Человек без прошлого

– Да, могли бы, – согласился Сато, отпивая маленький глоток. – Но представь, что произойдет, если нацисты решат, что мы слишком слабы, чтобы защитить наши территории на Марсе? Они уже строят новые ракетные базы у Фобоса. Их последний «Звёздный патруль» прошел в тридцати километрах от наших куполов. Если они почувствуют, что мы отвлекаем ресурсы на «несерьезные» проекты, они не станут ждать.

Аяко сжала чашку так сильно, что пальцы побелели.

– Так что, мы должны просто смириться? Ждать, пока они решат, что настал подходящий момент для удара? – недоумевала она.

– Нет, – Сато покачал головой. – Но мы должны быть умнее. Кудо – солдат. Его работа – готовиться к худшему. Наша работа – готовить будущее. Но будущее не наступит, если нас не станет.

Он сделал паузу, его глаза, казалось, видели дальше стен лаборатории, дальше Марса, в те времена, когда войны останутся в прошлом.

– Твой проект – это не просто бактерии, Аяко. Это семя. Но семя не прорастет, если его бросить в землю, которую завтра перепашут танки.

Аяко опустила голову. Гнев все еще кипел в ней, но теперь к нему примешивалось холодное, рациональное понимание.

– Значит, мы просто… ждём? – спрашивала она.

– Мы работаем, – поправил её Сато. – Тихо, осторожно, но работаем. И когда придет время, а оно придет, у нас будет все, чтобы начать.

Он протянул ей голоплёнку, которую она в ярости бросила в мусорный бак после совещания.

– Так что перестань реветь, – сказал он, и в его голосе впервые прозвучала легкая улыбка. – У нас впереди ещё много работы.

Аяко взяла пленку, ощущая ее вес в руках. Это был не конец. Это было только начало долгой, тихой войны, войны за будущее, которое они не хотели позволить украсть.

Когда шаги Аяко затихли в коридоре, а автоматическая дверь с мягким шипением закрылась за ней, доктор Сато остался один в полумраке лаборатории, освещенной лишь голубоватым светом голографических проекторов. Он вздохнул, потер переносицу и потянулся к старому деревянному ящику, спрятанному в нижнем ящике его рабочего стола. Ящик был из темного дуба, с выгравированными по краям иероглифами – подарок его учителя, профессора Ишиды, много лет назад.

Он открыл его с почтительным трепетом. Внутри, на бархатной подушке, лежали тридцать шесть бамбуковых палочек сэнкё, испещренных древними символами кокудзи – не теми, что учат в школах, а теми, что передавались из уст в уста среди ученых-эзотериков ещё со времён Эдо. Рядом лежал небольшой мешочек из шёлка, в котором хранились девять ритуальных камней амэ-но-ивато, каждый с уникальным узором, напоминающим карту звёздного неба. Сато закрыл глаза, сделал три глубоких вдоха, чтобы очистить разум, и начал ритуал.

Он высыпал камни на специальную шёлковую салфетку с вышитой диаграммой Тэнку-но мандала – кругом, разделённым на девять секторов, каждый из которых соответствовал одному из скрытых аспектов судьбы. Камни рассыпались хаотично, но один – тёмный, с прожилками, напоминающими молнию, – упал точно в центр, в сектор «Сэйкай» 8.

– Интересно… – пробормотал Сато.

Он взял три палочки сэнкё и, держа их вертикально над диаграммой, начал медленно вращать по часовой стрелке, шепча старую формулу вопрошания:

– Хосими но аякари, вага макото о кикитан…9

Палочки дрожали в его пальцах, будто живые, и через мгновение одна из них выпала, указывая на камень в центре.

Теперь нужно было интерпретировать узор. Сато аккуратно поднял камень и поднес его к свету. Прожилки на его поверхности, если приглядеться, складывались в фигуру, напоминающую Рю-но кагами10 – древний символ скрытого потенциала, который должен быть раскрыт в нужный момент. Но этого было мало.

