Вальё

– Ладно, постараюсь прийти вовремя. Если меня отпустят, разумеется, – рассмеялся Балм.

В это время мадам Офелин уже успела сбегать на кухню и поставить чайник, мало того, она уже расстелила в комнате скатерть и поставила на него несколько тарелочек с закусками. Капитан хмыкнул, не переставая удивляться этой женщине. Она казалась ему самим воплощением гостеприимства. Не успел он об этом подумать, как мадам Офелин снова вошла в комнату. На этот раз она несла пироги. Запах был чудесный, капитан словно прилип к стулу. Если бы сейчас начался пожар, то он не сдвинулся бы с места и на сантиметр. Этот матерый волк был беспомощным, оказавшись в заботливых руках мадам Офелин.

Целый час они болтали. Конечно, большую часть времени капитан молчал, слушая истории хозяйки и поедая пирожок за пирожком, но слушать ее было сплошное удовольствие. Тревога Балма полностью рассеялась, в этой квартире он мог быть беззаботным маленьким мальчиком, который приехал гостить к бабушке, и это положение дел полностью его устраивало. Мадам Офелин рассказала о своей жизни – как она потеряла сначала сына, потом мужа и внука, на глаза ее наворачивались слезы, но она быстро их утирала и переводила разговор на жизнь Балма. Он испытывал огромное уважение к этой женщине: вынести столько страданий, пережить столько потерь, и после этого оставаться такой добродушной и внимательной к другим.

Она обладала удивительной силой, решимостью, которая била через край. Наедине с собой она наверняка страдала, печалилась, но, встречая гостей, переключалась на них и дарила им позитив, заряжала их своей энергией, отдавала каждому частичку своей прекрасной души. Потопы и бури, что встретились на ее пути, не смогли ее покорить, огонь в ней продолжал гореть, никакие стихийные бедствия не были в праве его погасить.

Она рассказала и о Трейси, о том, как они познакомились несколько лет назад, когда девушка заселилась в квартиру, о том, какая она хорошенькая и внимательная, о том, как хорошо она относится к старой мадам Офелин.

– Как-то раз мы вместе с Трейси встретили новый год. В тот раз я должна была отмечать праздник в кругу семьи, с внуком, но у него не получилось. Какие-то дела. Но я понимаю, жизнь молодая, много чего случается.

Она печально улыбнулась и предложила капитану еще пирогов. Балм отказался в третий раз, дело было в том, что он уже давно объелся. В начале он не отказывался от угощений, которые постоянно предлагала ему мадам Офелин, но потом его желудок запротестовал. «Первый раз за последний год я так сытно поел», – думал он.

– В тот раз ко мне зашла Трейси, и я сказала ей, что буду отмечать одна. Она опечалилась, но убежала по делам. Через час она вернулась в платье, неся в руках огромный торт и шампанское. Оказалось, она уходила переодеться и накупить всякого в магазине. Мы отмечали с ней вдвоем, болтали о жизни, а я показывала ей свои фотографии.

Балм взглянул на часы и начал поспешно готовиться к отступлению. Он пытался вести себя мягко, чтобы не расстроить добрую мадам Офелин. В итоге она приглашала капитана заходить к ней, когда ему вздумается, Балм с удовольствием согласился, а еще пообещал починить часы с кукушкой.

Капитан поблагодарил гостеприимную хозяйку и в очередной раз восхитился ее пирогами, – про себя Балм отметил, что таких вкусных он никогда не пробовал, – и вышел из ее квартиры с небольшим, но плотно набитым пирогами пакетом. Дверь затворилась, а Балм взглянул на номер квартиры и с благоговением улыбнулся.

Через пятнадцать минут он уже был в участке. Поезд они пропустили, но решили отправиться в Париж на вечернем, времени до него еще было предостаточно. Как только капитан увидел Трейси, он сразу понял, что сбылись худшие его предположения: на лице девушки, в каждой его черточке, застыла тревога.

13 февраля. Саймон.

Вчера я не смог писать, состояние было отвратительное. Весь день я провалялся в кровати, не в силах с нее подняться. В голове моей постоянно слышались чьи-то голоса, я затыкал уши, пытался читать, но ничего не помогало. Нет смысла говорить о том, что спать мне не хотелось – предыдущая ночь отбила любое желание. Теперь я боюсь сна, ночью я пробовал уснуть часа четыре, постоянно ворочался, оглядывался по сторонам, прислушивался. Я несколько десятков раз проверил все двери и окна, обшарил каждый кусочек своей квартиры, чтобы убедить себя в том, что я в безопасности. Раньше я не был таким тревожным, но теперь страх живет внутри меня, а тревога туманит разум.

