Полная версия
«Российский колокол». Специальный выпуск. 2025
– Я понял, – сказал мальчик, – это старая любовь, которая не ржавеет.
– Пойду накрою стол, – Наташа вышла.
Славин разглядывал мальчика, чувствуя странное волнение.
– Вы знаете, из-за чего мама разошлась с моим отцом? – спросил Игорь.
Славин пожал плечами.
– Ему страшно не нравилось, что я похож на маму.
– Что за нелепость? – удивился Славин.
– Да нет, всё логично, – по-взрослому возразил мальчик.
Потом они сидели вчетвером за кухонным столиком, как в железнодорожном купе. Говорили о Казахстане, где жили раньше. О трудном привыкании к Москве, к её воздуху, многолюдью, суете. На это ушло минут десять, потом то ли тихий ангел пролетел, то ли дурак родился. Славин сказал, что ему пора. Наташа пошла проводить. До метро шли медленно, как за катафалком.
Славин должен был сказать то, чего она ждала, а он был словно в ступоре. Он ещё не понял, не догнал, зачем на самом деле она зазвала его к себе.
– Зачем ты это сделала? – спросил он наконец.
«Экий ты недогадливый», – читалось на лице Наташки. Она молча поцеловала его в щёку и пошла обратно.
«Она рождена для ложа и известного кресла, для наслаждений и отборного потомства. Она должна была к своим тридцати пяти годам родить минимум троих, а у неё только один сын и ни одной дочери, – говорил себе Славин на пути к дому. – Неужели она вышла за этого потомка хана для того, чтобы попасть в Москву? Ну не влюбилась же она в него. Хотя почему нет? А если влюбилась, то как-то слишком быстро разлюбила».
Но не это главное. Главное – почему она развелась с первым мужем. Ему не нравилось, что сын – её копия. Стоп! Значит, подозревал, что отец – не он. Какой балбес, сколько бывает детей, похожих только на матерей или только на отцов. Нет, едва ли он балбес. У него были основания так думать. Ещё раз стоп! Когда родился мальчик? В каком месяце после их с Наташкой расставания? Они расстались в августе. Если мальчик от него, он должен был родиться в мае. «Я потерял голову тогда и снова теряю сегодня», – думал Славин.
Тут зазвонил телефон. Это была она, Наташка.
– Я не стала тебе говорить, но ты должен знать, прежде чем принять решение. Я беременна. Естественно, от этого мужа, от потомка хана. Но он об этом не знает. Он благородный человек. Мы уже договорились: он разменяет свою трёшку. Нам с Игорем отдаст двушку.
Она только прямо не сказала: «Тебе, Олежек, надо только собрать чемодан».
Славину трудно было собраться с мыслями. Его пришибли слова о беременности. Он не подумал, а почувствовал, что это уже слишком.
– Наташа, нельзя нам возвращать друг друга.
Он сказал это и тут же возненавидел себя, как дезертира.
– Согласна, жениться – значит убить то, что было, – она повесила трубку.
«Надо как-то вернуть фотографию, – подумал Славин. – Тогда только пройдёт это наваждение. Хотя не факт».
Прошло ещё несколько лет. Дочь вышла замуж, а сын, копия матери, отвернулся от Славина. В их семье не было настоящей любви, а значит, ни в чём не было смысла. К этому времени он переварил прожитую часть жизни, а прожитая часть переварила его.
Он купил себе квартиру. Жена нашла себе пару, а дети так и не узнали, чем он пожертвовал ради них. Но он ни о чём не жалел. Он обрёл мудрость, которая всему, как молитва в церкви, находит утешение. Он говорил себе, что с Наташкой он жил бы в страхе потерять её любовь. Это была бы попытка удовлетвориться одной женщиной, а красота тоже изнашивается и надоедает. И вообще, всему приходит конец, и самая красивая любовь – не исключение. Он по-прежнему любил воспоминания, но при этом не мог себе простить, что до такой степени увлёкся. Ему казалось, что Наташа была невысокого мнения о его уме: по-настоящему умные так безумно не влюбляются.
И раньше, и сейчас ему встречались женщины-охотницы, женщины-кошечки и другие разновидности. Но он то ли принадлежал к однолюбам, то ли судьба не давала ему второго шанса. Стараясь забыть Наташку, сравнивая с ней других женщин, он не ослаблял, а только усиливал тоску по ней.
