Ловушка дьявола

– Я пару раз слышала, как мама в сердцах говорила, что на мне цыганское проклятие, неужели это так? – после долгой паузы подала голос Анна

– Это было бы слишком просто, – как-то невесело усмехнулся ГОЛОС.

Приготовления к путешествию не заняли много времени, Анна лишь подобрала из своего гардероба подходящую одежду, да высчитала время, когда домочадцы не могли её хватиться. ГОЛОС уверял, что её отсутствие, здесь пройдет незаметно, и Анна возвратится в ту же минуту, из которой исчезнет, но девушка всё же решила не рисковать и дождалась, пока родители отправятся в гости.

Когда все приготовления были закончены, и Анна уселась в кресло, чтобы отправиться в своё ужасное путешествие, ГОЛОС словно спохватился:

– Да, не забудь отыскать выжившего ребенка и отнести его на тропу, иначе девочка не сумеет выжить.

– И что случится тогда? – вскинулась Анна.

– Предлагаю не проверять, – пробурчал ГОЛОС.

Полёт длился доли секунды. Анна не успела даже понять, как всё произошло. Казалось, только что она закончила разговор со своим невидимым другом, в сердцах махнула рукой, прикрыла глаза, и вот уже тяжёлый душный ветер пронизывает её насквозь чадящим запахом тлеющего пепелища.

Разница с прогулками во сне была настолько очевидной, что сегодня девочка навсегда оставила мысли о том, что её детские грёзы были почти явью. Здесь все было по-другому: она находилась одна в страшном неуютном мире, удаленном от её детской комнаты не только огромным расстоянием, но и бездонной временной пропастью.

Оглядевшись, Анна различила вдали голые остовы кибиток и поняла, что до места разыгравшейся трагедии ей предстоит пройти около четверти мили. День ожидался жарким, даже знойным. Но пока ещё можно было дышать относительно свободно, особенно когда ветер сносил в сторону стелющийся по земле мутный дым.

Оделась Анна удобно, в сосборенную на талии свободную юбку и лёгкую ситцевую блузку в мелкий синий цветочек. Воздушный порыв вмиг растрепал густые волосы, опрометчиво уложенные в простой узел, и она вдруг ощутила себя частью этой степи, полыхающей огненными красками занимающегося рассвета. Всё её естество затрепетало, освещённое многовековой памятью, поднимая образы, давно ушедшие в стремительный временной поток. Анна начала узнавать этот мир. Он был ей не чужд, она знала запахи, слышала звуки, чувствовала прикосновение тёплых ладоней пряного сухого воздуха. Трава под ногами стелилась привычным изумрудным шёлком, а по небу плыло одинокое облако, формой напоминающее гигантского лохматого зверя, который по мере своего движения всё шире и шире раскрывал оскаленную в возбуждённом азарте пасть.

Анелку Анна нашла быстро. Да, собственно, та и не пряталась. Лежала себе, раскинув руки, и наблюдала за движением причудливого облака. Девушка закрыла покойнице глаза, а затем, немного помедлив, поцеловала в холодный лоб.

Амулет будто бы поджидал её. От прикосновения теплой девичьей руки он сразу же засветился, наполняясь живой волшебной энергией. Анне на миг показалось, что эта вещь некогда уже принадлежала ей, так удобно кругляш расположился в ладони, словно прильнул к ней и пригрелся.

Выполнен амулет был из белого металла, сильно почерневшего от времени. Центральный рисунок изображал круг с расходящимися во все стороны лепестками, которые росли вокруг сердцевины, с зияющим в самом центре оком. Правда, эта глазница отталкивала удручающей пустотой, словно кто-то намеренно ослепил реликвию, лишив возможности видеть что-то необычайно важное. Каждый новый слой лепестков, по ощущениям, был моложе предыдущего. Их поверхность хранила очень мелкие, нанесенные тончайшей иглой надписи на разных языках, от самых древних и примитивных иероглифов внутри до почти знакомых, современных букв по краям. Вообще, при близком рассмотрении, становилось понятным, что амулет когда-то был не только символической вещицей в арсенале старой ведьмы, но и украшением, возможно, даже царственной особы. Вот только все самое ценное из него было извлечено, вероятно продано во время особенной нужды. Некоторые зиявшие пустоты ранее явно хранили что-то более ценное, чем сальная грязь, да вековая копоть цыганских костров.

