Избранное. 2021—2024

Бальзар в искреннем удивлении вскинул брови, не припоминая, чтобы монах называл его по имени до этого.

– Хорошие деньги предложили, а мне из города пора была уходить, – не стал он скрывать причин, спокойно улыбаясь.

Монах поднял взгляд, вглядевшись в два светящихся огня по ту сторону костра.

– Вот как? – задумчиво, с прищуром протянул он, и тут же губы его потянулись увереннее, расплываясь в ожидающей улыбке. – Я слышал о темных эльфах. Знаю немного ваш уклад. И у меня есть предложение.

Бальзар дернул бровями, в просьбе продолжать.

Лит хохотнул и заговорил:

– Обратись к Едже.

Пришла пора Бальзара хохотком показывать отношения.

– Я не верю в вашего бога… не так, я не желаю верить вашему богу.

– И не нужно. Вера приходит не сразу. Посмотришь на дела его, тогда и решишь, искренне молиться или вид делать.

– И зачем это тебе?

– Нет, эльф, зачем это тебе! Так вот, Едже нужны воины. Хорошие и верные. Я сказал, я знаю ваш устрой. Ваши мужчины – воины, подчиняющиеся верхам. Без оглядки подчиняющиеся. Ты привык выполнять приказы без вопросов, это твоя жизнь. Существовать ради общества. У тебя больше нет дома. Поэтому я предлагаю тебе его. Дом, семью, друзей и, главное, цель! А так же средства к существованию. Больше не нужно скитаться, не нужно искать себя и то, для чего стоит жить.

Бальзар сглотнул, отводя глаза. Монах ударил в невидимую рану. Он создан, чтобы служить своему народу, и, оставшись один, заставлял себя жить дальше. Заставлял каждый день искать причину, по которой стоит задержаться на этом свете. Монах предлагал ему эту цель. Забыться. Вновь стать клинком высшей цели. Не нужно даже веры в чужого бога. Можно водить руками в обрядах, а верить в Мать.

Мгновение слабости, позволившее подумать, что так и нужно, необходимо согласиться и забыть проблемы, прошло. Бальзар улыбнулся печально и покачал головой, поглядев Литу в глаза.

– Нет, монах. Помимо необходимости быть частью чего-то у меня еще совесть есть и мировоззрение. Я не смогу убивать детей и стариков лишь оттого, что они отказались Едже молиться.

– Что ж, подумай, эльф, – улыбнулся криво и Лит. – Время еще есть. Пойду я. Спать пора.

И монах встал. Потянулся, хрустнув спиной, и побрел к лежанке.

– Зачем тебе я? – когда он отдалился на пяток шагов, спросил Бальзар.

– Надеюсь, что личная выгода поможет тебе сделать правильный выбор, – не оборачиваясь, бросил Лит и, больше не дождавшись слов от эльфа, двинулся дальше.

Бальзар обождал пока он уляжется и прикопал огонь. Свет его лишь помеха глазам темного.

Ночь весной была такой же неспокойной, как и день. Кричали поодаль ночные птицы. Зло ворчали, борясь за своих женщин, лесные кодры. Издаваемые крупными грызунами звуки походили на возню медведей: трещали ветки, грохотала земля, тряслись кусты. Сопела справа Мийка. Старик спал почти беззвучно. Только грудь мерно качалась, показывая, что он и правда спит. Монахов даже видно не было. Лишь холм лежанки темнел на фоне деревьев.

Бальзар, устав пялиться во тьму, прикрыл глаза. Может человек так и заснул бы, он же обратился в слух и прочие чувства, что людям ведомы лишь по намекам.

Как и ожидал, легкий флер чужой силы он первым делом ощутил всей кожей. Словно сквознячок в спальной пещере. Веки разошлись чуть, оставив взгляду щелочку. Лагерь молчал. Никто не двигался, никто не крался, прикрывшись тьмой. Но привычка, приобретенная в людских землях, на этот раз сыграла дурную шутку. Губы дрогнули, желая расплыться в улыбке. Бальзар тут же вернул их на место, но сила уже отступила, схлынула, как и не было. Поморщившись досадливо, он, уже не таясь, потянулся и устроился поудобнее. Опять время пошло медлительным старцем.