Он позвонил ей, помня, как они два раза расстались, и вовсе не надеясь провести с ней остаток жизни. Он трезво сознавал, что теперь они могут любить не друг друга, а только свои вспоминания. «Я только отдам ей фотографию», – говорил он себе.
Он встретил её у метро. Она стеснялась, что пополнела. Они подъехали к набережной Москвы-реки. Сели на скамейку. Посмотрели друг другу в глаза. Он взял её руку и почувствовал, что ничего не изменилось и не кончилось.
Его квартира была рядом. Через минуту после того, как они вошли, их одежда уже валялась вокруг постели. Только теперь они были способны что-то говорить друг другу.
– Странно, что ты так ни в кого не влюбился, – сказала Наташка.
Славин пошутил:
– Мне хватило одного несчастья в жизни.
– Олежка, я не могла ослушаться мамы. Мама есть мама. Зато потом я приехала в Москву, чтобы всё вернуть. И зато я родила дочь. Хочешь взглянуть на неё?
Она вынула из сумочки фото дочери. Ух ты, какая метисочка! И, опять-таки, вылитая Наташка, только с экзотическими глазами.
Потом показала фотографии двоих детей Игоря. Сколько же красоты она наделала в жизни.
– Когда у Игоря день рождения? – как бы невзначай спросил Славин.
– Семнадцатого мая, – быстро ответила Наташа и осеклась: – Но это ничего не значит. Даже не думай. Если бы я была в чём-то уверена, я бы сама тебе сказала.
– Когда ты ушла от своего хана?
– Задолго до того, как родила дочь. – Наташка натянуто рассмеялась. – Ах, Олежка, кто от кого родился, кто от кого ушёл, – такие мелочи жизни. На днях я сама собиралась тебе позвонить. Похоже, у нас патология в хронической форме. Другого объяснения этого безобразия у меня нет.
Славин не унимался:
– Сходство или несходство можно определить не только по лицу, но и по фигуре. Ты покажешь мне фото Игоря в плавках?
– О, как всё запущено! – Наташа уже не смеялась.
Она думала сейчас, что Славин повёл себя ничуть не лучше её первого мужа.
– Неужели тебе мало того, что он мой сын? Может, потребуешь экспертизу ДНК?
Славин сказал:
– Твой первый муж наверняка заметил, что мальчик – не от него во всех деталях. С головы до ног. А я применительно к себе уверен в обратном. Так что не надо мне никакой экспертизы. Но на фотографию я бы взглянул.
Наташка смотрела на него со снисходительной нежностью. Уж она-то знала, что ноги сына сделаны как под копирку.
А Славин думал, что любить воспоминания о любимой женщине всё же легче, чем её в натуре и повседневности. Теперь он готов был ко всему. И в то же время – не готов.
Всю дорогу до её дома они молчали. Машина остановилась у подъезда. Наташка чего-то ждала. Наверно, каких-то последних слов. Славин вынул из кармана её фотографию и проговорил, будто был один:
– Женщина моей жизни.
Наташка отозвалась, глядя на него прекрасными влажными глазами:
– Мужчина моей жизни.
Он протянул ей фотографию. Она положила её в сумочку. У подъезда обернулась. Так называемый прощальный взгляд: «Ну вот и всё!»
Ирина Прони
Мелодия
От автора – читателю:
Scribtur ad narradum, non ad probandum[1].
1До отправления поезда оставалась минута. Проводница развернула сигнальный флажок, но ещё не закрыла ступеньки вагона. Он стоял в тамбуре и смотрел на перрон, вернее, на ту, которая стояла у вагона. Что-то осталось недосказанным.
Поезд дёрнулся и пошёл, медленно набирая скорость. Она шла рядом с вагоном, ускоряя шаги, как будто решаясь в последние мгновения выразить то, что не смогла сказать в течение дня…
Проводница захлопнула вагонную дверь. Поезд стремительно набрал скорость… Вокзал остался позади.
2Он редко бывал в городе своего школьного детства. Поступив в медицинский институт, приезжал сюда только на каникулах. А затем распределение, переезды… Наконец – ординатура, Москва, клиника. Приезжал на пару дней повидаться с родителями и привозил к ним на лето дочек, их внучек. В летние дни в южном городе у моря отдыхало много детей.
Последние несколько лет он тут и вовсе не появлялся.
