Механический маг. Книга первая

Вводный экзамен проходил в Зале Первых Принципов – огромном, как цех, помещении с высокими сводчатыми потолками, закопченными выхлопами паровых машин. Двадцать рабочих станций, каждая – мини-крепость механика: массивный чугунный верстак, миниатюрная, но мощная паровая кузница с наковальней, полный набор инструментов, от зубила до микрометра, и тестовый маховик, соединенный с датчиком КПД.

– Стандартный квалификационный тест, – объявил ассистент с лицом, изборожденным шрамами от старых ожогов и искр. Его голос, усиленный медным рупором, гулко разнесся под сводами. – За три часа собрать рабочий одноцилиндровый паровой двигатель по предоставленным чертежам. Чертежи – на центральной доске. Станции пронумерованы. Время пошло!

Заскрежетала меловая доска, открывая сложную, но стандартную схему. Остальные студенты бросились к ней, толкаясь, записывая детали в блокноты, сверяя размеры. Элиас лишь бегло взглянул. Его пальцы помнили эти узлы еще с отцовской мастерской, где он разбирал и собирал подобные моторчики с десяти лет. Он включил подачу пара к кузнице, разогрел паяльную лампу. Его движения были быстрыми, точными, почти автоматическими. Шестеренки, поршень, цилиндр, трубки конденсатора – все вставало на свои места с мягким, удовлетворяющим щелчком или стуком. Через пятьдесят семь минут (он проверил по хронометру матери) его двигатель уже пыхтел ровно, как спящий дракон, приводя в движение тестовый маховик. Но Элиас не остановился. Он взял медную трубку и аккуратно согнал ее в компактную спираль.

– Рановато для финальной проверки, юноша, – раздался сухой голос у него за спиной. Профессор Дирк, появившийся как тень, наблюдал за ним своим моноклем. – Самоуверенность – враг точности.

– Я закончил сборку, профессор, – ответил Элиас, стараясь держать голос ровным. – И добавил модификацию. – Он указал на медную спираль, встроенную в систему охлаждения конденсатора. – Это увеличит площадь теплообмена и снизит потери энергии на…

Дирк молча взял устройство. Его обожженные пальцы исследующим движением обошли корпус, проверяя соединения. Без комментариев он подключил двигатель к измерителю КПД. Стрелка на циферблате дрогнула, поднялась и замерла на отметке, стабильно на 15% выше стандартного показателя для такой модели. В аудитории повисла тишина, прерываемая лишь шипением пара и натужным стуком двигателей у соседей.

– Интересно, – пробормотал Дирк, его голос не выдавал ни одобрения, ни гнева. – Но в Академии мы ценим не только скорость или… импровизацию. – Он резко указал тростью с встроенным барометром на станцию справа. Там у перепуганного первокурсника с лицом, перемазанным сажей, только что с шипением и клубами пара лопнул перегретый клапан. – Мы ценим предсказуемость. Надежность. Твоя спираль оригинальна, но кто гарантирует, что вибрация или коррозия не разъест ее через месяц непрерывной работы? Кто рассчитал запас прочности? Где чертеж модификации?

Элиас сжал кулаки, чувствуя, как нагревается в кармане старый отвёрточный набор с инициалами деда. Он знал расчеты. Проверил их мысленно десяток раз. Но слова профессора, холодные и острые, как стальная стружка, впились в мозг. Предсказуемость против прогресса. Надежность против дерзости.

Первая официальная лекция по прикладной механике началась с демонстрации музейного экспоната под стеклянным колпаком.

– Основополагающий принцип центробежного регулятора Уатта, – монотонно вещал профессор Дирк, расхаживая между рядами, словно капитан на палубе корабля дураков, – остается неизменным с 1788 года. – Его трость с барометром отстукивала на каменном полу мерный такт, словно метроном. – Надёжность. Проверенность временем. Отсутствие неожиданностей. Это краеугольный камень инженерного искусства. Фантазии оставьте поэтам.

