Ловушка дьявола

В женской гимназии подруг она не обрела. Веселые и задорные хохотушки с опаской и недоверием относились к замкнутой и всегда молчаливой чернявой красавице. Несмотря на яркую внешность в соперничество она никогда не вступала, а потому, немного посплетничав и признав «слишком причудливой», одноклассницы просто перестали её замечать. Всегда сидевшая в самом дальнем углу класса, она стала для них сродни молчаливому цветку в кадушке. Учителя тоже старались избегать лишнего общения с хмурой ученицей, сторонились её, считая сложной и неконтактной.

Домочадцы продолжали беспокоиться за девушку, но уже не столь сильно, как в раннем детстве. Анна научилась беречь чувства своих близких и по возможности старалась не доставлять им неприятностей. Вечерами они всем семейством долго засиживались за чаем, где Анна читала вслух трактаты по философии. Её увлекал Кант и Шопенгауэр, хотя и новомодные материалистические учения тоже интересовали и немало занимали внимание. Александр Дмитриевич радостно уверял Жанну, что дочь просто не по возрасту умна, а болезненные симптомы были лишь сигналом к такому доброму отклонению. Жанна хотела с этим соглашаться, но чутким сердцем матери знала, что не так все просто. Она часто в одиночестве раскладывала потрепанные карты и горько плакала над их предсказаниями.

Но даже мать не могла предположить, какой бурной чувственной мощью наполнены помыслы Анны, как грезит она по ночам о далеких неведомых странах, бездонных временных глубинах и встречах, которые не снились ни одной из её сверстниц. Этот мощный внутренний вулкан готов был извергнуться, он ждал лишь удобной минуты, которая наступила, перевернув душу Анны и заполнив совершенно иным, неведомым доселе смыслом.

Однажды, в теплый выходной день, бродя по улицам и, как всегда, пребывая в своих размышлениях, Анна не заметила оказавшегося у неё на пути незнакомого человека. Они буквально столкнулись головами. Девушка растерялась от неожиданности и отскочила назад, а юноша от смущения потерял равновесие и ухватился за каменную стену дома. Сам устоял, но толстую книгу, явно очень старую и ценную, в руках не удержал. Книга упала, ветхий переплёт не выдержал удара, и страницы разлетелись в разные стороны.

Анна присела, и начала торопливо собирать пожелтевшие листы. Попутно она повторяла извинительные слова, пытаясь хоть как-то загладить свою оплошность. Почтение к печатному слову было в ней столь велико, что происшествие вызвало в девушке настоящую бурю негодования по отношению к собственной неосторожности. Молодой человек же пытался уверить её в своей природной неуклюжести, а когда Анна подняла на него глаза, то отвести их уже не смогла.

Незнакомец даже не был особенно красив, по крайней мере, мужского начала, в юноше было совсем мало. Тонкие болезненные черты, слишком светлая кожа, узкое лицо. Но вот его глаза …. Они смотрели на Анну с такой пронзительной нежностью, в них было столько доброты, тепла, живого чуткого ума. А ещё в них жил СВЕТ. Складывалось впечатление, что в этих небесного цвета глазах неким чудом поселился кусочек солнца, и поэтому они лучатся таким диковинным образом. Анна не заметила, что юноша для своего высокого роста излишне худощав, слегка сутул, что в нем нет той молодецкой мужской грации, которой до этого дня были наполнены девичьи грёзы. Он был неважно одет – простовато и слегка небрежно. Но она смотрела только в эти глаза, а когда лицо юноши осветила улыбка, за угол дома пришлось ухватиться уже Анне.

Тому, кто не верит во влюбленность с первого взгляда, стоило бы увидеть эту сцену со стороны. Двое молодых людей застыли в нелепом оцепенении, потеряв всякий счёт времени. Неведомая сила околдовала их тела, сцепила взгляды, потянула друг к другу руки.

Но свидетелем происшествию был только ветер. Он раздувал страницы старой книги, мешал их с опавшими листьями, шалил, развлекался, гонял по брусчатой мостовой.