Холм лежанки дернулся, открылся, словно подземные демоны решили выбраться наружу. Восстал из этой могилы не живой мертвец, а всего лишь один из монахов. Огляделся, почесался и, не скрываясь, потопал в сторону кустов. Вернулся, тяжело рухнул на лежанку. Накрылся, прорычал что-то и утих, замерев.

Бальзар оскалился в хищной усмешке, сузившимися глазами глядя на притихший холм. Человек думал, что его движения не видны, забыв, что имеет дело с эльфом.

***

– И как это понимать? – Сенмек и Лит стояли над раскинутыми одеялами, мрачно изучая взглядами лежащее тело. Хмурый возница, державшийся за спинами монахов, то и дело трогал грудь, словно пытаясь убедиться, что там нет такой же аккуратной дыры.

– Пять монахов катались на конях, – тихо пропел-пробормотал Бальзар. – Один из них свалился и их осталось… два.

– Ты же должен был следить, сторожить?!

Сенмек в этот раз выглядел удивленным и раздосадованным. Словно происходившее до того его мало волновало. Словно пока не было крови, мужчина не верил и в беду.

– Так я и следил, – расплылся в довольной ухмылке Бальзар.

– Так какого…. – Сенмек резко выдохнул, но тут же продолжил: – ты его не уберег.

– Не успел бы, – пожал плечом Бальзар и с совсем уж разобравшей монаха беззаботностью потянулся. – Так, Лит?

– Конечно.

Спокойный, насмешливый голос вышестоящего заставил Сенмека удивленно оглянуться. Такой же как у эльфа беззаботный вид – попятиться.

– Зачем же своего? – спросил Бальзар, изучая Лита насмешливым, но подозрительным взглядом.

– Так было нужно, – развел руками Лит. – Я как первосвященник ордена Едже обязан сохранить пленников.

– А второй кто?

Монах недоуменно свел брови, но тут же дернулся, понимая.

– Едже великий, эльф, я не пожалею средств и найду того, кто убьет тебя, – устало проговорил он. – Не первый, а перво! Звание такое.

– То есть, остальные не твоих рук дело? – не обращая внимания на угрозы, с любопытством спросил Бальзар.

– Нет. Кто бы ни был этот маг, не думаю, что он явится нам. Поведение его трусливо. Придется придумать другую тактику. Доставить уже не пленников в Ржаг, а самого приорха сюда. Осталось лишь добраться до храма, оттуда эту тварь никто выковырять не сможет.

– А как же ты собираешься доставить их туда? – недоуменно дернул бровями Бальзар, но практически сразу расплылся в улыбке с протяжным: а-а! Издалека, на грани слуха, донеслись до него команды и крики людей. Шли они отовсюду, равномерно окружая лагерь. Пусть их еще не видно было, но не пройдет и получаса, как здесь станет не продохнуть от монахов. – Как ты это провернул?

– Все просто, эльф, – со вздохом мотнул головой Лит, прислушиваясь. Но его слух видно еще не улавливал подмоги. – Медальоны наши связаны силой Едже. Когда умирает монах, все вышестоящие то знают. И я знал, что не ушли они, а умерли. Оттого после первой смерти и послал ерах подмогу. Каждый труп сделал свое дело. Ульман ночью указал им последнее наше положение.

– Это твое предложение? – Бальзар хохотнул, покачав головой. – Своего не пожалел ведь. Такую службу твоему богу ты мне предлагаешь? Такую семью?

– Так ведь и ваши воины спокойно умирали, если то надо было для дела!

– Только одно забываешь, – качнул головой Бальзар. – Никогда мы своих не резали.