Элиас сидел, стиснув зубы. Он видел чертежи Вейна в отцовских тетрадях. Видел потенциал. Не выдержал:

– Но ведь доктор Вейн экспериментально доказал, что внедрение кристаллических стабилизаторов в систему обратной связи может увеличить чувствительность и быстродействие регулятора на сорок процентов! Его статья в "Прогрессе Механики" за 1822 год…

Аудитория замерла. Шипение пара из демонстрационных моделей вдруг показалось оглушительным. Дирк остановился как вкопанный. Монокль выпал из его глаза, повиснув на цепочке, обнажив холодный, стальной взгляд.

– Молодой человек, – он медленно повернулся к Элиасу, и его голос понизился до опасного шепота, который все равно было слышно в последнем ряду, – прежде чем прокладывать тропы в неизведанные дебри, где вас поджидают взрывы и прочие… неожиданности… научитесь уверенно ходить по проверенной, твердой дороге. И не ссылайтесь на Вейна. Его путь привел к руинам и могилам.

После лекции, когда аудитория опустела, к Элиасу подскочил щуплый юноша в очках с треснувшей линзой. Его коричневый кожаный фартук был испачкан странными фиолетовыми пятнами, похожими на химические ожоги.

– Ты прав насчёт кристаллов, – прошептал он, оглядываясь по сторонам, как заговорщик. – Но Дирк их люто ненавидит. После того, как его лучший ассистент, тот самый гений, и взорвал Северную лабораторию в двадцать третьем… Дирк тогда чудом выжил, но…

– Ты кто? – нахмурился Элиас, отстраняясь от странного запаха реагентов, исходившего от юноши.

– Оливер Тиммс. Третий курс. Факультет экспериментальной химии и материаловедения. – Он неожиданно ухмыльнулся, показывая отсутствующий боковой зуб. – Рад встретить ещё одного еретика среди поклонников Уатта. У меня есть кое-что, что тебя… заинтригует. Сильно.

Ночью Лоренхейм затихал, лишь гул Академии был его вечным пульсом. Коридоры общежития тонули в полумраке, освещаемые лишь редкими тусклыми газовыми рожками, чьи язычки пламени трепетали, отбрасывая пляшущие тени. Элиас, сердце колотясь в такт его шагам, прокрался в глухое крыло, к тяжелой дубовой двери с табличкой "Архив. Доступ по разрешению". Замок был старинным, сложным, но не для отмычки, которую Элиас смастерил из обломка пружины и закаленного шила. Три минуты тихого скрежета – и щелчок. Дверь отворилась с тихим стоном.

Воздух внутри был спертым, пропитанным запахом вековой пыли, переплетной кожи и… чем-то еще. Слабым, едким, как запах жженой меди. Элиас включил карманный электрический фонарик (собранный из деталей старого телеграфа). Луч выхватил из мрака стеллажи, ломящиеся от фолиантов в кожаных переплетах. Он искал всего одну книгу. И нашел ее в дальнем углу, на полке, помеченной "ОПАСНЫЕ ЭКСПЕРИМЕНТЫ. ЗАПРЕЩЕНО". "Трактат о голубых кварцах и их применении в динамических системах" доктора Альберта Вейна. Переплет был обуглен по краям. Элиас открыл книгу. Страницы пожелтели, некоторые были покрыты темными пятнами, похожими на… брызги? Его пальцы скользнули по сложным формулам, схемам резонаторов, безумным, вдохновенным пометкам на полях: "Эффект левитации при 300 psi!", "Резонансная частота – ключ!", "ОПАСНО! Контроль давления критичен!!!". Здесь же – схема установки, похожей на ту, что он видел в отцовских тетрадях. Сердце Элиаса бешено заколотилось. Кристаллы, согласно записям, при воздействии перегретого пара определенной частоты создавали не просто стабилизацию, а… антигравитационный импульс! Теоретически, одного образца размером с кулак хватило бы для…

– Нарушение комендантского часа. Несанкционированное проникновение в закрытый фонд категории "Альфа". – Голос раздался из темноты у двери, застав Элиаса врасплох. Он выронил книгу.

