Механический маг. Книга первая

В углу, неподвижный, как изваяние скорби и ярости, высеченное из мрамора, стоял комиссар Ордена Вейсс. Его черный мундир без единой складки, серебряные шевроны и холодные, как лезвия скальпеля, глаза казались инородным телом в этой обстановке. В его руках, закованных в черные перчатки из тончайшей кожи, он держал медный цилиндр «Регистратора». Устройство, призванное фиксировать каждый параметр эксперимента, каждую искру энергии, было целым внешне, но мертвым внутри. Его кварцевое «сердце» – сложный кристаллический процессор – было темным, безжизненным. Оно потухло в самый момент разрыва портала, унеся с собой последние, возможно, спасительные данные о том, что же пошло не так.

– Саботаж, – вынес вердикт Рейд, его голос, обычно громовой, сейчас был хриплым и усталым. Он ткнул пальцем в рапорт перед собой, словно протыкая им невидимого врага. – Намеренный, продуманный срыв испытаний Ключа Вейна. Гибель ценного персонала. Утрата стратегического артефакта, равной которому нет в арсеналах королевства. – Он поднял глаза, тяжелые, налитые кровью, и уставился на Элиаса. – И все это по твоей вине, Верн. По твоей руке.

Элиас стоял по стойке смирно у стены, спиной к запотевшему окну, за которым клубился все тот же проклятый дым «Молота». Он не смотрел ни на Рейда, ни на Вейсса. Его взгляд был устремлен в серую муть за стеклом, но видел он не ее. Он видел лицо Брика в последний момент перед активацией – сосредоточенное, уверенное. Видел, как его рука, настоящая, живая, лежала на пульте управления резервными системами. Видел, как тот кивнул ему, Элиасу: «Готово. Давай, гений, покажи им!». И он показал. Не то, что они ждали.

Он знает, – пронеслось в голове Элиаса, холодной, отточенной иглой. Рейд не знает. Но Вейсс… Вейсс знает. Знает, что я подменил стабилизированные кристаллы в реакторе «Громовержца» на те самые, нестабильные армейские кварцы, которые лежали в лаборатории «на всякий случай». Знает, что «Ключ» Вейна активировал портал не потому, что я хотел его зарядить и открыть врата… а потому что я хотел его уничтожить. Стоп. Сжечь. Стереть в пыль вместе с их безумными планами. И Брик… Брик просто оказался слишком близко к эпицентру моей личной войны.

– Расстрел был бы милостью, – прошипел Вейсс, не меняя позы. Его голос был тихим, но каждое слово падало, как капля расплавленного свинца, прожигая тишину. – Быстрой, чистой казнью. Но Орден… – он сделал едва заметную паузу, и в его глазах мелькнуло нечто, похожее на холодное любопытство ученого, рассматривающего редкий, опасный экземпляр, – …Орден ценит ваш ум, Верн. Ваш дар. Как бы извращенно вы его ни применяли. Поэтому вы получите «Почетную отставку».

Он плавным, почти небрежным движением бросил на стол перед Рейдом небольшой предмет. Железная шестерня, чуть больше монеты, тускло блеснула при свете лампы. На ее отполированной поверхности была выгравирована одна-единственная буква: «И». Изгой.

– Пришейте к мундиру, – сказал Вейсс, наконец поворачивая голову и впиваясь взглядом в Элиаса. – К каждому. Каждый, кто увидит этот знак, будет знать: вы – предатель. Отщепенец. Человек, чьи руки запятнаны кровью товарищей и изменой долгу. Вас не возьмут ни в одну респектабельную мастерскую, ни в одну гильдию инженеров. Никто не даст вам кредита, не продаст качественных деталей, не пустит на порог приличного дома. Ваша жизнь, Верн, отныне – жизнь парии. – Он снова сделал паузу, более длинную, на этот раз наполненную ледяным удовлетворением. – Ваш отец… – голос Вейсса смягчился, став почти ласковым, отчего стало только страшнее, – …уже уведомлен о ваших подвигах и почестях, которые вы стяжали.

