Ученик бирюка

– Зачем, девочка, зачем? – пробормотал бирюк.

Она была отравлена, причем посильнее, чем сам Ксим. То ли невываренная душа Крута отравила девчонку, то ли яд Твари. Как с этим бороться, бирюк не знал, с такой бедой сталкиваться еще не доводилось. Если крутова душа – само пройдет. А тварий яд, наоборот, точно прикончит ее еще до заката. Да какой там закат, солнце даже кивнуть не успеет, как девчонка отойдет к предкам. Что делать?

Агния выгнулась и зарычала. Глаза закатились, мышцы свело судорогой. Времени оставалось мало, и Ксим решился. Острым когтем он разрезал ей запястье. Побежала по бледной коже струйкой кровь. Ксим быстро достал небольшую ступку, дал алым каплям стечь в неё. Замотал рану тряпкой. Потом вонзил коготь себе в руку. Широкий разрез – и в ступку потекла его кровь, гораздо темнее, чем у девушки, почти черная. Она должна была немного помочь, но в чистом виде могла и убить Агнию. Так же, как кровь девушки убьёт его, Ксима. Бирюк смешал содержимое, затем раскрыл девушке рот и влил туда часть. Но сама она из кошмара не выберется. Нужен противовес. Так что Ксим поморщился и допил остаток.

Видение накрыло без всякого перехода. Вот только что вокруг была изба, и тут же – хлоп! – жёлто-синее марево Агнешкиного бреда. Сначала он увидел себя. Только почему-то глаза чёрные, без зрачков и радужки, во рту – клыки, а на руках – кровь. Затем странный Ксим сгинул, появилась знакомая поляна. Ярко-красный медяк солнца коснулся горизонта, обещая ветер. Агния у большой сосны разговаривает с Гнеем.

Миг, – и Ксим в теле девушки. Парня не узнать. Что общего у этого русоволосого молодца с мертвецом из погреба? Редкая бородка, хитрые глаза. Но лицо красивое, хотя и не такое мужественное, как у брата.

– Обоим хорошо будет, – говорит Гней. – Не станет он брать тебя в жёны. Я договорюсь.

– А тебе что с этого? – с подозрением спрашивает Агния.

– Я своё получу, – кривая ухмылка Гнея пугает.

И Агния колебалась. Гней явно что-то задумал, но эта свадьба с Крутом… Нет, не хочу, не пойду! Не люблю его!

И она кивает Гнею.

– Стой здесь и жди, – велит парень, пощипывая бороду. – Позову, когда мы промеж себя всё решим. Ясно?

Девушка снова кивает. Ведь всем будет хорошо, так? Гней отходит на десяток локтей и садится под деревом. А вот Агнии ожидание даётся тяжко. Она не может просто сидеть – все тело будто на иголках. Плохие предчувствия и стыд жгут душу. Не хочет, не желает она замуж за Крута идти. А о разрыве помолвки только заикнись – позора не оберешься, на всю деревню греметь будет. А то и дальше! Как тут быть, а?

Неожиданно на полянке появляется Крут, осматривается и идёт прямо к брату. Они о чём-то разговаривают. Крут зол, его брат весел. А если всё пойдёт не по гнеевой задумке? Как уберечься от злобы Крута? Парень он горячий. Может и зашибить ненароком. Порывы ветра колышут ветви деревьев, а затем раздаётся дикий визг. От неожиданности Агния даже приседает. Испуганно озирается. Сама она никогда еще не слышала такого визга, но точно знает, кто и почему так кричит.

– Где она?! Агния!! – Голос Крута стремится ввысь к мрачному небу, но в нем не только злость. Что же еще? Досада? Забота? Беспокойство? Он беспокоится за нее? И Агния понимает: сейчас по-настоящему бояться стоит только Тварь. Девушка отзывается и выскакивает из-за дерева. Парень отшвыривает брата, страх на его лице сменяется облегчением.