Профессор Дирк стоял с фонарем в руке. Луч света поймал страницы Вейна, лежащие на полу. В глазах профессора не было гнева – лишь глубокая, неизбывная усталость и что-то похожее на боль.

– Я… я просто… – начал Элиас, чувствуя, как кровь приливает к лицу.

– Знаю, что ты ищешь, Верн, – перебил его Дирк тихо. Он вошел, его механический протез ноги глухо стукнул по каменному полу. Со скрипом опустился на пыльный стул рядом. – Твой отец… он предупреждал меня. Говорил: "Мой сын – упрямый осёл. Как и я в его годы. Не даст покоя ни себе, ни другим". – Дирк провел рукой по лицу, его взгляд упал на обугленный переплет книги Вейна. – Жажда знаний похвальна. Но слепая жажда ведет в пропасть.

Он замолчал, будто борясь с собой. Потом резко достал из кармана мантии массивный латунный ключ. На нем была выгравирована стилизованная буква "B" и цифра "7".

– Лаборатория B-7. Подвальное крыло, за синей дверью с трезубцем молнии. – Он бросил ключ Элиасу на колени. – Только ради всех святых механики, не взорви её, как тот безумец Вейн. И не говори, что я тебе это дал.

На следующее утро Элиас проснулся от настойчивого стука в дверь.

– Посылка для Верна. Из арсенала, – сказал дежурный, вручая деревянный ящик, окованный по углам жестью и запечатанный сургучом с фамильной печатью Вернов – стилизованный паровой молот.

Сердце Элиаса упало. Отец прислал отказ? Последнее предупреждение? Он сломал печать. Внутри, бережно переложенные стружкой бука, лежала потрёпанная временем тетрадь в кожаном переплёте. Отцовские чертежи. Датированные 1805-1809 годами, временем его юности в Академии. Элиас листал страницы, покрытые аккуратными линиями и яростными красными пометками: "Ошибка! Перегрев котла на 17-й минуте испытаний!", "Не работает! Заедает при влажности выше 60%!", "ОПАСНО! Выброс пара в обратку при превышении 150 psi!". Чертежи летательного аппарата с машущими крыльями, парового вездехода для болот, кристаллического стабилизатора для артиллерии… Все со следами неудач, тупиков, разочарований.

Но на последней странице, под схемой фантастического, стремительного летательного аппарата с кристаллическим "сердцем", было написано не чертежными чернилами, а простым карандашом, дрожащей, но твердой рукой:

"Сын. Если уж лететь – то далеко. И выше всех. Г.В."

За окном загудели, набирая обороты, турбины тестового биплана в ангаре. Новый прототип, неуклюжий и громоздкий, с трудом отрывался от земли, его шесть крыльев трепетали в предрассветной дымке. Элиас улыбнулся, ощущая комок в горле и внезапную теплоту в груди. Он достал из-под матраса свою тетрадь с проектом летающей машины. В ящик стола легла свежая страница, озаглавленная: "Проект №2: Кристаллический двигатель 'Сердце Вейна'. Вариант с двойным контуром безопасности и резонансным демпфером".

Лаборатория B-7 ждала. Ее тайна, как магнит, притягивала его в самое сердце академического подвала, туда, где прогресс когда-то обжегся дотла.

Глава 3: Военная служба

Повестка лежала на кухонном столе Лоры Верн, как незваный гость, пришедший осквернить святость домашнего очага. Треугольный армейский конверт из плотной, шершавой бумаги цвета грозовой тучи был придавлен старым медным подсвечником – будто кто-то пытался удержать зло ритуальным грузом. Подсвечник оставил на столешнице едва заметную вмятину, словно шрам. Элиас стоял над ним, не решаясь коснуться. Он провёл пальцем по шершавой поверхности, ощутив подушечкой рельеф королевской печати: скрещённые молот и шестерня, символ Инженерного Корпуса Лоренхейма. Холодный, бездушный оттиск власти.

