«Российский колокол». Специальный выпуск. 2025

Вдруг ледяные пальцы коснулись её затылка и шеи, и Настя содрогнулась всем телом: а ведь она ничего не знает об этих издателях, не знает, на что те способны. А что, если они украдут её текст? Издадут роман под другим именем? Настя сжала губы так сильно, что они онемели. Ей нужно найти юриста. И обязательно сходить на встречу в издательство, сказать нет лично, в лицо главному редактору. И пригрозить судом, если только они посмеют… Господи, неужели они посмеют?

Редакция занимала целый этаж в бизнес-центре – в почти точной реплике здания, в котором работала сама Настя. И это её несколько успокоило. Получалось, что издательство – это такой же хозяйственный объект, как и торговый дом «Меркурий», наверняка со своей бухгалтерией и расчётным отделом. А стало быть, здесь худо-бедно, но соблюдают законы и едва ли опустятся до откровенного воровства.

Настю встретили на ресепшене и отвели в кабинет Константина Николаевича, главного редактора издательства. У Насти был чёткий план, что говорить и что делать, она не собиралась задерживаться здесь ни единой лишней секунды. Но стоило Насте бросить взгляд на поднявшегося ей навстречу худого высокого мужчину в светло-голубом льняном пиджаке, как она поняла, что пропала. Сердце дёрнулось в груди, да так сильно, будто намеревалось остаться за дверью. На бесчувственных ногах Настя прошла через кабинет и бессильно опустилась на стул напротив массивного, заваленного бумагами стола. «Чай, кофе?» – услышала она женский голос у себя за спиной, но сумела лишь помотать головой.

– А вы моложе, чем я думал, – проговорил Константин Николаевич, и Настя вздрогнула: и голос тоже! Голос тоже оказался необыкновенно похож.

Она в первый раз решилась поднять на него глаза – сходство было феноменальным. Умом она понимала, что это лишь сходство. Что это не он, что это не может быть он. Но. Тот же разрез глаз, то же отстранённое выражение лица. Острый кадык, неподвижный внимательный взгляд… Прошлое разом навалилось на неё, придавило. А ведь она была уверена, что всё давно уже перемолото. Разложено по аккуратным тряпичным мешочкам: горечь, отчаяние, нежность, любовь. Да, и любовь.

В комнате повисла пауза. Настя не знала, куда спрятать глаза, главный же редактор, не стесняясь, её разглядывал.

– На самом деле у меня к вам всего один вопрос, – вновь заговорил Константин Николаевич. – Ещё есть?

Настя опустила голову и едва заметно кивнула.

– Сколько? – спросил Константин Николаевич.

– Ещё два.

– Ещё два романа?

Настя снова кивнула.

– Чёрт, – Константин Николаевич откинулся на спружинившую спинку кресла. – Вот ведь чёрт!

Всё дальнейшее Настя помнила будто в тумане. Изголодавшись за столько лет, она жадно ловила знакомые интонации в голосе сидящего напротив мужчины, от них перехватывало дыхание и кружилась голова. Главный редактор говорил, что это идеальное попадание, даже чересчур идеальное. Что у Насти потрясающее чувство эпохи, что ей невероятно удалось вжиться в стиль Конан Дойля. Но главное – как детектив её история безупречна. И если у неё действительно есть три романа, они могут прямо сейчас запустить новую серию – «Неизвестные записки о Шерлоке Холмсе». На детективы сейчас огромный спрос, но зарубежных хитов давно не появлялось, а современных российских детективов не существует как класса. Последнее неудивительно, ведь любой детектив предполагает, что в мире есть добро и есть зло: по законам жанра, силы добра должны победить, а преступник – понести наказание. Но когда вокруг нет больше чёрного и белого, когда всё перемешано и всё позволено, детективная история не может работать. Она и не работает, по крайней мере, в нынешних российских реалиях: кто, скажите, поверит в неотвратимость наказания, когда всё вокруг покупается и продаётся? Именно поэтому людям так нравится читать о прошлом. И лучше, если это будет не наше прошлое, а чужое, утопическое, про которое толком ничего не известно…

Константин Николаевич говорил долго и убедительно, и всё, что оставалось Насте, – это молча кивать. Очнулась она, только когда главный редактор завёл речь о псевдониме. Да ещё и мужском. К этому времени она как-то незаметно для себя свыклась с мыслью, что романы её станут книгами. Но разве это мыслимо – отказаться от своего имени на обложке?