– Пойдём отсюда! – почти ласково говорит он. Хотя почему почти? Именно что ласково. Значит, он ей ничего не сделает? Крут подбегает к ней, обнимает за плечи:

– Ты в порядке, слава богам… Я б ради тебя и долю не пожалел бы…

Долю? Агния не знает, о какой доле идёт речь. Визг Твари бьёт по ушам, и парень вздрагивает. Ужас снова вытесняет все другие чувства. Хочется бежать, да не можется – ноги будто ватные, будто чужие!

– Быстрее, бежим!

И она пытается бежать, да проклятые ноги не идут, просто не хотят идти. И тут сзади встает с земли Гней:

– Она тебе не достанется! – и Агния уже знает, что речь не о ней самой. Речь с самого начала вовсе не о ней. Подтверждая мысль, Крут тихо говорит:

– Отцовская доля покоя ему не дае…

В этот момент Гней бьёт брата в бок, и последние слова Крута тонут в крике боли. Агния цепенеет. Она не может сдвинуться с места и только наблюдает, как расплывается тёмное пятно на рубахе её жениха. Тот с рёвом отталкивает брата – Гней кубарем отлетает и остаётся лежать на земле. А Крут поворачивается к ней. Его лицо искажено болью, но он улыбается.

– Тварь не трогает спящих, – говорит он. – И беспамятных…

Да, люди такое болтают. Агния судорожно кивает.

– Живи, Агнешка, – грустная улыбка, а затем сильный удар.

Последнее, что услышала девушка, – предсмертный вопль парня, которого догнала Тварь.

Перед глазами тесовый потолок. В воздухе запах Агнии. «Кажется, начинаю привыкать», – подумал Ксим. Улыбка далась с трудом, не улыбка даже – так, лицо судорогой свело. Девушка, сидевшая на табурете у двери, встрепенулась и подошла.

– Ты проспал три дня. Думали, не выкарабкаешься.

Думали они, с раздражением думает Ксим, пытаясь приподняться. Получается неожиданно легко. Вокруг – его, ксимова, изба.

– Тебя сюда перетащили, – заметив его взгляд, сказала Агния, – чтоб ты тихо помер, никого с собой не утащил.

Ага, лекарь, лечи себя сам. А коли не можешь – помри. Бирюк встал, расправил плечи, захрустел членами. Три дня, да? Могло быть и хуже. Теперь наука – не хлебать людскую кровь, на глаз разбавленную. Не стоит оно того. Или стоит? Девчонка вон живая и здоровая стоит…

Агния заметила его взгляд и тут же отвернулась.

– Ты бредил, – сказала она. – Говорил, говорил… – она немного помолчала. Затем всё-таки взглянула Ксиму в глаза: – Ты знаешь, да?

Он кивнул, а затем спросил:

– Зачем мясо взяла?

– Ну, ты его ешь… и… – зашептала Агния, помолчала. – Стыдно мне, понимаешь? – почти выкрикнула она. – Не любила я его! На верную смерть привела, а он… Он мне жизнь спас!

– Бывает и так, – согласился Ксим.

– Нет, не бывает! – отчаянно завертела головой Агния. – Я не хотела замуж за Крута! И даже говорила: «Тьфу, чтоб ты пропал!» И мясо съела… Думала, такой, как ты, стану. Совесть уйдёт… А она не ушла!

Девушка подняла заплаканное лицо и взглянула на бирюка:

– Что же мне делать?

Да уж вопрос. Всем вопросам вопрос. Ксим покачал головой.

– Не знаю.

– Знаешь! – уверенно сказала Агния. – Ты же всё видел… Что мне делать, скажи?!

Бирюк пустыми глазами смотрел на девушку и молчал. Затем протянул руку и погладил её по голове.

– Знаешь, Агния, – сказал он, – я не чувствую, как люди. А те чувства, что есть… Меня не учили идти против них. Чтобы стать, как я, нужно родиться мной. Я такой какой есть, и не знаю, что такое совесть. Правда.

Ксим немного помолчал, затем продолжил:

– Но я серьёзно отравился. Так что, кажется, понимаю, что у тебя на сердце. Мне даже жаль тебя, но… Пройдёт время, и я забуду, каково это – быть человеком. А ты… Ты справишься со своей печалью. Или не справишься, но тоже забудешь.