На этот раз он приехал по просьбе сестры. Её внук оканчивал институт, собирался обосноваться здесь, в городе, и уже подобрал место работы. Поэтому сестра решила переписать их старый родительский дом и небольшой прилегающий к нему садик на внука. При переоформлении собственности выяснилось, что и он, давно покинувший родительский дом, числился в каких-то реестрах. Он пообещал сестре отказаться от якобы причитающихся ему долей в пользу племянника. Других поводов и большого желания бывать здесь за последние годы у него не возникало.
– Молодой человек! Мне кажется, мы с вами знакомы! – Он встретился взглядом…
Сердце не ёкнуло, оно упало, провалилось.
– Знакомы… кажется, знакомы… – наконец ответил он.
Сколько лет он боялся этой встречи. Не приезжал в этот город надолго. Не расспрашивал никого.
Растерялся… Вот так неожиданность! Она тоже была смущена. Молча смотрела на него, рассматривала.
– В отпуск приехал, отдыхать или по делам?
– По делам, в отпуск.
– О! Если в отпуск, значит, ещё работаешь. Молодец! А я уже на пенсии.
Оба замолчали… О чём говорить дальше? Про что спрашивать?
– Ты неплохо выглядишь! Я заметила, что все, кто продолжает работать, имеют бодрый вид.
– По-разному бывает. А ты? Что делаешь? Занимаешься семьёй, внуками? – наконец он нашёл о чём спросить.
– Внуками, да.
Они стояли около автобусной остановки, посреди тротуара, прохожие обходили их, двоих немолодых людей.
– Отойдём в сторону, – показала она жестом.
Снова неопределённая пауза.
– Хотелось бы поговорить не так, на ходу…
– О чём?
– Обо всём, о жизни. – Прозвучало иронично, но за иронией пряталось волнение. – Послезавтра я улетаю. Давай встретимся завтра вот там, у входа в парк, – предложила она.
Он молчал, не находя ответа.
– Надеюсь, ты не боишься этого свидания? – Снова ирония. – Вечером я должна собраться в дорогу. Поэтому могу предложить для встречи только первую половину дня. Я буду ждать тебя в двенадцать часов. В это время в парке пусто, нешумно, никто не мешает.
Он всё ещё медлил с ответом.
– Извини, мой автобус! Мне нужно торопиться! До завтра!
Он так и не успел ничего сказать. Она вошла в автобус, двери закрылись. Он подумал: она в окне помашет ему рукой и он жестом ответит ей. Каким: согласием или отказом – он сам ещё не решил…
Автобус тронулся, он остался стоять на остановке. Завтра… в двенадцать… Зачем? Нужно ли это ему? Почувствовал, как защемило сердце, перестало хватать дыхания. Он уселся на новую удобную лавочку, полез в карман за таблеткой. С какого-то времени он уже постоянно носил с собой необходимое.
«Пора всё-таки заняться серьёзно своим здоровьем, – с укоризной сказал сам себе. – Medice сига te ipsum. – Врач, исцели самого себя! – всплыла в памяти латынь. И вспомнилось, как когда-то им нравилось в письмах друг к другу вставлять латинские выражения.
Никто не опоздал, подошли одновременно. Поздоровались и пошли молча по безлюдной аллее, не зная, что сразу сказать друг другу. Молоденькая мамочка катила коляску и, не обращая внимания на своего малыша, весело говорила по телефону.
Выручили и освободили от первой скованности ничего не значащие, обычные реплики, вроде «ах, какие хризантемы», «как много высажено молодых деревьев»… Небо затянулось облаками. Неужели погода испортится?
– Давай зайдём в кафе, оно выглядит вполне уютно, – предложила она.
В этот час в парковом летнем кафе было пусто. Они уселись в дальнем углу за маленький круглый столик.
– Ты голоден? Хочешь что-то съесть?
Он отрицательно качнул головой.
– Я тоже ничего не хочу. Знаешь ли, волнуюсь… Давай закажем кофе и что-нибудь сладкое. И ещё я попрошу бокал хорошего белого крымского вина. А ты? Что выберешь?
– Также кофе. Но я возьму к нему и пятьдесят грамм коньяка.
В ожидании заказа снова ничего не значащие слова про погоду.
Официант быстро поставил на стол чашки с кофе, тарелки с замысловатыми пирожными. Ей – бокал светлого золотистого вина, ему – пузатый фужер с коньяком.
– Что ж, как положено, за встречу!
– Да! Как говорится, сколько лет…
– В данном случае можно сказать: сколько десятилетий…
Снова пауза, всматривание друг в друга, попытка под внешними изменениями, нанесёнными временем, отыскать знакомое, давнее…
Алкоголь сделал своё дело, напряжение немного отпустило.