Почувствовав сопротивление, Константин Николаевич подался вперёд и в первый раз за весь разговор улыбнулся. Едва заметно, но этого оказалось достаточно – Настя поплыла.

– Понимаете, Анастасия, я уже давно в этом бизнесе и выучил пару-тройку вещей. Я знаю, что детективы, написанные мужчинами, продаются лучше. Это факт. Знаю, что иностранные авторы популярней отечественных. Это тоже факт. У нас, у издателей, не так много инструментов для продвижения, и серия – один из главных. Но чтобы серия не закрылась после двух первых книг, нам необходимо выкрутить все ручки на максимум. И здесь без псевдонима никак. Мы запустим легенду о неизвестном архиве Конан Дойля с набросками и черновиками, который был обнаружен его внуком, филологом по образованию. Этот внук и будет как бы автором ваших романов. Вы Анастасия Вербицкая – пусть тогда внука зовут А. В. Дойль. О правах на романы можете не беспокоиться, всё это будет закреплено в договоре. Как и ваш псевдоним. В конце концов, вы же не думаете, что Акунин или Чиж – это настоящие фамилии, правда?

Настя не нашлась, что на это ответить, и Константин Николаевич, воспользовавшись её замешательством, пригласил в кабинет Алису, невысокую остроносую женщину, похожую на коротко стриженного мальчика, которую представил как ведущего редактора будущей серии о Шерлоке Холмсе.

Через две недели из издательства прислали проект договора: псевдоним, права на три законченные рукописи и обязательства по новым романам – две книги в год в течение пяти лет. Поколебавшись, Настя всё-таки подписала договор, и в издательстве закрутился таинственный механизм, превращавший рукописи в книги. Очень скоро Настя получила редактуру первого романа, как ей показалось, довольно формальную, по верхам. Затем была корректура и выбор обложки – впрочем, до последнего Настю не допустили, только показали макет, который ей совсем не понравился. На что Алиса сказала, что обложку уже утвердил Константин Николаевич. Самого же главного редактора Настя больше не видела, и это её неожиданно сильно расстроило. Она была уверена, что будет встречаться с Константином Николаевичем, пусть даже изредка, почему-то ей представлялось это само собой разумеющимся. И когда Настя вдруг поймала себя на этой мысли, она запаниковала. И чуть было не позвонила Алисе и не разорвала уже подписанный договор. Потому что получалось, что время шло, но никуда не уходило, и где-то там, глубоко внутри, по-прежнему оставалось что-то, ей неподвластное. Нет, она всё понимала – понимала, что ей лучше его не видеть, что нужно гнать Константина Николаевича из своей головы, гнать всеми силами, но временами Настю всё равно накрывало неясное томление, фантомные отголоски давным-давно ампутированной части её существа.

Никуда Настя в результате не ушла – не решилась выпрыгнуть на ходу с набравшего скорость издательского локомотива, а может, просто не захотела. Через три месяца вышел её первый роман «Тайна торгового дома “Меркурий”»: на тонкой жёлтой бумаге, в дурацкой обложке с профилем всемирно известного сыщика и А. В. Дойлем вместо её имени. Когда Настя получила авторские экземпляры, она никак не могла понять, что же не так. Ведь было очевидно, что в мире существует очень много людей, которые бы душу отдали за то, чтобы подержать в руках свою книгу. Настю же так и не отпускало тягостное щемящее чувство, что какая-то большая и важная часть её безвозвратно утеряна. Больше ей не принадлежит.

А вот главного редактора интуиция не подвела. Серия взлетела, уже через месяц роман ушёл на допечатку, и было решено ускорить выход следующей книги. Настя получила свой первый гонорар, а чуть позже – роялти, которые стали ежемесячно приходить на её банковский счёт, как зарплата. Впрочем, нет, не зарплата – сумма каждый месяц была разной и почти всегда больше, чем Настя рассчитывала. Это тоже было странно – получать деньги за написанные тобой слова, и чем больше становились авторские отчисления, тем сильнее разрасталась в Насте тревога. Она знала, что деньги никому не дают просто так, и было совершенно неясно, чем ей предстоит за это расплачиваться.