Анна наскоро обтерла кругляш рукавом, после чего завязала на старом шнурке ещё один узелок и спрятала трофей у себя на груди.

Теперь было необходимо отыскать младенца, что оказалось не таким простым делом. Обходя разрушенный и разграбленный лагерь своих предков, Анна пыталась представить скудный быт этих полудиких людей. Заношенные до дыр одеяла, почерневшая от нагара посуда, другой не менее убогий скарб. Неизвестно, чем удалось здесь поживиться убийцам, но некое чувство подсказывало, что практически даром потратили они время на поиски хоть чего-то ценного в этих хилых шатрах и разбитых кибитках. Лошадей разве что увели, но и те наверняка не представляли особой цены.

Жанна сжалилась над своей дочерью, пискнула из–под телеги, куда за колесо, видимо сознательно, спрятала её обречённая на гибель мать. Так себе укрытие, но оно спасло девочку, а может, не все в той компании были законченными извергами и нашёлся один, который сделал вид, что не расслышал младенческого крика, не взял бесполезного греха на душу.

Анна взяла девочку на руки и поднесла к лицу. Рожица чумазая, зарёванная, покрытая обветренной коростой. Глазки мутные, мало что понимающие. Трудно было поверить, что это она и есть – статная красавица Жанна. В другой бы обстановке Анна, наверное, задумалась над нелепостью ситуации: всё же держать на руках собственную мать, мягко говоря, не совсем нормально, но уже почти совсем рассвело, время поджимало, надо было вынести ребёнка на дорогу.

Неумело напоив дитя прямо из помятой металлической кружки, отчего девочка чуть не захлебнулась, и, закутав бедняжку получше в тряпьё, Анна устремилась по еле заметной тропинке в низину. Туда, где за пролеском просыпались от мирного сна сытые оседлые люди, начинали доить скотину, собирались на работу в поле.

Оставить малышку одну оказалось не так-то просто. Несколько раз Анна пыталась уйти, но снова возвращалась. То вдали ей мерещились остроухие степные лисы, то стервятники слишком низко кружились над дорогой. Наконец она решила спрятаться за придорожным кустом и дождаться спасительной помощи. И только когда одна из направлявшихся в поле крестьянок подхватила малютку на руки и, громко причитая, поспешила назад в сторону хутора, Анна успокоилась и перевела дух.

После того, как переживания за младенца отошли на задний план, девушка поняла, что сама практически умирает от жажды. Конечно, можно было дотерпеть до дома, путешествие подошло к концу, она выполнила всё, зачем пришла в это страшное, давно канувшее в небытие утро. Ориентиром ей служил большой раскидистый дуб с потемневшей от старости замшелой корой. Возле него она оказалась, когда прибыла сюда, от него в назначенный час планировался её обратный путь. Однако Анна, точно ведомая неким зовом, решила ещё раз свернуть к разорённому лагерю и найти закопченную кружку, из которой совсем недавно захлебываясь и причмокивая, пила маленькая Жанна. Это странное решение возникло в её голове, словно исподволь, и она вопреки здравому смыслу оказалась бессильна ему воспротивиться.

Кружка с остатками воды стояла на прежнем месте, возле одного из догоревших кострищ. Напившись из неё, Анна вытерла губы широким и вольным жестом от локтя. Теперь можно было возвращаться. Она горестным взглядом в последний раз окинула разграбленный лагерь, и более не сдерживая слёз, раскинула в стороны руки, словно хотела обнять на прощание это высокое пронзительной синевы небо, вольную, пахнущую чабрецом степь и всех своих горемычных предков, сложивших безвинные головы на этой равнине.

Вдруг девушка почувствовала на себе взгляд. Так бывает, когда в совершенной тишине, среди мертвых предметов, присутствие человека, пусть даже не издающего ни малейшего звука, становится физически ощутимым. Анна встрепенулась, и начала в страхе озираться вокруг. До этой поры ей как-то не приходило в голову, что она может здесь кого-то встретить.

Невысокий парнишка со спутанными пыльными кудрями давно немытыми, и, наверное, никогда нечёсаными, смотрел на неё, исподлобья. Он особо даже не прятался, просто Анна, увлеченная своими мыслями, и не подумала вновь вглядываться в удручающие детали этого места. Одежда дикаря соответствовала обстановке: столь отвратительных и грязных лохмотьев аристократичная Анна не видела даже на самых опустившихся кладбищенских нищих. Непроизвольно её лицо исказила гримаса брезгливости, и цыганенок это заметил. Увидел, встрепенулся, как от хлесткого удара, и запомнил. Как впоследствии оказалось – навсегда.