Холодная волна стыда и ярости захлестнула Элиаса. Отец. Гаррет Верн. Человек чести, мастер своего дела, веривший в порядок, дисциплину и верность долгу. Для него эта шестерня будет страшнее пули.

Три недели Элиас Верн провел в ночлежке «Ржавый Болт». Это было не жилье, а конура, вонючая и тесная, прилепившаяся, как паразит, к стене литейного цеха в самом злачном районе портового Лоренхейма. Воздух здесь был густым коктейлем из едкой гари, раскаленного металла, дешевого самогона, пота и отчаяния. Стены, когда-то выкрашенные в блекло-зеленый цвет, теперь были покрыты слоем вечной сажи и влаги, проступающей изнутри. Сквозь тонкие перегородки доносились кашель, ругань, плач детей, скрип кроватей и звуки, от которых хотелось зажать уши.

Его деньги – скромное армейское выходное пособие – таяли с угрожающей скоростью. Плата за койку, миска мутной баланды в харчевне напротив, самое дешевое пойло, чтобы заглушить горечь во рту и в душе. Но хуже всего была шестерня. Небольшой железный кружок на груди его поношенного армейского кителя, казалось, излучал невидимое, отравляющее поле. Оно предшествовало ему, отталкивая людей, как магнит отталкивает одноименный полюс.

Он пытался. Обходил десятки мастерских – от крохотных лавчонок, где чинили примуса, до солидных артелей, обслуживающих паровозы. Его навыки были бесспорны, руки помнили любое устройство. Но стоило взгляду нанимателя упасть на тусклую железку на груди, как лицо застывало. Иногда с презрением, иногда со страхом, чаще с равнодушным сожалением.

– Извини, парень, – качал головой толстый хозяин мастерской по ремонту паровых тягачей, отводя взгляд. – Видал я таких, с этим… знаком. Не надо мне проблем. Орден не любит, когда их… отбросы, – он сплюнул в жестяную плевательницу, – путаются под ногами у честных людей. Иди своей дорогой.

Он сидел на краешке своей продавленной койки в «Ржавом Болте», глядя на засаленную стену, и слушал грохот молотов из цеха. Звук был ритмичным, мощным, напоминающим биение гигантского металлического сердца. Его собственное сердце стучало глухо и безнадежно. Шестерня «Изгоя» жгла кожу сквозь ткань, как клеймо. Он был мастером, творцом, чей ум мог рождать чудеса механики, а теперь он был никем. Никчемным куском ржавого железа, выброшенным на свалку истории Орденом, которому он посмел перечить. Мысль о том, чтобы снять китель, спрятать знак, была унизительна и бесполезна. Орден знал бы. Всегда знал. А без кителя с остатками армейских нашивок он был бы просто еще одним оборванцем в порту.

Отчаяние, холодное и липкое, начало подбираться к горлу. Оно шептало о темных водах гавани, о том, как легко шагнуть с причала в вечность, утонув в грязной пене вместе с отбросами города. Он сжал кулаки, ногти впиваясь в ладони. Нет. Не так. Он не сдастся. Не им.

И тогда его взгляд упал на вывеску. Криво прибитую к покосившимся, облупленным дверям полуразрушенного склада у самых доков, в квартале, куда даже полиция заглядывала редко и только большими отрядами. Вывеска была из грубого, некрашеного дерева, буквы выжжены неровно, будто пьяной рукой:

«ЩИТ ЛОРЕНХЕЙМА»

Наемники. Конвои. Сложные заказы.

Не спрашиваем – делаем.

В этих словах не было обещаний чести или безопасности. Была грубая, циничная правда. И возможность. Последняя соломинка.

Внутри пахло. Не просто пахло – пахло концентрированной сущностью насилия, пота, риска и дешевой сивухи. Ароматическая бомба из пороховой гари, прогорклого табака, старого дерева, металлической пыли, нестиранных тел и чего-то еще – резкого, животного, как запах хищника в клетке. Свет проникал скудно, сквозь забитые грязью окна под потолком, выхватывая из полумрака груды ящиков, тюков, покрытых брезентом форм, напоминающих орудийные стволы или детали боевых мехов. Воздух вибрировал от приглушенных разговоров, звонкого удара металла о металл где-то в глубине и хриплого смеха.

