Полная версия
Да, я девушек люблю, или Банда Селивана Кузьмича
– Вам меня любить нельзя – я принадлежу другому, – кокетливо отвергла предложение девушка.
– Ну почему вам обязательно принадлежать другому? Почему бы не мне? – пылко возразил Лаврик. – Чем я хуже? А может, я по всем показателям лучше?
– Он стоит того. Он хороший. Я буду век ему верна.
– Эх, почему не мне вы адресуете такую приязнь? – загрустил Лаврик. – Муки завистливой ревности гложут меня!
Открыв калитку, Макар подскочил к Лаврику, бесцеремонно схватил его за шиворот и потащил на улицу.
– Извините, мадмуазель, великодушно, – обернувшись к девушке, упавшей от хохота на подоконник, вежливо извинился Макар. – Мой дружок – юный актёр. Роль влюблённого Ромео репетирует. Видите, как вошёл в неё – и не вгонишь.
В автобусе, получив от Петра подзатыльник, Лаврик покорно сел на своё место и буркнул: “Раз не хотят девушки за меня замуж – заимею жгучую любовницу, как только подвернётся она мне!”
Минут через десять Лаврик толкнул Макара в бок и угрюмо спросил:
– Макар, кто такой Ромео?
– Ты не знаешь Ромео? – удивился Макар. – Ты, не представляющий свою жизнь без любви?.. Ну так слушай наипечальнейшую, не меркнущую в веках повесть о любви девочки Джульетты и мальчика Ромео… – Он на полминуты задумался и тихо начал рассказывать: – В некотором царстве, в некотором государстве…
Кончив рассказывать историю жизни и смерти двух юных влюблённых, он, в назидание, добавил:
– Вот видишь, какая преданность была у детей, и на какое самопожертвование пошли они ради своей любви!
– Я тоже самопожертвовал бы, если меня полюбила бы какая- нибудь девушка, – решительно сказал Лаврик.
– Да кто ж тебя полюбит! Когда ты бросаешься на первую встречную, как голодный на еду! Нежнее надо, с подходом и терпением, а не лихим приступом добиваться своего – “Выходите за меня замуж и никаких гвоздей!”
– Постараюсь, в другой раз, без приступа… если получится, – неуверенно произнёс Лаврик.
Макар с сомнением покачал головой.
“У Ромео и Джульетты всего одна любовь была – короткая, но счастливая, – глядя в окно, подумал Лаврик. – А мои любовные истории состоят из сплошных неудач с ранних лет. Одни поражения!”
Пока автобус преодолевает расстояние до очередного населённого пункта, познакомимся с несколькими эпизодами из биографии Лаврика, главное место в которых занимает любовь.
Детство и отрочество
О необыкновенной влюбчивости Лаврика Кукарекина ходили многочисленные слухи и легенды среди родителей детишек и воспитателей в детсаде, потом среди учеников и учителей в школе, среди друзей, врагов и просто незнакомых людей.
Его ухаживания за девочками постоянно были неудачными. С надменным презрением они игнорировали его, потому что был он на вид невзрачненький, слабенький, хиленький, маленький ростом мальчик.
Но неудачи только закалили его и даже испортили. Встретив девочку, он тут же приставал к ней, предлагая приятную дружбу до гроба, и, конечно, получал насмешливый отказ, а то и подзатыльник. За то, что в школе и вне её стен он умудрялся десять раз за день признаться в любви десяти девочкам, ему дали обидную кличку “Петушок”.
Чем старше становился Лаврик, тем больше огорчений прибавлялось. В пятом классе, после навязчивого обхаживания и даже угроз, он уговорил одноклассницу Лиду Сердечкину вступить с ним в брак, привёл её в загс, вручил празднично улыбающейся тёте удостоверение “Юный натуралист” и потребовал, расписав “молодых”, громко объявить их мужем и женой. “Молодожёнов” из загса бесцеремонно выставили и позвонили в школу. Лаврика крепко “пропесочили” на пионерской линейке.
Глубоко обиженный и оскорблённый “бездушной несправедливостью” взрослых, Лаврик за одну ночь сочинил душещипательный рассказ о сказочно- нежной любви мальчика и девочки. В нём говорилось, что учителя и родители, не поняв возвышенных чувств мальчика и девочки, всячески препятствовали их счастью. И тогда юные влюблённые убежали в дремучий лес. На полянке у ручья они построили шалаш и жили в нём, воспитывая двенадцать детей. И как ни звали их раскаявшиеся родители и учителя, домой они не вернулись.