Агния поджала губы и вздохнула. Видимо, ждала совсем другого, но Ксиму нечего было ей сказать.

– Вот, значит, как… – сказала она. – Тогда прощай, Ксим. Может, ещё свидимся.

Голос ее был тяжелым и тусклым. Не жилец, подумал бирюк, по прогнал от себя эти мысли. Явно ведь не бирючьи. Бирюк бы сказал: ран нет хворей нет, значит, жить будет. Все прочее его не должно было волновать.

– Прощай, – сказал он.

Они вышли из дома, девушка торопливо зашагала прочь. Бирюк не стал её удерживать. На развилке Агния остановилась: одна тропка вела в деревню, другая – в лес. Какое-то время девушка стояла, раздумывая. Постояла, постояла, да и повернула к деревне. Ксим провожал её взглядом, пока тонкая фигурка не исчезла из виду, затем вернулся в дом. Нужно собрать инструменты. Вымыть ещё раз погреб. Сделать что угодно, чтобы унять тоску. Отравление рано или поздно пройдёт. А жизнь – нет. Всё будет, как прежде.

Ночь накануне лунопляса

Староста пришел, едва кончился ливень, а кончился он уже после захода солнца. Вряд ли старика напугала льющаяся с неба вода, поэтому или дела задержали, или колебался, не хотел идти. Скорее дела. Столько всего свалилось на него, что немудрено провозиться целый день. Ксим это понимал. И не удивился, когда услыхал скрип калитки. Он никогда не удивлялся. Почти никогда.

Староста Грод стукнул в дверь два раза, и сразу вошел, был не в духе, не хотел лишний раз чиниться. Бирюк встретил его у стола, голым по пояс. Мокрая насквозь рубаха сохла у печи. Ксим как раз нарезал мясо кусками, готовил к выварке и последующей засолке. Весь стол был в бурой, запекающейся крови. Староста, побледнел, увидев куски мяса, и, видать, подумал, что коров и свиней во дворе у бирюка нет. Затем сморгнул. Не за тем пришел, не за тем. Хотел было, видать, с порога расспросы, да сробел, сел на лавку, подальше от стола. Ксим молча глядел на старосту, ждал, когда тот скажет слово.

– Ксим, – сказал Грод. – Расскажи. Как это… случилось?

Голос звучал так, будто и он уже сам наполовину мертвяк. Шершаво так, глухо. Будь староста колдуном-здухачем, деревни на сотню верст от такого голоса посевов лишились бы. Бирюк не ответил, ударил разок по мясному куску, перерубив жилу, да т бросил в ведро с водой. Мясо покидал в другое ведро и задвинул его подальше в тень.

– Я уже рассказал, – ответил он наконец. – Появились лесные твари. И все.

Грод некоторое время молчал. Сидел тихо, будто даже не дыша. Потом заговорил:

– Мне… – запнулся старик и затих, собираясь с силами. – Пойми, Валдух – знатный муж. Зять самого княжеского воеводы! По крайней мере, сказал так. – И снова со вздохом. – Я должен знать, что с ним стало. Не… вернется ли кто мстить.

Что-что, а свой хлеб староста ел не зря. В такое время, после всего что случилось, думал о благе деревни. Ксим это уважал. Не понимал, но уважал.

– Не вернется, – сказал он, – Их всех пожрала лесная нечисть.

Грод едва заметно кивнул, огладил рукой короткую бороду.

– Ксим, – сказал он, – мне трудно тебя понять. А я.. хочу. Поэтому, уважь старика, расскажи, как все было.

Ксим вздохнул. И начал говорить.

Свадьба гудела. А вот Ксим – нет. Он тихо сидел за накрытым столом и внимательно глядел по сторонам. Туда-сюда сновали люди, кто-то все время пытался выкрикнуть здравницу молодоженам.