В центре этого импровизированного арсенала стоял стол. Не просто стол – это была броневая плита, вырезанная, судя по характерным заклепкам и толщине, из люка списанного тяжелого танка «Мамонт». За ним, откинувшись на спинку грубо сколоченного стула, сидела женщина. Капитан Варя.

Ее лицо могло бы быть красивым когда-то, лет двадцать назад. Теперь оно напоминало фарфоровую куклу, упавшую с высокой полки и собранную по кусочкам умелым, но не слишком нежным реставратором. Тонкие шрамы-паутинки расходились от уголков глаз, пересекали скулы, сходились у резко очерченного подбородка. Один шрам, более глубокий и белесый, тянулся от виска почти до угла рта, придавая лицу вечную полуулыбку-полугримасу. Но глаза… Глаза были абсолютно живыми, холодными и острыми, как стальной трос. Они сканировали Элиаса с ног до головы, оценивая, взвешивая, словно рентгеном просвечивая насквозь. Ни страха, ни жалости – только холодный, безжалостный расчет.

На ее мундире – практичной, темно-серой куртке из прочной ткани, лишенной каких-либо знаков отличия, кроме пары нашивок – красовались не ордена. Две железные шестерни. Две буквы «И». Два знака Изгоя, пришитые с вызывающей небрежностью, как трофеи или как вызов.

Элиас остановился перед танковым столом, ощущая на себе взгляды десятка пар глаз из полумрака склада. Мужчины и женщины разного возраста и комплекции, но с одинаково твердыми, ничего не выражающими лицами и привычными движениями рук, лежащих на рукоятях оружия. Здесь пахло смертью, и она была не гостьей, а хозяйкой.

– Верн? – Голос Вари был низким, хрипловатым, пропитанным дымом и командной привычкой. Она взяла толстую, дешевую сигару, торчавшую из массивного пепельницы, сделанной из гильзы снаряда, и затянулась. Дым клубами вырвался из ее ноздрей, окутывая лицо. – Элиас Верн. Бывший вундеркинд Технической Академии. Бывший главный механик «Чудовищ» из инженерного корпуса. Бывший… – она кивнула в сторону его груди, – …владелец вот этой милой безделушки. Знаю про твой «Громовержец». Знаю про Орден. Знаю про тот бардак на «Молоте».

Она протянула руку, обтянутую в потертую кожаную перчатку, и ткнула пеплом сигары прямо в его шестерню. Угольки рассыпались, оседая на груди его кителя.

– У нас таких, – она обвела рукой с сигарой склад, – полно. Отставники, неудачники, те, кому система наступила на горло. Здесь ценится не прошлое, а то, что ты можешь сломать… – ее губы растянулись в подобие улыбки, обнажив крепкие, слегка пожелтевшие зубы, – …или починить. Здесь и сейчас. Умеешь работать руками, мозг на месте – будешь есть. Провинишься – вылетишь в трубу. Предашь – пристрелю сама, сэкономив патрон. Понял, механик?

Элиас кивнул, не отводя взгляда от ее стальных глаз. Здесь не было места лжи или позерству. Только факты.

– Понял, капитан.

– Отлично. – Варя швырнула ему под ноги тяжелый, покрытый ржавчиной и въевшейся грязью ящик с инструментами. Крышка с грохотом отскочила, обнажив хаотичное нагромождение гаечных ключей, отверток, пассатижей, напильников – старых, видавших виды, но крепких и готовых к работе. Вслед за ящиком на стол с глухим стуком лег тяжелый ключ, похожий на ключ от ворот ада. – Мастерская номер три. Сарай за углом. Там есть хлам. Твое резюме – то, что ты выжил там, где другие сгорели. Докажи, что можешь сделать что-то полезное из этого дерьма. Зарплата – процент с контракта. Убьют – похороним за наш счет. Предашь – пристрелю сама. Добро пожаловать в «Щит», механик.