Владимиру, как и Анне, было восемнадцать. Он учился живописи, но так как родители его были небогаты и жили далеко в провинции, юноше приходилось подрабатывать, давая детям уроки рисования и французского языка. Совместные прогулки стали их ежедневным ритуалом. Они, не сговариваясь, встречались в тихом застенчивом парке и гуляли до поздних сумерек, наслаждаясь каждой секундой общения. Владимир был на редкость эрудирован, начитан и экспансивен. Но этим Анну было бы не удивить, ГОЛОС тоже отличался подобными качествами. Она с детства привыкла к мудрому и эмоциональному общению. Вот только в отличие от безликого друга Владимир был живым и осязаемым. Он умел так смотреть своими лучистыми глазами, что сердце Анны начинало трепетать, словно пугливая весенняя бабочка. Когда робко, как бы случайно, Володя касался ее руки или волос, волшебный трепет пробегал уже по всему телу, заставляя мысли путаться. Случалось так, что уже начатая фраза тонула в омуте внезапно нахлынувшего душного смущения. Они замирали в оцепенении, одновременно пугаясь и радуясь этим новым непривычным ощущениям.

А ещё Владимир решил написать портрет своей возлюбленной. Анна часами ему позировала в безлюдном парке, но юноша никак не мог успокоиться, он искал всё новые и новые ракурсы. Ему хотелось написать Анну гениально, неподражаемо, непревзойдённо. Он ловил её глубокий горячий взгляд, лившийся из самого основания женского естества. Только она одна умела так смотреть, обжигая и лаская, томя и обещая. Разум и тело от этого взгляда приходили в негласный сговор, заставляя позабыть обо всём вокруг. Молодой художник понимал, что, сумев запечатлеть этот взгляд, он создаст колоссальную вещь, сродни шедеврам великого Рокотова. Он мечтал написать портрет Анны в этом же жанре камерного интимного портрета, в приглушённых тонах, на фоне мерцающего волшебного сумрака, чтобы только душа струилась из неподражаемых глаз любимой.

Вечерами в своей маленькой тёмной комнатке он раскладывал на полу карандашные эскизы и часами искал в них жизнь. Но Анна не хотела оставаться в его набросках, она уходила домой, оставляя ему лишь мертвую фактуру – правильную, красивую, но лишённую живой души.

Анна же возвращалась домой загадочная и одухотворённая. Правда, ГОЛОС не очень-то хотел участвовать в её амурных делах. Он сделался задумчивым и отстранённым, предпочитая обсуждать прочитанные книги или, на худой конец, светские сплетни. Когда девушка пыталась заговорить о Володе, он замолкал или менял тему разговора.

Но влюбленной Анне было необходимо делиться переполнявшими душу чувствами, её теперешняя жизнь была так богата значимыми событиями, в которых она не имела никакого опыта, что восторг в ней соперничал с растерянностью, а жажда развития романа со страхом неизвестности.

Жанна видела, что с дочерью произошла сильная перемена. Горящий возбуждением взгляд, стремительные порывы, беспричинная грусть и спонтанный смех не оставляли сомнений в её причинах. Анна влюбилась, и эта влюблённость не была детской и наивной.

Мудрая Жанна сумела найти слова, которые помогли дочери раскрыться, а потом Анна уже без малейших колебаний шла к матери за советом и участием. С ней можно было говорить о Володе долго и обстоятельно, не то, что с ГОЛОСОМ, который своим демонстративным молчанием сильно обижал Анну.

С приходом зимы Володя начал писать портрет Анны. Множество карандашных эскизов, разложенных везде, где только можно, давали ему вдохновение. Все ночи он проводил за этой работой, испытывая волшебный прилив сил, словно кто-то извне направлял его кисть. Порой он так увлекался, что не замечал, как ночь лениво переползала в пасмурное зимнее утро и, пробуждаясь от глубокого творческого сна, юноша сам не узнавал своего же творения.

С Анной они встречались вечерами, катались на санках и коньках, играли в снежки, лепили забавных снеговиков. В такие моменты молодые люди были так счастливы, что им казалось, лишь радость и восторг правят миром, что нет в нём ни корысти, ни зависти, ни злобы. Дни плелись сказочным зимним волшебством, балуя влюбленных мягким морозцем, заснеженными аллеями, сверкающими кружевами на стёклах домов и горячими пирожками с земляничным вареньем, которые продавала румяная, перевязанная огромным платком девка на углу Ломаевской и Парковой.