– Инженерный Корпус, – произнёс он, поднимая глаза на отца. Голос звучал чужим, плоским. – Два года. Обязательная служба. Отсрочка академическая… не действует.

Гаррет Верн стоял у верстака, втирая в ладони промасленную ветошь. Его движения были размеренными, почти механическими, словно он чистил не руки, а деталь сложного агрегата. Темные разводы на ткани расплывались, как чернильные кляксы. Он не смотрел на сына сразу, его взгляд был прикован к стене за спиной Элиаса. Там висел старый календарь «Войны Семи Труб». Жирные красные круги обводили даты: «Битва при Железных Вратах», «Оборона Карракского Моста», «Прорыв у Пепельных Рудников» – вехи его собственной молодости, выжженные в памяти шрамами и грохотом разорвавшихся снарядов. Некоторые даты были помечены черным крестом.

– Ты будешь чинить танки, броневики, паровозы, – наконец заговорил Гаррет, его голос доносился словно из-за толстой бронеплиты, глухой и лишенный привычной твердости. – А не бегать с ружьём по грязи, под пулями. Это… хорошо. – Он бросил тряпку на верстак. Громкий шлепок эхом отозвался в тишине кухни. – Это лучше, чем окопы.

Элиас отвернулся к окну. Первые снежинки зимы, хрупкие и невесомые, медленно опускались на закопченные крыши Нижнего квартала Лоренхейма. Город превращался в гигантский, размытый чертёж, где четкие линии труб и кранов терялись в серой мути. В памяти всплывали контрастные кадры: голубоватое сияние парящего прототипа в подвале B-7, восторг Оливера; холодные, оценивающие взгляды военных инспекторов в начищенных до блеска сапогах, их пальцы, бесцеремонно тыкавшие в его чертежи; суровое лицо профессора Дирка, вручающего ему документы на «Громовержец» – проект, превративший мечту в оружие.

– Я мог бы оспорить, – тихо сказал Элиас, все еще глядя в окно. Снежинки таяли на грязном стекле, оставляя мокрые следы. – Академия имеет привилегии. Через ректора… через отца Оливера в министерстве…

– Но ты не стал. – Гаррет резко обернулся. Его глаза, обычно такие твердые, были полны странной смеси: усталой гордости, глубокой тревоги и чего-то еще – старого страха, знакомого по ночным кошмарам. – Почему, Эли? Почему сам полез в эту мясорубку?

Конверт в руках Элиаса слегка дрожал. Острая бумажная кромка впивалась в палец, оставляя тонкую, жгучую красную полоску. Он наконец посмотрел отцу прямо в глаза.

– Потому что мне нужно понять, отец. Понять, как устроена настоящая техника. Не та, что чертится по линейке на ватмане в тиши кабинета. Не та, что сверкает на выставках. А та, что дымит, скрипит, течет маслом и рвется болтами в самый неподходящий момент под крики раненых. Та, что выживает. Та, что выдерживает войну. Как твой бронепоезд. Как ты.

Гаррет замер. Его взгляд скользнул по красным кругам на календаре, по черным крестам. Глубокая складка между бровями сгладилась. Он медленно, тяжело кивнул, словно снимая с себя невидимый груз.

– Тогда запомни, сын, – его голос обрел прежнюю, металлическую твердость, но в ней появилась новая нота – наставничества выжившего. – В армии нет места для идеальных машин. Там выживают только те агрегаты, что работают. Пусть криво. Пусть с перебоями, плевками масла и проклятиями механика. Пусть они уродливы и шумны, как грешники в аду. Но они РАБОТАЮТ. Надежность, выносливость, ремонтопригодность в полевых условиях – вот твои новые боги. Забудь изящество. Забудь КПД выше семидесяти. Выживание – вот единственный критерий.

Повестка лежала между ними на столе, как неоспоримый рубеж, разделивший «до» и «после». Медный подсвечник казался теперь не оберегом, а надгробным камнем по мирной жизни.