– Эх, не тот нынче лунопляс, – повторяла уже в дюжину первый, наверное, раз подследповатая старуха, сидящая справа от Ксима. Повторяла и, знай, похрустывала маринованной репой. Резво хрустела, будто училась полжизни у какого-то неведомого умельца хрустеть. Первой ученицей была, не иначе! Хотя Ксим скорее всего и застал ее детство, но вспомнить не мог. Да мало ли этих поедателей репы в деревне рождается и умирает? Лишь бы не болели. Да и не болели особо, Ксим свое дело знал. Чего он не знал, так это сколько ему еще здесь сидеть.

– Да, – снова сделала попытку старуха. – Лунопляс нынче уже не так гуляют. Не так! Раньше все было гуще: веселье – ажно дым коромыслом! А потом в следующем году детки, детки… А коли той ночью найдешь мажеский папоротник, быть тебе богатому, да только прежде поберегись… что, интересно тебе?

Ксиму интересно не было. Совсем. Откровенно говоря, бирюк томился, скучал, как скучает самый обычный, пес его дери, человек. Хотелось, чтобы произошло уже что-нибудь, пускай бы даже и правда напали на княжеского тиуна прямо за свадебным столом. В прошлом году, Ксим умудрился заболеть человечьими чувствами. Большую часть времени они дремали, но иногда просыпались, отправляя бирюку жизнь. И самым паскудным из них всех была скука. Бирюки никогда не скучали, и он сам никогда не скучал, просто не умел, пока не… Да уж, удружила Агния, дурочка малолетняя. Хотя это она тогда малолетней была, сейчас уже вон замуж выходит.

– Ну так что, бабуля? – весело спросил тиун Валдух. – И как же гуляли-то лунопляс?

Старуха прищурилась и…

– Да нет, – сказал Грод. – Это ты уже почти самый конец. Ты мне с самого начала расскажи!

Старик помолчал немного и добавил:

– Не серчай на старика. Я… сложить не могу никак…

– Чего сложить?

– Да ничего, Ксим, ничего не могу сложить. Никак понять не могу, – тяжелый вздох, – как так вышло-то? Эта свадьба должна была… ну сам понимаешь. А вышла дерьмом. И таким, что нам, может, вовек не отмыться. – Он поднял усталые красные глаза на бирюка.

Что ж. Ксим принялся рассказывать сызнова.

Лето выдалось суматошным.

Едва схлынули весенние дожди, случилась беда. Гродов сын, весёлый парнишка по имени Киян, прошел в лес на охоту, да и не вернулся. Грод поначалу говорил, мол, нормально все, парень справится, чай не мальчик, мужчина уже. Все прочил его на свое место, а то ить кто будет старосту уважать, коли он в лесу родном блукает. Крепился, крепился, да на третий день кинул клич – искать. Люди отозвались, пошли в лес. Не нашли, и, как потом выяснилось, к лучшему. Грод пришел к бирюку. Не просил, не умолял. Просто сходил с ума от ужаса.

– Что с ним смоглось-то? – раз за разом спрашивал он. – Разбойников вроде нет, глушь у нас!

– Нет разбойников, – соглашался Ксим.

– И твари эти лесные! Сушьё сейчас! Спят!

Ксим не думал, что Твари спят вообще, но тоже не возражал. В лесу с человеком могло приключиться много чего, помимо разбойников и Тварей. Разозлишь лешего – сгинешь, подберешься к омуту черному, не уследишь за водянницей – утопнешь, да и просто оступился, напоролся на корни – и нету. Лес – суровый друг. С такими друзьями и врагов не надо.

– Отыщу я твоего сына, Грод, – сказал бирюк.

И действительно отыскал. Не Твари сгубили Кияна, и не леший. Мертвяки. Ксим понял это заранее, почуял кровь и мяту – три нити в ветре. Когда вышел на след, выловил и убил мертвяков, выяснилось, что спасать Кияна поздно. И три дня назад поздно было. В сумке его не нашлось добычи, лишь нетронутый кусок хлеба да мясо с репой, взятые из дома. Никто не успел бы спасти парня, уж больно далеко зашёл он в лес. Даже Ксим не так уж часто тут бывал, хотя явно стоило. Заросла эта полянка проклятым синим папоротником. Такой в народе еще мажеским зовут. Где он растет – там нечисть любит купаться в зелени под луной. Нелегко придется Гроду, подумал тогда бирюк и дал себе зарок весь папоротник выполоть к хренам. Потом когда-нибудь. Тело Кияна он вытащил из леса, отдал безутешному отцу. А сам занялся охотой, ибо заняться там и правда было чем.