Лит пожал плечами, скривившись с видом: ну, что поделаешь.

Бальзар кивнул, посмеиваясь. Утверждаясь в своем выборе.

Сенмек же спал с лица, оглядываясь.

– Не страшись, Сенмек, твоя жизнь вне опасности, – заверил его Лит. – Скоро здесь будут наши братья. Эльф их слышит, так ведь?

Бальзар кивнул, с ожидающим весельем глядя на нервничающего Сенмека. Тот мялся, топтался и в глазах все сильнее разгоралось нетерпение. На Лита он бросал короткие, быстрые взгляды ожидания.

– И все же, не жалко своего? – делая последний шаг навстречу совести, спросил Бальзар Лита, удерживая его внимание на себе.

Воспользовался тем не Сенмек. Тот все равно стоял так, что Лит успел бы отреагировать на нападение. Воспользовался тем совсем забытый за никчемностью возница.

Довольная голова Лита, еще не сообразившего о своей смерти, глухо шлепнулась в мох. Следом, срубленной сосной, упало туда тело.

– Хватит уж болтать, – мрачно буркнул бывший возница, разом став неприятным, хмурым. Даже тело его словно распрямилось, сделав из деревенского мужичка крепкого рубаку. – Будешь мешать? – звериные глаза его уставились на Бальзара.

– Проклятье, Дан! – рыкнул Сенмек и сорвал с шеи медальон со свечой.

– Первая Мать, – с безумной радостью заявил Бальзар. Только именно безумие скорее было в нем, чем та радость. Душу словно огнем прижгли. Губы невольно поползли, по-звериному обнажая зубы. Перед ним стоял избавившийся от морока лесной эльф. Только выжженная на его лбу метка, два круга, словно мишень для стрелы, позволяла Бальзару держать себя в руках и не накинуться на противника. – Живой отступник!

– Я не хочу с тобой драться, темный! Нет времени, – покачал головой эльф, но клинок вперед выставил, защищаясь от возможной атаки. – Монахи все ближе, нужно увести ребенка.

– А ребенок-то согласен? – коротко, зло бросил Бальзар, стараясь из оскала все же сделать улыбку. Кинул взгляд на привязанных к дереву.

Старик сиял медным тазом, глядя на лесного с благодарностью. Девочка тоже недоверия не проявляла. Наоборот, смотрела с интересом.

– Знакомы?! – скорее утвердил Бальзар, чем спросил у них.

– Знакомы, темный, – кивнул старик. – Мы долго вместе ходили, пока не расстались у ворот Лесной поляны.

– Зачем они вам?

Время было жаль, голоса звучали все отчетливее. Еще немного и даже люди смогут без препятствий их разобрать.

– Давай не здесь, темный, – почти взмолился отступник, поглядывая на дальние деревья. Видно и его слух стал говорить о неприятностях.

Бальзар сжал кулаки и невольно бросил взгляд вниз, на руки. Когда он успел схватить мечи, он не помнил. Но теперь оба его клинка нетерпеливо ждали битвы, подрагивая в руках.

– Хорошо, не здесь, – усмиряя собственное тело, шепнул Бальзар и мотнул головой. Коса радостно перелетела плечо, устроившись на груди.

Печать, уродовавшая лицо отступника, спасла не одну жизнь. Слишком сильна была ненависть к лесным в душе темного. Будь тот чистым, не белей это свидетельство его неприятия собственного народа, и Бальзар бы не стал сдерживаться. Бросился бы в бой. Кто знает, победил ли. Но подмога точно подойти бы успела, и старика с девочкой уже ничего хорошего не ждало. Как не ждало бы ничего хорошего и этих двоих.

Молча, стараясь не смотреть на резво собиравшихся неприятелей и пленников, Бальзар залез на свою лошадь и, понурив голову, ждал готовности остальных.

– Идем, темный, – тихо позвал его отступник.

Бальзар встрепенулся, оглядел лагерь в последний раз, и повел лошадь за остальными.