Мастерская №3 действительно была сараем. Большим, полутемным, пропахшим маслом, окислами, пылью и чем-то сладковато-трупным – возможно, остатками органической изоляции или смазки в разбитых агрегатах. И она была завалена. Завалена до самого потолка хламом, который, казалось, собрали со всех свалок и полей сражений Лоренхейма.

Здесь были остовы боевых мехов – многотонных человекоподобных машин, ставших жертвами мин, артиллерии или просто времени. Их стальные скелеты торчали из груд металлолома, как кости доисторических ящеров. Спирали разорванных гусениц, пробитые башни легких танков, искорёженные пулеметные турели, кучи перепутанной колючей проволоки. Ящики с тревожными надписями «Опасно! Мины!» или «Взрывоопасно! Нитроглицерин!» служили импровизированными стульями или подставками. В углу темнела груда проржавевших экзоскелетов – каркасов усиления для пехотинцев, некоторые еще сохранили следы засохшей, темной краски или… других субстанций.

Элиас окинул взглядом это царство хаоса и разрушения. Не мастерская, а свалка военных кошмаров. И это было его новым домом. Его царством. Его вызовом.

Работа в «Щите» была адским танцем на лезвии ножа. Заказы приходили срочные, смертельно опасные, а клиенты – оружейные бароны, контрабандисты, политические фракции, нуждающиеся в «неофициальном» вооружении – платили хорошо, но были капризны и беспощадны к просрочкам или браку. Элиас погрузился в грохот, искры и запах паяльника с фанатизмом человека, которому нечего терять.

Броневики с пробоинами от энергетических копий: Он латал дыры, в которые мог пролезть человек, вырезая заплаты из брони списанных мехов, варил толстые швы автогеном, восстанавливал гидравлику разорванных рулевых тяг. Каждый восстановленный «Фаэтон» или «Скарабей» означал проценты, которые могли удержать его от голодной смерти еще на неделю.

Модернизация экзоскелетов: Громилы «Щита», вроде двухметрового увальня по кличке «Молот», требовали силы. Элиас брал старые, изношенные каркасы и вживлял в них дополнительную гидравлику, усиливая рычаги, наращивая мощность сервоприводов. Его экзоскелеты позволяли сгибать стальную арматуру, как прутик, выламывать двери сейфов, выдерживать удары, ломающие кости обычному человеку. Молот, испытывая один такой агрегат, согнул стальную двутавровую балку толщиной в руку, как соломинку, и заревел от восторга, похожего на ярость: «Чувствую, будто дракона держу за хвост!»

Изобретения: Но Элиас не был просто ремонтником. Его ум, скованный рамками военных заказов и запретов Ордена, наконец получил выход. Пусть извращенный, пусть направленный на разрушение, но это было творчество. Его первым детищем для наемников стали «Жуки».

«Жуки» были неказисты с виду. Бронированные шары размером с мужской кулак, отлитые из дешевого, но прочного сплава, с шестью короткими, цепкими стальными лапками. Внутри – сложная механика, пружины, катушки индуктивности, бикфордов шнур и кассетная начинка из мелкой шрапнели и термита.

Их тактика была проста и эффективна:

Зарывание: По команде (радиосигнал или часовой механизм) «Жуки» зарывались в грунт у дороги, маскируясь под камень или кочку.

Опутывание: Когда цель (грузовик, броневик, даже легкий танк) приближалась, они выстреливали тугую, почти невидимую сеть из сверхпрочных углеволоконных нитей. Сеть опутывала колеса или гусеницы, мгновенно останавливая транспорт.

Уничтожение: Доли секунды спустя следовал взрыв кассетного заряда. Не громкий, но убийственно эффективный. Термит прожигал тонкое днище, шрапнель превращала салон или кузов в решето.