– Расскажи о себе! – предложила она.
– Что тебя интересует?
– Всё! Вся твоя жизнь, работа, семья.
– Врач, хирург высшей категории. Женат. Две дочери, две внучки. Моя жизнь в общем вполне благополучна. Что ещё тебе рассказать? А как ты?
– Уже три года не работаю. На пенсии. Замужем, дочь, два сына, четыре внучки. Жизнь сложилась. Несколько лет мы были в Ливане, муж работал переводчиком в торгпредстве. Затем Голландия. Везде было интересно. За границей я работала, но немного. В основном – семейные домашние обязанности. Когда вернулись в Москву, начала работать в ежемесячном журнале, потом перешла в издательство. Карьеру закончила в должности заведующей отделом, выпускавшим книги зарубежных авторов по искусству. Не так уж плохо! Мне нравилась моя работа. Интересные книги, контакты с авторами, переводчиками. Выставки, командировки. Однако решила уйти на пенсию сразу по возрасту, пока ещё чувствую себя достаточно бодро для занятий с внуками и своих хобби.
– Hoc erat in votis. – Это было предметом моих желаний! – услышала она.
– Это вопрос или утверждение?
– Всего лишь реплика. Fugit irreparabile tempus. – Бежит невозвратимое время.
– Какая память! Будем считать, что зачёт по латыни успешно сдан. Можно перейти на родной язык.
– Ты сама когда-то придумала такую игру – вставлять латинские выражения.
– Мне это нравилось! И у нас с тобой курс латыни шёл одновременно. У меня в университете, и у тебя в твоём меде.
– В медвузе латынь давалась весьма условно. Но мне хотелось не отставать от тебя. Я спросил у нашей преподавательницы, где бы мне найти словарик с латинскими выражениями. Многих латынь почему-то увлекала. Она дала мне книжку, из которой я многое выписал. И ещё она научила меня правильно читать и произносить латинские выражения. Спросила: ты, наверно, хочешь пятёрку по латыни получить? Я ответил, что хочу через латынь нравиться одной девушке, которая учится на филфаке. Преподавательница засмеялась: что ж, это серьёзная причина учить латынь.
– Ты мне нравился и без латыни.
– Не знаю, насколько я тебе вообще нравился. Но мне когда-то хотелось большего, чем просто нравиться! – сказал он, стараясь выглядеть невозмутимым, почти равнодушным.
– Большего! Большее зависело и от тебя. Ты был очень сдержан. Или не уверен в чём-то.
– Не уверен? Да, был не уверен, но не в себе. Скорее, в тебе. – Он замолчал. После небольшой паузы продолжил: – Я не понимал иногда тебя. Зачем ты предложила так называемую «проверку чувств»? Чтобы мы некоторое время – а какое? – не писали друг другу, не общались. С твоей стороны это оказалось неконкретное «прощай». – Он старался говорить без эмоций, как бы просто вспоминая давнее.
– У нас с тобой что-то застряло в отношениях.
– Очень скоро ты вышла замуж. Я не мог поверить, когда узнал! Думал, окончится текущий курс, и, когда мы на каникулах увидимся, я сделаю тебе по-настоящему предложение. Но… опоздал… – Он постарался равнодушно усмехнуться.
– Ты женился очень быстро. Меньше чем через год после меня.
– Хотелось поскорее отключиться от прежнего.
– Удалось?
– Наверное… Сейчас это уже неважно. Моя семейная жизнь вполне благополучна. Я не разочаровался. – Сказано было спокойно и как будто небрежно по отношению к их общему давнему прошлому.
– Вот как! Это хорошо!
Она отпила пару глотков светлого золотистого вина. Не предложив общего тоста, не протянув свой бокал, чтобы символически чокнуться.
– Не разочаровался… Приятно услышать такое от давно женатого мужчины. Но скажи, признайся: изменял ли ты своей жене? Хотя бы раз?
– Фактически, формально – нет. Не изменял, такой необходимости не было.
Она засмеялась:
– Не было необходимости! А повода? Неужели вся жизнь так уж стерильно безупречна, без всяких соблазнов?
– Зачем тебе это знать? Ты однажды приняла своё решение.
– А вспоминал ли ты меня когда-нибудь?
Он залпом допил свой коньяк и жестом показал официанту, чтобы тот принёс ему ещё.