Однажды, после прекрасных часов, проведённых вместе с Володей, Анна возвращалась домой в славном и приподнятом настроении. Она даже напевала веселую песенку, подхваченную от уличного музыканта, веселившего народ в запорошённом парке. Падал крупный красивый снег, покрывая улицы легким пушистым покрывалом, переливающимся в желтом свете редких фонарей и вечерних окон.

Проходя мимо старой полуразвалившейся часовни, девушка повстречалась с угрюмой женщиной в мрачном траурном наряде. Не обратив особого внимания на закутанную в чёрное одеяние незнакомку, Анна готова была пройти мимо, но дама, поравнявшись, как бы случайно, задела её рукавом своего пальто, после чего, девушка вздрогнула от ледяного холода. Тысячи острых игл пронзили её тело, добравшись до самого сердца. Анна повернулась вслед стремительно удаляющейся фигуре, но та быстро скрылась под тёмной аркой ближайшего дома. Тянущее чувство неизбежной беды осталось в Анне после этой внезапной встречи, а дома её ждал ещё больший сюрприз.

– Ну, вот она и пришла, – сказал ГОЛОС, как только Анна оказалась на пороге своей комнаты.

– Кто? – девушка встрепенулась, словно ждала этих слов.

– Кларина. Ангел смерти.

Она получилась жутко некрасивым ребёнком. Так, по крайней мере, ей говорили с раннего детства. Детей в семействе было трое, все девочки. Кларина была средней сестрой, и природа посмеялась над ней жестоко и несправедливо. Старшая Марта и младшая Берта были просто милашки с крупными золотистыми локонами и огромными на пол-лица голубыми глазами. Кларине достались узенькие глазки-щёлки, редкие прямые волосы без определённого цвета, длинный бесформенный нос и как главная насмешка – большая волосатая бородавка на щеке.

Кларина часто замечала непроизвольную гримасу отвращения на лицах тех, кто впервые её видел. Может быть, не будь рядом красавиц – сестёр, она не смотрелась бы так вызывающе неприглядно, но они существовали – румяные хохотушки, кокетки и жестокие насмешницы. Или родись она в семье образованной, без предрассудков, возможно, родительская любовь могла бы сгладить ошибку природы, дать девочке уверенность в себе, но и здесь произошла осечка. Кларина была дочерью мясника, человека не бедного, но грубого и жёсткого. Её мать тоже не отличалась красивыми душевными качествами. Была сильно ориентирована на постороннее мнение, и когда соседи осыпали её насмешками по поводу некрасивости средней дочери, злилась не на них, а на Кларину.

Мясник вместе с женой на полном серьёзе считали, что рождением некрасивой дочери они обязаны давнему греху. Много лет назад, чтобы устранить конкурента, супруги хитрым путём продали мяснику на соседней улице туши больных коров. В результате несколько человек умерло, а соперник, заподозренный в злом умысле, был зверски убит родственниками погибших. Этот грех остался непокаянным, а через небольшое время родилась Кларина. Для этих тёмных бессердечных людей связь была очевидна.

– Затолкать бы тебя обратно туда, откуда ты вылезла, – не раз повторял пьяный отец.

– Её и замуж не выдать, всю жизнь просидит у нас не шее, – вторила ему мать.

В Кларине росла и крепла ненависть к своему семейству. Она прекрасно видела, что ей за обедом достаются самые плохие куски мяса, красивую одежду для неё не покупали, а на время воскресной прогулки, когда вся семья наряжалась в праздничные платья и отправлялась на центральную городскую площадь, где по выходным гудела ярмарка, загружали работой в мясной лавке. От непосильного для юной девушки труда болели руки, ныла спина, слезились глаза. Кровь и кишки животных, которые она выносила в большом деревянном корыте на задний двор, сначала вызывали в ней тошнотворное отвращение, но в дальнейшем она привыкла к вязкому удушливому запаху и виду перламутровых радужных кишок.

Людей Кларина возненавидела раз и навсегда, поэтому и не пыталась искать исключений из правила. Они были врагами, а она была на войне одна против всех. Девочка уходила в себя всё глубже, появлялась на глаза родственникам и знакомым всё реже, впрочем, никого это особо не тревожило.

