучения настраивали нас не на продолжение обучения в школе, а на стремление поступить в какое-нибудь профессиональное учебное заведение, В таком случае кому как повезет, то ли в техникум, то ли в профтехучилище. Тем более что и те, и другие учебные заведения в нашем городе были. Такое желание родителей имело свой железный резон.

Сегодня, с высоты своего уже преклонного возраста, я прихожу к выводу, что делалось это очень правильно. Во-первых, их чада, особенно мальчишки, получали и среднее образование, которое в дальнейшем давало им возможность его продолжить в каком-нибудь институте, и перспективную, в смысле работы, специальность еще до призыва в армию. Для девчонок это тоже было важно, так как они в то время довольно рано выскакивали замуж. Во-вторых, учась в техникумах, ребята получали стипендию, даже пусть небольшую, но это уже было каким-то подспорьем для семейного бюджета. В-третьих, их дети в этот переходный возраст постоянно были у них на глазах. Да и содержать такого студента дома было гораздо проще, чем финансировать его учебу в другом городе. Поэтому только относительно более богатые родители могли позволить себе такую роскошь, как обучение своих детей в старшей школе с дальнейшим поступлением сразу в высшее учебное заведение.

Да и многие из нас сами желали учиться в техникуме. В таком возрасте мы уже стремились к некоторой самостоятельности и независимости. По своему мальчишескому радио мы получали информацию, что в техникуме допускаются мелкие вольности. К примеру, не слишком строго относятся к такому пороку, как курение. А в этом возрасте почти все мальчишки курили.

Но при поступлении в техникум полностью ломался сложившийся уклад нашей детской жизни. Если в школе учителя к тебе относились еще как к ребенку, то в техникуме от тебя требовали уже более взрослого поведения. За неудовлетворительную учебу, а также шалости и проказы, за родителями тебя уже не посылали, но наказание незамедлительно следовало самое строгое – в лучшем случае лишение стипендии, а в худшем – отчисление из техникума.

Довольно быстро происходила в нашем пока еще не окрепшем сознании смена жизненных интересов и приоритетов. Из нашего окружения незаметно уходили старые школьные и уличные друзья и подруги, а на их место быстро становились новые «бойцы» – твои новые товарищи по техникуму.

Тогда мы, находясь в эйфории смены своего статуса, еще не понимали в полной мере и не придавали должного значения тому, что навсегда прощаемся с самым прекрасным периодом нашей жизни – детством.

Глава V

Техникум

1

После разговора с родителями на тему, где мне после седьмого класса продолжить свое образование, стало ясно, что учиться мне придется в одном из техникумов нашего города. Только надо было определиться, в каком. Какого-либо пристрастия к конкретной профессии, как у моего старшего брата Анатолия, у меня на тот момент пока еще не было.

Учась последний год в школе, я подружился с двумя братьями – Сашкой и Колькой Сараевыми. Жили они неподалеку от нас на Элеваторной улице. Семья у них была немаленькая – то ли пять, то ли шесть детей. Недавно они переехали в наш город из Удмуртии. Если в первый год освоения целины к нам ехала в основном холостая молодежь по комсомольским путевкам, то года через два со всех концов Советского Союза неорганизованно потянулись и семьями. Притягивала их, вероятно, надежда на лучшую жизнь на новом месте. Расчет нормального человека по этому поводу всегда прост – там, где осуществляются какие-либо масштабные государственные мероприятия, всегда должны быть более привлекательные жизненные условия. То есть более высокая зарплата и лучшее снабжение товарами «ширпотреба», в первую очередь, продовольствием, по сравнению с теми территориями, где они до этого проживали.

Отец моих новых дружков, бывший фронтовик, был опытным водителем, то ли первого, то ли второго класса, поэтому директор пассажирской автобазы Дубровин, тоже бывший фронтовик, сразу принял его на работу водителем автобуса. Кроме того, от автобазы им выделили небольшую служебную двухкомнатную квартиру в своем доме барачного типа. Данную квартиру никак нельзя ассоциировать с сегодняшним благоустроенным жильем. Отопление печное, вода из колодца, а все «удобства» на улице. Но в таких условиях жило почти все население Щучинска, поэтому получение по переезде сразу такой квартиры они рассматривали, как обрушившееся на них счастье. Мать у них не работала – занималась воспитанием детей и вела домашнее хозяйство.