Их первое боевое применение – засада на конвой оружейных баронов, везших партию кристаллических усилителей для энергетических пушек. «Жуки» выползли из-под песка, как стая механических скорпионов. Сеть опутала ведущий грузовик с шипением разрезанной резины. Взрыв был не оглушительным, а скорее глухим хлопком, но ведущий грузовик осел на развороченное днище, превратившись в пылающую ловушку для экипажа. Варя, наблюдая в прицел своей длинноствольной винтовки с кристаллическим наконечником, усмехнулась, ее голос прозвучал в наушнике Элиаса хрипловато и одобрительно: «Красиво, механик. Точно. Гораздо тише пушек и куда грязнее. Понравятся клиентам».

Но настоящим прорывом, вызвавшим ажиотаж среди наемников и холодную ярость у Вари (потому что это грозило ее людям), стал «Кривошип». Это была дерзкая, почти безумная модификация стандартного кристаллического двигателя, использовавшегося в экзоскелетах и легкой технике. Элиас использовал украденные у Ордена знания о резонансных частотах кварца и… те самые нестабильные армейские кристаллы, оставшиеся у него с «Молота». Он перестроил схему подачи энергии, усилил охлаждение (но лишь номинально) и создал двигатель, выдающий чудовищную, запредельную мощность. Экзоскелет с «Кривошипом» делал носителя почти неуязвимым в ближнем бою, позволял прыгать на высоту второго этажа, бить с силой парового молота.

Наемники обожали его. «Чувствую силу титана!» – орал Молот, испытывая прототип. Он согнул стальную балку, как соломинку, разбил кувалдой бетонную плиту. Но «Кривошип» был на грани. Он гудел, как разъяренный шершень, вибрировал, нагревался докрасна. Через час непрерывной работы на пределе двигатель взорвался. Не как «Громовержец», а локально, но с ужасающими последствиями. Гидравлическая жидкость, раскаленные осколки кристалла и металла. Молот взревел от нечеловеческой боли, отдергивая окровавленную культю там, где секунду назад была его механизированная рука (та самая, усиленная Элиасом).

Варя подошла к месту происшествия, ее лицо было каменным. Она не сказала ни слова упрека. Просто бросила Элиасу под ноги окровавленную, погнутую шестерню от снесенного протеза Молота.

– Следующий сделаешь надежнее, – ее голос был тихим, но в нем звенела сталь. – Или будешь чинить Молота лично. По кусочкам. Понял, гений?

Элиас поднял окровавленную шестерню. Она была теплой и липкой. Цена его гения. Цена выживания в мире «Щита». Он кивнул, сжимая железку в кулаке до побеления костяшек.

– Понял, капитан. Надежнее.

Контракт пришел из Глубин. Так называли мертвые земли на самой границе королевства Лоренхейм – обширную, выжженную пустошь, где ветер выл среди руин древних цивилизаций, чьи имена и назначение были давно забыты. Место, где карты лгали, компас плясал, а реальность истончалась, как дым над «Молотом». Заказ был передан через зашифрованную цепочку посредников, оплата – авансом, золотыми слитками без клейма. Анонимность клиента была абсолютной, что само по себе кричало об опасности.

Варя собрала команду в своем «танковом» кабинете. Воздух был густ от табачного дыма и напряжения. Помимо Элиаса, были Молот – теперь с массивным гидравлическим протезом вместо потерянной руки, издававшим тихое шипение при каждом движении; «Тень» – худощавый мужчина с бесцветными глазами и руками, никогда не покидающими рукояти парных кинжалов; и «Снайпер» – женщина с бесстрастным лицом и винтовкой длиннее ее собственного роста, разобранной и лежащей на коленях в масляной тряпице.

– Карта, – Варя швырнула на броневой стол свернутый в трубку лист пергамента, пожелтевший от времени. Он развернулся с сухим шелестом, обнажив схему, испещренную угловатыми, неестественными знаками, напоминающими застывшие молнии или трещины в стекле. – Заброшенный храм Культа Звездных Клинков. Глубины. Там, по слухам, лежит «Сердце Аэндориса» – артефакт, дарующий неуязвимость. Наш клиент хочет его. Очень хочет. Цена – такая, что можно купить пол-Лоренхейма и не заметить.