Так как ухаживать за своим телом и одеждой Кларина считала занятием бесполезным, то вскоре от неё стал исходить дурной запах, и сёстры попросили переселить «замарашку» в другую комнату. Кларина переехала из детской сначала в гостевую, а потом и вовсе в маленькое помещение под лестницей, которое находилось прямо у дверей в холодную комнату, где отец разделывал привозимую прямо с бойни скотину. Мелких животных – кур, уток и даже свиней кололи на заднем дворе. Кларина вскоре привыкла к предсмертным судорогам и даже находила интересным наблюдать за ежедневным процессом убийства бедных тварей. Зато лавка мясника всегда славилась самым свежим парным мясом.

Окунаясь в это пространство крови и смерти, Кларина чудесным образом успокаивалась. Все её невзгоды и обиды отходили на задний план. Она всматривалась в остекленевшие глаза трупов, проводила ладонью по оскаленным в предсмертной агонии зубам, и ей становилось легко и спокойно.

Кларина не особо любила думать и рассуждать, но некоторые вещи казались ей очевидными. Во всяком случае, она догадалась, что внешняя человеческая красота – лишь мишура, напыление. Нет между ней – Клариной – и другими людьми существенной разницы. Кости, органы, кожа, кровеносные сосуды – всё одинаковое. Различие лишь в мелких деталях: цвет и длина волос, разрез глаз, форма носа. И вот эти несуразные мелочи, сделали жизнь её сестёр счастливой и беззаботной. Подарили им любовь и ласку близких, а у неё отняли всё. Кларина часами рассматривала себя в треснувшее мутное зеркальце и понимала, что эта мнимая некрасивость не настолько страшна, чтобы выбрасывать её из жизни, обрекая на существование грязной бесплатной прислуги. Чувства одиночества, отчуждения, досады и ненависти крепли вместе с ней, росли и взрослели.

Пришло время, и сёстры Кларины обзавелись женихами. Эти важные молокососы, сын лавочника и сапожника, издевались над бедной дурнушкой, не скупясь на изощрения. Ни тот ни другой, по сути, ничего из себя не представляли. Работали у своих отцов: один – в подмастерьях, другой – в продавцах, но, нарядившись и надушившись, представали перед семейством мясника настоящими франтами. Особенно сын сапожника. Он насмешливо смотрел из-под свисающей на глаза длинной светлой чёлки своими зелеными водянистыми глазами, чем приводил Кларину в состояние, близкое к трансу.

Неожиданно в сердце этого замкнутого и, казалось, бесчувственного существа что-то колыхнулось. Она безропотно сносила все издевательства над собой. Вернее, даже их не слышала. Кларину интересовало любое внимание франтоватого насмешника. Его голос звучал музыкой, а слова не имели значения. Но сын сапожника собирался жениться на младшей сестре, Берте, а внимание Кларины, которое он, безусловно, заметил, смешило и гневило его одновременно. В ответ на чувства несчастной дурнушки он испытывал лишь злобное презрение.

Теперь от своей некрасивости Кларина испытывала настоящие муки. Один раз она стащила у старшей сестры платье, и наскоро помывшись в тазу, нарядилась в него. На тощей от недоедания фигурке это кружевное великолепие смотрелось не особо красиво, не хватало женских выпуклостей и упругостей. Расплата тоже не заставила себя долго ждать, вечером мать жестоко отхлестала Кларину скрученной в несколько раз верёвкой, платье же было демонстративно сожжено в печи. Марта не пожелала надевать его после «убогой».

– Эта тварь, не иначе, кого приглядела! Надо запирать её поплотней, а то принесёт приплод, куда его потом, – рассудили родственники. С этого дня на ночь Кларину стали закрывать на скрипучий железный засов.

Но характер у Кларины был далеко не покладистый. Страсти бушевали внутри её тщедушного тела все с большей силой. В другой раз, взяв острый, как бритва, нож, при помощи которого отец снимал с животных шкуры, она срезала со своей щеки ненавистную бородавку. Кровь сразу залила всю её одежду, но Кларина не испугалась, она стояла перед зеркалом и смотрела на себя, испытывая непонятное возбуждающее наслаждение.

Мяснику пришлось заплатить ветеринару, чтобы тот грубыми нитками зашил дочери щёку, бунтарка снова была жестоко избита. На месте бородавки остался некрасивый шрам, впрочем, это уже не имело особого значения. Дата свадьбы её младшей сестры была назначена, и этот черный день стремительно приближался.