Рассказ, конечно, к большому неудовольствию “писателя”, не напечатали в вечерней Омской газете, в редакцию которой он прислал письмо с рукописью. Более того: насчитав девяносто две ошибки на трёх страницах писанины, рукопись прислали в его родную школу. Пришлось “писателю” заново учить русский язык, потому что учительница стала каждый урок вызывать его к доске.
В сильном расстройстве от шумного провала с женитьбой Лаврик отчаянно влюбился в главную красавицу класса Оленьку Звёздочкину и стал напропалую ухаживать за ней. Но Митька Солнцепёковв, давно не равнодушный к Оленьке, быстро отвадил Лаврика от неё. Изобретательно подло отвадил: положил на сиденье парты лепёшку пластилина жёлтого цвета, Лаврик сел на неё и старательно поелозил на ней весь урок.
На перемене Митька привлёк внимание всего класса на состояние Лавриковых штанов. Разглядев на них огромное непривлекательное пятно, ученики и ученицы принялись хором дразнить его: “Обмарался! Обмарался!” Не сумев убедить их в обратном, он, униженный и опозоренный, схватив ранец с учебниками и тетрадями, бросился вон из класса.
От мучительных насмешек и издевательств одноклассников Лаврика спасли конец учебного года и летние каникулы.
Однажды, когда ему шёл четырнадцатый год, лучший его дружок Пашка Дурашкин, отозвав на большой перемене в сторонку, рассказал о своих сексуально- озорных развлечениях и пригласил участвовать в них. Лаврик, не задумываясь, согласился. После уроков дружки пошли на “дело”. На ближайшей остановке они с трудом влезли в битком набитый автобус, протиснулись к симпатичной девушке и давай щупать и тискать её, талантливо делая вид, что не по их вине всё это безобразие, – мол, из- за давки и тряски автобуса на колдобинах.
До вечера им повезло насладиться грешным озорством с несколькими девчатами. На следующий день приятели продолжили шкодливые развлечения. Но не все девчата глупые попадались. Три раза ретивые дружки с больно отодранными ушами, получив порции звонких оплеух, со скандалом изгонялись из автобусов и трамваев.
“Любовные” приключения продолжались недолго. В одно прекрасное сентябрьское воскресенье Лаврика и Пашку схватили на месте преступления две спортсменки. Задав им болезненную трёпку, они повели грешников в ближайшее отделение милиции. Чудом дружкам удалось вырваться и, юркнув в щель в заборе, удрать.
Недельку отдохнув, приятели стали совершать лихие налёты на поезда: приходили на вокзал, проникали в вагон прибывшего пассажирского поезда, быстро пробегали по проходу и щупали, обнимали девчат, стоящих у окон, “ути- пути- пути”, – и бежали дальше до последнего вагона.
Но и это ворованное счастье продолжалось недолго. Распутников поймали и, подержав не много в детской комнате милиции, оправили довоспитывать в школу.
Был грандиозный общешкольный суд и страшный позор. Лаврика и Пашку торжественно исключили из пионеров и под чёткий бой барабанов сняли с них галстуки.
Угнетаемый слезливым стыдом, Лаврик на другой день написал и отнёс директору школы заявление:
“Прошу уволить меня из родной школы по собственному желанию. Лавр Кукарекин”.
Из школы Лаврика не “уволили”, но так стали внимательно следить за моральным обликом юного развратника, что ему только оставалось мечтательно вздыхать и одним лишь взглядом, искоса, любить девочек.
(Продолжение любовных приключений Лаврика последует)
Не отъехали и трёх километров от последней остановки, как зачихал мотор, громко выстрелило из выхлопной трубы, и автобус, резко подёргавшись, остановился. Шофёр, чертыхаясь, принялся искать неисправность в моторе.
Вдруг из елового лесочка выскочили трое подозрительных мужчин. Виляя меж кустов, они бегом стали сокращать стометровое расстояние до автобуса.
Впереди шумно топал резиновыми сапогами долговязый детина. В руках он, как дубинку, держал старую ржавую берданку.