Он взял оставшиеся две палочки и бросил их на диаграмму. Они легли крест-накрест, образуя знак «Тикара-цунаги» 11 – указание на то, что судьба проекта связана с внешними обстоятельствами, но не разорвана.

Сато сложил руки в молитвенном жесте и мысленно задал вопрос:

– Принесёт ли проект Аяко-чан пользу, несмотря на всё?

Тишина. И вдруг послышался едва уловимый звук, будто лёгкий звон колокольчика фурин, хотя в лаборатории не было ни одного. Камень в его руке на мгновение стал теплее. Ответ был ясен. Да.

Сато медленно убрал камни и палочки обратно в ящик. Он знал, что звёзды говорили не о немедленном успехе, а о чём-то большем. Возможно, проект Аяко станет семенем, которое прорастёт лишь после грозы. Или ключом, который откроет дверь, о существовании которой они даже не подозревали.

Он провёл традиционный японский ритуал с камнями амэ-но-ивато, как делал много лет, но сегодня для него этого оказалось недостаточно. Его пальцы сами потянулись к другой реликвии – потрёпанному экземпляру «И Цзин», который он привёз с Земли.

Достав три старинные монеты эпохи Сёва12, он сосредоточился на вопросе: «Каково истинное будущее проекта Аяко-чан?». Монеты, вращаясь, упали на шелковую салфетку. Выпала первая линия: 2 решки, 1 орёл – прерывистая линия Инь. Вторая: 3 орла – сплошная Ян. Третья: 1 решка, 2 орла – Ян. Четвёртая: 3 решки – Инь. Пятая: 2 орла, 1 решка – Ян. Шестая: 3 орла – Ян.

Линии сложились в гексаграмму №14 – «Да Ю» – «Обладание великим» 13.

Сато замер, проводя пальцем по соответствующему тексту: «Огонь в небесах. Великое обладание. Верховная удача».

Комментарий гласил: «Ты обладаешь великой силой, но должен оставаться скромным. Истинное богатство – в щедрости духа. Благоприятно иметь, куда двигаться».

Он взглянул на выпавшую ранее японскую гексаграмму «Рю-но кагами» – и теперь всё встало на свои места. Книга Перемен подтверждала, что проект Аяко действительно имел великий потенциал, но требовал мудрого подхода. Успех придёт, но не через силу, а через терпение и правильный момент.

Сато взглянул на дверь, за которой исчезла Аяко.

– Терпение, кохай14… – прошептал он. – Твой день настанет.

Но сначала им предстояло пережить бурю.

Сложив книги и инструменты, доктор Сато подошёл к окну, за которым мерцали огни марсианской колонии. Где-то там ходила Аяко, не подозревая, что звёзды и древние тексты только что подтвердили правоту её мечты. Теперь он знал наверняка, что их работа не напрасна. Но путь к успеху будет подобен огню: яркому, но требующему правильного топлива и времени для разгорания.

…

Резкий, металлический голос бортового компьютера прорезал дрему:

– Achtung, Passagiere. Wir beginnen den Landeanflug auf Neu-Berlin. Bitte bleiben Sie angeschnallt. 15

Рольф Винтер моргнул, пытаясь стереть остатки сна из глаз. За иллюминатором уже не было бездны космоса, а только кроваво-красная дымка марсианской атмосферы, сквозь которую проступали очертания куполов, башен и ангаров Нового Берлина под большим стеклянным куполом.

Он потянулся, почувствовав скованность в плечах после долгого полёта, и автоматически проверил ремень. В этот момент сзади раздался кашель – лёгкий, но настойчивый.

– Entschuldigung, Herr Sturmbannführer16… Вы из Марсианского командования, да? – спросил голос.

Рольф обернулся. За ним сидел мужчина лет пятидесяти, в строгом, но не военном костюме, с очками в тонкой оправе. Лицо было бледным, с глубокими морщинами у рта, будто он слишком часто сжимал губы, не решаясь что-то сказать.

– Ja. Und Sie? 17 – ответил Рольф, стараясь звучать вежливо, но без интереса.

– Доктор Эрих Мюллер. Физик. Из Брауншвейгского института экзоатмосферных исследований, – ответил мужчина.

– Ah, Wissenschaftler18, – Винтер кивнул, уже представляя, куда заведёт этот разговор. Учёные в Рейхе делились на два типа: те, кто рвался на фронт науки ради «торжества арийского гения», и те, кто тихо ненавидел систему, но молчал.

Мюллер, кажется, был из вторых.

– Вы часто летаете на Марс? – спросил он, будто пытаясь заполнить паузу.

– Чаще, чем хотелось бы, – Рольф усмехнулся без радости.

– А я впервые, – Мюллер нервно поправил очки, – Меня назначили в проект «Polarlicht» 19 – изучение марсианской ионосферы. Теоретически, если мы поймём её структуру, можно создать глобальную систему связи без ретрансляторов. Но…

Он вдруг замолчал, будто поймав себя на чём-то запретном.

– Но? – Рольф поднял бровь.

– Но все ресурсы уходят на «Wolfsrudel»… – закончил учёный.

Винтер напрягся. «Вольфсрудль» был проектом орбитальных ударных платформ, которые должны были «держать на прицеле» японские колонии в случае начала вооружённого конфликта между Рейхом и Империей.

– Вы считаете, что это неправильно? – спросил он, намеренно сделав голос нейтральным.

Мюллер замер, словно осознав, что зашёл слишком далеко.

– Я… просто думаю, что наука могла бы принести больше пользы, если бы её не рассматривали только как инструмент войны, – сказал он.

Рольф почувствовал знакомое раздражение. Сколько раз он слышал эти слова? От учёных, от инженеров, даже от некоторых офицеров, которые ещё помнили времена, когда Марс называли «новым домом», а не «форпостом».

– А вы уверены, что ваша ионосфера даст что-то, кроме теории? – спросил Рольф, намеренно цинично.

– А вы уверены, что очередная пушка на орбите – это прогресс? – неожиданно резко парировал Мюллер.

В разговора наступила неловкая тишина. Рольф изучающе посмотрел на него. Учёный съёжился, будто ожидая, что сейчас его арестуют за пораженческие настроения. Но Винтер лишь усмехнулся:

– Нет. Не уверен, герр Мюллер.

Мюллер удивлённо моргнул.

– Но я не учёный, доктор. Я солдат. А солдаты редко выбирают, во что верить, – продолжал Винтер.

– Всегда есть выбор, – сказал учёный.

– Между чем и чем? – Рольф наклонился ближе, понизив голос, – Между приказом и расстрелом? Между службой и предательством? Вы, интеллектуалы, любите рассуждать о «выборе», но ваши лаборатории всё ещё стоят. Потому что кто-то, вроде меня, держит на себе вашу безопасность.

Мюллер побледнел, но не отвел взгляд.

– А если эта «безопасность» – тупик? Если мы всю вечность будем воевать с японцами, с самими собой… Что тогда? – говорил он.

Рольф хотел ответить, но в этот момент ракета дрогнула, входя в плотные слои атмосферы Марса. Иллюминаторы на мгновение заполнились пламенем, и Винтер отвернулся, глядя, как огонь лижет стекло.

– Dann sterben wir eben in dieser Wüste20.

Больше они не говорили. Когда ракета преодолела посадочный шлюз, а её шасси коснулись посадочной полосы, а стюардесса объявила о прибытии, Мюллер собрал свои бумаги, избегая взгляда Рольфа. Но перед тем как выйти, он всё же обернулся и сказал:

– Es tut mir leid21.

Винтер не ответил. Он остался сидеть, глядя, как пассажиры спешат к выходу, в этот новый мир под куполом, где война и наука сплелись так плотно, что уже не разорвать. Где-то там его ждал Дитрих, приказы, миссия. А пока была тишина. И красный песок за стеклом.