Когда после бурного застолья вся семья разошлась по своим спальням, просидевшая весь вечер взаперти Кларина выбила хлипкую дверь своей темницы и отправилась к спальне молодожёнов. Некоторое время девушка простояла возле двери, наблюдая в щель за тем, что там происходило. Дождавшись, когда уставшие от ласк новобрачные уснут, она спустилась в лавку за тем самым ножом, которым срезала ненавистный нарост на своём лице, вернулась наверх и перерезала обоим горло. Кларина не раз сама колола молодых поросят, разницы, по сути, было мало. Насладившись видом растекающейся по белоснежным накрахмаленным простыням крови, она повернула к себе голову любимого, которая теперь была ей так послушна. Бездыханная Берта отправилась на пол, а победительница заняла место новобрачной.

Под утро Кларина начала рассуждать, что скоро их жестоко разлучат, этого допустить было нельзя. Тяжело вздохнув, она выпустила из объятий начавший коченеть труп и отправилась в смертельный вояж по дому. Она убила всех, кому не посчастливилось ночевать в их жилище – нескольких недошедших до дома перепивших накануне гостей и всех домочадцев. Процесс убийства не вызывал в ней никаких чувств. Она сделала всё с практичной деловитостью, словно готовила новую партию мяса на продажу.

Когда изумленный рассвет раздвинул темноту мрачного дома мясника, он уже не нашел здесь живых людей. Себе Кларина перерезала горло также спокойно и основательно, одним точным и отработанным движением.

– Я не очень понимаю, что ты хочешь донести до меня своим жутким рассказом. Зачем явилась сюда из царства сумрачного Аида эта отвратительная девица? И что ей от меня нужно?

Предчувствие невероятной беды росло в Анне с каждой минутой, да ещё и тон, которым ГОЛОС поведал леденящую душу историю, не предвещал ничего хорошего. За долгие годы, проведенные вместе, она отлично научилась понимать, когда он шутил, а когда говорил серьёзно.

– Ангел смерти пожаловала за твоим возлюбленным. Он принадлежит ей, потому что она его невеста.

– Она пришла за Володей? Эта страшная убийца – невеста моего Володи?

Анна замерла в немом оцепенении не в силах что-либо осмыслить. Слова невидимого друга, словно разящим ударом молнии ослепили и оглушили её, ввергнув в панику и причинив сильную боль.

– Да, его жизнь сейчас ничего не стоит. От Ангела смерти ещё никто не уходил. Кларина убила бы и тебя, устранила, как соперницу, но ты ей не по зубам. Она вчера это поняла, а потому заберёт только его.

– Но почему Володя? Почему? Я не отдам его, я её уничтожу!

Анна сжала кулаки и, повернувшись к окну, выкрикнула эти слова в ночную зимнюю темноту. Пламя горевшей на столике свечи колыхнулось и легло почти горизонтально, словно кто-то невидимый пронёсся по комнате, создав неуловимое движение воздуха.

– Ты ещё слаба и неопытна. Амулет, который ты с такими испытаниями добыла, заброшен и лежит без дела. Аня, со своей любовью ты забыла про меня, про наши с тобой цели, расслабилась и витаешь в разноцветных облаках. Запомни, сегодня Ангел смерти куда сильнее тебя несмотря на то, что убить тебя она не может.

Девушка рыдала беззвучно и безысходно. Не верить своему другу она не могла. Его слова слишком явно ложились на её собственные предчувствия.

– Что же мне теперь делать, ведь должен же быть выход? И почему, почему из всех молодых людей, которые ходят по улицам, ей понадобился именно мой Володя?

– У Ангела смерти свои цели. И что за ними стоит, нам неведомо. Достань свой амулет, сотри с него пыль и подумай, что эта вещь может быть наполнена силой, способной сметать города и поворачивать вспять бурные реки. Повернись лицом к своей судьбе, не надо идти ей наперекор. Бороться с тем, что тебе предначертано, глупо и смешно, а иногда так просто опасно. И про меня тоже постарайся не забывать.

Вытирая слёзы, Анна открыла маленький потайной ящичек, ловко спрятанный под крышкой стола, и извлекла из него заброшенный древний амулет. Вид он имел унылый, и, казалось, печально и с укоризной глядел на девушку пустыми безликими глазницами, где по предположениям некогда сверкали драгоценные каменья.