В тех далях, куда забрался Киян, мертвяки ходили чуть не толпами, и все с юго-востока. Опять каганцы, наверное, пытались через лес пройти, и опять на Тварей нарвались. Бирюк просто диву давался, как никого из деревни не сожрали во время поисков Кияна? Лес разве что не кишмя кишел хищными мертвяками. Охота затянулась почти на неделю, поначалу Ксим на волокушах тягал трупы домой – по два, три, потом плюнул стал делать схроны в лесу. Думал уже переселиться на время в рощу, поближе к югу, перезимовать там, если так дело и пойдет. Но дело, хвала чурам, не пошло. За пять дней Ксим выловил всех. Кончились мертвяки, отряд каганский, видать, был невелик.

Все вздохнули спокойно. На какое-то время.

Убитый горем староста уехал в столицу, через месяц вернулся, и затем почти сразу укатил опять, утрясать какие-то дела. Что там за дела у старосты залесинской деревеньки могли быть в Столенграде, Ксим не знал, да особо и не интересовался. Вряд ли, думал он, его это коснется. А вот поди ж ты. Из поездки Грод привез не только телегу добра, но и вести. Один из его постоянных спутников, деревенский торговец пушниной, просватал Агнию, племянницу Грода. Аккурат под лунопляс. Оно вроде и не положено в такой праздник что-то иное гулять, да уперлись – то ли сам Грод захотел побыстрее радостью горе заслонить, то ли Агния характер показала, пес их знает. Итог один – свадьба в ночь накануне лунопляса. Жених – не самый видный, зато любил старостину племянницу беззаветно. Хоть кафтан и в дырах, зато при деле. Обозы водит, много где бывает, много чего видит. Не чета нашим олухам, говаривал довольный староста, придя звать Ксима на свадьбу.

– Нет, – коротко отвечал тот. – Не пойду. Не проси.

Но староста просил.

– Агнешка ведь тебе тоже не чужая, – говорил он, – ты ее от смерти уберёг, а, значит, все равно что отец. А ну как отцу не прийти к дочке на свадьбу?

Староста уже наверняка нырнул в бутыль, оттого и сыпались из него радостные слова. Но Ксим сомневался, что Агния будет рада бирюку-людоеду на свадьбе. Так и сказал:

– Праздник испорчу.

– Не испортишь! – заверял Грод. – Да ты не думай, у нас в деревне тебя любят. И рады тебе всегда. Да ты чего головой качаешь, так и есть! Приходи!

И так уж настаивал, что Ксим отказал накрепко, сколько Грод к нему с уговорами ни хаживал. Да только оказалось ксимова крепкость напрасной.

В назначенный день, едва перевалило за полдень, пошло гулянье. Ксим слышал музыку и радостные крики до самого вечера, покуда солнце, устав наблюдать за пирующими, не укатилось с небосвода. Грод зазывать снова не стал, и Ксим было уже решил, что обойдутся без него.

Не обошлись.

Заколотили в дверь, да так сильно, как ни разу не стучали. Ксим распахнул дверь – на пороге стояли два дюжих парня, разных и возрастом и статью. Роднили их только хмель и испуг. Впрочем, к испугу Ксим уже давно привык.

– Что? – спросил он.

– Староста звал, – промямлил один из них.

Выпил что ли и вспомнил про бирюка?

– Ступайте прочь, – велел Ксим, и дверь собрался закрывать.

Один из парней побледнев еще пуще, шагнул вперед и быстро сказал:

– Без бирюка никак! Староста… передал.

