Заведомо проигрышная война

Пальцы ослабли, бумаги выскользнули из рук и рассыпались по земле, как белые лоскуты её веры в то, что она ещё может быть полезна.

Он отказался. От неё. От помощи. От защиты.

Боль была странной – не острой, не громкой, а глухой, будто внутри что-то медленно треснуло, но не развалилось – просто пошло сетью трещин, незаметных глазу.

***

Алеста взяла отгул, решив посвятить день брату, но всё оказалось впустую. Ни встречи, ни диалога, ни шанса быть рядом.

Мысль о возвращении в офис, где теперь безраздельно царствовал Денис Чацкий, казалась невыносимой. Было чувство, что там её ждут не рабочие дела, а новый виток абсурда. А сегодня – пятница. Впервые за долгие годы она позволила себе слабость: не идти, не бороться, не изображать стойкость. Просто… отпустить.

Алеста вернулась домой, словно капитулировав. Скинула туфли у входа, не зажигая света, и прошла вглубь квартиры – как по инерции. Внутри всё ныло: не тело – душа. Эта незапланированная пауза, вместо того чтобы дать передышку, обрушилась лавиной – жалость к себе, злость, бессилие. Всё разом. Всё с удвоенной силой.

Она не плакала. Просто сидела в тишине, сжавшись в кресле, как будто хотела исчезнуть в нём. Как будто этот мир, этот день, эта жизнь – всё оказалось временным сбоем, от которого некуда сбежать.

Сумка с документами осталась на полу. В комнате стояла мертвая тишина. Лишь холодильник тикал старым мотором. Пальто сползло с плеча прямо на стул – она не поправила. Просто прошла в ванную, включила горячую воду и смотрела, как пар заполняет зеркало. Должна была плакать. Но не могла. Слёзы, видимо, закончились ещё на подъезде к СИЗО.

На экране телефона мигала иконка входящего сообщения. Сергей:

"Извини, не могу говорить. Ничем не могу помочь. Это касается семьи".

Сухо, как медицинская справка. Алеста перечитала раз пять, но эмоций – ноль. Ни сочувствия, ни поддержки. Ни слова о Тимуре.

***

На следующий день в квартире было особенно пусто. Телевизор молчал, и даже тиканье часов на кухне казалось навязчивым. Она не могла оставаться там дольше – схватила спортивную сумку и вышла, даже не проверив, взяла ли ключи.

Автобус был полупустым. Пожилая женщина с сеткой-авоськой, студент в наушниках, ритмично постукивающий пальцем по колену, мать с ребенком – девочка прилипла к стеклу, оставляя на нем жирные отпечатки пальцев. Алеста смотрела в окно, но вместо улиц видела только Тимура за решеткой и сжимала сумку так, что ногти впивались в ладонь.

Внезапно перед глазами всплыло воспоминание – в один из жарких летних дней десятилетний Тимур решил «спасти» котёнка, застрявшего на дереве во дворе.

Тимур, вечно лезущий куда не следует, уже карабкался по стволу старой березы к испуганному котенку. "Слезай! – кричала Алеста, – Ветки же тонкие!"Но он, конечно, не слушал.

Треск раздался неожиданно. В следующий миг Тимур уже висел над землей, вцепившись одной рукой в ствол, а другой прижимая к груди грязно-белый комок шерсти. Сердце Алесты упало – она ясно представила, как будет оправдываться перед родителями: "Ну я же за ним смотрела… Ну почти…"

И тогда этот он, вместо того чтобы звать на помощь, сквозь стиснутые зубы выдавил с торчащей во все стороны веткой в волосах и перекошенным от напряжения лицом: "Алест… фотик быстрее… я ж как Тарзан!"

Губы Алесты непроизвольно дрогнули в улыбке. Этот дурацкий момент она сфотографировала тогда – и сейчас мысленно видела каждый пиксель. Как же они потом смеялись, когда котенок, едва оказавшись на земле, дал деру, оставив на Тимуре лишь царапины и шерсть на футболке.

Но улыбка растворилась быстрее, чем возникла. Сейчас Тимур снова висел над пропастью – только ветка была тоньше, а падение страшнее. И никакого смешного финала не предвиделось.

***

Тренажёрный зал встретил ее гулом вентиляторов и запахом железа, резины и пота – странное сочетание, которое почему-то успокаивало. Просторное помещение с графитово-серыми стенами, зеркальными панелями и урчащими в углу вентиляторами дышало неравномерно: шум дыхания, удары по грушам, короткие команды тренеров, стук штанг. Здесь никто не задавал лишних вопросов. Здесь можно было исчезнуть.

Алеста стояла в углу зала, напротив груши, туго замотав бинты на запястьях. Каждый виток – как маленькое заклинание: на защиту, на стойкость, на молчаливую ярость. Волосы собраны в высокий хвост, щёки пылали, кожа липла от пота, и всё тело гудело от напряжения, как натянутая струна.

Она ударила – раз, два, три. Потом снова. И ещё. Груша качнулась, как будто пыталась увернуться.

Сергей. Его сообщение: «Разберись сама».

Левый хук.

Тимур. Не вышел даже посмотреть ей в глаза.

Правый апперкот.

Чацкий. Его ухмылка. Её беспомощность перед этим новым витком старой войны.

Двойной удар, локоть, снова кулак.

Пот стекал по лбу, капал на коврик. Дыхание сбилось, но она не останавливалась. Алеста не плакала. Не позволяла. Она выводила боль из себя через движения, через пульс в висках, через тупую отдачу в плечах и ладонях. Это был её язык боли. И выживания.

– Выгони это, – прошептала себе, снова атакуя грушу. – Выгони всех из головы.

Слёзы не текли – их заменили удары. Каждый – как запятая в письме, которое она никогда не отправит. Каждое движение – как признание, что она устала быть сильной. Но не знает, как быть другой.

Когда, наконец, силы кончились, Алеста опустилась на скамью, сгорбилась, упёрлась локтями в колени. В зале что-то щёлкнуло – тренер включил другую музыку, что-то ритмичное, механическое. А она слышала только собственное сердце. Оно билось громко, живо, упрямо.

И в этом грохоте – впервые за день – наступила тишина.

***

Телефон на прикроватной тумбочке завибрировал, вырвав Алесту из вязкой дремоты. Экран мигал знакомым именем. Она медленно провела пальцем по стеклу, поднесла трубку к уху, даже не поприветствовав – голос был хриплым от молчания:

– Да?

– Я знаю, что ты дома в одиночестве. И если не откроешь рот, я начну зачитывать тебе статьи налогового кодекса, – прозвучал бодрый, но тёплый голос Марины.

Алеста попыталась улыбнуться, но губы едва дрогнули. Она обняла колени, прижимая их к груди, устроившись на диване, укутанная в старый серый плед, который пах мятой и её детством.

– Мне кажется, – прошептала она, – я стала инертной массой. Пыльной, как антресоли в старом доме. Меня просто… выключили.

– Чёрт, – тихо выдохнула Марина. – Тимур?

Алеста кивнула, забыв, что её не видно.

– Он даже не вышел ко мне. Уже назначен общественный защитник. Я ему не нужна.

В трубке – шорох, как будто Марина встала, поправляя что-то.

– А ты знаешь, может, его заставили. Или он просто… сломался. Там, где он сейчас, даже сильные трескаются по швам.

Алеста смотрела на стену, где висел чёрно-белый постер с видом на Париж – когда-то вдохновлявший, теперь напоминавший о мечтах, что остались на потом.

– Или я недостаточно сильная, – прошептала она. – И всегда была. Не могу вытащить даже собственного брата. А ещё этот Сергей… – голос её стал острее. – «Ты сама разберёшься. Моя семья не может вмешиваться в такие дела».

Марина зашипела, как сковородка под каплей масла.

– Вот же гнида.

– Марин…

– Прости, но я скажу. Он всегда был надменным. Я терпела, потому что ты его любишь. Но он поступил, как трус. Сладко говорит – пока рядом тепло и красиво. А как тучи – сдулся. От дяди пока тоже новостей нет, прости.

Тишина между ними повисла тяжёлая, как зимнее одеяло. Где-то за окном дождь мерно стучал по подоконнику. На кухне тикали часы, отмеряя ничтожные секунды одиночества.

Алеста выдохнула и положила голову на подлокотник дивана. Ткань была прохладной, но сейчас – родной. Она ощущала себя старым деревом: срезанным под корень, но ещё живым.

– Просто не могу уже. Хочется, чтобы кто-то пришёл и сказал: «Отдохни. Я разберусь». А вместо этого… – она замолчала, губы задрожали. – Только грушу в зале могу бить. Хоть кто-то меня слушает без возражений.

Марина тихо засмеялась сквозь вздох.

– Через пару дней я приеду. Привезу плюшки, мятный чай и комедию, где всё заканчивается хэппи-эндом. И мы будем сидеть, ныть, а потом хохотать над какой-нибудь ерундой.

Алеста впервые за день по-настоящему улыбнулась. Глаза защипало.

– Спасибо. Просто будь. Это уже много.

– Всегда, – тихо ответила Марина.

***

В воскресенье Алеста заставила себя разобрать бумаги и приготовить что-то, отдалённо напоминающее еду. На фоне играло радио. Она не слушала. Просто не хотела тишины.

Телефон вибрировал, заставляя её вздрогнуть. Сообщение от Дениса:

"Ты решила уволиться? Или просто сбежала в подполье с томиком Уголовного кодекса под мышкой?"

Губы её дрогнули – не то от раздражения, не то от усталости. Минутная улыбка, больше похожая на гримасу, скользнула по лицу и исчезла. На миг её пальцы замерли над экраном и внезапная мысль пронзила сознание, как электрический разряд -а что, если он действительно что-то знает о Тимуре?

Алеста не стала отвечать. Даже злость не пришла – только холодная, всепоглощающая апатия. Пальцы сами потянулись к кнопке, выключая экран одним точным движением.

Глава 3

Снег таял еще до того, как коснуться земли, превращая улицы в черные зеркала. Воздух был тяжелым, пропитанным влагой и запахом мокрого асфальта – не морозным, а каким-то промозглым, осенним. Даже туман сегодня казался не таинственным, а просто грязноватой дымкой, как будто город накрыли мокрой простыней.

Алеста стояла на остановке, сжимая в ладонях стакан кофе, будто это единственный источник тепла во всем этом ледяном мире. Она решила не садиться за руль. Сегодня лучше идти пешком – может быть, холод прочистит мысли. Или хотя бы заморозит их до лучших времен.

Но голова гудела от мыслей, но не о работе, не о брате, а о том абсурдном сне, который вцепился в нее и не отпускал. Свадебное платье. Суд. Судья – ее заклятый школьный враг, а свидетели – бухгалтеры с пустыми глазами.

Бред. Полный бред.

Но разве ее жизнь сейчас не такая же нелепая и липкая, как эта погода? Ни зимы, ни весны – одна промозглая безнадега.

Глаза ныли от бессонной ночи, и даже серый, бессолнечный свет резал воспаленные веки – пришлось натянуть темные очки, будто прячась не только от размытого мира, но и от предстоящего дня.

Из кармана резко зазвонил телефон, и в тот же миг экран вспыхнул ещё одним уведомлением:

09:00 – Срочное совещание. Присутствие обязательно. Чацкий.

Алеста едва не выронила кофе.

Не умолкающий звонок Марины неожиданно разогнал тягостные мысли, как первый луч солнца сквозь промозглую завесу декабря.

– Ты не поверишь, – голос подруги звенел, будто шампанское в новогоднюю ночь, – я официально выхожу из отпуска! Сегодня уже буду в офисе, так что готовься к спасению от чацкого террора.

Алеста усмехнулась в трубку – она-то прекрасно знала, что Марина выходит из отпуска.

– Напоминаешь мне, как будто я могла забыть, – проворчала она, но в голосе уже пробивалась теплая нотка. – Ну вот скажи, Марин, разве нормальные люди начинают день с повестки на срочное совещание?

– Нормальные люди не юристы, – откликнулась бодрая подруга. – Слушай, может, он изменился?

– Конечно. Может, у него теперь две головы. Одна – прежняя, вторая – запасная для сарказма. Рада что ты покидаешь райские апортаменты на морях и возращается в наши серые стены. Без твоей поддержи я точно сойду сума.

Алеста машинально поправила шарф, внезапно осознав, что губы сами растягиваются в улыбке. Марина была права – она действительно уже чувствовала себя менее одинокой. Даже утренний туман теперь казался не таким унылым, а совещание – не таким безнадёжным.

***

Вместе с настроением Алесты улучшилась и погода. Она вошла в офис, снимая тёмные очки. Яркие солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь жалюзи, заставили её щуриться – после бессонной ночи этот свет казался слишком резким. Ни консилер, ни капли не могли скрыть тени под глазами. Волосы, которые она обычно собирала в строгий пучок, сегодня свободно спадали на плечи – хоть какая-то защита от любопытных взглядов.

Она кивнула охраннику, улыбнулась коллегам из маркетинга и направилась к переговорной.

Дверь была приоткрыта. Внутри – тишина, прерываемая лишь одним голосом.

– Понимаю ваше желание выпустить игру как можно скорее, но мы не можем рисковать репутацией. Лучше потратить ещё месяц на полировку, чем получить негативные отзывы из-за сырого геймплея. Я верю в этот проект и хочу, чтобы он действительно блистал.

Алеста замерла. Узнала тембр. Тот самый голос, который в старших классах читался в записках с язвительными комплиментами.

Но теперь он говорил о качестве, о заботе о продукте и команде. И что самое неожиданное – он был готов отстаивать дополнительные сроки на разработку, хотя обычно руководство давило с релизами.

Она толкнула дверь и вошла, как на ринг.

– Здравствуйте, – ровным голосом произнесла Алеста, переступая порог переговорки. – Простите за опоздание.

В комнате воцарилась секундная пауза. Все взгляды устремились к ней, но она видела только одного человека.

Денис медленно поднял глаза от планшета. Взгляд скользнул по ее растрепанным волосам, задержался на сжатых пальцах.

– Доброе утро, – его голос звучал ровно, но уголки губ предательски дрогнули, выдав ту самую старую усмешку. Той же интонацией он когда-то говорил "Доброе утро"перед тем, как подложить кнопку на ее стул.

Но уже в следующее мгновение он повернулся к команде, и его тон снова стал деловым:

– Нам критически важно довести систему крафта до идеала. – Он постучал пальцем по экрану с диаграммой. – Если потребуется две недели – я готов отстоять этот срок перед советом директоров. Наш игрок заслуживает законченного продукта.

Алеста заняла свободное место рядом с Мариной, сохраняя спокойное выражение лица. Легкая улыбка не сходила с ее губ – года корпоративной практики научили ее сохранять внешнее самообладание в любой ситуации. Марина бросила ей ободряющий взгляд, но внутри Алесты все сжималось от напряжения. Его уверенные интонации, отточенные жесты, безупречный деловой стиль – все это вызывало у нее глухое раздражение.

Этот новый Денис – рассудительный руководитель, защищающий интересы проекта – казался чужим в теле ее старого врага. Где подвох? Или… люди действительно меняются?

Соберись, – мысленно приказала она себе.

– Для вновь прибывших позвольте представиться: Денис Чацкий. С прошлой недели я курирую два направления нашей работы – разработку продуктов и юридическое сопровождение.

Он сделал небольшую паузу, давая присутствующим осознать необычность такого сочетания, прежде чем продолжить:

– Да, я понимаю, насколько эти сферы кажутся разными, – его взгляд на мгновение остановился на Алесте, – но в современном цифровом мире именно на стыке технологий и права рождаются наиболее продуманные решения. Я здесь, чтобы помочь нам найти этот баланс.

Его тон был ровным и профессиональным, без намека на прежнюю иронию. Алеста незаметно переплела пальцы на коленях, анализируя каждое слово. Возможно, перед ней действительно был другой человек – или очень талантливый актер. Время покажет.

– Интересно. А можно узнать, что стало с прежним руководителем? – осмелился спросить молодой разработчик с дальнего конца стола.

Чацкий плавно сложил руки перед собой:

– Он принял решение оставить должность по личным причинам. Иногда люди пересматривают свои приоритеты. – В его голосе не дрогнула ни одна нота.

– Или эти приоритеты пересмотрели за него, – шепнула Марина так, чтобы слышала только Алеста.

Та прикрыла рот рукой, делая вид, что сдерживает кашель, и наклонилась к блокноту. Ее рука выводила не заметки, а абстрактные завитки, которые неожиданно складывались в узнаваемый профиль с острым подбородком. Она резко перечеркнула рисунок, когда почувствовала, что Чацкий бросает взгляд в ее сторону.

Его голос, ровный и методичный, продолжал звучать, будто запись давно знакомой пластинки – та, что когда-то играла в школьном радиоузле, пока он объявлял ее фамилию с едва уловимой насмешкой. Теперь эта мелодия раздавалась в стерильной тишине переговорки, и Алеста невольно ловила себя на том, что помнит каждый оттенок этих интонаций, хоть и предпочла бы забыть.

– Итак, – продолжил Денис, переключая презентацию, – помимо основного проекта, мы участвуем в лицензировании нового игрового движка. Здесь юридическая экспертиза будет критически важна. – Его взгляд намеренно остановился на Алесте, и она поняла провокацию: он прекрасно знал о её провальном прошлом лицензионном договоре.

Она сжала ручку, чувствуя, как старая профессиональная обида пересиливает осторожность:

– Если вы рассчитываете на безоговорочное одобрение всех… творческих решений, – голос дрогнул на последних словах, – то сохранили привычку игнорировать регламенты. Как когда-то правила школьного совета.

В комнате повисла неловкая тишина. Марина сжала её локоть – предупреждение запоздало. Денис, явно довольный реакцией, медленно сложил руки:

– Признаюсь, я скучал по этой твоей… прямоте. В корпоративной среде редко встретишь людей, называющих вещи своими именами.

– Комплимент звучал бы убедительнее, если бы не напоминал прелюдию к привычным методам давления.

Их взгляды скрестились – её ледяной и его насмешливый. В этом молчаливом поединке оба перешли границы: он, задев её профессиональную уязвимость, она – вернувшись к школьным конфликтам. Но рамки корпоративной вежливости остались номинально соблюдены.

Марина прикрыла рот рукой, прошептав:

– Кажется, кто-то сегодня умрёт…

Но Денис резко перевёл разговор в деловое русло:

– Вы подготовили заключение?

– Вот, пожалуйста. – Алеста плавно положила папку перед ним, затем наклонилась чуть ближе и добавила так, чтобы слышал только он: – Полный анализ. Специально упростила формулировки. Мало ли…

Пальцы Дениса замерли на титульном листе. Он не поднял глаз, когда ответил таким же тихим, ядовитым тоном:

– Трогательная забота. Кстати, ты ужасно выглядишь. Бессонница?

Она резко переключила слайд, выведя на экран таблицу с красноречивыми параллелями.

– Рассмотрим ключевые риски лицензирования нового движка, – её голос звучал холодно и методично, как будто она читала обвинительное заключение. Денис отложил ручку, его внимание полностью сосредоточилось на презентации.

– Вот сравнительный анализ нашего кода и запатентованных технологий конкурентов. – Алеста указала лазерной указкой на верхнюю строку. – Алгоритм разрушения объектов совпадает на 49% с защищённым патентом "Черного Феникса". Это не вдохновение, это готовый иск на 20 миллионов долларов.

Денис медленно кивнул, его пальцы сложились в замок перед собой. Она видела, как напряглись его скулы.

– Далее, – щёлкнула следующую страницу, где красным горели совпадающие строки, – система ИИ использует те же принципы машинного обучения, что и запатентованная технология "Кадора". Наша текущая лицензия не покрывает…

Она заметила, как Денис наклонился вперёд, вглядываясь в детали. В комнате стояла такая тишина, что было слышно, как кто-то сзади нервно постукивает ногой.

– И главная проблема, – Алеста вывела последний слайд с юридическим заключением, – наш сетевой модуль практически дословно повторяет архитектуру, защищённую патентом "Зификс". Один запрос их юротдела – и мы теряем не только этот проект, но и все контракты с "Вексел".

Тишина стала почти физически ощутимой. Денис не отводил глаз от экрана, его лицо было каменным, но она видела, как дрогнула его нижняя челюсть. Наконец он медленно выдохнул:

– Какие у вас рекомендации? – Его голос звучал ровно, но в глазах читалось понимание всей серьёзности положения.

Алеста почувствовала странное удовлетворение – впервые за все годы он слушал её не как школьную соперницу, а как профессионала.

– Мои рекомендации… – Алеста плавно переключила слайд, где появился четко структурированный план действий. – Во-первых, немедленно приостановить интеграцию спорных модулей.

Она отметила, как Денис записывает что-то в блокнот, его рука двигалась быстро и решительно.

– Во-вторых, наш отдел уже подготовил два варианта решений: – её указка выделила два пункта, – либо полный рефакторинг проблемных систем с нуля, либо переговоры о лицензировании оригинальных технологий. Первый вариант займет 3-4 месяца, второй – дороже, но быстрее.

Денис поднял взгляд:

– Стоимость?

– От двух до пяти миллионов долларов в зависимости от выбранного пути, – Алеста сохраняла бесстрастный тон, но заметила, как у нескольких коллег округлились глаза. – Но это в любом случае дешевле, чем потенциальные судебные издержки и репутационные потери.

– Я подготовила поэтапный план минимизации рисков, – Алеста переключила последний слайд с детальным графиком. – Первые четырнадцать дней – полный аудит кода силами нашей команды и внешних экспертов. Затем…

Денис поднял руку в чётком деловом жесте, но на этот раз без привычной снисходительности:

– Спасибо. Мы выбираем второй вариант – лицензирование технологий. – Он сделал паузу, и в его обычно насмешливом голосе появились новые нотки. – Ваш анализ… впечатляет.

Алеста медленно приподняла бровь, изучая его лицо:

– Как неожиданно. Я была уверена, вы предпочтёте более… творческий подход к решению проблем. Может, даже рискнёте проигнорировать патентное право?

Уголки губ Дениса дрогнули, но теперь это была не прежняя язвительная усмешка:

– В данном случае, – он откинулся на спинку кресла, – мне требуется именно ваша дотошная внимательность к деталям. – Его взгляд встретился с её взглядом. – В конце концов, кто знает толк в поиске чужих ошибок лучше, чем вы?

В воздухе повисло странное напряжение – уже не враждебное, но ещё не дружеское.

– В таком случае, – она плавно закрыла презентацию, – я подготовлю документы для переговоров с правообладателями. К утру. – Её голос звучал профессионально, но без прежней ледяной отстранённости.

Денис кивнул, и в его взгляде читалось нечто новое – возможно, начало того самого уважения, которого она так долго ждала.

***

Совещание подошло к концу. Денис закрыл папку с документами и обратился к команде:

– Спасибо всем за работу. Все свободны. Алеста Дмитриевна, останьтесь, пожалуйста, на минуту.

Когда дверь закрылась за последним сотрудником, Алеста невольно расслабила плечи, но сохранила деловой тон:

– Вам что-то ещё нужно?

Денис отложил ручку в сторону, его движения были спокойными и размеренными.

– Ты сегодня хорошо поработала. Но мне интересно – насколько критичны эти риски на самом деле? Договариваться дорого, а разрабатывать заново слишком долго…

Алеста слегка наклонила голову:

– Ты сомневаешся в моей профессиональной оценке?

– Нет, просто… – он сделал паузу, – помнишь, как перед поступлением ты дважды теряла свой аттестат? – Его голос звучал тихо, почти задушевно. – Кстати, нашёл его в архивах университета. А ещё здесь твоя прекрасная фотография…

Алеста резко выхватила документ из его рук, бумага хрустнула в её сжатых пальцах.

– Когда ты уже вырастешь из этой детской мести? – произнесла Алеста шопотом.

Денис медленно наклонился ближе, его дыхание едва коснулось её щеки:

– Когда ты перестанешь так ярко реагировать. Это… отвлекает. – Его голос звучал мягко, почти ласково, но в глазах читалось прежнее торжествующее высокомерие.

Лёд снова сковывал её грудь. Всё – этот фальшивый тон, этот взгляд, эта ухмылка – всё было по-прежнему. Никаких перемен. Никакого уважения.

Она резко отодвинулась, вставая из-за стола:

– Документы по лицензированию будут у вас к утру. Если позволите, мне нужно готовиться.

Её голос звучал ровно и холодно, как будто последние пять минут не существовало.

Дверь закрылась с тихим щелчком.

Денис остался сидеть, бессмысленно перебирая страницы папки. В опустевшем кабинете его лицо наконец потеряло привычную маску уверенности.

Он провёл рукой по глазам – жестом, которого никто никогда не должен был видеть, – и вдруг резко швырнул папку через весь кабинет. Бумаги веером рассыпались по полу.

На самой верхней, чуть помятый, лежал тот самый школьный снимок – где они оба, пятнадцатилетние, он держал её за косу, они смеялись над чем-то своим, незначительным и самым важным на свете.

Но это было давно. Очень давно.

Резкий звонок телефона разорвал тишину кабинета. Денис вздрогнул, словно его ударили током. На экране – "отец". Он замер на секунду, затем резко провёл пальцем по экрану.

– Денис Сергеевич, ваш отец на линии… – раздался голос секретаря.