Сашка и Колька пошли учиться в школу № 31, в которой учился и я. В школу мы все ходили одной дорогой, поэтому очень быстро познакомились. Сашка был старше меня на год, а Колька, соответственно, младше и тоже на год. Так что возраст наш был где-то одного уровня, и мы стали очень часто общаться. Сашка, вероятно, от того, что он был старшим ребенком в семье, отличался от нас уравновешенным и не по годам серьезным и мудрым характером. Многое он уже умел делать, и мне с ним интересно было проводить время. Кольке я помогал по математике – она ему тяжеловато давалась. Поэтому мать ребят меня всегда привечала, как желанного гостя. Да и мои родители к семье Сараевых относились с уважением, поэтому какой-либо препоны нашему общению не ставили.

Сашка на год раньше меня окончил семь классов и поступил в горно-металлургический техникум на отделение «горная электромеханика». И хотя мы перестали с ним вместе ходить в школу, все равно встречались довольно часто. Он мне постоянно рассказывал о своей учебе в техникуме, которая в то время стала интересовать меня все больше и больше. И к концу седьмого класса у меня уже окрепло решение, что я, как и Сашка Сараев, буду подавать заявление в горно-металлургический техникум на горного электромеханика.

Когда об этом я объявил своим родителям, то мать вздохнула облегченно, а отец резко возразил. Не против техникума, а против профессии, которую я выбрал. Почти вся его трудовая жизнь прошла под землей – в шахте. Шахтером работал и мой самый старший брат Михаил. После того, как отец в сорок шесть лет получил инвалидность по профессиональному заболеванию горняков – силикозу, он поклялся, что больше ни один его ребенок не спустится в шахту.

Но меня ему не надо было особо переубеждать. Как раз перед моим поступлением в техникум вышло положение, что на горные и металлургические специальности техникума принимались абитуриенты в возрасте не моложе пятнадцати лет, с таким расчетом, чтобы к моменту прохождения производственной практики после третьего курса им уже исполнилось бы восемнадцать лет. Мне же на тот момент исполнялось только четырнадцать лет, и под мой возраст подходила только одна специальность «Электрические станции, сети и системы». Хотя была еще одна специальность, где я мог бы учиться, – «Бухгалтерский учет». Но там учились в основном девчонки. Правда, было и несколько ребят, но, как правило, с физическими дефектами – хромые, горбатые и т. п., то есть те, кому по состоянию здоровья богом была прописана сидячая работа. Нормальные же пацаны, к коим относил себя я, расценивали данную профессию как недостойную мужчины.

В то время техникумов, в которых я бы мог учиться, находясь рядом с домом, было четыре. Три непосредственно в городе – горно-металлургический, сельского и лесного хозяйства, индустриально-педагогический и педагогическое училище, а также зооветеринарный, который находился в шестнадцати километрах от города в селе Котуркуль.

Горно-металлургический из всех техникумов считался самым элитным. Располагался он в новом и самом красивом здании города. До середины 50-х годов он относился к Министерству внутренних дел, которое возглавлял Берия. В то время МВД было своего рода государством в государстве – все золотоносные рудники, многие заводы цветной металлургии, где выплавлялись драгоценные и полудрагоценные металлы входили в это ведомство, так как на них зачастую работали заключенные. Техникум готовил специалистов в основном для этих предприятий. Учащиеся техникума были практически на полном обеспечении государства. Они, как студенты дореволюционных технических ВУЗов, носили форму – костюмы и пальто (бушлаты), сшитые из хорошего сукна темно-синего цвета, с петличками, в которые были вкручены эмблемы в форме скрещенных молоточков и такого цвета фуражки. То есть они очень выгодно отличались даже от учащихся такого старейшего учебного заведения, как Боровской лесной техникум, который был создан еще в XIX веке. Кроме того, выпускники техникума всегда получали высокооплачиваемую работу. После того как Берию объявили врагом народа, техникум из системы МВД вывели, и он оказался в тех же условиях, что и другие. Но все равно учиться в таком техникуме было очень даже престижно.

Вступительные экзамены, которые проходили в первой декаде августа, я сдал успешно. По трем сдаваемым предметам я набрал четырнадцать баллов – по одному получил четверку, по двум другим пятерки. С таким набором баллов нас было, кажется, всего три человека. В том, что я поступил в техникум, у меня уже была полная уверенность, так как после объявления результатов сдачи последнего экзамена, в приемной комиссии нам сказали, что проходной конкурсный балл составляет одиннадцать. Но нас предупредили, чтобы мы не расслаблялись, так как 15 августа состоится заседание конкурсной комиссии, где абитуриенты, которые успешно сдали все вступительные экзамены, в обязательном порядке должны пройти собеседование на предмет зачисления в техникум.