Казармы 5-го инженерного полка «Стальные Молоты» встретили Элиаса Верна оглушительной симфонией индустриального ада. Гул был не просто звуком – это было физическое давление на барабанные перепонки, вибрация, идущая от каменного пола вверх по костям. Воздух, густой и недвижимый, как кисель, был пропитан едким коктейлем: вонь перегорелого смазочного масла, въевшаяся в деревянные стены казармы; кислый дух угольной пыли; сладковатый запах перегретого металла; и все это замешано на едком фоне человеческого пота, дешевого табака и щелочного мыла. Свет тусклых электрических ламп, защищенных стальными решетками, выхватывал из полумрака груды запчастей, грязные нары и лица людей, на которых усталость и грязь легли как вторая кожа.

– Верн? Элиас Верн? – Голос был резким, как удар напильника по металлу.

Капрал с документами в единственной, живой руке изучал его с холодной, профессиональной оценкой. Его левая рука, от кисти до локтя, была заменена на сложный механический протез из матовой стали. Искусственные пальцы, заканчивающиеся захватами разного калибра, с тихим, хищным щелканьем перебирали листки. Глаза капрала, цвета закаленного чугуна, не моргая, впивались в Элиаса.

– Академический щенок. Хм. – Он ткнул протезом в список. – Тебя к «Чудовищам» определили. Судьба, видать, у тебя веселая.

– «Чудовища»? – переспросил Элиас, чувствуя, как по спине пробежал холодок.

– Экспериментальный отдел. Отдел Особых Проектов, официально. – Капрал осклабился, обнажив несколько стальных зубов, вставленных в верхнюю челюсть. Шрам через губу придавал улымке зловещий вид. – Там… специфическая атмосфера. И народец под стать. Все немного… с приветом. Или с последствиями оного. Не пугайся вида. Главное – чтоб руки из нужного места росли. Иди, баррак 14, бокс «Гамма». Лейтенант Брик тебя ждет.

Барак №14 «Гамма» действительно напоминал не мастерскую, а логово механических тварей, рожденных в кошмарном сне безумного инженера. Освещение здесь было чуть ярче, но лишь для того, чтобы лучше разглядеть хаос. Длинные столы были завалены не просто деталями, а внутренностями разобранных монстров: исковерканные стволы скорострельных картечниц, искорёженные бронеплиты с пробоинами странной формы, спутанные жгуты проводов и паровых трубок. По углам, под пятнистым брезентом, высились громоздкие агрегаты неясного назначения, от которых тянулись шланги и кабели, как щупальца. Стены вместо плакатов были увешаны чертежами и схемами, испещренными кричащими пометками: «СЕКРЕТНО! УНИЧТОЖИТЬ ПРИ ОТСТУПЛЕНИИ!», «ОПАСНО! ВЫСОКОЕ ПАРОВОЕ ДАВЛЕНИЕ!», «ВЗОРВЁТСЯ ПРИ ПЕРЕГРУЗКЕ!», «НЕ ПОДХОДИТЬ! ЗАРЯЖЕНО!». Воздух гудел низким гудением скрытых генераторов и шипел утечками пара.

– Лейтенант Брик. Главный по здешнему безумию.

К Элиасу подошел офицер. Невысокий, коренастый, как паровой домкрат. Его лицо было ландшафтом войны: пересеченное глубокими шрамами от ожогов, напоминающими высохшие русла рек, с обгоревшей бровью и вечно прищуренным левым глазом. Рыжая, щетинистая борода скрывала часть шрамов, но делала лицо еще более диким. На гимнастерке небрежно висел значок – скрещенные гаечный ключ и молот, увенчанные стилизованной вспышкой взрыва.

– Ты и есть наш академический гений? – Брик окинул Элиаса быстрым, оценивающим взглядом. – Ладно. Отмычка для мозгов нам не помешает. Будешь ассистировать по «Молоту». Нашему местному… капризному детищу.