Впрочем, Анна быстро справилась со своей бестактностью и в следующую же секунду постаралась улыбнуться сквозь катившиеся по щекам слезы.

Цыганёнок был примерно её возраста, только очень худой, как жердь. Он стоял, переступая босыми ногами, и смотрел на Анну в упор без отрыва, как смотрят простые люди, не обременённые светским воспитанием. В его миндалевидных глазах цвета настоящего бразильского кофе сквозил алчный первобытный интерес, смешанный с дикой, звериной болью.

– Ты из этого табора? – спросила Анна на незнакомом для себя языке, и сама опешила от такого открытия. Амулет под платьем немного нагрелся, она чувствовала слабое покалывание, будто маленькие иголочки слегка прикасались к её нежной коже.

– Да, я приехал утром, водил коней в ночное, – угрюмо ответил оборванец.

– Тебе повезло, – сказала Анна.

– Ну, это как посмотреть, – горько усмехнулся цыганёнок и перебросил из руки в руку тяжелую кирку.

Только сейчас девушка обратила внимание на эту палку с заостренным железным наконечником. Угрожающий вид перепачканного в земле острого орудия вызвал в Анне неприятный озноб. Колючий холодок пробежал по коже, и девушка сделала непроизвольный шаг назад.

Цыганенок заметил её страх, презрительно сощурился, сплюнул себе под ноги и процедил сквозь зубы:

– Я могилу копаю у берега, там земля легче.

Анна взглядом проследила за рукой парня и разглядела вблизи реки невысокий холмик из свежевырытой земли.

– Тебе помочь?

Во влажных глазах цыганенка мелькнуло изумление.

– Ты что же, пойдёшь со мной копать могилу?

– Видишь ли, это и моя родня тоже… поэтому, наверное, я должна…

По лицу парня пробежала тень какой-то догадки.

– А, так ты приехала, чтобы стать женой Лагуша! Все говорили, что отец подобрал ему красивую невесту из зажиточных…но почему ты тут одна, где твои сваты? Меня вот Янко зовут, я двоюродный брат Лагуша и могу стать твоим мужем вместо него. Зачем тебе мертвый жених?

– Не собиралась я ни за какого Лагуша. Да и вообще, мне ещё рано замуж, – покраснела Анна.

– А я вот смотрю, так в самый раз, – поцокал языком Янко, но горе не дало ему времени продолжать этот разговор, тем более что солнце поднималось все выше, и жаркий день начинал входить в свои права. Более не вдаваясь в подробности обширного цыганского родства, парень мотнул лохматой головой и, развернувшись, заспешил в сторону берега. Девушке ничего не осталось, как последовать за ним.

Анна очень скоро осознала, какое это непростое дело копать могилу для двух десятков тел. И пусть земля у берега, действительно, была рыхлой, а за основу они взяли глубокий овраг, работу удалось закончить только глубоко за полдень. Тела начинали портиться на жаре, а души усопших то и дело пытались беседовать с Анной, но девушке было явно не до того. Не привыкшая к изнурительному физическому труду, она очень быстро почувствовала усталость, потом страшную ломоту во всём теле, а дальше её держал только характер, оказавшийся способным заставить двигаться все эти ноющие мышцы и выворачиваемые болью суставы. Янко держался лучше, он был жилистым, и ему помогала душевная боль. Разрывая сердце, она сделала его тело железным, он совсем не чувствовал телесной усталости. Лишь изредка вытирал струящийся обильный пот, размазывая по лицу грязь вперемешку с сочащейся из кровавых мозолей сукровицей.

Когда солнце засобиралось на запад, наши герои бросили последние комья земли на продолговатый длинный холм и в полном изнеможении повалились на траву. Сейчас Анна выглядела ненамного лучше, чем Янко. Её платье и обувь были сильно перепачканы желтой липкой глиной, небрежно перехваченные тесьмой волосы, растрепавшись, лезли в глаза и рот, а руки покрылись ноющими ссадинами и набухшими мозолями.

– Надо бы искупаться, – предложил Янко. – Давай голышом, сначала я, потом ты, только отвернись и не смотри.