Последняя ночь выдалась сравнительно легкой – первый раз за последние дни мне не снились кошмары. Снился всего лишь один сон, он был мрачный, слегка жутковатый, но не страшный.

На протяжении всей ночи я видел какой-то знак – чаша, а над ней четырехконечная звезда. Не знаю, что это такое, но я прекрасно его запомнил. Упоминаний об этом символе мне найти не удалось, и это меня пугает. Мне хочется нарисовать его, начертить где-нибудь, но я сдерживаюсь, тогда желание растет все сильнее. Я чувствую, что должен это сделать, но не знаю, почему. Это какое-то внутреннее ощущение. Бывает такое, что мы чувствуем потребность в каком-то действии, желание быть где-то в определенном месте, это что-то вроде предназначения. И здесь также.

Я не говорил об этом, но несколько дней назад я виделся с Винсентом, купил у него еще таблеток. Они нужны мне. То я испытываю к ним глубокое отвращение, то чувствую, что они – ключ, спасение. Но к чему? Я бы хотел поговорить с кем-нибудь, все рассказать, попросить о помощи, но нельзя. Это очень опасно, для всех. Я делаю это будто бы в заботе о людях, чувствую себя героем, который спасает других своими страданиями. Винсент спрашивал, не говорил ли я кому о таблетках, я сказал, что нет, и он потрепал меня по плечу. Я заплатил ему, он просил очень много, но я отдал деньги не думая. Теперь мне хватит до…

Во сне я был в странном мире, это было похоже на апокалипсис. Я брел по разбитой магистрали, оба ее конца терялись где-то в тумане, вокруг никого не было. Эта дорога была высоко над землей, перегнувшись через ее край, я не увидел земли. Повсюду была свалка – тысячи трупов машин лежали друг на друге, доходя почти до самой магистрали, а в некоторых местах и превышали ее. Машины были разных времен, но все пустые и ржавые, будто они сотни лет пролежали здесь, принимая на себя дожди и бури. Эти колонны из машин высились на всем протяжении дороги, по крайней мере той части, что была в моей видимости.

Дул ветер, небо сотрясалось от удара молний, а хрупкая дорога подо мной вздрагивала от грома. Дождя не было, но тучи были черные. Я пошел в сторону темного пятна в отдалении, но не прошло и пятнадцати минут, как я подошел вплотную к обрыву, здесь магистраль была разрушена, метрах в пятнадцати от меня она продолжалась и тонула в тумане, но перебраться туда не было никакой возможности. Темное пятно оказалось большим зданием, стоявшим рядом с дорогой, я видел лишь его очертания, а окна его время от времени загорались слабым светом. Когда я повернулся и пошел в обратную сторону позади раздался шум, и я обернулся. Сотни окон здания теперь пылали огнем, образуя тот самый знак. Здесь я впервые его увидел.

Я вернулся туда, откуда начал свой путь. Все оставалось неизменным, кроме нескольких деталей: на магистрали, усыпанной редкими кузовами машин без колес, серыми и унылыми, стояла одна живая. Стекла были на месте, колеса тоже, я не различил марку, но ранее я такой модели не встречал. Сразу за машиной виднелась чья-то фигура.

Я подошел ближе. Дверь машины была открыта, на сидении лежали ключи. Но я направился к фигуре, она издавала стоны и плакала, плечи ее судорожно вздрагивали. По голосу я понял, что это девушка. Вскоре я различил платье, оно было белое, похожее на свадебное, но не такое пышное, платье было испачкано и порвано в некоторых местах. Девушка стояла на дороге босиком, ее волосы, черные, насыщенные, были растрепаны и свисали до пояса, руками она закрывала лицо.

Она рыдала все громче и громче, а я медленно к ней подходил.

– Привет, – окликнул ее я.

Ответа не было.

– Что ты здесь делаешь?

Снова тишина. Тогда я подошел еще ближе и тронул ее за плечо. Она не повернулась, но плакать перестала. Платье ее было мокрым насквозь, а когда я до него дотронулся, чуть не распалось на куски – ткань его была разъедена сыростью. Воздух рядом с девушкой был затхлый, я ощущал запах болота и плесени, но при этом чувствовал ее духи, от них исходил сладкий и приятный аромат. Запах то и дело перемешивался, я слегка прикрыл нос рукой.