Между тем выплаты за роман становились всё больше, и постепенно пребывание в бухгалтерии потеряло для Насти какой-либо смысл. Она написала заявление, отработала две недели и, собрав вещи, исчезла из опенспейса. Впрочем, никто из её коллег этого не заметил, и только Вероника Георгиевна на прощание сказала, что очень рада за Настю и с нетерпением ждёт её новых книг. Для самой же Насти увольнение из торгового дома не обошлось без последствий. Неожиданно выяснилось, что время необходимо структурировать, и работа в бухгалтерии как раз для этого и была нужна. Когда с трудом выкраиваешь для рукописи два часа в сутки, тратишь их экономно, выжимаешь из них всё, до последней минуты. Когда же в твоём распоряжении целый день, нескончаемый и безразмерный, рискуешь вообще не сесть за письменный стол. Именно это с ней и случилось – Настя промучилась несколько недель, но так и не заставила себя взяться за новый роман. Писательская свобода обернулась чёрной дырой, запойным просмотром сериалов по ночам, пробуждением к полудню, долгими завтраками и бесцельным хождением по магазинам. Никто больше Настю не контролировал, не ставил рамки, и безграничные возможности незаметно мутировали в безграничное же ничегонеделание.

Тем временем вышла её вторая книга, началась работа над третьим томом серии, над последним законченным Настей романом, и в издательстве стали интересоваться, когда она планирует сдать новую рукопись. И только в этот момент Настя наконец-то очнулась. Она сняла небольшой офис в ближайшем бизнес-центре и стала приезжать туда каждое утро к десяти часам. Закрывалась изнутри и писала до обеда. Затем прерывалась на то, чтобы выйти перекусить, после чего редактировала уже написанное. А ровно в шесть поднималась из-за стола и ехала домой.

Четвёртый роман был сдан в срок, следующие два – тоже. Серия била рекорды продаж, у Настиных романов о Шерлоке Холмсе были самые высокие тиражи в издательстве. По словам Алисы, вполне сравнимые с западными бестселлерами. Вместе с тиражами выросли и гонорары, а ещё ходили слухи о скорой экранизации – две продюсерские компании чуть ли не смертным боем бились за права на новые приключения Шерлока Холмса. Впрочем, сама Настя наблюдала за происходящим будто бы со стороны: псевдоним надёжно укрывал её от окружающего мира. Тем более что к тому времени у неё появились другие, куда более серьёзные проблемы.

К седьмому роману Настя поймала себя на том, что начала повторяться, что использует одни и те же приёмы; она давным-давно уже выяснила, что работает, а что – нет, знала, что можно делать, а что – лучше и не пытаться. Поворотные моменты, трёхчастные структуры и арки – и всей истории, и каждой главы, каждой сцены – возникали в её воображении целиком, уже готовыми, так что Насте оставалось лишь перенести это всё на бумагу, механически зафиксировать уже придуманное и прожитое. И вот это оказалось до невозможности скучно. А ещё – унизительно. Словно она служила стенографисткой у какого-то высшего существа, вдохновенного и невесомого, должна была выполнять за кого-то всю черновую работу. Но и это было ещё полбеды: Настя слишком хорошо изучила своих персонажей. Особенно её расстраивал Шерлок Холмс – вся его хвалёная экстравагантность стала казаться Насте вычурной и напускной, Холмс будто бы застыл и больше не удивлял. Напротив, теперь, когда Настя узнала его поближе, она испытывала к нему чуть ли не жалость. Она больше не видела в нём гения, скорее, слабого, надломленного человека, в ужасе прячущегося от себя самого за очередным расследованием. Слишком умного, чтобы не понимать, чем это всё для него кончится. Ведь когда-нибудь преступники начнут повторяться, все криминальные умы будут им описаны и классифицированы и Холмса просто прикончит скука, в какие бы одежды она ни рядилась: никотин, кокаин, русская рулетка. Ситуацию ещё как-то спасали преступники, здесь у Насти были развязаны руки, она могла создавать любых, самых эксцентричных персонажей. Но и тут со временем к ней пришло осознание – нет, не любых. Какими бы коварными и жестокими они ни были, в каждом антагонисте должен стоять предохранитель, искусственно сконструированное ограничение, позволявшее Холмсу в финале победить своего соперника. С этим ничего нельзя было поделать, у формульной литературы существовали свои законы: дело должно быть раскрыто, преступник – пойман, а детективная серия – продолжаться. Так что Настя со временем стала ловить себя на том, что пишет уже по инерции, подгоняемая одними дедлайнами, – только сроки заставляли её теперь подниматься по утрам и тащиться в офис. И так каждый день, неделя за неделей, месяц за месяцем.