– Так говори же, – когда пропали сосны, сменившись вековым ельником, а звуки близких монахов исчезли, велел Бальзар идущему рядом лесному.

– Мое имя Сенмекель, – со вздохом заговорил отступник, бросая на Бальзара виноватые взгляды. – Я не был на плато Уш-гая, я не был на улицах Азар-нок-гадара, – процедил он, больше не смея поднимать взгляд.

Бальзар медленно, тихо, чтобы отступник не услышал, выдохнул, стискивая зубы от воспоминаний. Последнее утро его народа звенело в ушах сталкивающимися клинками, стучало выбивающими искры из камня стрелами, орало голосами раненых. Бальзар с угнетающим усилием натянул на лицо улыбку, пусть сведенную, пусть немного злую, но привычную.

– Клеймо за то получил?

– За то, – с чувством собственного достоинства признал эльф, и Бальзар кивнул, словно давая добро на продолжение беседы. Отступник помолчал, глядя в спину едущему впереди старику. Иногда из-за нее выдавалась любопытная мордашка. Обводила взглядом голубых глаз их обоих и вновь скрывалась.

– Зачем вам дитя? – отбросив все лезущие на язык вопросы, спросил Бальзар.

– Разве ты не слышал? – с грустным смешком говорил лесной. – Она избранная, что свергнет Едже.

– Ты сам-то в это веришь?

Улыбка Бальзара сделалась кривой и печальной.

– Не важно, во что верю я, – повернувшись к нему, с улыбкой заговорил отступник. – Главное, чтобы в это поверили другие.

– Знамя… – выдохнул Бальзар, подняв взгляд тяжелым, темным лапам высоких елей.

– Да, темный, она наш штандарт. Ее дело сиять чистотой. Наше – стоять рядом, защищать и сражаться.

– Что ж, удачи, – зло хмыкнул Бальзар, но, не сдержавшись, добавил: – но лучше бы ты нашел штандарт, что соберет под собой армию против твоих братьев.

Сенмекель помолчал, дергая щеками, словно боролся с рвущимися наружу словами, но наконец заговорил:

– Так в чем проблема, темный? Подними его, а прочие присоединятся.

Бальзар хмыкнул, желая послать отступника, но поборол себя, дав волю любопытству.

– Отчего в первую же ночь не ушли?

Лесной смутился, потупился.

– Не знали, на что ты способен, сколько стоять будешь. Да и после… я ведь видел, как ты на мои заклинания реагировал. Как лагерь обходил. Я не слишком хороший маг… да и воин тоже. Лес меня слушает, а вот остальное нет.

Бальзар понятливо покивал и все же придержал лошадь. Общения со светлым было уже слишком много.

Мир еще раз дернулся. Обдало тело теперь слишком неприятной, оттого что известной, силой.

Под ногами лошадей зашелестела знакомая дорога. Лежали на пожухлой, прошлогодней траве клочья гнилой соломы. Вилась тропка из впечатанных в грязь следов конских копыт и две колеи от телеги. На Лежский тракт они вышли там же, где и свернули с него. Вдалеке, на западе, тянулась, всё отдаляясь, одинокая телега. Слева, еще за поворотом, слышались голоса следующих путников. Мир жил своей жизнью.

Бывший возница молча кивнул, указывая старику куда ехать, и дернул лошадь. На Бальзара он даже не взглянул.

– Бывай, темный, – тихо бросил отступник и, мотнув головой, повернул направо, за остальными.

Старик только и успел, что рукой взмахнуть на прощание. Мийка выглянула из-за него и долго смотрела на Бальзара огромными голубыми глазами.

Бальзар стоял у тракта, прикрыв глаза и подняв взгляд небу. Отступнику удалось задеть что-то в душе. Удалось разбудить давно уснувшее сознание.

Ветер неожиданно резко рванул плащ, открывая своим касаниям тело. Коса дружеской рукой хлопнула по плечу.

Улыбнувшись небу, Бальзар дернул повод, поворачивая лошадь на запад. Через несколько десятков верст от него уйдет дорога к югу. Там говорят, живет один оракул. Хороший. Предсказания он делал редко, но всегда попадал, чем и заработал себе славу. Денег за ребенка, что доплатил монах, должно было хватить на одно небольшое предсказание.

«И явится последний из темных эльфов, и встанут за его спиной народы. Поведет он их в битву, и падет эльфийская чума.

А что, звучит. Над текстом, конечно, нужно еще поработать, но звучит ведь!

Жаль остальных денег не видать… зато лошадь у меня теперь есть».

Екатерина Жданович

ОТПУСТИТЬ

– Старый Николос сидел над рабочим столом, всматриваясь сквозь очки в разложенные перед лицом детали. Взяв очередную из них небольшим пинцетом, Ник аккуратно примостил ее на место. Отодвинулся чуть, разглядывая. Поправил. Вновь пригляделся и на этот раз остался доволен.

– Деда, деда, сотри! – как всегда шумно влетел в комнату внук. – Сотри какая! – Он протянул на руке коричневую, волосатую, как старая щетка, гусеницу. – Сделаешь мне такую?

– Такую не смогу, – с серьезным лицом рассмотрев поднявшуюся на задние ноги гусеницу, констатировал Ник. – Но могу кое-что похожее сотворить. Вот доделаю заказ и займусь, договорились?

– Ага!

– А сейчас вынеси бедное животное на улицу, посади на травку.

Тим так же шумно выбежал вон, хлопнув дверью.

Ник улыбнулся в усы и вновь склонился к столу.

Через месяц «гусеница» была закончена.

– Ого, – округлив глаза, рассматривал Тим длинный зеленый паровоз. На нем, вскинув руку в приветственном жесте, стоял маленький человечек в форме машиниста.

– Это Вилли, он будет твоим лучшим другом.

– Здо-орово!

– Не совсем гусеница, но, по-моему, не хуже, а, – лукаво спросил Ник.

– Намного лучше! – радостно заявил Тим и осторожно взял паровоз в руки. – Я могу…

– Конечно, он твой.

***

Веселый праздничный шум разорвал звук падения чего-то деревянного.

Тим с возмущенным криком подлетел к лежащему на полу паровозу. Оттолкнул плечом хлопающего глазами кузена. Осторожно собрал сначала рассыпавшуюся мелочь, а после подобрал и сам тягач. Поднялся, зло зыркнул на попятившегося пацана и, не переставая бормотать проклятья, пошел вон, мимо кудахтающих какие-то глупости мамы и тетки.

В комнате он осторожно поставил паровоз на стол. Сел перед ним, и, стиснув зубы, оценивал ущерб. На первый взгляд, ничего непоправимого не случилось. Отлетели лишь не закрепленные детальки да чуть перекосилась труба. Полчаса и все стало как новое. Да и чему там ломаться? Нет, при должном старании поломать можно и железный шар, но дед делал свои игрушки для детей. А значит так, чтобы они играли, не боясь потерять чего нужного. Во вспышке гнева была другая причина – дед. Точнее, воспоминание о нем и та магия, что он умудрился вложить в свое творение. Страшно было представить, что игрушка после такого обращения «обидится», станет обычной.

Тим устало выдохнул. Мать часто ругалась с ним за этот паровоз. Когда Тим рассказал – после смерти деда – о волшебном свойстве его игрушек, мать назвала его выдумщиком. Потом обеспокоилась и даже пыталась выбросить тревожащее воспоминание. Тогда-то Тим и перестал делиться с ней своими переживаниями да и восторгами тоже. И магия деревянного паровозика теперь принадлежала только ему. Мать, правда, не успокоилась, все еще ворчала, спрашивая с ехидцей: ты что, маленький? Оно, конечно, правда. Как-никак уже третий курс вуза, но разве воспоминания зависят от возраста? Он ведь не играется с поездом, просто не дает никому прикасаться.

– Нужно было этому олуху родственному сразу границы поставить, – прошептал Тим, разглядывая уже ровную трубу.

Шустрый кузен насторожил его сразу. Приехали они с теткой сегодня утром, мать с днем рождения поздравить. Так этот, ввалился в дом, заглянул во все углы, запугал кота. Из комнаты его едва удалось выгнать, да и то, только после обещания тетке научить пацана плохому.

Тим, грустно улыбнувшись, поставил на место последнюю деталь – человечка, весельчака Вилли. Стоило тому опуститься на свое место, и в комнате дернулся воздух. Качнулись занавески, прошелестел оставленный в углу стола фантик. В ночной тишине на грани слышимости прогудел гудок, и застучали колеса. Паровозик на столе дернулся, пыхнул трубой, а Вилли приветственно махнул рукой.

– Привет, Тим! Спасибо! – заорал он.

Тим с улыбкой наклонился ниже, чтобы малютке не пришлось так надрывать горло, и, дыша чуть в сторону, а то еще снесет, прошептал:

– Живой! Я так рад!

– Ты чего это? – удивленно хохотнул Вилли.

– Я боялся, что из-за этого мелкого идиота, ты перестанешь оживать, – грустно улыбнулся Тим, укладывая голову на сложенные на столе ладони.

– Тим, – с какой-то укоризной начал Вилли, – почему ты так? Ведь Ник нас для этого и делал, для детей. Мы созданы для игры, для настроения. И когда этот мальчик взял нас в руки, Тим, я был счастлив!

– Что? – непонимающе нахмурился Тим. – Но ведь он вас чуть не разбил!

– Мы ему понравились, Тим. Он хотел поиграть и не удержал.

– Я, – Тим отшатнулся и с нажимом провел по лицу рукой. – Я ведь испугался за вас! – зло прошептал он.

– Я знаю, Тим, – успокаивающе произнес Вилли, – но именно ты сделаешь нас обычной игрушкой.

– Что?

– Ты запер нас. Не позволяешь наполняться эмоциями. Ты, когда на нас смотришь, все больше печалишься – с игрушками так нельзя. Игрушки должны приносить счастье, иначе они гибнут.

– Я, – Тим прикрыл глаза. – Прости, но я не смогу без него, без вас.

– Сможешь. Его нет, Тим. Отпусти, и ты увидишь еще много чего интересного. А ещё лучше, позволь ребенку показать тебе мир!

Тим недоверчиво смотрел на маленького Вилли. Врать тот не стал бы, но и верить ему не хотелось. Расстаться с теплом воспоминаний, показать деда тому, кто его даже не знал? Доверить какому-то чужаку свою тайну, позволить залезть в нее, увидеть?!

– Обещай, что все будет хорошо, – тихо попросил Тим у Вилли.

– Все будет хорошо, Тим, – улыбнулся тот в ответ, и по комнате пробежал легкий ветерок, наполненный запахом дерева и лака.

– Мелкий, иди что покажу, – заглянув в зал, где сидели за столом остальные, позвал Тим.

Женщины взволнованно переглянулись, мать даже что-то говорить начала, а тетка к парню руку протянула, остановить пыталась.

– Я паровоз починил, иди покажу, что он может, – желая успокоить женщин, улыбнулся Тим.

– Малой просиял и рванул вперед, уже не глядя на свою мать.

В Комнате кузен тут же бросился к столу, где стоял паровоз, вознамерившись вновь схватить его в руки.

– Стой! – гаркнул Тим, но, видя, как дернулся мальчишка, мягче добавил. – Ну, ты что, варвар? Это ж паровоз, а не кукла.

Тим подошёл к столу, опустился на стул и велел:

– Смотри!