Девушка лишь всхлипывала, стоны прекратились. Я попытался ее обойти и заглянуть ей в лицо, но она отворачивалась от меня, тогда я попытался повернуть ее к себе, но она сбросила мою руку. Я рассердился и крикнул:

– Повернись ко мне. Кто ты такая?

Тогда она рассмеялась, медленно и зло. Я предпринял еще одну попытку, но она отбежала от меня, продолжая стоять спиной ко мне.

– Поиграем в прятки, милый, – сказала она и убрала руки с лица.

Сзади послышался шум, я обернулся. Это крыса выпрыгнула из машины, и, пища, убежала прочь. Когда я повернул голову, девушки на месте не было. Со всех сторон слышался ее звонкий голос, но ее саму я не увидел.

Я принялся ее искать, заглядывая в машины и под них. Под одной я заметил подол ее платья, который быстро ускользал от меня. Я запрыгнул на крышу и заметил незнакомку.

Некоторое время я ее преследовал, пока, наконец, не загнал ее в тупик – несколько машин были прижаты друг к другу под углом, поэтому деваться ей было некуда. Я подошел ближе, и повернул ее к себе. Она подчинилась. Волосы закрывали ее лицо, я приподнял их и отшатнулся: у девушки не было лица, мутный серый овал виднелся на его месте. Тогда она закричала и протянула ко мне руки.

– Будь моим, будь моим мужем. Неужели ты меня не узнаешь? Ведь это я, я! – она кричала и двигалась по направлению ко мне

Я отходил все дальше, но теперь я был в тупике – сзади меня магистраль обрывалась. Девушка подходила все ближе, вдруг ноги ее начали подкашиваться, она вздрогнула и закричала от боли, пронзившей ее тело. То, что было на месте ее лица, окрасилось кровью, платье тоже стало багровым. Она взглянула на свои руки, и они начали рассыпаться.

– Это все ты. Ты во всем виноват! – закричала она, резко дернувшись ко мне.

Раздался пронзительный стон, и вся она растворилась в воздухе. На земле лежало ее грязное кровавое платье и горстка пепла, оставшаяся от нее. Подул ветер, и пепел разлетелся по дороге. Теперь вокруг было тихо, я нагнулся и рядом с ее платьем нашел фигурку. Это была статуэтка с рогами и звериными глазами. Я ее поднял и положил в карман.

Когда я подошел к машине, внутри послышалась музыка, это была какая-то песня в стиле кантри. Фары машины горели желтым светом, а капот был покрыт мелкими каплями дождя. Я сел внутрь и завел авто. Раздался приятный рык мотора, и я почувствовал легкую вибрацию.

Никогда еще я не управлял автомобилем во сне. Дорога была скользкой и неровной, постоянно приходилось объезжать брошенные машины, которые давно приросли к асфальту, а под колеса то и дело бросались крысы.

Так я ехал около двадцати минут, пока путь мне не преградила брошенная поперек дороги фура. Я вышел из машины и огляделся по сторонам. Все было также, только еще мрачнее. За колоннами из брошенных автомобилей виднелись здания, они казались огромными, хотя расстояние до них было приличным. В некоторых из них слабо мерцали огоньки, но даже фасадов зданий нельзя было различить. Я обошел грузовик, впереди расстилалась накрытая туманом магистраль, правда добраться до нее возможности не было – нас с ней разделял обрыв. Оказалось, что я очутился на части магистрали, изолированной со всех сторон.

Я оглянулся назад, машины не было, блеснул огонек, и бензин, оставшийся на ее месте, вспыхнул, начертив при этом тот же знак – чаша, а над ней звезда.

В реальности я бы не рискнул вести себя так, как во сне. Меня редко тянуло на экстрим в разных его проявлениях, но тут я чувствовал себя иначе. Я приметил наиболее удобную для меня башню из автомобилей, и, подойдя к краю магистрали, спрыгнул на нее. Башня слегка закачалась, но я сохранил равновесие. Рядом виднелась другая, пониже, и я перебрался на нее. Так я карабкался все ниже и ниже, но земли снизу все еще видно не было, зато до одного из зданий оставалось не более тридцати метров. Я различил его фасад – это было облицованное кирпичом строение, но по размерам и высоте больше напоминало небоскреб, окна его чернели неизвестностью, некоторые были разбиты, а метрах в десяти ниже меня в теле здания зияла дыра.