За детиной быстро семенил невысокий мужичок с заметным издалека крупным синяком на лбу. Потрясая над головой топором, он выкрикивал что- то воинственное.
Третий, тоже в резиновых сапогах и длинном, испачканном навозом халате, с вилами в руках, немного отставая, вразвалочку, поспешил за первыми двумя.
Тяжело дыша, вытирая обильный пот с грязных лиц, они подскочили к открытым дверям автобуса.
– Желаю нахально заявить: мы вас будем грабить! Оставаться всем на местах! Сидите смирно! – проорал мордастый детина, угрожая берданкой. – Будет маленькая экспроприация- прихватизация! Отнеситесь к этому спокойно, с уважением!
В автобусе все оцепенели. Ойкнула какая- то женщина.
Издав свинячий визг, детина резко задрал вверх ногу, демонстрируя приём карате, но не удержался на другой ноге и чуть не упал, успев схватиться рукой за дверь. Брюки у него ниже ширинки с треском порвались по шву. Зайдя в салон, стукнув себя кулаком в грудь, он грозно представился:
– Я – Брюс…э- э- э… Ки… Ни… Ви…
– Брюс Ли, – подсказал мальчик лет десяти, сидящий у двери.
– Точно! Я Брюс Ли! – обрадовался детина. – Я прозвал себя таким именем в честь богатыря- драчуна из Америки.
– А я – Рембо, чтоб вы знали, – встав на ступеньку, потряс топором второй грабитель. – Я нарёк себя Рембом- мстителем в честь героя одноимённого фильма.
– Я же… Ну этот как его… Как звали- то его?.. Ну и хрен с ним! – не желая утруждать память, лениво произнёс третий и, тоже захотев продемонстрировать свою удалую ловкость, принялся вращать в руках вилы, но упустил их и, широко зевая, полез за ними в кусты.
Самозванцы Брюс Ли и Рембо остановились в проходе, бесцеремонно разглядывая пассажиров. От них несло крепчайшим самогонным перегаром.
– А- ну- ка, давайте водку или деньги на водку! – держа перед собой берданку, грозно потребовал Брюс Ли. – Давайте, давайте! Не стесняйтесь!
– Да, двух мнений быть не может: или деньги или водку! – поддакнул Рембо и подмигнул старушке, что- то испуганно шепчущей и мелко крестящейся.
– Господа сердитая братва, с кем всё же мы имеем честь и, я бы
– Сказано было! – мы бандиты! – перебил интеллигента Брюс Ли. – А я лично – король преступного мира в своей дерев… э- э… всего этого края!
– А я – крутой авторитет там же! – похвалил себя Рембо. – Вот
– Полнейшая правда, – кивнул третий, присев на ступеньку. – А я – первый парень в той же деревне!
– Повторяю: мы русские, свирепые бандиты, хозяева всей округи! – снова обратил на себя внимание “король преступного мира”. – А
– Суперхрен ты, а не супермен! – вдруг смело воскликнула пожилая женщина, сидящая рядом с кабиной шофёра. – Щучий сын ты! Мы тебя теперь в лицо знаем и поможем милиции изловить!
– Цыц ты, корова! – грозно сверкнул хмельными глазами Брюс Ли. – Цыц растак- распротак тебя! Мы прибыли из места лишения свободы одного декабриста – из соседней губернии! Так что нас и с милицией не найдёшь!
– Ты не главарь преступного мира, а вождь красноносых и пьянорожих! – не спасовала перед детиной бойкая женщина.
Уймись, старая! А то я короток на расправу! – целясь в неё из берданки, прорычал Брюс Ли. Плюнув на пол, женщина отвернулась к окну.
– Брюс, теряем время на лишние ненужности, – подошёл к мордатому Рембо. – Ближе к делу. Примемся за конфискацию- прихватизацию наличности.
Соседка смелой женщины, чтобы отвлечь и ублажить самолюбие мордастого, ласково улыбаясь, обратилась к нему:
– Какое у вас гордо- благородное лицо. Вы, наверное, и в душе благородный человек?
– Правда? А моя глупая жена утверждала, что у меня бандитская рожа и что я – пропойца рода человеческого, – пощупал пальцами
– Ну что вы! Она была не совсем права! – с притворным дружелюбием возразила женщина.