– Вот ещё, нужно мне на тебя смотреть…

Анна стала наблюдать за трудолюбивым муравьём, пытавшимся с непонятной целью затащить на высокую травину зелёную толстую гусеницу. Трудяга срывался, падал, но снова подбирал свою ношу и с невероятным упорством раз за разом забирался ненамного, но чуть выше прежнего, улучшая свой же собственный рекорд. Девушка даже не заметила, как сон сморил её усталое тело, разлив по изнеможенным мышцам приятный врачующий бальзам…

Анна проснулась оттого, что ей прямо в лицо лился поток холодной воды. В первые секунды после пробуждения она совсем ничего не поняла, так как пришлось отфыркиваться и отплевываться от залившейся в нос и рот жидкости. И только хорошенько протерев глаза, она увидела, что Янко бесцеремонно, прямо над её головой выжимает свою мокрую рубаху, а вернее лохмотья, служащие ему одеждой. Впервые девушка увидела цыганенка смеющимся. Если бы не злость, накатившая на Анну от такой невообразимой бесцеремонности, она бы, может, отметила, что улыбка у Янко даже красивая. Ровная и белозубая.

Вскочив на ноги и сильным рывком выхватив у парня мокрую одежонку, которая жалобно затрещала от ветхости, Анна принялась хлестать ею своего обидчика. Да с такой яростью, что тот, если сначала и попытался защититься, то скоро осознав бесполезность этих попыток, отскочил на безопасное расстояние и лишь ловко уклонялся от вездесущих ударов. Дождавшись, когда силы Анны иссякнут, а гнев выйдет через эту невероятную бурю, Янко подобрал отброшенную ею рубаху и злобно процедил сквозь зубы:

– Кто ты такая? У цыган женщины не бьют мужчин.

– Ты мне не муж и не господин, – парировала Анна.

– Это мы ещё посмотрим, – совсем тихо пробурчал Янко.

Искупаться Анна отошла подальше. Зашла в густой ивняк, разделась и с наслаждением погрузилась в тёплую, нежную воду Днестра. Девушка просто уцепилась рукой за толстый береговой корень и блаженно отдалась ласкающему тело течению. Усталые ноги едва касались струящихся шелковых водорослей, иногда она ощущала быстрые прикосновения мелких рыбёшек.

Через некоторое время Анна почувствовала настоящее облегчение, казалось, что прохладное течение смыло вместе с могильной грязью большую часть усталости и вернуло львиную долю утраченных сил.

После купания Анна выстирала одежду, хорошенько её отжала и вывесила на ветерок. Пятернёй расчесала длинные волосы и тоже отдала их ветру, пусть треплет и сушит. Вода нежно качала её отражение. Девушка и сама залюбовалась им. Отметила хорошо подросшую грудь, покатые плечи, красивый изгиб шеи.

Сегодня девушка сделала для себя открытие, что на неё можно смотреть не как на сверстницу и компаньонку для детских игр. Анна увидела во взгляде совсем ещё молодого парня – своего ровесника решительно другой интерес. Конечно, Янко ей ни капли не нравился, в девичьих грёзах жил образ стремительного всадника на вороном коне, лица которого она не увидела за прочной бронёй, но точно знала, что цыганёнок не имел с ним ничего общего. Более того, животный инстинкт в глазах маленького дикаря вызывал в Анне, скорее, неприязнь и даже отвращение, но непослушные мысли то и дело возвращались к этому открытию. Он думал о ней, как о взрослой женщине, и даже не пытался этого скрывать.

Девушка читала в романах, о том, что в цыганских семьях очень рано становятся взрослыми и её возраст в самый раз подходит к замужеству, но примерить на себя это правило, дикое с точки зрения морали её общества, ей не приходило в голову. Здесь же, в вольной степи, среди девственных трав, непривычно синего неба и срывающего все условности ветра ей не захотелось гнать прочь эти волнующие кровь мысли.

Она думала о тех намеренных прикосновениях, которые случались во время долгой изнурительной совместной работы, о быстрых недвусмысленных взглядах. А один раз, когда она сорвалась с края ямы и упала прямо в объятья Янко, он сжал её своими тонкими, но необычайно цепкими, почерневшими от загара руками и в зверином порыве прижал к худой груди. От возмущения и запаха многодневного пота девушка чуть не задохнулась и грубо оттолкнула его от себя…

Неожиданный шум потревоженных ветвей заставил её вздрогнуть и отвлечься от раздумий. Анна в испуге схватила ещё влажную юбку и, поспешно прикрыв ею наготу, огляделась. На миг ей показалось, что в густых зарослях ивняка мелькнули знакомые глаза, но потом, как бы она не вглядывалась, больше не смогла увидеть ничего, кроме плотной зеленой изгороди, слабо шелестящей под дуновением ветра.

– Кто тут? – на всякий случай громко спросила Анна, но ответом ей был лишь далекий крик неведомой птицы.

Янко ждал её на том самом месте, где они и расстались. Он сидел рядом с могилой под раскидистой орешиной и курил деревянную трубку, то и дело, сплевывая длинную коричневую слюну себе под ноги.

Анна подошла и села рядом, на что новый приятель не отреагировал даже легким поворотом головы, словно и не заметил. Некоторое время они молча смотрели на скорбный холм, земля на котором уже начала подсыхать. Небольшой букет полевых цветов, собранных Анной, завял и пожух, солнце всё еще жарило не на шутку, но уже целенаправленно катилось к закату. Наконец, цыганенок выколотил трубку о камень и хмуро взглянул на девушку через плечо. За этот день, что они провели вместе, Анна успела привыкнуть к его скуластому неправильному лицу, оно уже не казалось ей таким диким и отталкивающим. Тот временной и культурный пласт, что лежал между ними, был размыт слезами общего горя, развеян дымным ветром цыганского пепелища, утрамбован вместе с желтой могильной землёй.

– Я найду и убью их, Анни, а тела брошу шакалам и стервятникам.

– Наверное, именно так и стоит поступить с теми негодяями, – согласилась Анна.

– Ты же пойдешь со мной, ромны? Я куплю новую кибитку, а лошади у нас есть. А если хочешь, не будем кочевать и построим дом…

Анна попыталась возразить, но Янко прервал её нетерпеливым жестом.

– Я знаю, что ты привыкла к богатой жизни, Анни, и Лагуш всегда лучше меня одевался, да и кожей был куда белее, но ты просто совсем не знаешь Янко, я могу воровать, могу работать, а могу пойти в разбойники и всю, как барыню, одеть тебя в золото…

Анна, напугавшись такого напора, быстро поднялась на ноги и сделала несколько шагов в сторону, но Янко тут же вскочил следом, догнал её и, подойдя вплотную, обдал запахом дешевого табака. Они были примерно одного роста, и миндалевидные глаза цыганёнка оказались прямо напротив глаз испуганной девушки.

– Я когда тебя сегодня увидел…, я понял …, мне никто и никогда не будет нужен. Анни, я сделаю для тебя всё, я продам лошадей и куплю тебе самые красивые платья, ты будешь носить только парчу и шелк. Будь со мной, ромны, я тебя буду любить, по-настоящему, всю жизнь буду только тебя любить …

– Янко, мне не нужны платья! Я живу отсюда очень далеко, и меня там ждут! А ты мне, как брат, я тоже буду помнить и любить тебя всегда, такие встречи не забываются, поверь!

– Янко не красивый и бедный, вот как ты думаешь, гордячка. Я же вижу, что ты смотришь на меня, как на древесную жабу или паука. Морщишь свой нос, да я и сам не пойму, почему моё несчастное сердце так зашлось по тебе…

Глаза цыганёнка стали влажными и, вытерев их рукавом, он в отчаянье махнул рукой.

– Да и иди тогда, только быстрее, чтобы мои глаза уже никогда не видели тебя, Анни, вот только знай, что никого не буду любить, кроме тебя, и пусть гложет тебя этот червяк, что на всю жизнь ты несчастным сделала бедного Янко!

Парень повернулся спиной и побрёл в сторону разграбленного лагеря.

В последний раз, глянув на его сгорбленную худую фигуру, Анна развернулась и со всех ног бросилась к старому ветвистому дубу. Она бежала, еле удерживая рыдания, ей никогда не приходилось за один день переживать столько чужой и своей боли.

Не зря Анна так тщательно подбирала время для своего путешествия и выжидала, пока домашних и прислуги не будет дома. Она словно предвидела, сколько шуму наделает своим возвращением. Сначала по уютной комнате пронесся сметающий предметы сизый вихрь, а вслед за ним возникла сама сильно растрёпанная девушка. Причем, если начинала она своё путешествие из зеленого кресла, то приземлилась в противоположный угол комнаты, при этом, не удержав равновесия, грохнулась на пол и уронила на себя этажерку с книгами.

Чертыхаясь и потирая ушибленные колени, Анна медленно поднялась на ноги и повернулась к высокому настенному зеркалу. То, что она увидела, заставило вмиг забыть про телесную боль. Из зеркального отражения на неё смотрела дикарка с разметавшейся гривой чёрных волос и лицом, покрытым вольным загаром. Её глаза горели воспаленным огнём, первобытная страсть сверкала в этом изменившем её до неузнаваемости взгляде. За время, проведённое в Бессарабской степи, она стала другой. Не успев принять и понять всю суть происшедших в ней перемен, Анна интуитивно осознала, что открыла ту самую дверь, о которой говорил ГОЛОС. Все её детские пересуды с духами и путешествия по сказочным мирам отошли на задний план. Сегодня она впервые узнала, что такое жизнь и смерть без всяких прикрас.

Облокотившись рукой о стену и прислонясь горячим лбом к гладкой холодной поверхности зеркала, она долго стояла, приходя в себя. Прокручивала в голове невероятные события, пыталась придать мыслям стройность и привести их хоть в какой-то относительный порядок. Перед её глазами стелился кровавый туман. Огромные черные птицы кружили над дымящимся пепелищем, они блуждали в огненном вихре полыхающего заката, и опалённые им, камнем падали вниз, превращаясь в беснующихся по равнине вороных коней. Кони, не справляясь со скоростью, падали, ломали ноги, бились о землю, и вот уже многокрылые демоны устремлялись обратно ввысь, рассекая горизонт чёрными разящими молниями.

– Ты не возвратилась в назначенный час, это могло кончиться катастрофой. – ГОЛОС заговорил лишь после того, как взгляд девушки вновь обрел осмысленность, и Анна окончательно вернулась домой вслед за своей телесной оболочкой.

– У меня появились неожиданные дела…

Анна подошла к своему креслу, опустилась на пол рядом с ним, и устало прислонилась головой к резному подлокотнику.

– Ты не должна была сворачивать в лагерь после того, как ребенок оказался в безопасности. Это не входило в наши с тобой планы, что заставило тебя их нарушить?

Анна впервые услышала, что ГОЛОС не просто злится, он находится в нешуточном смятении.

– Мне показалось…

– Вспоминай, – ГОЛОС был неумолим.

– Меня словно кто-то позвал…. Я даже не подумала поступить иначе….

– Я так и предполагал. – Эти слова друг произнес со странной обречённостью. – Теперь наша жизнь станет куда сложнее.

– Что ты хочешь этим сказать? – встрепенулась Анна. – Ты думаешь, этот Янко…

– Да кому нужен твой безумный цыганёнок! Надеюсь, ты пока не согласилась выйти за него замуж?

– Прекрати! Как ты смеешь! Ты что, всё это время шпионил за мной? – Анна вскипела от гнева.

– Ладно, не кричи, – ГОЛОС смягчился, в нём появились извиняющиеся нотки, словно последняя колкость вовсе не входила в его планы, а вырвалась сгоряча. – Я испугался за тебя, ведь твоё невозвращение в назначенное время грозило тем, что я мог вообще не вернуть тебя домой. Видишь, как ни старался, а все равно немного не рассчитал место перемещения.

– Уж вижу, – проворчала Анна и потерла ушибленное колено.

– Если бы ты только знала, что я пережил за эти часы!

– Прости меня. – Анна прижалась щекой к бархатной обивке кресла и погладила красивого единорога на резном орнаменте подлокотника. – Зато я добыла чудесный амулет, и теперь мы с тобой стали сильнее.

– Постарайся больше не нарушать наших договоренностей, даже если целый хор голосов будет умолять тебя об обратном.

– Я обещаю, что никогда не стану принимать решений, не спросив твоего совета.

– Ты ужасная подлиза, приведи уже себя в порядок, скоро возвратятся домочадцы, и ты напугаешь их этаким видом. – Последние слова ГОЛОС произнес с таким теплом, что Анна в ответ тоже не сдержала чувств и чмокнула деревянного единорога в блестящий лаковый нос.

Володя

После своего страшного путешествия, Анна стала много размышлять. Она и раньше любила одиночество, а сейчас и вовсе превратилась в затворницу: окружила себя книгами и с большой неохотой шла на контакт, замкнув свой мир небольшим кругом самых близких людей.