Ксим замер. Нет, дело явно не в назойливости Грода. Что-то случилось, видать, раз никак. Ну да, какая же свадьба без поножовщины.

– Ступайте, – повторил бирюк. – Я сейчас.

Парни, уже, кажется, совершенно трезвые, поковыляли прочь, а Ксим нырнул обратно в дом. Сбросил фартук, но рубаху переодевать не стал. Если он угадал с поножовщиной – запах крови все перебьет. А коли не угадал, так просто уйдет прочь, и дело с концом.

Ксим не спросил, куда идти, да и не надо было. Запах костров – десяти, а то и дюжины! – витал в воздухе. Пошел прямо на крики, дым и шум. В деревушке мимо свадьбы уж точно не промахнешься. Свадьбу играли не в гродовом дворе, что уже кое-что говорило о молодых. Широкий и длинный стол – прямо под небом. Такую ораву ни в каком доме не уместишь, только разве что в советной избе, да там свадьбы сроду не гуляли. Стол этот длиннющий устлали скатертями, собранными, наверное, со всей деревни – разного размера, качества, а порой и цвета, они создавали впечатление лоскутного одеяла, на который поставили чаши с едой да кувшины с питьем. За столом сидела без малого вся деревня, а те, кто не сидел, – в основном дети, но не только – носились с криками рядом. Время плясок ещё не пришло, но особо хмельные гости уже были готовы. Приплясывали, притоптывали в такт игре дудочника, явно такого же пьяного гостя, доставшего сопелку. Вроде и хорошо все, и весело, но острый взгляд Ксима быстро вычленил детали. Сидели вроде бы и вместе, но каждый как-то наособицу. Вроде и весело, но как-то напряжённо. Все знакомые, кроме нескольких. И к ним бирюк присмотрелся помимо воли. Один – в богато украшенном кафтане, неестественно синего цвета, сидел рядом с женихом, потеснив даже его родителей. Гость что ли какой-то дорогой, но неведомый? За спиной гостя два молодца, из тех чьи усы вряд ли окунуться в мед на празднике. Охрана. И правда, важен гость. По крайней мере считает себя таковым. У него у единственного глаза – злые. Рот улыбается, а взгляд полон тревоги. Ксим медленно подошел и стал перед столом. Обычно не он ищет людей, а они его. И верно, Грод тотчас выскочил из-за стола.

– Пойдем, гость дорогой! – проревел он, фальшиво улыбаясь во все стороны сразу. – Омоешь руки, и за стол!

Ксим позволил увести себя в глубь двора. Над ними навис дом – свежий сруб, которого Ксим не помнил. Неужто под свадьбу жених и новый дом построил? Хороший у Грода зять, даровитый. Изба была поистине княжеской: на две печи, с комнатами под прислугу, двумя выходами, широкими окнами, затянутыми пузырем. Не боялся жених Гродов зимы с ее холодами. То ли надеялся на ставни, то ли и вовсе не собирался тут жить в холод. Пёс их разберет, торговцев этих. Ксим не любил разъездов и не очень понимал людей, стремящихся поскорее уехать из родных краев. А потом вернуться. И снова уехать.

– Что случилось? – спросил бирюк на ходу.

– Гость приехал. Нежданно-негаданно, – ответил, глядя перед собой, Грод. Его приклеенная улыбка выглядела рваной раной. – Аж из самой столицы тиун. Валдухом звать.

Это не объясняло ровным счетом ничего. Тиун и тиун, кому какое дело. Ксим ждал продолжения, но оно случилось, только когда за ними закрылась дверь. В дом молодых Грод зашел как к себе.

– Он с собой девчонку привез. Раненую, – глухо сказал староста, наконец перестав улыбаться. – Может, коль не она, проехал бы мимо. Умирает.

Про «умирает» Ксим и так понял. Этот запах ни с чем не перепутаешь. При том, что бирюк только запах мертвяков чуял за версты, остальные постольку-поскольку, здесь смертью прямо разило. От сеней к горнице запах только усилился, превращаясь в вонь, и там, на столе наконец нашелся ее источник. Прямо посреди праздничной вышитой скатерти, тихо постанывая, лежала смуглая девушка. Глаза ее были закрыты, губы плотно сжаты. Дыхание: едва-едва.