В назначенный день у дверей кабинета завуча, где заседала конкурсная комиссия по нашей специальности, собралось, наверное, человек сто. Я обратил внимание, что это были люди намного старше нас, а некоторые, как нам тогда казалось, вообще нам годились чуть ли не в отцы. Наша группа, человек пять или шесть сопливых мальчишек, у которых набранных баллов было выше тринадцати, сгруппировалась отдельно. Мы ожидали, что нас вызовут первыми, но стали вызывать по одному тех, у кого набранных баллов было одиннадцать и меньше. По внешнему виду выходивших обратно, было видно, кто успешно прошел собеседование, а кто нет. Счастливых лиц было очень мало.

Прошло часа полтора, людей становилось все меньше и меньше, но нас почему-то не приглашали. Мы потихоньку стали паниковать. Тогда я не выдержал и, когда из кабинета вышел очередной «мокрый» абитуриент, воспользовался тем, что дверь оставалась открытой, и прорвался туда. За мной заскочили еще двое или трое ребят. За большим столом сидело человек десять. Они удивленно на нас смотрели. Сидевший во главе стола небольшой лысый мужчина, потом я узнал, что это был заместитель директора техникума по учебной работе Фирсов, строго спросил:

– Что это вы, молодые люди, ведете себя так недисциплинированно? Мы вас не вызывали.

– У нас у всех больше одиннадцати баллов, а вы нас почему-то не вызываете – чтобы нас не успели выгнать, я, немного заикаясь от волнения, попытался довести до них причину нашего дерзкого поведения.

– Назовите ваши фамилии, – уже более мягко сказал Фирсов.

Мы представились. Фирсов посмотрел в какие-то бумаги, потом, рассмеявшись, сказал:

– Ребята, вы зря на нас наезжаете. Вы же, как имеющие очень высокие оценки по вступительным экзаменам, уже зачислены вне конкурса. Вам вообще не надо было сегодня приходить.

– Но нам в приемной комиссии сказали, чтобы все без исключения пришли.

– Они просто перестраховались. Идите домой и обрадуйте своих родителей, что вы уже студенты.

Вероятно, чтобы как-то основательно успокоить нас, он специально произнес слово «студенты», а не «учащиеся».

Но окончательно успокоился я лишь на следующий день, когда увидел себя в списке учащихся группы С-1. В списке было 43 фамилии.

В тот же день нашу группу собрали в лаборатории электротехники и нам представили нашего куратора преподавателя ТОЭ (теоретических основ электротехники) Бочкарева Игоря Витальевича. Игорь Витальевич, после того как всех нас по списку поднял по одному для знакомства, сделал объявление, что наша студенческая жизнь, как и в других техникумах города, начнется с сельскохозяйственных работ. Поэтому 25 августа в 8 часов утра мы, в рабочей одежде, с кружкой, ложкой и чашкой должны быть на площади перед техникумом, для организованного выезда на уборку картошки в село Дорофеевка Златопольского совхоза.

2

В назначенные день и час нас посадили в открытые кузовы грузовых машин и повезли на картофельное поле. Благо располагалось оно не так далеко от Щучинска – где-то в километрах десяти. Поле было довольно обширное, примерно, четыре на три километра. Начиналось оно от дороги Щучинск – Кокчетав и шло в сторону озера Малое Чебачье.

Технология уборки картошки в то время была очень проста. Несколько колесных тракторов картофелекопалками выносили картошку на поверхность земли, а наша задача заключалась в том, чтобы собрать ее в ведра, а затем засыпать в кузов машины или в мешки. Начинали мы работу часов в девять, а заканчивали ее, когда уже темнело, примерно в семь-восемь часов вечера. То есть наш рабочий день длился 10–11 часов. Налицо было грубейшее нарушение трудового законодательства в отношении использования детского труда. Но учащихся техникумов тогда детьми уже не считали, хотя каждому из нас было по 14–15 лет.

Мы практически все были не из интеллигентных семей и приученные к труду, но за рабочий день уставали очень сильно. Болело все – спина, ноги, руки. Домой мы попадали не раньше десяти часов вечера, потому что после того как нас довозили до техникума многим на автобусах надо было еще добираться домой. А утром опять подъем в 6 часов, потому что в 8 часов надо быть уже на площади перед техникумом. И так целый месяц без выходных.