– Вспоминал! Вспоминал! До тех пор пока решительно не отрезал все эти воспоминания, чтобы они не мешали мне жить. А ты? Так сразу и забыла? – Ему хотелось, чтобы это прозвучало насмешливо.
Она, не поднимая глаз, молча рассматривала кофе в чашке. Он не прерывал затянувшуюся паузу. Наконец, по-прежнему не глядя на него и пытаясь скрыть волнение, заговорила:
– Если бы ты знал, как я тебя вспоминала! Хотела, но никак не могла в мыслях от тебя отделаться. И в то же время подбадривала себя этими воспоминаниями! Не всё у меня складывалось гладко и безоблачно. Во-первых, мой муж оказался патологическим ревнивцем. Что он устраивал! Какие сцены, допросы! Я не сразу поняла, что это проявление комплексов и даже некая патология. Во-вторых, был и период изрядных выпивок. В Ливане он работал переводчиком, там строгая арабская страна. Приключений не было. Началось в Голландии. Он был там представителем ГКЭС[2] по одному не очень главному направлению и без компетенции принятия ответственных решений. Мы жили в доме, где квартировали ещё две семьи из Союза, и в этом же доме, двумя этажами выше, почти под крышей, был крошечный офис, где мой муж принимал посетителей. Как правило, это были переговоры о перспективах дальнейшего сотрудничества с нашей страной. Многие гости приносили в качестве даров спиртное: редкие в те годы для нас марки виски, коньяки и подобное. Как не попробовать? Заграничная западная жизнь! Помнишь, как в старых иностранных фильмах, все обязательно красиво выпивали, наливая немного в нарядные большие стаканы. Он с гостями немного выпивал, как того требовала ситуация. А затем, когда посетители уходили, стал добавлять себе и самостоятельно. Я обнаружила это не сразу. В общем, были моменты, когда мне приходилось тащить его на себе в нашу квартиру по чёрной лестнице, стараясь никому не попасться на глаза. А сколько дорогих подаренных гостями коньяков я вылила в раковину, чтобы у нас в доме вообще не имелось спиртного как соблазна! Мне иногда было очень тяжело. Я мечтала, что брошу его и этим рассчитаюсь с ним за все мои страдания… Но в длительной загранкомандировке – свои правила. Жаловаться некому. Лучше ни с кем и не делиться личными проблемами. Нужно справляться самой и всегда иметь на людях достойный вид. Я мечтала, что приеду в отпуск в наш город… и вдруг встречу тебя. Случайно! И сразу возникнет такое! Такое! Сумасшедший роман! Представь, меня психологически поддерживала мечта, как нас бросит друг к другу. По-настоящему, по-взрослому… Ведь у нас была юношеская любовь, чистая и, Господи Боже, почти платоническая. Поцелуйчики и обнимашки без дальнейшего.
Он неожиданно вспылил:
– А ты мечтала о дальнейшем? О чём конкретно? При этом с «проверкой чувств» без переписки и без междугородных телефонных звонков друг другу! Тем летом у меня была практика на целине, я работал самостоятельно уже как врач всё лето и даже сентябрь. Получил зарплату, как мне казалось, много денег. Решил заехать в Москву, чтобы всё-таки повидаться с тобой, несмотря на объявленную тобой паузу в отношениях для «проверки чувств». Оставил вещи в камере хранения и сразу отправился к тебе в общежитие. Неожиданно застал тебя, ведь был выходной день, ты могла куда-то уйти. А ты встретила меня просто вежливо, даже сдержанно. Спасибо, что без намёков, что я помешал твоим планам. Потом ты провожала меня на вокзале. Я стоял на подножке вагона, и поезд должен был вот-вот тронуться. Тут ты сделала движение, как будто хотела в последний момент сказать мне что-то важное. Но поезд тронулся, ты медленно пошла рядом. Дверь вагонного тамбура закрылась. И всё… Я так и не узнал, что ты хотела мне сказать. А ведь хотела!
– Не могла решиться. Мы оба весь тот день объяснений избегали. Я подумала, что ты и сам догадаешься, что у меня появился другой.
– Мне не хотелось догадываться об этом. Но вот, у тебя всё сложилось неплохо. Трое детей: дочь, два сына – и четверо внуков. Результат говорит о многом. Ты, наверное, довольна собой? – уже спокойно сказал он.