Элиас наклонился над картой. Знаки были чужими, но в их геометрии угадывалась жесткая логика, нечеловеческая точность линий. Его пальцы невольно коснулись холодной железки «Изгоя» на груди. «Сердце Аэндориса»… Звучало как сказка для детей. Но клиент платил не сказками.

– Культ Звездных Клинков? – нахмурился Элиас, ощущая знакомый холодок предчувствия вдоль позвоночника. – Это же древние. Древнее империй. Их технологии… – он провел пальцем по странным символам, – это не механика. Это не паровые двигатели и не кристаллы Ордена. Это…

– Магия? – Варя усмехнулась, выпустив кольцо дыма. Она подняла с пола ржавый гаечный ключ, валявшийся у ножки стола, и бросила его обратно с глухим стуком. – Для нас разницы нет, механик. Горит, стреляет, взрывается – значит, техника. Ты едешь с группой. Твоя задача – открывать двери, нейтрализовать ловушки. И сканировать все, что похоже на артефакт или несет в себе энергию. – Она пристально посмотрела на него. – Доля с продажи – не просто деньги. Твоя новая мастерская. Настоящая. Со стенами, крышей, новыми станками. Не этот вонючий сарай. Понял?

Новая мастерская. Мысль ударила, как током. Место, где можно творить без оглядки на Орден, без страха, что взрыв «Кривошипа» убьет очередного Молота. Место, где знак «Изгоя» может стать просто куском железа, а не клеймом. Элиас кивнул, сжав челюсти. Риск был чудовищным. Глубины не прощали ошибок. Но альтернатива – вечная жизнь в «Ржавом Болте» или под танковым столом Вари.

– Понял, капитан. Откроем двери.

Путь занял пять дней. Они покинули коптящий, грохочущий Лоренхейм на рассвете, когда первые паровозы только начинали свистеть на сортировочных станциях. Их транспортом стал «Скорпион» – бронированная громадина на широких, шарнирных электрических гусеницах, еще одно детище Элиаса, созданное из списанных узлов и его инженерной ярости.

«Скорпион» не ревел, как паровые машины. Он двигался почти бесшумно, лишь с тихим гудением мощных электромоторов и мягким шуршанием гусениц по грунту. Внутри пахло озоном, горячей смазкой и напряженной тишиной. Молот копошился у пулеметной турели, его протез лязгал металлом. «Тень» чистил кинжалы. «Снайпер» собирала свою винтовку с маниакальной точностью. Элиас сидел у пульта управления и сканеров, выведенных из «Регистратора» – мертвого цилиндра Ордена, который он сумел частично оживить для этой миссии. Экран мерцал зеленоватым светом, показывая пустые частотные спектры.

Ландшафт за бронированными иллюминаторами менялся стремительно и пугающе. Буйные пригородные леса сменились холмистыми фермерскими угодьями, затем – вырубками и заброшенными шахтами. Потом начались Пустоши. Сначала это были лишь участки выжженной земли, потом – сплошное море серо-бурой, потрескавшейся глины, усеянное остовами мертвых деревьев, похожих на гигантские кости. Воздух стал сухим, колючим, пахнущим пылью и пеплом. Небо, некогда затянутое дымом Лоренхейма, здесь было огромным и пустым, блекло-голубым куполом, под которым «Скорпион» казался жалким жуком.

На третий день пути сканеры «Регистратора» запищали тревожно. Стрелка компаса завертелась, как угорелая. Воздух за иллюминаторами начал мерцать, словно над раскаленным металлом. Элиас почувствовал легкое покалывание на коже, знакомое по работе с нестабильными кварцами. Его собственные кристаллы в инструментах отозвались глухим нытьем.

– Аномалия, – пробурчал он, регулируя чувствительность сканера. – Геомагнитная буря? Или что-то другое…

– Просто Глубины, механик, – хрипло отозвался Молот, не отрывая глаз от прицела турели. – Здесь все не так. Земля помнит.