Кормили нас по следующему рациону. Часов в 12 дня привозили обед – какую-нибудь кашу с мясом или котлету с картошкой. Давали булку хлеба, белого или черного, на четверых и по кружке молока. Часа в 4 дня был так называемый полдник – опять же булка хлеба, белого или черного, на четверых и по кружке молока. Молоко привозили во флягах. Я не хочу сказать, что оно было несвежее, но часто после его приема некоторых прохватывал слабительный эффект живота, в медицине называемый диареей. Хорошо, что вдоль дороги Щучинск – Кокчетав и вдоль картофельного поля были густые посадки карагача – было куда спрятаться для отправления естественных надобностей. С девчонками мы договорились – они занимали одну сторону, мы другую.

Но как бы то ни было, в конце сентября мы убрали последнюю полоску картофельного поля, и первая наша студенческая сельскохозяйственная страда была завершена. После этого нам дали день или два, сейчас уже не помню, на приведение себя в порядок и, кажется, с 1 октября у нас начались полноценные занятия в техникуме.

Как я уже сказал раньше, группа у нас была самая многочисленная, а по возрастному составу самая неоднородная. Больше половины учащихся нашей группы составляли мои сверстники, которым на момент поступления в техникум было по четырнадцать-пятнадцать лет. Даже был один мальчишка, Вовка Пузач, которому было только тринадцать лет. Другая солидная группа ребят была возрастом на два-три года старше нас. Даже три человека, фамилии их я называть не хочу, оказались в нашей группе как второгодники, то есть не сдавшие экзамены за первый курс. Мы на них смотрели с особым уважением, как на опытных студентов. Довольно солидной была прослойка наших сокурсников, которым перевалило за двадцать лет, некоторые даже успели отслужить в армии, трое студентов были старше нас почти вдвое. Бутову Саше – 24 года, Лысяку Василию – 30 лет, а Русанову (к сожалению, имени его я уже не помню) аж 34 года. По возрасту он таким, как я, годился в отцы. Конечно, держались они в некоторой степени обособленно, «хороводы» с нами не водили, в курилки не бегали, а на занятиях сидели за первыми столами. Было у нас и шесть особ противоположного пола. Правда, двое из них после первого курса перевелись в другие техникумы, третья на втором курсе вышла замуж и уехала, но трое проучились с нами до самого конца.

Конечно, техникум не школа – учебная нагрузка намного выше, особенно по математике и физике. За год мы должны были осилить трехлетнюю школьную программу. Но, как бы то ни было, мне эти предметы давались довольно легко, и у меня проблем с учебой пока не возникало – по основным предметам была твердая четверка. Видя, что я сильно не напрягаюсь, преподаватели меня часто журили – парень способный, а учится без прилежания.

Но стала возникать проблема в другом. Мы, пока еще мальчишки, получили излишнюю свободу в поведении по сравнению со школой. Хотя это не поощрялось, но никто нас не гонял, так как в школе, за курение. Никто не грозился вызвать родителей за огрехи в учебе. Были и другие излишние, на мой сегодняшний взгляд, свободы. Правда было одно очень существенное наказание – за наличие на конец месяца текущих неудовлетворительных оценок лишали месячной стипендии, а это, в данном случае для меня, было довольно тяжелым ударом. В то время наша семья – отец, мать, я и мой младший брат Алеша, жила в основном, на пенсию отца, которая составляла 40 рублей. Сумма очень маленькая, поэтому моя стипендия 18 рублей 50 копеек была сравнительно неплохим довеском к нашему семейному бюджету. Правда, еще иногда появлялись деньги, которые зарабатывала мать мелкой торговлей, но это было нечасто. Старшая сестра Алла была уже замужем и уехала с мужем на его родину, в Тульскую область. Демобилизованный из армии перед Новым годом старший брат Анатолий только начал работать, и его тоже надо было одеть и обуть.

Со второго семестра у нас началось преподавание такого предмета, как черчение. Для нас, умеющих рисовать, только чертиков на партах, эта наука давалась очень тяжело. Во-первых, она требовала неимоверного прилежания и аккуратности – чертили мы тогда тушью. Вовторых, она была очень затратна для нашего бюджета, так как нужно было иметь хорошие чертежные принадлежности – большую готовальню, доску, рейсшину, специальную бумагу (ватман, кальку, миллиметровку). А это стоило все довольно дорого, а главное, было в большом дефиците.

Для проведения занятий по черчению нашу группу разбили на две подгруппы, у каждой был свой преподаватель. Нашу подгруппу вела Мария Семеновна Кубасова. По возрасту она была где-то ровесницей моей матери. По внешности привлекательной ее никак нельзя было назвать, но преподавала она доходчиво, да и женщиной была по-матерински доброй.