– Довольна?.. Не знаю. Оценочно не подвожу жизненных итогов. Один сын у нас неродной. Муж был в составе важной международной группы в командировке в Афганистане. И так получилось, что там к нему вдруг пристал ребёнок. Мальчишка просто вцепился в него, заглядывал в глаза и говорил по-русски: «Папа, папа». Чей малыш, выяснить не удалось. Сердце дрогнуло не только у моего мужа. Руководитель делегации сказал: «Забирай мальчишку, не бросать же дитя на произвол судьбы». Перевезти его в Москву спецрейсом с солидной делегацией не составило труда. Но процесс усыновления оказался весьма непрост. Помогли компетентные органы. Мальчик очень хороший! Сейчас учится в университете, живёт с нами. Наш старший сын окончил МГИМО, женился на итальянке, сейчас они в Милане. Дочь после института работает в международной компании. Внучки учатся… Вот так всё сложилось.
Он не очень внимательно слушал подробности жизни, которые его мало интересовали.
– А что твои дочери? – спросила она.
– Старшая дочь – практикующий врач, другая – медицинская сестра.
– Медицина – ваше семейное направление. Ты ведь ещё в школьные годы решил, что будешь врачом. Ты строгий наставник для дочерей?
– Они уже самостоятельные. Старшая уехала с мужем в Новосибирск. Оба работают в Академгородке.
– Ты бывал иногда строгим! Мне запомнилось, как однажды ты высказался категоричным тоном: мол, после окончания института я планирую работать на Севере. Будет хорошая медицинская практика, и зарплата для начинающего врача там выше, чем тут у нас. При этом ты почему-то даже не спросил меня, хочу ли я попасть в северные условия.
– Я ждал, что скажешь ты, какова твоя реакция. Но ты промолчала.
– Однако на Север ты всё-таки не поехал! Удивительно, мы с тобой много лет живём в одном городе, но нам не привелось случайно встретиться.
Они оба почти вздрогнули: над их головами ударил тяжёлый рок. «Бум-бум! Тара-бум-бум!»
Она подозвала официанта:
– Отключите, пожалуйста, музыку.
– Так это для настроения посетителей! Желаете послушать что-то другое?
– Посетителей у вас, кроме нас, пока нет. Мы зашли в кафе, рассчитывая именно на спокойную обстановку. Учтите, пожалуйста, нашу просьбу.
Он обратил внимание, что её просьба по интонации напоминала, скорее, вежливо отданный приказ, который обязательно будет принят к исполнению. Музыку выключили.
– Я тебя иногда просто не понимал, не понимал твоих чувств, намерений, – заговорил он.
– Видишь ли, у нас дома, в семье, не были приняты сентиментальности. И не помню, чтобы говорили о чувствах друг другу. Как-то по-другому всё выражалось. Никто никогда не врал. Я всегда знала, что дома меня не накажут, поймут, разберутся, посочувствуют. А чувства… Помнишь ли ты, что я однажды подарила тебе пластинку? Давид Ойстрах исполнял Чайковского, называлось «Мелодия». Звучало так трепетно… Я слушала эту мелодию, и мне казалось, что в ней выражено то, что происходит во мне. Вручая тебе подарок, я сказала, что если бы могла писать музыку, то написала бы это для тебя, что в этой музыке заключены все мои чувства. Мне хотелось, чтобы ты догадался и всё понял. Я воображала, что ты будешь слушать и думать обо мне.
– Я несколько удивился неожиданному подарку. Конечно, послушал пластинку. Но это не явилось для меня каким-то знаком. Тогда заканчивались наши последние совместные летние каникулы. На следующее лето я отправился на врачебную практику на целину, и ты предложила молчаливую «проверку чувств». Зачем – я не мог понять. Обиделась, что я уезжаю на всё лето? А потом… на зимних каникулах я узнал, что ты вышла замуж. Я не мог поверить! Я помчался к вам домой… Зачем – я не знал… Известие о твоём замужестве меня всего перевернуло. Твоя мама, увидев меня, растерялась. Сказала, что вы как раз вчера уехали. Хорошо, что я тогда вас не застал… Не знаю, что бы я сделал! Убил бы твоего мужа, задушил бы тебя, сам бы бросился с обрыва… Не знаю… не знаю… Именно такое называется состоянием аффекта.
Коньяк сделал его разговорчивым. Однако он старался держать повествовательную и даже слегка ироничную интонацию, не показывая давнюю душевную ссадину.
3– Знаешь ли, у меня иногда возникало чувство вины перед тобой. Хотя я не считала себя обманщицей. Так уж получилось…