Я добрался до нее и спрыгнул внутрь как раз вовремя: начался проливной дождь. Здесь царила тьма. Стены освещались разрядами молний, и я медленно продвигался вперед во время таких вспышек. В здании слышался какой-то шум и возня, я прошел глубже и замер в нерешительности: пищали крысы, судя по гулу, который они издавали, все здание было ими пропитано, они были здесь хозяевами. Снова комнату озарила вспышка и на одном из столов, заваленном каким-то барахлом, я заметил фонарь. Он был рабочий.

Я долго и бесцельно бродил по зданию, судя по всему, это был отель. Я вышел к просторному холлу, здесь горели люстры и играла спокойная музыка, повсюду стояли роскошные диваны, покрытые толстым слоем пыли, а в центре комнаты находился фонтан. Четыре статуи выплескивали из себя воду через рот. Это были фигуры аполлонов. Я подошел ближе. Люстры замерцали и погасли на мгновение, затем зажглись вновь, и я увидел, что фонтан полон крови. Теперь она струилась из статуй, напор становился все больше, и вскоре кровь начала выплескиваться наружу.

Открыв массивную дверь, я вышел к балкону, вероятно, он шел по всему периметру здания, и с него открывался вид на все этажи отеля. Я взглянул вниз, и голова закружилась. Расстояние до нижнего этажа было огромным, холл, что располагался снизу, слабо вырисовывался не менее, чем в пятидесяти этажах подо мной. Сверху пространства было не меньше, но верхние этажи тонули во мраке – там совсем не было света. Я пригляделся и снизу заметил огромную статую, она сверкала серебром, а размером была с десятиэтажный дом. Напротив меня находилось несколько десятков шахт с лифтами, большая часть из них стояла на месте, но некоторые двигались.

Я долго шел к лифтам, и когда до них оставалось всего несколько десятков метров, снова раздался писк. Сотни крыс повалили из всех щелей и окружили меня. Я попятился назад и оперся на непрочные стеклянные перила балкона. Раздался треск и стекло лопнуло, а я полетел вниз. Крысы устремились за мной.

Проснулся я от сильного толчка – я упал с кровати. За окном светила луна, и я подумал о том, что по всему городу сейчас царит спокойствие и тишина, а моя жизнь последнюю неделю напоминает кошмар. Что со мной случилось? Как я оказался в таком положении. Этого я не понимал. В комнате моей было тихо, но в голове я снова услышал голоса. Они шипели, перекликались, их было много. Они что-то говорили, но я не мог ничего понять.

Остальные сны были не менее одинокими и беспощадными в своей развязке. И в каждом я видел эти символы. Они мерцали повсюду – один и тот же знак. Что-то призывало меня его начертить. И я это сделал. У меня не оставалось выбора, знак этот буквально горел перед моими глазами, я все видел лишь сквозь него. Я пытался себя контролировать, но все было бессмысленно, руки меня не слушались, я то и дело отключался, а в себя приходил с ножом в руке, выцарапывающим этот символ.

Когда знак был закончен, я без сил рухнул на пол. Перед глазами символа больше не было, а голоса в голове стихли.

Я не знаю, где его начертил, когда я полностью пришел в себя, то не обнаружил его у себя в квартире. На стене кухни я увидел такой же знак, но он был плавно выведен краской. Как рисовал его, я не помнил. Рядом стоял навесной шкаф, снятый со своего места. Огромных усилий стоило мне повесить его обратно. Но я так и не нашел тот, другой знак, который я выцарапал ножом. Я отчетливо помнил и его, и то, как сжимал в руке нож.

Неужели и это было сном? В моей голове все смешалось, я перестаю понимать, где реальность, а где вымысел. И этот мир… С каждым днем он становится все тусклее, я перестаю видеть яркие краски. Цвета становятся все мрачнее, они больше не сочные и живые, теперь они какие-то… мертвые.

День третий. Следственное отделение.