– Разбой на дорогах – это уголовно- наказуемое удовольствие, – негромко промолвил старичок у двери. – Обстановка безвыходная, и поэтому, подчиняясь грубой силе, я вручаю вам, господа грабители,
– Браво, старичок! – обрадованно воскликнул Брюс Ли и, сняв с
– Кто следующий? Активней, активней, граждане господа! – строго потребовал Рембо. – Чем быстрее вы расстанетесь с налично
– Ты чего над нами смеёшься, изверг?! – вновь возмутилась пожилая женщина.
– А что мне, плакать над вами, что ли? – скорчил плачевную гримасу Рембо и ещё громче расхохотался.
– А- а, чему бывать – того не миновать! Берите! – обречённо произнёс государственно озабоченный интеллигент и протянул деньги Брюсу Ли.
”Король преступного мира в своей деревне“ взял у него купюру, швырнул в шляпу и, угрожающе насупив лицо, прикрикнул:
– Ну давайте, давайте! Платите дань! Мы что, зря почтили вас
Грозный, решительный вид разбойника потушил едва тлеющий ропот; кряхтя и тяжело вздыхая, пассажиры принялись облегчать свои кошельки.
– Платите мзду за проезд по нашей дороге. Теперь за всё надо платить, – со смачным чмоком зевнув, промолвил скучающий в дверях Трутень и, ухмыльнувшись, добавил! – Вспомнил я, как меня прозвали перед грабежом! – Джеймсом Бондом! Вот как! А ну, поактивней раскошеливайтесь! Ишь как не нравится им шоковая терапия на свежем воздухе!
Лаврик трусливо погладил свой задиристый хохолок и забился в угол, прикрыв себя гитарой.
Пётр, Макар и Павло сидели спокойно, невозмутимо наблюдая за грабежом.
– Что дрожишь? Мандраж прохватил? – лукаво прищурясь, шепнул Павло Лаврику.
– Я хладнокровен, как рыба, – выглядывая из- за гитары, также шёпотом ответил тот.
Рембо, видя, что пассажиры, нехотя, но расстаются со своей наличностью, захихикал и, оборотясь к Трутню, с удовлетворением произнёс:
– Процесс пошёл! Консенсус найден! Обошлись без грубого насилия.
Одна девушка достала из сумки бутылку водки и, под радостные восклицания грабителей, вручила её Рембо. Тог зубами содрал с горлышка пробку, достал из кармана помятого пиджака стакан и обратился к Брюсу Ли:
– Тебе, Брюс, сколько налить? Полстакана хватит, или поменьше?
– Чуть побольше, побольше… Лей, лей, чтобы только через край не перелилось, – с откровенной жадностью глядя на стакан, потребовал Брюс. – Смелей лей!
Не обращая внимания на ехидные смешки пассажиров, стараясь не дрожать руками, Рембо налил полный стакан и подал его “королю преступного мира”. Тот, спеша от нетерпения, резко опрокинул стакан в широко распахнутую пасть; двигая кадыком, глотнул, захлебнулся, закашлялся, половину пролил, матерно выругался и допил остальное; крякнул на весь автобус и недовольно покачал головой.
– Опять спешит- давится, поворотясь к Трутню, ехидно ухмыляясь, кивнул Рембо в сторону Брюса. – По сусалам текло, а в рот не попало!
Брюс Ли вернул стакан Рембо. Тот налил и лихо проглотил свою порцию; скривил лицо в неописуемой гримасе; утёрся рукавом пиджака и отдал бутылку Трутню.
Трутень с шумом выдохнул воздух, выпил водку прямо из бутылки, швырнул её в кусты и, заметив выглядывающего из- за автобуса шофёра, молча, с вилами наперевес стал неспешной трусцой гоняться за ним. После трёх кругов вокруг автобуса, погрозив водителю кулаком, он присел на ступеньку передней двери отдохнуть.
– Ну вот, сделаем чёрное дело, а потом разудало попьянствуем- потулянствуем у Марфушки- самогонщицы, – самодовольно лыбясь, сказал Брюс Ли согласно кивающему Рембо; подойдя к гармонисту, спросил: Маэстро, “Мурку" сыграть можешь?
Гармонист утвердительно кивнул.
– Как звать тебя?
– Николай.
– Давай, Коля, Коля, Николаша, изобрази кусочек музыки. Повесели скучающий народ.