Мальчишка с горящими глазами склонил лицо ближе к столешнице. Не моргая, он всматривался в деревянные колесики, фигурку Вилли, стеклышки окон. Долго. И только он собрался возмутиться, устав разглядывать недвижную игрушку, как она дернулась. Засветилась мягким светом, все шире расходившимся по комнате, заглядывающим в каждый уголок. В темноте раздался гудок, перестук колес. Из трубы пыхнуло дымом, а маленький Вилли взмахнул рукой закричав:

– Привет

– Ох, ты! Он волшебный? – с восторгом зашептал мальчик.

– Да. Его сделал мой дедушка, и он был настоящим волшебником. Вилли, покажешь?

Вилли отсалютовал и забрался в кабину.

Паровоз чихнул, подал гудок и зачухал, поехав по столешнице кругом.

Комната подернулась туманом, исказившим стены. Почти пустое помещение заполнилось шкафчиками, тумбочками, ящиками. С другой стороны стола появился седой мужчина. Он склонился к столу, всматриваясь в стоящий перед ним паровозик сквозь толстые стекла очков. В руках его был зажат пинцет, которым дедушка осторожно ставил на место одну из деталей. Губы, прикрытые почти белыми усами, шептали:

– Вот так вот, осторожно. Ты должен получиться самым лучшим!

– Здрасьте! – от неожиданности заявил мальчик.

– Он не слышит, – с грустью улыбнулся Тим. – Это воспоминание паровоза и Вилли.

– Вилли?

– Машиниста.

Дедушка вскинул взгляд над столом и радостно улыбнулся. От глаз его разбежались лучики морщин. В комнату вбежал маленький мальчик с деревянным самолетиком в руке. Покружив немного игрушкой в воздухе, мальчик забрался деду на колени и, опустив голову ему на плечо, указал на паровоз.

– А это мне?

– Тебе!

– А он волшебный?

– Волшебный, самый что ни на есть. И пока ты будешь верить в его волшебство, он всегда будет таким.

Дедушка и мальчик растаяли, сменившись огромной елкой, украшенной яркими шарами.

– Ух ты!

Елка засверкала и поменялась на большого лохматого пса, а паровозик, словно маленький шустрый зверек наматывал круги у его ног. Собаку заменил огромный замок, потом были птицы и сказочные существа, луга и деревни.

Тим улыбался, он никогда не видел ничего, кроме воспоминаний о дедушке, и даже представить не мог, что ждало впереди. Стоило отпустить воспоминания, и перед ним открылись другие, чудесные миры.

***

– Уже уезжаете? – хмыкнул Тим, привалившись к косяку.

Тетка улыбнулась, попрощавшись, а кузен бросился вперед, обхватив Тима руками.

– Я буду скучать!

– Я тоже, мелкий, – ухмыльнулся Тим и потрепал мальчишку по макушке. – Вот, держи, это тебе.

И он протянул вперед бумажный пакет.

– Это же… – восторженно зашептал мальчик, заглянув в пакет. – Но ведь он твой!

– Теперь нет. Вилли очень хотел принадлежать ребенку. Ты только присматривай за ним, ладно?

– Ага, – мотнул головой кузен.

– И, обещай, если вдруг ты перестанешь… – Тим потупился, поджав губы, но тут же распрямился, – если перестанешь верить, если он тебе больше не понадобится, верни его мне.

– Конечно, обещаю!

Мальчик смотрел серьезно, мысленно обещая себе никогда не забывать верить.

Екатерина Жданович

НА ТОМ БЕРЕГУ

– Они опять уплывают… – шепнула девочка лет десяти. Посмотрела вдаль, на преодолевшую уже половину реки лодку, и медленно обернулась к своему собеседнику, шестнадцатилетнему парню с растрепанными пшеничными волосами.

– Они опять уплывают… – шепнула девочка лет десяти. Посмотрела вдаль, на преодолевшую уже половину реки лодку, и медленно обернулась к своему собеседнику, шестнадцатилетнему парню с растрепанными пшеничными волосами.