Она всё-таки сдала седьмую книгу в срок, но после этого решила остановиться. Выдохнуть и осмотреться. Решила поискать альтернативу до смерти опостылевшему Шерлоку Холмсу. Лондон конца девятнадцатого века всё ещё завораживал её, но вот фигуры на доске хорошо бы сменить. И тогда она придумала Холмсу молодого и амбициозного конкурента, начинающего сыщика, который поставил себе целью превзойти знаменитого на всю Англию детективного гения. И даже – почему бы и нет? – специально поселился на той же самой улице, на Бейкер-стрит, в доме напротив. Настя с жадностью взялась за работу и за несколько дней написала развёрнутый синопсис первого романа про конкурента Шерлока Холмса, впервые за долгое время провалившись в текст с головой. Получилось не просто хорошо, а очень хорошо, у Насти даже возник перед глазами кабинет Константина Николаевича – как тот долго смотрит на неё своим неподвижным внимательным взглядом, а затем спрашивает: «Ещё есть?». Довольная собой, Настя отослала синопсис Алисе и стала ждать.

Ответа из издательства не было две недели. А когда Алиса всё-таки позвонила, она ни словом не обмолвилась о синопсисе – ведущего редактора интересовало, как продвигаются дела с новой книгой. И только на прямой вопрос Алиса нехотя призналась, что Константину Николаевичу идея не понравилась, главный редактор сказал, что люди хотят читать про Шерлока Холмса, а не про какого-то непонятного ноунейма.

После этого в Насте что-то сломалось. Офис больше не помогал, она приезжала в бизнес-центр и часами сидела в оцепенении, уставившись в стену. А потом и вовсе перестала туда ездить: зачем? Восьмой роман так и не был начат, Насте было неинтересно. Одни и те же блоки: завязка, кульминация, развязка; одни и те же осточертевшие персонажи, запутанный – причём исключительно для читателей – сюжет, разбросанные тут и там ложные подсказки… Ей пришло в голову, что терять, оказывается, можно тоже по-разному. Это совсем необязательно должны быть хлёсткие жестокие слова, от которых обрывается дыхание и всё плывёт перед глазами. Наоборот, это может быть что-то медленное, постепенное, растянутое во времени и ощущениях. Вот как с историями про Шерлока Холмса: кто-то пришёл и незаметно, исподтишка отнял у неё её сокровище, присвоил себе что-то, принадлежавшее только ей.

Превратил любимое дело в нелюбимую работу.

Не получив в срок восьмого романа, в издательстве забеспокоились. Насте стала ежедневно названивать Алиса: Константин Николаевич просит, Константин Николаевич настоятельно рекомендует… Настя со всем соглашалась, но ничего не делала, хоть и не переставала обещать. Так что в конце концов ей позвонил главный редактор. Сам.

Константин Николаевич был сдержан и подчёркнуто вежлив. Он сказал, что Настя нарушает условия договора, все сроки давно вышли, и она не оставляет издательству выбора. Естественно, права на написанные романы никто у неё забрать не может, но серия – она Насте не принадлежит. И издательство вправе публиковать в этой серии всё, что считает нужным. Настя молча выслушала Константина Николаевича, а когда тот закончил, посоветовала ему убираться к чёрту и повесила трубку.

Больше из издательства её не беспокоили. А спустя какое-то время Настя зашла в книжный магазин и обнаружила там новый роман о Шерлоке Холмсе, который она не писала (за авторством некоего А. Г. Дойля). Впрочем, всё это было уже неважно. Завязав с писательством, Настя пребывала чуть ли не в эйфории. Только сбросив эту ношу, она осознала, насколько та была неподъёмна. А когда литературная подёнщина немного отпустила её, оказалось, что вокруг есть много чего другого. Именно в эти дни Настя случайно наткнулась у себя в квартире на справочник по бухгалтерскому учёту. Она с улыбкой вспомнила то далёкое время, когда работала в торговом доме «Меркурий». И вдруг, повинуясь внезапному порыву, взяла телефон и набрала номер Вероники Георгиевны. Сейчас как раз был конец квартала, наверняка в бухгалтерии аврал и судорожные поиски ошибок в отчётности. А значит, будет интересно.