Гармонист заиграл и негромко запел. Брюс Ли, притоптывая и гундосо подпевая, продолжил обход пассажиров, приближаясь к четырём друзьям. Рембо, тоже пританцовывая и невнятно мыча под нос, следовал за ним.
– Ну, кто ещё подаст бедным грабителям? – строго рыкнул Брюс Ли. Кто поможет благородным грабителям?
– Гражданин, ты не прав, – опуская деньги в шляпу, с укором обратилась к нему молодая женщина. – Подло нас полунищих грабить.
– Несомненно, я не прав, – притворно- соболезнующе покивав, тяжело вздохнув, цинично согласился Брюс. – Но ничего не поделаешь – выпить, знаете ли, мучительно хочется, Я, знаете ли, давно с собутыльниками совесть пропил. Вы, мадам, совсем ещё молодая – наживёте себе ещё много добра. А я наотмашь ещё раз признаюсь: я весьма не прав. Увы.
Топнув ногой, помахав ружьём, он отдал женщине какукю- то несуразную честь; обведя угрюмую публику недовольным взглядом, взрычал:
– Что притихли, не шевелитесь? Живей деньги подавайте! Так- распротак вас всех! А кто не подаст и плохо себя поведёт – то мне придется крепко его оскорбить! Я тому лично пендюлей надаю! Поняли? Я.. вашу…
– Ты чего языком похабничаешь перед людьми?! – снова возмутилась пожилая женщина. – Бесстыжие глаза твои! Чтоб язык у тебя отсох! Подлец мордастый! Хоть бы детей постеснялся!
– Цыц, неугомонная карга! Это фольклор! Это звуковыражение веками передаётся от отца к сыну, от матери к дочери. Понятно? – наведя на женщину ружьё, прищурясь одним глазом, цинично произнёс Брюс. – Я – мастер народного мата. Мат неистребим. Я…
– Не оскверняй слух детей нецензурными словами! Тебя никто за язык не тянет! – упрямо перебила его старушка.
– Ладно. Чёрт с тобой, бабка, воздержусь, – согласился вдруг грабитель. – Так и быть: пожалею слух деток ваших.
– Все бабы – дуры! – подал голос Рембо. – Мне это один старый монах сказал: ему можно верить.
– Мужайся, мужик, выше уши! – получая от перепуганного сорокалетнего человечка деньги, с дружеским сочувствием шепнул ему детина и похлопал по плечу. – Крепись!
– Когда они подойдут к нам, ты, Петя, вдарь мордастого в лоб – тихо сказал Макар другу. – Но только не сильно. А я приложусь ко лбу Рембо. Ты же, Павка, – обернулся он к Павлу, – выскакивай вон и лови третьего.
Пётр и Павло чуть заметно покачали головами.
Играй, Колян, чего притих! Не жалей талант! – приказал Брюс гармонисту, переставшему играть. – Под блатную песню грабить – одно удовольствие!
Гармонист сыграл куплет “Мурки”, а потом заиграл и запел другую песню.
Макар сделал вид, будто лезет левой рукой во внутренний карман куртки. Брюс это заметил и, думая, что он достаёт деньги, подошёл вплотную, напевая:
Ты скажи, ты скажи: Чё те надо, чё те надо?
Может дам, может дам, Чё ты хошь…
Пётр, привстав, резким коротким движением правой руки цокнул российского самозванного Брюса Ли в лоб. Раздался гулкий звук, как будто ударили по пустому котелку. Роняя ружьё и шляпу, “король преступного мира” мешком рухнул на пол.
Секундой позже, Макар нанёс точно такой же удар остолбеневшему Рембо. Раздался звук пустого котелка, и горе- разбойник повалился на спящего пьяненького деда.
– Караул! – с натугой пропищал придавленный дед и запричитала старушка.
Пассажиры повскакивали с мест.
Самозванец Брюс, присев, покачивая головой, тупо уставился в окно. Вдруг он стремительно вскочил и бросился вон из автобуса. Рембо, громко икнув, рванул следом за ним.
Неожиданно для всех, не выдержав пытки страхом, с заячьим верещанием на волю выпрыгнул трусливый человечек и помчался в другую от удирающих грабителей сторону.