На пятый день, когда запасы воды и топлива для генератора «Скорпиона» начали вызывать опасения, руины возникли на горизонте. Сначала как смутная дымка, искаженная маревами. Потом проступили очертания. Это не были руины замка или города. Это был скелет исполинского, чудовищного зверя, вмурованный в камень веков.

Черные базальтовые колонны, гладкие и неестественно прямые, вздымались к небу, будто ребра колосса. Они были оплавлены в странных, несимметричных местах – не от огня, а словно от удара невообразимой силы, растопившей камень, как воск. Между ними зияли провалы, ведущие в непроглядную тьму. Весь комплекс излучал ощущение глубочайшей древности и чужеродной, леденящей логики. Ни орнаментов, ни статуй – только геометрия абсолюта и разрушения.

«Скорпион» замер в сотне метров от ближайшей колонны. Тишина, воцарившаяся после выключения двигателей, была оглушительной. Ни пения птиц, ни стрекота насекомых, ни даже шелеста ветра. Только абсолютная, давящая тишина. И… гул. Тихий, навязчивый, вибрирующий где-то на грани слышимости. Он исходил не из ушей, а словно из костей, из самого мозга. Гудение древней машины, уснувшей, но не умершей. Гудение, необъяснимое с точки зрения механики Лоренхейма.

– Вот он, – прошептала «Снайпер», впервые за весь путь нарушив молчание. Ее пальцы бессознательно сжали приклад винтовки. – Храм. Чертова пасть.

Варя открыла люк. Сухой, мертвый воздух Глубин хлынул внутрь, неся с собой запах камня, пыли и чего-то еще… острого, металлического, как запах озона перед грозой, но безжизненного.

– Группа, на выход, – ее голос прозвучал громко в звенящей тишине. – Элиас – вперед. Сканеры на максимум. Молот – прикрытие. «Тень» – разведка периметра. «Снайпер» – займи позицию, контролируй подходы. – Она посмотрела на Элиаса, ее шрам-улыбка казалась особенно зловещей в тусклом свете Глубин. – Твоя мастерская ждет, механик. Не подведи.

Элиас взял свой модифицированный «Регистратор», превращенный в портативный сканер. Его кварцевое сердце, частично восстановленное, отозвалось на гул храма усиленным нытьем. Он ступил на выжженную землю. Камень под ногами был теплым, несмотря на прохладный воздух. Гул входил в резонанс с кристаллами в его инструментах, заставляя их тихо петь в такт древнему ритму. Он поднял взгляд на черные, оплавленные колонны, на зияющую тьму входа.

Внутри ждали не неуязвимость и богатство. Внутри ждала Иная Наука. И он шагнул ей навстречу, сжимая сканер, на экране которого замерцали первые, незнакомые частоты. Шагнул к своей мастерской, к искуплению, или к новой, более страшной катастрофе. Путь Наемника вел в самое сердце тайны.

Глава 6: Стальные Корни «Верн Индастриз»

Лоренхейм встретил Элиаса Верна не просто дождем. Это был потоп. Потоп липкой, маслянистой сажи, смешанной с кисловатой городской моросью. Она падала с низкого, свинцового неба, затянутого дымом тысяч труб, оседала на плечи, впитывалась в ткань его потрепанного армейского плаща, превращая темно-серую шерсть в черную, глянцево-мерзкую субстанцию. Каждый шаг по мостовой, заляпанной угольной жижей и чем-то неопознаваемо органическим, отдавался глухим чавканьем. Воздух был густым бульоном из гари, перегоревшего масла, гниющей древесины доков и человеческих испарений безнадеги. Но хуже сажи, хуже вони, хуже промозглой сырости были шепоты. Они висели в воздухе, как ядовитый туман, цеплялись за спину, просачивались сквозь шум города. «Изгой…» «Орден клеймит…» «Сжег своих…» Шестерня «Изгоя», тускло поблескивавшая под воротником плаща, жгла кожу на груди Элиаса ярче раскаленной паяльной лампы. Она была маяком позора, видимым каждому, кто осмеливался взглянуть ему в лицо дольше секунды.