Виталий Ерёмин

Наваждение

Славин был на работе, когда Наташка позвонила ему. Он сразу узнал её голос, но не поверил ушам, когда она назвала себя. Только стало трудно дышать и бросило в жар, будто начался рецидив какой-то странной душевной болезни.

Дома он достал из тайника её фотографию. Держать открыто не рисковал, жена бы порвала на кусочки. Как же заныло сердце, как защемило… Загадочная штука – человеческая память. Когда учёные догадаются, как она работает, тогда только станет ясно, что такое человек. Но у Славина сработала сейчас не та память, какую мы обычно имеем в виду. Совсем другая…

Наташка жила рядом, чуть ли не в соседнем доме, но он ни разу её не встречал. И вот это случилось. Сначала он прошёл мимо и застыл, глядя ей вслед. Потом испугался: а вдруг никогда больше не увидит эту светлую шатенку с яркими карими глазами. Догнал её и сказал, задыхаясь от спазма:

– Знаете, а ведь знакомиться на улице – прилично.

Девушка замедлила шаги, всматриваясь в его лицо профессиональным взглядом художницы. И молчала. Тогда он закончил:

– Потому что случайных встреч не бывает.

Девушка молча следовала своей дорогой, но медленно, а он шёл рядом. У неё висела на плече плоская деревянная коробка, кажется, мольберт. Не говоря ни слова, он снял этот ящик и повесил на себя. Она не сопротивлялась. Он сказал совсем банальность, мол, удивительное рядом, потом говорил что-то ещё, она только улыбалась. Потом он коснулся её пальцев, она не убрала их. И тогда он взял в свою руку её ладошку. Сделать это спустя минуты после встречи было, конечно, невообразимым нахальством, но его тянуло взять её руку словно магнитом. Что-то похожее чувствовала и она. Их пальцы переплелись.

Они пропустили все стадии. Не было цветов, коробок с конфетами, ресторанов, походов в кино, рассказов о себе, зарождения душевной близости, кристаллизации чувств. Спустя два-три часа после первого поцелуя они уже раздевали друг друга.

Мама отпускала её к подругам, как солдата в увольнительную. Строго на два-три часа и только днём. Думала, убережёт. И уберегла до сего дня, до двадцати лет. Она не стеснялась, несмотря на казарменное воспитание мамы. Она только повторяла: «Наконец-то!» Происходящее было для неё не утратой, а избавлением. Он никак не обольщал её. Не включал нежную музыку. Не открывал бутылку с вином. И даже не подумал об этом. Их обоих трясла лихорадка. Они будто лишились дара речи. Она только говорила, словно в бреду: «Я сделаю тебя счастливым». Словно понимала, как тяжело ему никого не любить. Но в этом обещании счастья не было нужды. Её красота сама по себе была обещанием счастья. Хотя… Славин говорил себе: такая девушка не может не любить своё отражение в зеркале. А если так, то неужели её отношение к нему не ограничивается её отношением к себе? В это трудно было поверить.

Каждый день Наташка прибегала, и они тут же падали в постель. Потом она одевалась и бежала домой. Только через неделю она спросила:

– А ты предохраняешься?

Он удивился:

– А зачем?

Пошёл бы на хитрость, если бы она велела ему предохраняться. Он готов был на всё, только бы сделать её своей навсегда. Славин признался, что он в разводе. О-о-о! Наташка сказала, что мама ни за что не даст согласия на их брак. У мамы для неё свой претендент: ни разу не женатый кандидат наук. Но она не отступит. Они поженятся тайно. Она покажет запись в паспорте, и мама смирится… хотя едва ли.

Славин позвонил в загс. Ему пообещали сделать это по знакомству завтра же. Ошалевший Славин объявил маме, что он встретил наконец самую-самую. В подтверждение показал фото Наташки в её паспорте. Мама озадаченно посмотрела на него и ничего не сказала. Это было очень странно.

На другой день он заехал за Наташкой. Она впервые села в машину без улыбки до ушей и проговорила тихо.

– Тебя хочет видеть моя мама.

– Ты ей сказала? – удивился Славин.