Трутень, лениво зевавший у передней двери, отшвырнул вилы и кинулся догонять своих подельников. Вся разбойная гопкомпания с невиданной прытью запрыгала по кустам туда, откуда пятнадцать минут назад появилась.
Пассажиры дружно бросились собирать рассыпавшиеся деньги и придавили Павло, который выскакивал ловить Трутня.
Лаврик, всё время грабежа страдавший муками беспомощности, перепрыгнув через кучу- малу, вылетел из автобуса и победно закричал:
– Куда вы кабыздохи?! Стой! Стой, стрелять буду! Лови их! Ату! Ату их! – По- индейски заулюлюкал, но гнаться за грабителями не решился.
Пётр с трудом выдернул из кучи- малы изрядно помятого Павло.
Вернув свои деньги, пассажиры расселись по своим местам, шумно обсуждая происшедшее.
Макар отнял у мальчишки берданку, которую тот, подобрав, решил считать своей, и попытался взвести затвор; слегка нажал – добросовестно проржавевшее ружьё с хрустом разломилось пополам. Под всеобщий смех, чертыхаясь, Макар забросил обломки в кусты.
– Из- за топора началась бурная возня: седой старичок и толстая старушка принялись пихаться, отнимая его друг у друга. После минуты натужливого пыхтения послышались предматовые ругательства. Пётр решительно отнял у дерущихся топор и коротко сказал: “Мой”. Спорить с ним никто не стал.
На вилы никто не позарился, и их взял шофёр.
Минут через десять двигатель завёлся и автобус повёз в своём чреве возбуждённо галдящих пассажиров к следующему населённому пункту.
Лаврик с упоением хвалился Павло, как он один участвовал в погоне за негодяями. Я им: “Стой! Стрелять буду!” – А они так припустили!..”
Возник спор: настоящие были бандиты или пропойцы, из- за безденежья решившие идти на грабёж? Возобладала вторая точка зрения. Потом все, перебивая друг друга, принялись благодарить Петра и Макара за достойный отпор разбойникам; немного славы досталось и Павло с Лавриком.
Так, под залпы благодарностей, друзья приехали в Дедулькино.
– Увы. Здесь нам не по пути с автобусом, сходим, – с сожалением сказал Макар и, взяв свой рюкзак, первым покинул “Икарус”
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Политтусовка
Четверо друзей и присоединившийся к ним гармонист Николай, отойдя от автобуса, в нерешительности остановились и стали осматриваться по сторонам. Рядом на площади энергично шумела- галдела толпа в три сотни человек.
– Митинг какой- то. Пойдём послушаем, – оживился Макар. – Никогда на многолюдных тусовках не был, а тут вот случай подвернулся. Поинтересуемся маленько – и пойдём дальше.
– Пошли, согласился Пётр, – Послушаем умных людей, узнаем, что в стране творится и в нашей сторонке. И любопытные приятели направились к толпе.
Перед высокой трибуной, к которой друзья подошли, активно спорила небольшая кучка людей из Движения центробежных сил, возглавляемая господином Содомогоморским.
Справа от трибуны волновались приверженцы Вялоцентристкого движения с правым и левым уклонами. Руководил волнением лидер движения Истинно- Ложный.
Слева от трибуны топталась партия либерально- бестолкового толка, руководимая известным всей округе, модно- популярным в митинговых политсклоках, болтливо- крикливым господином Жеребцовым- Сокольским.
Между вялоцентристами и либерально- бестолковцами тёрлась городская кабинетно- диванная Сельскохозяйственная партия, во главе которой красовался доктор геологоразведочных наук Сенокопалкин.
Позади городских “селян” баловалась анекдотами гордо- особая группа Никудышне- нетудышнего, возвратно- поступательного движения и бесцеремонного мировоззрения со своим предводителем Индюлькиным.
Отдельно от всех прогуливалась Твердокаменная и неподкупная партия профессора Светлопутькина.
И совсем в сторонке, энергично жуя жвачку, переминался с ноги на ногу независимый фермер Крупнорогатский.
Из недр партий и движений ежеминутно раздавались возмущённые и восторженные возгласы:
– Долой их всех! Всех, кто там нами командует!
– Да здравствуют первый и второй советники президента, члены нашего Движения центробежных сил господа Фраерхам и Фенькин- Хванькин! – прогорланили единомышленники Содомогоморского.