– Ты должна наполнить его прежней силой, и лишь тогда получишь ту мощь, которой он некогда обладал. Ты обретёшь могущество, способное противостоять многим посланникам Аида. Во всяком случае, такие сущности, как Кларина, не причинят тебе зла. Правда, для этого надо хорошенько потрудиться и пройти долгий путь, наполненный разными испытаниями. Но и сегодня амулет может принести тебе немало пользы. Лишенный своего арсенала против демонов и прочих жителей мира теней и пустых оболочек, он способен на многое здесь, среди людей. Пригрей, приручи его к себе, и в трудную минуту он отблагодарит тебя за это.

Анна достала из красивой, расшитой красным шелком коробочки новую золотую тесьму и продела её в маленькое серебристое ушко амулета. Старый кожаный шнурок она выбросила, пропитанный вековой копотью и грязью он выглядел слишком отвратительно.

– Буду носить тебя под платьем, даже несмотря на то, что ты такой тяжелый и неудобный. Может, всё же поможешь мне защитить Володю от страшной умершей женщины, которая возомнила себя его невестой, – сказала Анна амулету.

Шли дни, Анна пребывала в состоянии постоянной тревоги за своего возлюбленного. Она стала замечать такие мелочи, на которые раньше и не подумала бы обратить внимание. Например, ей казалось, что молодой человек не по сезону легко одет, что старый вязаный шарф плохо закрывает его худую шею, а постоянная усталость от бессонных ночей изматывает юношу до болезненного измождения. Девушка металась в поисках решения трудной задачи, когда и каким образом совершит своё нападение Кларина. Анне были неизвестны планы Ангела смерти, и оттого никакой защиты она дать Володе не могла. Говорить с ним на эту тему тоже не имело смысла, юноша не стал бы всерьёз относиться к предостережениям Анны. Слишком нелепой и неправдоподобной представлялась вся эта жуткая история со стороны. Да и некогда ему было думать о смерти.

Созидательный процесс захватил юношу так сильно, что буквально лишил сна и покоя. Портрет Анны начал получаться. После долгих усилий он наконец-то сумел вдохнуть в него жизнь. Володя благоговел перед ожившим лицом, перед глазами, которые теперь смотрели на него не с мертвого холста, а из неведомого сумрачного мира, дверь в который он каким-то неведомым образом умудрился приоткрыть. Эта победа пьянила его: наполняя гаммой чувств, от одурманивающего восторга, до мистического страха перед своим же творением. Нанося очередной мазок, он чувствовал еле уловимую вибрирующую отдачу, и, если штрих был неверным, дама на портрете возмущалась, вскидывала бровь или недовольно кривила губы. Ну а если прикосновение кисти художника было ей по душе, она ласково жмурилась, как довольная кошка.

Кем была та молодая женщина на его портрете, Володя не понимал. Она всё дальше уходила от оригинала, обретая собственную независимую судьбу. Молодой человек даже стал их сравнивать как двух разных женщин с очень похожими лицами. Одна Анна была сегодня весела и беззаботна, вторая пребывала в печальной задумчивости, а на другой день картина могла измениться.

Несмотря на нехорошие мысли и тяжелые предчувствия, Анна порой обижалась на своего друга. Несколько раз Володя стремительно убегал домой просто потому, что угадывал нечто новое в лице Анны и немедля хотел добавить этот штрих на своё полотно.

– Неужели тебе интереснее общаться со своими кистями и красками, чем со мной? – дулась Анна.

Но Володя обезоруживал её своим умоляющим взглядом, она поправляла ему шарф, напоминала, чтобы он обязательно просушил ботинки, и отпускала, оставаясь наедине с ноющей болью в сердце.

В тот вечер они попрощались, как обычно. Володя обласкал Анну своими солнечными глазами, их отношения так и не зашли дальше лёгких прикосновений и этих красноречивых взглядов. В последний момент, когда юноша уже развернулся, чтобы уйти, девушка, ведомая неким порывом, метнулась за ним вслед, обхватила руками за шею и прильнула губами к его губам.

– Я никогда тебя ей не отдам! Ты слышишь меня! Она мертвая, а я живая! Не уходи к ней! – зашептала Анна, обжигая его лицо горячим дыханьем.

Юноша опешил от такого проявления чувств со стороны всегда сдержанной в признаниях подруги, он прижал девушку к себе и вдруг начал оправдываться:

– Аня, милая моя, но ведь это твой портрет. Неужели ты думаешь, что он хоть как-то может соперничать с живой натурой?