– Ей сказала твоя мама, что ты бываешь забывчив: у тебя позади два брака и два брошенных ребёнка. Ты рецидивист, Олежка.

Славин был в шоке. Как мама могла узнать её адрес? Вот олух! Очень просто. Не только посмотрела фотографию Наташки в паспорте, но и заглянула на страницу, где значится прописка.

Наташка смотрела погасшими глазами.

– Мама сказала, что обойдётся без твоих объяснений, только верни паспорт.

– Нет, я должен с ней поговорить! – вскинулся Славин.

– Не надо, – простонала Наташа. – Ты её не уговоришь.

Она чуть помолчала и добавила, что этого и ей уже не надо.

Если бы Славин мог убить себя в этот момент без оружия, он бы сделал это сгоряча, не задумываясь.

На прощанье Наташка подарила ему свою фотографию. И взяла с него слово, что он вернётся к жене. И загадочно добавила:

– А потом видно будет. Жизнь длинная.

– Мама, что ты наделала?! – сказал дома Славин.

– Я всё сделала правильно, – сказала как отрезала мама.

Общие знакомые сообщили Славину, что Наташка вышла замуж на другой день после того, как едва не зарегистрировалась с ним. Мужем стал тот самый кандидат мамы. Славин вернулся к жене и дочери. Жена не могла простить ему измену, но всё же родила ещё и мальчика.

Славин жил по инерции, не разрешая себе увлечений, считая себя обязанным вырастить детей. Время от времени он доставал из тайника фотографию Наташки и тут же прятал. Не мог любоваться, и опасно было – в любое мгновение жена могла застать врасплох. Однажды так и случилось. Но он успел закрыть книгу с фотографией. И страшно испугался взгляда жены – ему почудилось, что она догадалась. И вот Наташка появилась вновь, и что теперь с этим делать?

Они встретились в кафе на Тверской. Она вошла своим изящным, решительным шагом. Он встал из-за столика. Она бросилась ему на шею. Он вдыхал запах её роскошной гривы. Она уткнулась ему в шею и тоже вдыхала, вдыхала… Кто-то похлопал в ладоши.

Потом они сидели за столиком держась за руки. Официантка спросила, что им принести. Они слышали, но не отвечали.

– Может, что-нибудь из аптечки? – спросила официантка.

– Что-нибудь от гипноза, – уточнила Наташка. На столе появились две чашки кофе и две рюмки с коньяком. – О господи! – вздохнула Наташка и выпила махом.

Славин вспомнил: вот и тогда она выражала свои чувства почти междометиями. Но её всегда можно было понять. Он изъяснялся гораздо членораздельней. И тогда, и сейчас.

– Ты проездом?

– Я давно в Москве. Увидела тебя по телику. Говорю мужу: вот мой первый мужчина. Возможно, он станет моим третьим мужем. Могу познакомить. «Он наверняка женат», – говорит муж. Олежка, до какой степени ты женат? Не отвечай. Ответ – на твоём лице. Тогда что нам мешает довести начатое дело до конца? Олежка, вглядись. Я лучше, чем была.

Лучше? Не то слово! С какого-то столика ей прислали веточку розы. Она вежливо поднесла её к носу и положила на стол. Как многие провинциалки, она была равнодушна к цветам, считая их излишним лирическим пафосом.

– Помнишь, я обещала сделать тебя счастливым? Теперь нам уже никто не помешает. Я делаю тебе предложение. Сколько тебе надо на раздумье?

– Ты невероятная, – сказал Славин.

Её яркие карие глаза погасли. Но тут же снова ожили.

– Всё равно ты должен познакомиться с моим мужем.

По дороге она рассказала: муж из знатного казахского рода, потомок хана, служит в кагэбэ аналитиком, учится сейчас в академии. Скорее всего, его оставят в Москве, а значит, служебная трёшка станет его собственностью. Он может обменять её на однушку и двушку. Так что разбежаться им не проблема. Она всё равно уйдёт от него.

Муж был дома. Красивый казах с тонкими чертами лица. Доброжелательно пожал руку. Предложил кофе и пошёл в кухню. Наташа завела Славина в небольшую комнату. Там за ученическим столом сидел мальчик лет четырнадцати. Высокий, ладный, копия матери.

– А это Игорь, – сказала Наташа. – А это… – она запнулась, не зная, как лучше назвать Славина.