Он небрежно дёрнул за угол брезента, накрывавшего что-то массивное в центре барака. Ткань соскользнула, открыв взору чудовище. Шестиствольный паровой пулемёт «Молот». Полированный металл лент холодно блестел под лампами, но сам агрегат дышал угрозой. Массивное основание, сложная система паровых цилиндров для вращения блока стволов и подачи массивных патронов, радиаторы охлаждения, похожие на жабры. Оружие выглядело одновременно архаичным и футуристично-смертоносным.

– Красавец, не правда ли? – усмехнулся Брик, поглаживая ладонью ближайший ствол, как дикого зверя. – Только вот стреляет наш красавец не всегда туда, куда ему приказывают. Капризничает.

Элиас присвистнул, обходя «Молот» кругом. Его инженерный взгляд сразу выхватил сложную балансировку, проблемы с синхронизацией паровых толкателей.

– А куда он… предпочитает стрелять? – осторожно спросил Элиас, ощущая тепло, все еще исходящее от металла, несмотря на холод в помещении.

– О, по-разному! – Брик весело хлопнул себя по ляжке. – Иногда веером вбок, рисуя узор на стене. Иногда резко вверх, сбивая лампы. – Его усмешка исчезла. – А однажды… стволы заклинило при разгоне. Давление пара рвануло назад. Прямо в бедро оператора. Кость вдребезги. Теперь он на протезе, в канцелярии. Так что не стой прямо за ним при тестах. Принцип.

Элиас осторожно прикоснулся к корпусу подающего механизма. Вибрация. Она была ненормальной, резкой.

– Можно посмотреть механизм синхронизации паровых толкателей и подачи патронов? – спросил он, уже мысленно разбирая узлы.

Брик замер, потом громко, раскатисто засмеялся, звук похожий на скрежет шестерен.

– О, да ты сразу лезешь в самое пекло, к сердцу зверя! Мне это нравится, Верн! Добро пожаловать в «Чудовища»! Бери инструмент. Начинаем вскрытие.

Первые две недели Элиас был «салагой» в чистом виде. Его удел – чистить бесконечные, замасленные до черноты детали в едком растворителе, от которого слезились глаза и першило в городе; слушать виртуозную, многоэтажную ругань механиков, когда очередной узел не поддавался или ломался; и учить новый, грубый и образный язык военных инженеров. Здесь не было «кинематических пар» или «коэффициентов трения». Были «сопливые сальники», «залипающие хулиганы» (заклинившие клапаны), «адские кофемолки» (трансмиссии) и «плевки дьявола» (выбросы перегретого пара). Академические знания были фундаментом, но реальность требовала совсем других инструментов – и физических, и ментальных.

Все изменилось в день очередных испытаний «Молота». Полигон за казармами был изрыт воронками и усеян обломками мишеней – немых свидетелей предыдущих неудач.

– Опять! Чёртов ненасытный ублюдок! – Лейтенант Брик в ярости швырнул свою прочную, но помятую каску на мерзлую землю. Она подпрыгнула с глухим стуком.

«Молот» дымился, как маленький вулкан. Шесть стволов раскалились докрасна, излучая волны нестерпимого жара. Воздух над ними дрожал и искривился. Элиас, стоявший в стороне с блокнотом, наблюдал не за мишенями, а за самим оружием. Он видел, как завихрения раскаленного воздуха искажали пространство над стволами, как дрожала станина от дисбаланса.

– Проблема в системе охлаждения, лейтенант! – крикнул Элиас, перекрывая шипение пара и ругань механиков. – Воздушные каналы расположены неудачно! Турбулентность, которую они создают при выстрелах – она как стенка! Она сбивает поток пороховых газов и пулю на выходе! И перегрев усугубляет дисбаланс!

Брик резко обернулся, прищурив единственный здоровый глаз. Грязь и сажа на его лице смешались с потом.

– Турбулентность? – переспросил он скептически. – И что ты предлагаешь, академик? Чертёж на салфетке набросать?

– Дайте мне три часа и двух механиков! – ответил Элиас, уже мысленно видя решение. – И автоген.

С разрешения лейтенанта, скрепленного матерным восклицанием, означавшим «Валяй, но если сломаешь – голову оторву!», Элиас взялся за дело. Он не стал разбирать весь агрегат. Работая быстро и точно, он переставил патрубки подвода охлаждающего воздуха, добавил дополнительные радиаторные ребра на самые горячие узлы и, самое главное, изменил угол расхождения стволов на микроскопические доли градуса, используя лазерный уровень (редкая роскошь в отделе). Работали автогеном, напильниками и интуицией.

Когда «Молот» снова завыл, набирая обороты, напряжение висело в воздухе гуще порохового дыма. Элиас замер, сжимая в кармане старый отвёрточный набор деда. Первая очередь… ровный, слитный рев, а не прерывистый кашель! Пули слились в единую смертоносную струю, аккуратно срезав ряд мишенных щитов на заданной дистанции. Ни дыма, кроме нормального выхлопа. Ни перекоса. Стволы раскалились, но не докрасна. Механик у пульта управления оглянулся с недоумением и… улыбкой.

– Черт подери… – пробормотал Брик, подходя к еще теплому оружию. Он похлопал Элиаса по плечу так, что тот чуть не согнулся. – Неплохо… для штатского мальчика с чернильными пальцами. – В его единственном глазе, однако, появилось нечто новое – уважение, завоеванное не званиями, а умом и смелостью. – Готовь инструменты. Завтра начинаем модернизацию «Гадюки». Ее клинит при минус десяти.

К третьему месяцу Элиас Верн уже не был «салагой». Его звали просто «Верн» или «Инженер». Его расчеты и чертежи, выполненные четко и быстро, висели на самом видном месте в бараке «Гамма», рядом с грозными предупреждениями. Солдаты и механики, которые поначалу косились на «учёного мальчишку», теперь подходили без стеснения: «Верн, глянь, этот шарнир трещит, как думаешь, заменить или залить баббитом?», «Элиас, тут в схеме парораспределения «Гренадерки» косяк, мозги замкнуло, подсоби?». Он стал своим среди «Чудовищ», человеком, чьи руки и голова могли укротить любой механический кошмар.

– Верн! К тебе визитер! Важный! – крикнул механик со смазочным шприцом в руках.

Элиас оторвался от сложной схемы стабилизатора для самоходной гаубицы, где пытался применить принципы кристаллического демпфирования (очень осторожно). У входа в барак, контрастируя с грязью и маслом, как инопланетянин, стоял профессор Таллос Дирк. Но не в привычном засаленном лабораторном халате, а в строгом, идеально сшитом военном мундире инженерного корпуса с майорскими нашивками. На его лице не было монокля, но взгляд оставался таким же острым.

– Вы преуспели, Верн, – сказал Дирк без предисловий, его голос звучал чуть громче привычного, чтобы перекрыть гул мастерской. Он протянул плотный картонный планшет с массивной печатью «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО. ОСОБАЯ ВАЖНОСТЬ». – Ваши навыки нашли применение. Как и ваши прежние… разработки.

Элиас развязал кожаные завязки планшета. Внутри лежали знакомые чертежи. Очень знакомые. Его собственные схемы кристаллического двигателя из лаборатории B-7. Но искаженные. Изуродованные. Весь изящный баланс, вся идея чистой энергии были вычеркнуты красным карандашом. Вместо них – грубые врезки, усиленные корпуса, системы принудительного охлаждения жидким азотом (опасно!), и главное – интеграция в чудовищную платформу, напоминающую башню танка. Стволы. Множество стволов. И надпись жирным шрифтом: «ПРОЕКТ ГРОМОВЕРЖЕЦ. ТЯЖЕЛЫЙ КРИСТАЛЛИЧЕСКИЙ МНОГОЗАРЯДНЫЙ ЭНЕРГО-ПУСКАТЕЛЬ. РАЗРАБОТКА: ВЕРН Э. КОНСУЛЬТАНТ: ДИРК Т.»