Как раз к этому времени пришли записи с камер. Одна из камер стояла в подъезде, другая – на площадке. Трейси не горела сильным желанием их просматривать, она до сих пор ничего не сказала ни Балму, ни Куперу, ее слегка смущал тот факт, что все, ею увиденное и пережитое, могло оказаться лишь работой ее фантазии, а это значило, что она будет выглядеть глупо в глазах своих коллег. Кроме этого, ее могли посчитать за суеверную дурочку, которая боится потусторонних сил, с которыми пришлось работать. Она извинилась и вышла из кабинета, сославшись на плохое самочувствие.

Балм понимающе взглянул ей вслед – все же и с ним произошло нечто, выходящее за рамки его понимания. И если его, закаленного во всех отношениях за столько лет жизни, увиденное повергло в смятение и вызвало в нем страх, то как такое же событие могло отразиться на молодой девушке, которая, быть может, никогда не сталкивалась ни с чем подобным?

Балм и Купер принялись просматривать записи. Ничего особенного на них не происходило, точное время происшествия Трейси не помнила, и было необходимо просмотреть около часа записи, скорость видео они увеличили в четыре раза. Площадка была пустой, изредка туда-сюда сновали люди, а посредине площадки лежала черная кошка. Некоторые останавливались, гладя ее, а некоторые обходили стороной. Кот, уверенный в своем праве, уже двадцать минут лежал точно по середине и почти не двигался. Вдруг на камере что-то мелькнуло, Балм думал, что ему показалось, и взглянул на Купера. Тот нахмурился.

– Ты тоже что-то увидел? – спросил капитан.

– Кажется. Но на записи могут быть шумы, возможно, это какой-то сбой.

– Давай отмотаем.

– Ага, – Купер отмотал на несколько секунд назад и поставил скорость в половину от обычной.

– Вот оно, – произнес капитан, а Купер мгновенно нажал на паузу.

– И что это такое?

– Не знаю, но похоже на какую-то тень. Сначала были шумы, потом она появилась.

– И почти сразу пропала, – заметил Купер.

Когда они замедлили скорость еще в несколько раз, то отчетливо заметили, как на записи сначала появились шумы, а потом, на одно мгновение на площадке, падая на дверь, соседнюю с дверью Трейси, появилась тень. Никто на площадке не появлялся.

– Может, это свет так играет? Там есть окна? – спросил Купер.

– Да. Два окна, но они утоплены довольно глубоко, да и непохоже это на освещение, – ответил капитан.

– А на что похоже? Мне хочется думать, что кто-то очень жестоко разыгрывает Трейси и нас.

– И это уже не в первый раз. В квартире Саймона произошло нечто… странное.

– Лесли, ты ведь не думаешь, что это потусторонние силы? – лицо Купера, обычно остававшееся бесстрастным, на секунду омрачилось отвращением и страхом.

– Я уже ничего не думаю. Но ясно только одно. Кто-то, или… что-то, – Балм произнес последнее через силу, – пытается нам помешать найти Саймона.

В это время запись медленно шла дальше, на экране снова что-то мелькнуло, и еле заметная тень появилась прямо у двери Трейси. В следующую секунду тень исчезла, а кошка, мирно спящая на площадке, вдруг вскочила и встала на дыбы. Морда ее была обращена на дверь девушки.

– Это еще что за… – прохрипел Балм.

– Кошки видят призраков, да, капитан? – с легкой ухмылкой произнес Купер. И в этот раз Балм заметил, как голос напарника едва дрогнул.

– Ага, и не только они. И что, теперь нам с Трейси ходить с протонным блоком? – насмешливо заметил Балм.

– Нашему отделению их еще не выдали, – улыбнулся Купер.

– А что она будет делать дальше? – спросил Балм.

– Кто?

– Ну, кошка. Что вообще они должны делать, если видят что-то, чего мы видеть не можем.

– Чушь это все, ты же не веришь всерьез, что они… – Купер замер.

Кошка сначала попятилась назад, потом медленно, на дыбах, начала приближаться к двери Трейси.

– Что за… – сказал Купер, внимательно вглядываясь в экран.

Через секунду кошка попыталась напасть на дверь, но, прыгнув на нее, отлетела обратно.

– Они могут так прыгать? – спросил Купер.

– Вполне, думаешь, она отпрыгнула от двери?

– Или ее что-то отбросило.

– Первый вариант меня устраивает больше.

– Несомненно. Но приземлилась она на лапы вполне уверенно.

– Ну а как еще. Они всегда падают на лапы.

– Нет, я про другое, она смотрит уже не в сторону двери. И не выглядит сильно испуганной.

– А ты часто видишь испуганных кошек? – спросил Балм.

– Ну, не то чтобы. Зато мы теперь знаем, что делают кошки, когда увидят призраков. Нападают.

– Смотри, она повернулась к двери и уже не встает на дыбы.

Действительно, кошка после успешного приземления постояла пару секунд, собираясь с мыслями, потом облизнулась и снова повернулась к двери. Но на этот раз ее уже ничто не пугало. Некоторое время кошка постояла в нерешительности, а затем убежала на второй этаж.

– Так, а вот еще кое-что, – сказал Купер, остановив запись на моменте, когда дверь отворилась.

– Включи сразу замедленную.

– Угу.

Дверь слегка приоткрылась, и из нее высунулась Трейси. Она с удивлением огляделась по сторонам, и дверь закрылась.

– Она тоже что-то почувствовала?

– Или услышала кошку, – предположил Купер.

Через некоторое время на записи раздались какие-то звуки, сначала что-то упало, потом послышался скрип, а через несколько секунд из двери на другой стороне площадки высунулась маленькая голова мадам Офелин.

– Это мадам Офелин, соседка Трейси, она услышала шум и решила проверить, – сказал Балм.

– Это у нее ты просидел целый час? – спросил Купер.

– Ну да, нужно было узнать все до мелочей.

– Ага, и поесть пирогов, – поддел напарника Купер.

– Ну… – Балм слегка смутился.

В это время дверь распахнулась снова и из нее в панике выскочила Трейси. Она хлопнула дверью и скрылась на лестнице.

– А Трейси уже пришла накрашенная? – спросил Балм.

– Ну да.

– Как им это удается, телефон схватить она не успела, зато уже была при полном параде.

Купер лишь пожал плечами. Затем он перемотал назад и остановил запись. Дверь была открыта, и Трейси собиралась ее захлопнуть. На заднем фоне, за дверью, виднелось темное пятно, на следующем кадре его уже не было.

– Опять.

– Угу. Но я буду думать, что это освещение, – сказал Купер, – кстати, если Трейси что-то напугало, почему она ни разу не закричала? Или мы не услышали.

– Она сказала, что в страхе и звука не может из себя выдавить, – ответил Балм.

Купер хмыкнул. Трейси пропала из кадра, а через некоторое время после нее, пропала и мадам Офелин. Снова послышался какой-то шум. Но теперь уже никто не выглядывал.

– Ты сказал, там еще лежала крыса.

– Да, такая небольшая, – сказал Балм, – но я уже начинаю сомневаться в увиденном.

– А вот и она, – произнес Купер, остановив запись.

На площадке, перед дверью Трейси, стояла кошка и держала что-то в зубах. Она смотрела на дверь. Целую минуту она стояла в неподвижности, затем выпустила добычу из пасти и снова уставилась на дверь.

– Что она делает? – спросил Балм.

– Будто ждет чего-то.

– Или кого-то?

Все звуки стихли, и кошка вдруг резко попятилась назад. Затем запись прервалась на пару секунд, а когда вновь появилась, дверь в квартиру девушки оказалась слегка приоткрытой. С ракурса камеры это было видно. А площадка была пуста, за исключением зверька, который стал добычей для хищницы.

– Значит, крысу принес кот, – заключил Купер, – это выглядит весьма правдоподобно.

– Ну да, но поведение у него странное, – ответил Балм.

Купер задумчиво повернул голову на напарника.

– Я предпочитаю объяснять то, что можно объяснить, а то мы скоро сойдем с ума, – заметил он.

– Согласен.

– Сходи за Трейси, нужно как-то ее успокоить, а то она надумает лишнего.

– Скоро поезд, думаешь, она справится?

– Я в ней уверен, – ответил Купер, – но ты спроси у нее сам, она упертая, ни за что не признается, даже если ей страшно.

Трейси сидела в своем кабинете и просматривала дело Эмили Райдерс.

– Нашла еще что-то? – мягко спросил Балм.

– Хотелось бы, но нет, больше ничего особенного, – ответила Трейси.

– Поезд через два часа, ты справишься? Если ты не…

– Я в порядке, капитан. Я еду с вами, – твердо сказала Трейси, – тем более, дело интересное, а если я все пропущу, то буду жалеть, – она постаралась сказать это с насмешкой, но Балм заметил в ее тоне нотки тревоги.