Ксим подошел к столу, быстро оглядел тело. Скверно. Били ножом. Крови навытекло много, бледнее девке быть уже некуда. Удары, может и неглубокие, зато их несколько, и наносили, похоже, не наугад. Справа в бок – по печени метили не иначе. Рану перемотали как попало, тряпка намокла от крови и ничего не держала. Ксим осторожно развернул повязку, но старался зря: кровь и не думала засыхать, коростой там и не пахло. Бирюк скинул сумку на лавку рядом, быстро достал нож и разрезал одежду, обнажив бледное тело. Да, ударили ее трижды. Нити и игла мгновенно нашлись в сумке.

– Миску с вином, – потребовал он, – живо!

Грод рявкнул куда-то за дверь, и миску тут же принесли. А Ксим взялся за дело.

– Возьмись здесь, – велел он старосте. – Держи.

Грод взялся. Кровь не останавливалась. Ксим зашивал, давил, стягивал, но чуял: не выйдет. И в какой-то момент стало ясно как день: все без толку. Девчонка не выживет, хоть ты что сделай. Ксим рук не опустил, пытался ее спасти вплоть до мига, когда сердце девушки остановилось. Бирюк поднял голову и встретился взглядом с Гродом. Старик выглядел ошалело. Не так уж часто, наверное, жизнь утекала у него прямо сквозь пальцы. Пусть и чужая жизнь. Ксим коротко вздохнул и принялся складывать в бесполезную уже миску инструменты. Теперь их нужно промыть хорошенько.

Потянул сквозняк, затем пропал.

– Как она? – спросил за спиной незнакомый голос.

– Умерла, – ответил Ксим, продолжая заниматься делом.

– Умерла? – рявкнули сзади. – Умерла?!

Кто-то крепко схватил бирюка за ворот у затылка и потянул на себя, стараясь развернуть. Рубаха затрещала, Ксим, не стал тканью рисковать, повернулся сам. Перед ним стоял давешний «дорогой гость». Сказать, что он был в бешенстве, не сказать ничего. Глаза сузились, ноздри расширились. Красивое лицо обезобразила ярость. Он замахнулся, будто бы собираясь ударить Ксима. Но не успел: бирюк взялся за кулак, сомкнутый на вороте рубахи. Хорошо так взялся. «Гость» охнул и бить передумал. Вообще все передумал, просто отступил, баюкая ладонь, которую бирюк милосердно выпустил из захвата. Обжег взглядом Ксима, но тот и не думал опускать глаза. Рассматривал чудного пришельца. Откуда, интересно, прибыл, такой прыткий? Неужто в его краях бирюков совсем не боятся?

– Ты еще пожалеешь! – прошипел гость, и в этот момент ожил Грод.

– Тиун Валдух! – Староста ахнул и кинулся к нему, но тот капризно отпихнул старика.

– Не лезь! – крикнул он. – Ты видел это?! Видел! Твой бирюк напал на меня!

Грод молчал, колебался, и это, кажется, взбесило гостя еще пуще.

– Я этого так не оставлю! – налившись кровью, заорал Валдух. – Всю деревню по бревнышку разберу, каждого вонючего жителя на ветке вздерну!

Бирюк поднял брови. Грод же побледнел хуже молока. Но глядел твердо, внимательно так глядел староста на своего дорогого гостя. Губы его плотно сжались, старик задумался. И Ксим знал, о чем, ведь сам он думал о том же. Места здесь дремучие, ежели пропадет кто… да мало ли их тут пропадает? Бирюк поймал взгляд старосты и кивнул. Да, он успеет, если что, пережать засранцу рот, чтобы тот не кликнул свою охрану.

Тут уже и дурак бы все понял.

Тиун Валдух отступил в угол, схватился за нож. Лицо его заострилось. Дверь вдруг скрипнула, Ксим оборачиваться не стал, зато обернулся Грод. И тут же вскипел: