Исповедь дьявола

Я даю Дремотному знак, чтобы он шел без меня. Друг протестует, нервно косится на Макса, но я не уступаю, и Руслан бредет в университет один, недовольно шаркая огромными ботинками по льду.

– Спасибо, – киваю я Максу. – А… как ты? Со смерти твоего отца прошел год… да?

Чувствую себя идиоткой. А то я не знаю, сколько прошло. Я была там! Габриэля Крауса убили прямо в больнице, и я была на месте преступления в тот день. Я была рядом с ним и когда Ева в него стреляла. Я едва сама не погибла, когда автомобиль упал в воду, слетев с моста, – и спрашиваю: сколько прошло? Серьезно?

– Тяжко. – Макс заметно сник. – Маме пришлось взять на себя бизнес, пока я не окончу университет. Ей все это не нравится.

– А ты сам-то желаешь заниматься бизнесом? – с легкой сочувственной улыбкой интересуюсь я. – Только честно.

Мне хочется спросить, не прыгает ли по Максу ночами стадо мамонтов, но сдерживаюсь. Хотя язык чешется. Раньше он сверкал улыбкой Брэда Питта, и в шоколадных радужках горело пламя, а сейчас жизнь покинула его глаза. Взгляд стал пустым и тяжелым. Взгляд мученика. От дерзости и самодовольства не осталось и следа, будто Макс из прошлого – выдуманный мифический зверь.

– Нет, – пожимает Макс плечами. – Никогда не хотел. Но у нас крупная строительная фирма. Отец весь город асфальтировал. Мы бы продали, но… знаешь, это словно продать память о нем.

Я прикусываю щеку изнутри. В груди все сдавливает. Отца Макса убило «Затмение». Я точно не знаю, что Габриэль Краус натворил. Мне он не казался плохим человеком. Да, вероятно, он занимался махинациями и имел связи в крае, поэтому получал нужные ему контракты, но это же не повод его убивать! «Затмение» охотится не просто за теми, кто может купить себе свободу, а за теми, кто совершал жуткие вещи, вроде педофилии или работорговли. Хотя… это те, кого убивал Лео. Возможно, других карали за крупные махинации и воровство?

Черт его знает!

«Затмение» остается тайной и для его собственных адептов.

Зато я знаю, кто убил отца Макса. Прелестная сестрица Лео. Машина для убийств, которую десять лет ловил Виктор, но потом решил с ней дружить.

Где же его носит?

В порядке ли он?

А вдруг…

Нет, нет, я обещала себе, что не буду предполагать худшего! Пусть дома я Виктора и не нашла. Даже Кальвадос не знает, где он. Однако предполагает, что Виктор на задании, и обещал разузнать что-нибудь в управлении.

Мы с Максом заходим в аудиторию.

Я вспоминаю, что парты здесь двойные. Третьей к Ви и Ди не подсяду. Макс кивает, приглашая меня присоединиться к нему. Я вздыхаю. Опускаюсь за парту.

В двух метрах от нас корчится Леся.

Та самая Леся, с которой Макс мне когда-то изменил, и мы с ним расстались, за что я теперь готова пожать Лесе руку. Я была слепой идиоткой, а Макс – похотливым кобелем.

Что заставило его измениться? Смерть родного человека? Или приложение?

Макс достает из сумки тетрадь и ручку. Писать конспект он явно не собирается, но то, что он вообще достал тетрадь – чудо, в которое сложно поверить. Раньше в его карманах водились только презервативы. И безлимитная кредитная карта.

Он краем глаза посматривает на меня, и когда я полностью перевожу на него взгляд, улыбается.

– Что? – вскидываю я брови.

Макс поднимает руки, показывая открытые ладони, и на мгновение я ловлю знакомые нотки флирта.

– Вспомнил, как ты нравилась отцу. Он говорил, что я должен на тебе жениться, ведь ты мигом вправишь мне мозги, а я… все проморгал. – Он облизывает губы и трет широкий подбородок. – Ты идеальная девушка. Я уже говорил.

– Проморгал? Это так ты называешь попытку изнасиловать меня прямо на парковке?

Макс бледнеет.

– Я бы хотел искупить то, что натворил, но… это нереально. – Он кладет руки на стол, сцепляя в замок пальцы. – Просто обязан сказать… что чувствую. Ты очень дорога мне, Эми. Прости, что обидел тебя, это было ужасно. Я… омерзителен.

В отчаянии он опускает голову. Я не могу понять, что происходит у меня внутри: с одной стороны, видно, что Макс по-настоящему раскаивается, ему больно, его трясет, но с другой – мне никогда не забыть тот день. Как он затолкал меня в машину, как придавил к сиденью всем своим весом и лапал, не реагируя на мольбы прекратить. Если бы не Лео, он бы изнасиловал меня. Его бы ничего не остановило. Ему было плевать.

Однако тот монстр и страдающий парень передо мной – разные люди.

Я смотрю на Макса, и дверца, за которой я спрятала воспоминания того дня, внезапно приоткрывается. Мерзкий холодный сквозняк вырывается. Окутывает. Я снова хочу кричать, спрятаться, стереть Макса, лишь бы больше не слышать его голос.

Однако Макс касается моего плеча, и я вздрагиваю. Воспоминания расплываются. Дверь захлопнулась. И мне вновь есть чем дышать.

– Ты не написала заявление в полицию, – говорит Макс. – Почему? Леонид мог устроить настоящий скандал моей семье, если бы ты попросила.

– Он собирался. Но не я. До того, как это произошло, мы с тобой дружили. Единственное, чего я хотела тогда – забыть. И больше не разговаривать с тобой. А теперь мы сидим за одной партой. Жизнь – странная штука.

– Я твой должник до гроба.

Рукав белой рубашки Макса приподнимается, и я замечаю на запястье железный браслет. Шипастая лоза розы.

– Откуда… это? – тихо спрашиваю я.

Голос скрипит.

– Подарок.

– Чей?

Дьявол, такой же браслет был на руках некоторых пациентов в психиатрической клинике! И мама Лео… она тоже отдала мне похожий браслет. Не просто отдала! Она словно мечтала избавиться от него. Но почему?

– Друзья подарили.

Макс прячет браслет под рукав.

– Из «Пеликана»? – возбужденно восклицаю я. – Что он означает?

– Символ для своих, – улыбается Макс.

Я хочу вцепиться в парня с миллионом вопросов и уже хватаю его за предплечье, но отвлекает нежеланная гостья.

– Эй, Макс! – Леся шлепается задом на стол передо мной. – Я подсяду к тебе?

– Конечно, падай прямо мне на голову, я ведь невидимая, – фыркаю я.

Леся нагло ухмыляется и атакует в ответ:

– Адвокат тебя бросил, и ты решила-таки запрыгнуть на Макса?

Пронзив ее взглядом, я холодно выговариваю:

– Ты что-то путаешь. Прыгать на других – твое хобби. Не мое. Хочешь сесть к Максу? Пожалуйста! – Я встаю. – Мне не жалко.

Леся хохочет на всю аудиторию.

Короткая лиловая юбка. Чулки. Блузка с расстегнутыми пуговицами, чтобы все видели ее огромную грудь, хотя сама Леся худая. Яркая фиолетовая помада. Два медных хвоста. Тонна косметики на лице. И бесконечная тяга ко мне цепляться.

Ей всегда нравился Макс, но дальше секса у них не зашло, что заставило Лесю вымещать злость на мне. Я могу понять. Макс красивый парень. Если бы полтора года назад он был таким же благоразумным, как сейчас, а не размахивал членом направо-налево, может, что-то бы у нас и вышло, хотя после встречи с Лео… это кажется невозможным.

Сама не знаю почему, но не могу представить себя больше ни с кем, кроме своего злополучного адвоката.

Что он сотворил со мной?

– Остынь, психичка, – фыркает Леся и подползает ближе. – Если бы ты прыгала на Чацком почаще, он бы не сбежал к другой.

В ее голубых глазах открытая издевка.

– О чем ты говоришь? – недоумеваю я, опускаясь на стул.

– Разве вы не расстались? Ой! Как неловко! – Она наигранно хлопает себя по лбу. – Он просто трахает других, пока ты не видишь?

Я до хруста сжимаю кулак.

– Ты права. Мы расстались.

Она фыркает, накручивая длинную медную прядь на ручку. Мою ручку. Клянусь, если она не уйдет, я воткну стержень ей в глаз.

– Место вакантно, значит? – никак не угомонится она.

Леся едва не кладет ноги мне на плечи, скользя задом по столу, свисает надо мной.

– Ты не в его вкусе, – усмехаюсь я.

– Проверим. Перекрашусь в блондинку. – Она хохочет, будто выдала донельзя оригинальную шутку. – Блондинок он явно любит. И тех, у кого в декольте не гладкий ледовый каток, а грудь, – Леся поправляет лямку лифчика, приподнимая свой главный калибр. – Впрочем, с той блондиночкой в ресторане даже мне соперничать сложно. Адвокат так смотрел на нее вчера… ух! Едва при всех не накинулся. Это ведь его помощница, да? Наши видели ее в суде рядом с Чацким. Что ж…

Леся едва не целуется со мной носом, добавляя в лицо:

– Помогать она явно умеет. И ртом, и руками, и…

Леся слетает со стола, едва успевает встать на ноги.

– Эй! – Рядом со мной появляется Венера, она уже держит Лесю за локоть. – Отвали от нее!

Они впиваются друг в друга разъяренными голубыми глазами.

Подружки Леси тоже спешат оказать поддержку. Я поднимаюсь. Дремотный хочет кинуться к нам, но Венера цыкает на него. Он и не жаждет участвовать в женских разборках, так что послушно опускается обратно за парту.

Я стою, точно мороз на улице усилился до минус ста градусов, пробил стекла и вонзился мне в горло клыками. Превратил в ледяную статую. Не чувствую ни рук, ни ног. Под ребрами разрастается черная дыра, которая пожирает внутренности, и скоро от меня останется одна кожа.

Только сердце бешено скачет.

Лео и та девушка…

Вдруг Леся права – и он переспал с помощницей?

Конечно, он мог просто поужинать с ней в ресторане, – без задней мысли, – но мне сложно на это надеяться, когда вспоминаю, сколько гадостей я наговорила адвокату.

Венера неустанно пререкается с Лесей. Вокруг собралась толпа. Я чувствую на запястье чью-то ладонь и, повернув голову, вижу Макса. Он тянет меня обратно за парту. Приходится сесть.

– Не слушай ее, – шепчет Макс. – Я видел, как адвокат на тебя смотрит. Он не прикоснется к другой. Поверь.

– Ты же прикоснулся.

Я вырываю руку из его хватки.

– И жалею по сей день, – грустно улыбается Макс.

– Знаешь, самокритичность тебе идет, – горько смеюсь я. – Новый Макс мне импонирует.

Визг Леси разносится по аудитории.

– Дай угадаю, – подначивает ее Венера, – тебе больше нравилось, когда Макс пихал член во всех подряд и случайно попадал в тебя?

– На хрен мне ваш Макс не нужен, – шипит Леся и яростно добавляет: – Но если вы еще не поняли, я вернуть его пытаюсь!

– У тебя биполярка? – Венера крутит пальцем у виска. – Твои предложения противоречат друг другу, дура!

– Она не о сексе, – говорю я скорее сама себе.

Макс наблюдает за нами с отрешенным видом: будто мы не о нем говорим, а просто ставим спектакль, который его не касается.

– Многие с катушек слетели, – продолжает шипеть Леся. – Они не вылезают из телефонов, разрисовывают стены каракулями и живут как монашки.

– Мы студенты, мы и так не вылезаем из телефонов, – фыркает Венера.

– Да, но когда вылезаем, то веселимся, трахаемся, гуляем, бухаем, а эти… они все чокнулись!

Я молчу.

Венера продолжает грызться с Лесей, неожиданно озабоченной состоянием ровесников. Обычно она просто озабоченная. А сейчас выдала нечто, что заставило меня впасть в ступор.

Никогда не думала, что скажу, но…

Леся права.

Игнорируя нас, Макс открывает учебник по гражданскому процессу, принимаясь за чтение. Это вызывает шок и у Венеры.

– Ты на что-то подсел? – насупливается Венера. – И с каких пор ты одеваешься, как налоговый инспектор?

Макс недоуменно моргает, пробегая взглядом по своей белой рубашке и черным брюкам, словно всегда так ходил, хотя классику он последний раз примерял в школе на выпускном.

– А говорят, что парни слепые, – вмешивается Дремотный, опуская руки мне и Венере на загривок. – Макс под Чацкого косит, не видно, что ли? Все хочет заполучить малышку Эми.

– Не кусай его, – прошу я друга так, чтобы остальные не слышали, – ему и без того несладко.

– А сладко и не должно быть. Он навозная муха. То, что Макс стал сидеть не на дерьме, а на шоколаде, временная акция. Скоро инстинкты возьмут свое.

– Мне… так не кажется.

– Ключевое слово: кажется.

Наши с Дремотным перешептывания прерывает рыжий одногруппник:

– Поддерживаю Лесю, – вскидывается Червонец. – Что с тобой сделали, Макс?

Его близняшка выглядывает из-за спины и усиленно кивает.

– Это его новые друзья из приложения, – рычит Леся.

– О да, ему было куда лучше в компании старых друзей, таких как ты, – говорит Венера, – у кого судьба – сдохнуть в притоне.

В аудитории поднимается возбужденный гомон, но вскоре заходит преподаватель. Ему не сразу удается успокоить бушующих студентов, но угроза устроить очередную контрольную раскидывает ребят по местам, точно бильярдные шары по лункам.

Всю пару я наблюдаю за Максом. Меня пугает его состояние и злит, что он пропускает мимо ушей вопросы про железный браслет: делает вид, что ему интересен семинар, хотя преподаватель, на минуточку, едва не засыпает, рассказывая про подсудность дел с участием иностранных лиц.

«Символ для своих».

Своих…

А что происходит, когда ты становишься «своим»? Не самоубийство ли?

Я целый месяц сидела в приложении, но мне не предлагали ничего подозрительного, лишь утешали и давали советы, поддерживали. Благодаря приложению я выбралась из депрессии после смерти бабушки. Когда она умерла, я думала, что сойду с ума, однако куратор из «Пеликана» и Адриан неустанно поддерживали меня, и я смогла смириться с потерей последнего своего родственника.

И все же… приложение как-то связано с убийствами. Я уверена. «Пеликан» и Кровавый фантом появились почти одновременно. А что, если приложение создало Затмение? Тайное общество тоже карает грешников. Но они не фанатики. У них иной стиль.

Что-то не сходится. С другой стороны… вдруг лидеры «Затмения» ударились в религию и стали искать оправдание своим действиям?

Я глотаю ком в горле и принимаю решение – больше не заходить в «Пеликан».

Проклятый браслет Макса вновь выглядывает из рукава. Когда мама Лео отдала мне такой же, она была очень напугана. Словно браслет – клеймо. И от него нужно избавиться любым способом.

Дьявол…

А если браслет дают тем, кто должен покончить с собой?

Я достаю из кармана телефон и пишу сообщение Адриану.

«Ты сегодня будешь в клинике?»

Ответ приходит спустя минуту.

«Да, хотел зайти к отцу и поиграть пациентам на скрипке. А что?»

«Проведешь меня к Элле Чацкой?»

«Что-то случилось?»

«Расскажу при встрече».

До конца пары я сижу, будто выкопанный из могилы мертвец. Как только лекция заканчивается, я вскакиваю и тороплюсь покинуть университет, попутно объясняя Венере, что должна посетить друга.

Знать, что я опять шарахаюсь по психушкам, подруге необязательно.

В коридоре меня окликает Арье Цимерман.

– Эмилия, постойте, – просит он, не поворачивая головы.

Интонация заставляет насторожиться. Взглядом меня профессор не удостаивает, ему куда интереснее разглядывать стену с расписанием.

– Вы не отвечали на звонки, – сухо предъявляет он, так и не взглянув на меня.

– Ну простите, – с отчетливым сарказмом говорю я. – Не беру с незнакомых номеров.

– У вас есть мой номер.

Цимерман медленно оборачивается и скептически выгибает бровь.

– Был, – растягиваю губы в натужной улыбке. – Я его удалила.

Цимерман убирает ладони за спину, одновременно поправляя часы на запястье. Две пары часов. На одной руке. Правда, под рукавом его черного пиджака-кимоно их не видно, но двойное тиканье я слышу. В коридоре на удивление тихо.

– А я считал, что я ваш любимый профессор в университете, – усмехается Цимерман.

Его жесткая, мрачная улыбка разрезает меня на части. Кусочек, который уважал Цимермана: едва заметный, почти испарившийся. Кусочек разочарования. И кусочек презрения.

– Когда профессор похищает тебя по приказу своей любовницы, отвечать на его звонки желание пропадает.

– Прости, – раздосадованно вздыхает Арье. – Стелла очень хотела тебя увидеть, а сама бы ты не явилась.

Он пронзает меня острым взглядом огромных карих глаз с тонкой зеленой каемкой у зрачка и поправляет мизинцем очки стрекозиной формы. Серебряные дужки сливаются с благородной сединой на висках. Мне становится интересно посмотреть на профессора в молодости, а еще хочется понять, почему Стелла его полюбила? Зачем ей какой-то учитель? Пусть и лучший в своем деле, да, но Стелла – птица необычайно высокого полета. К ней сложно подступиться. Однако Арье умудрился залезть к ней в постель.

– Вместо того чтобы просто поговорить, вы решили похитить меня среди ночи? – рявкаю громче, чем планировала. – Не знаю насчет любимого профессора, но забыть вас не удастся, Арье Аронович. Удивлять вы умеете.

Двое студентов ошарашенно выглядывают из-за угла.

Еще бы. Я накричала на самого бессердечного профессора в университете, перед которым мне диплом в следующем году защищать. Ребята мысленно уже меня похоронили. И повесили табличку на могилку: «Самая бесстрашная дура университета».

– Иногда любовь лишает рассудка, – нарочито ласково произносит Цимерман. – Не находите?

Я пересекаю коридор и, зло сузив глаза, выпаливаю:

– Ради Лео я не стала бы помогать убивать людей! Стелла чудовище! И лицемерка. Ее муж был криминальным авторитетом, она заправляла его делами после смерти, а теперь возомнила себя карателем преступников? Вам самим не смешно?

– Вы многого не знаете о ней, Эмилия. Стелла не хотела быть женой Льва Гительсона. У нее не было выбора. Ее буквально продали ему, как игрушку. И «Затмение» не убивает преступников, оно вершит справедливость над теми, кто имеет инструменты и рычаги, чтобы скрыться от правосудия.

– Этим вы себя и успокаиваете? – с металлом в голосе роняю я.

А в мыслях обескураженно гадаю: Стеллу заставили выйти за Льва Гительсона? Насильно? Ого. И как она не зарезала его во сне? Стелла могла бы.

– Поймите, Эмилия, я не считаю себя спасителем людей, как и не считаю героями тайное общество. Однако всем нужна надежда на справедливость. Не на добро. В чистом виде его не существует. Лишь надежда на то, что когда-нибудь мы добьемся мира, где каждый будет отвечать за свои поступки.

– Утопия.

– Когда-то люди считали утопией возможность летать.

– А я считала вас рациональным человеком, в отличие от меня, но вы… ослепли из-за Стеллы. Надеюсь, она того стоит.

Не дожидаясь ответа, я ухожу.

Погода на улице безжалостно испортилась за те полтора часа, что я сидела на семинаре. Солнце скрылось за тучами, оставив мир в серости, а ветер начал исполнять над домами унылую песню. Прежде чем отправиться к автобусной остановке, я заказываю в ларьке какао.

Пальцы приятно согревает жар.

Я делаю несколько глотков и блаженно выдыхаю, выкидывая из головы Цимермана.

Одно радует: раз он пытается оправдаться, значит, в глубине души понимает, что поступает неправильно, а может, и не в глубине, а очень даже на поверхности, но… слишком любит Стеллу, чтобы пойти против нее.

Мне ли осуждать?

Я постоянно совершаю глупости из-за Лео. Влюбленный человек безумен. Рано или поздно нам всем приходится взглянуть в зеркало и увидеть в своих же глазах это безумие, вопрос лишь, что нам будет важнее: правда или иллюзия? Насколько безумными мы готовы стать ради тех, кого любим?

Минуту наслаждения горячим какао прерывает уведомление в мессенджере.

Блин, серьезно?

Сообщение от Леси!

Кошмар.

Зачем я вообще сохранила ее номер? И зачем ей мой номер?

Открыв уведомление, обнаруживаю несколько фотографий. На них Лео. И та девушка, его помощница Мариам.

Горло сковывает стальной хваткой, и я не могу вдохнуть.

Гадство, Леся не лгала!

Она не просто видела их, но и сфотографировала. Я не сразу осознаю, зачем она это сделала, а потом увеличиваю размер снимка… и вижу.

Лео со своей помощницей ужинает в ресторане у моря, но это не то, что могло бы меня задеть, ведь только в ресторанах он и питается. Все его деловые встречи проходят в подобных местах.

Нет, проблема в другом.

Одна маленькая деталь едва не стоит мне нового телефона, – Лео же и подаренного, – ведь мои руки немеют, превращаются в вату, как и все тело. Я хочу проснуться. Но закрываю глаза, а сон не заканчивается. Дыхание замирает в груди. По сердцу проводят бритвой, распарывая его, и кровь вытекает, оставляя тело пустым, мертвым. Мне приходится сесть на заиндевелую лавочку и поставить стакан с какао.

Еще раз взглянув на фотографию, я сжимаю зубы и осознаю, что мои опасения – не фантазия.

Мариам держит Лео за руку, поглаживая большим пальцем его запястье.

Похоже… у них свидание.

Глава 7

То, что охрана психиатрической клиники уже запомнила меня и спрашивает: «Как дела, Эми?» – начинает напрягать. Зачастила я с визитами в дурдом.

– Не хочешь заселиться? – шутит один из них. Охранники на перекуре: стоят у крыльца и поедают меня внимательными взглядами. – Есть свободные комнаты.

– Или залетай к нам, – заигрывает другой.

Ребята ненамного старше меня. Лет по двадцать пять. Флиртуют вовсю.

– Заманчивое предложение, буду иметь в виду, – натужно улыбаюсь я и поднимаюсь по ступенькам к главному входу.

Стены старинного здания поглотил лед и сосульки, которые никто не убирает. Зачем? Ну упадут кому-то на голову, подумаешь, беда! Наоборот. Вдруг мозг у пациентов встанет на место.

Одни плюсы.

Балдею от своей доброты.

В главном холле прохладно, и пальто снимать не хочется. Злая гардеробщица – с морщинистым лицом бульдога – пытается его отобрать, но я выигрываю битву и проскальзываю в коридор, декорированный картинами пациентов.

Шагая по галерее безумия и попутно изучая ее абстракции, я пишу Адриану о своем прибытии.

Он не отвечает.

Медсестра, пролетающая мимо со скоростью гоночного болида, успевает ответить, что мой любимый священник играет на скрипке пациентам в старом корпусе. Другая медсестра, ползущая следом не быстрее слизняка, при упоминании Адриана накручивает рыжий локон на пальчик. Кажется, в розовых мечтах она не прочь толкнуть милашку-священника на грех.

Бесстыжая чертовка, угу.

Адриан не перестает будоражить воображение нимфоманок, да мне и самой иногда интересно: зачем он принял целибат? Мог жениться. Претенденток были толпы, я уверена. Пепельный блондин с глазами цвета серебра и улыбкой ангела, заботливый и интеллигентный, – пискнуть не успеет, как окольцуют.

Неужели Адриан до того прожженный карьерист?

Как он там говорил?

Епископами становится представители черного духовенства. То есть монахи. Только поэтому он не женился?

Я сворачиваю в коридор старого корпуса. Между картин пациентов появляются каракули на самих стенах. Камер нет. Они установлены лишь в новом корпусе. И пациенты корпуса бедняков и забытых, как его любят называть, развлекаются, пока врачи не видят: выливают душевные муки на всеобщее обозрение. За время моего отсутствия прибавилось рисунков.

Прилично так прибавилось.

Какое-то обострение?

Судя по разводам краски, каракули периодически закрашивают, а поверх появляются новые. Безумные смайлики. Отпечатки ладоней. Глаза без зрачков. Паутина из человечков и якорей, которая ползет через всю стену: подобное я уже видела в подвале месяц назад.

Якоря… почему якоря?

Впрочем, надписи на стенах вызывают куда больше вопросов. Эта клиника ненормальна даже по меркам всех психиатрических больниц вместе взятых.

«Что я сделал?»

«Спасибо, мама, я не утону».

«Мрак, свеча, где она?»

«Оно пройдет, возьми с собой».

«Почему… почему?»

«Пустота».

«Я развалюсь на части, но никто не поймет. Душа плачет, но Бог меня не заберет. И зачем я пытался спастись? Все закончится болью, просто смирись».

В этом корпусе чувствуешь себя как во сне, теряешь связь с реальностью. Надписи преследуют, скручиваются на шее и душат, забираются под кожу, пускают метастазы…

Сон… это лишь сон…

Сердце переворачивается в груди.

Мне не хватает воздуха.

Я останавливаюсь. Припадаю спиной к желтой холодной стене, сохраняющей запах краски и лекарств.

Гадство.

Сон…

Который совсем не сон.

Почему я выбросила его из головы?

Какой-то мужчина гладил меня среди ночи по макушке, и хочется надеяться, что это мое больное воображение, но… откуда на столе взялась белая лилия?

Нет, ночной гость реален.

Кто это был?

Фурса в тюрьме, он не мог явиться.

Тогда Лео?

Напился после расставания и забрался в общежитие?

Мысли о Лео разверзают во мне глубокую пропасть, куда улетают остатки самообладания. Всю дорогу до больницы я пыталась вырвать из памяти сцену его свидания с Мариам, хватала под корень эту картинку в голове и с немым криком тянула, пока не выдрала вместе с куском сердца. Однако образ той девушки в объятьях моего – когда-то моего – адвоката вернулся вновь.

«Я не могу выбросить тебя из головы ни на секунду», – сказал Лео на прощание.