Когда ракета окончательно примарсилась, Рольф Винтер медленно пошёл по узкому коридору ракеты, ощущая тяжесть гравитации Марса, чуть меньшую, чем земная, но достаточную, чтобы напомнить, что он снова уже не на Земле. Впереди толпились пассажиры, ожидающие досмотра у пограничного контроля. Его пальцы автоматически потянулись к внутреннему карману мундира, где лежали документы: черный кожаный партийный билет НСДАП с золотым тиснением орла и свастики, удостоверение офицера СС с его фотографией в фуражке и холодным штампом «Geheime Reichssache» 22, а ниже располагался пропуск в зону «Альфа» марсианской штаб-квартиры СС, подписанный лично обергруппенфюрером Дитрихом. Каждая бумага была безупречна, каждая печать – свидетельство его принадлежности к машине Рейха. И всё же, когда он взял в руки партийный билет, к горлу подкатил ком. Сколько раз он прикладывал эту книжицу к свастике на митингах, крича «Хайль Гитлер» вместе с тысячами таких же, как он? Сколько раз клялся в верности идеалам, которые теперь казались… чем? Пустыми? Ложными? Или просто чужими?

– Документы, – сухо бросил пограничник в серой форме СД, даже не глядя на него.

Рольф молча протянул папку. Офицер пролистал страницы, сверяя данные с голографическим экраном. На секунду его взгляд задержался на звании – штурмбаннфюрер. Лицо пограничника стало чуть менее каменным.

– Цель визита? – спрашивал он.

– Служебная командировка. Штаб-квартира СС, сектор «Альфа», – ответил Винтер, опуская взгляд на пергаментный пропуск с печатью в виде рун «Зиг» и «Хагал» 23.

Пограничник кивнул, ткнул пальцем в экран, и где-то в недрах системы раздался короткий сигнал.

– Проходите, герр штурмбаннфюрер. Добро пожаловать в Ной-Берлин, – сказал он.

Рольф взял документы и двинулся дальше, к шлюзу для пассажиров, ведущему под купол. За стеклом уже виднелись очертания города, точнее, его карикатура. Улицы, выстроенные в безупречном порядке, здания с острыми углами и гигантскими барельефами орлов, впивающихся когтями в земной шар. Над всем этим возвышалась статуя Гитлера, не старого, каким он был в последние годы, а молодого, яростного, с устремленным в небо взором. «Как будто мы принесли сюда не только его идеи, но и его призрак», – мелькнуло в голове у Рольфа.

– Штурмбаннфюрер Винтер? – раздался резкий голос.

Рольф обернулся. К нему шел молодой унтершарфюрер СС, щеголяющий идеально подогнанной формой и безупречным арийским профилем.

– Обергруппенфюрер Дитрих приказал встретить вас. Машина ждёт вас, – сказал он.

Винтер кивнул и последовал за ним, чувствуя, как тяжесть документов в кармане словно давит сильнее. Каждая печать, каждая подпись – это цепи. И чем дальше, тем больше они впиваются в кожу.

Чёрная машина скользила по идеально ровным улицам Ной-Берлина, мимо зданий из серого марсианского камня, отделанных сталью и стеклом. За окном мелькали строгие геометрические формы архитектуры Рейха – никаких излишеств, только функциональность и подавляющее величие. Но мысли Рольфа были далеко от этих холодных стен. Он смотрел, но не видел. Его сознание целиком поглотил вопрос: а что именно он должен будет делать на территории японского протектората? Внедриться? Убивать? Украсть технологии? Или, может, найти слабые места в их обороне, чтобы первая же атака Рейха оказалась сокрушительной? Он представлял себе японские купола, наверняка такие же бездушные, как и немецкие, но с иной эстетикой, иным духом. И там, среди чужих иероглифов и непривычных лиц, ему предстояло стать кем-то другим. Но кем?

Война. Она витала в воздухе, как электричество перед грозой. Ещё не грянуло, но уже слышался далёкий гул. Рейх и Японская Империя десятилетиями делили Солнечную систему, но с каждым годом границы становились всё теснее, а дипломатические ноты – всё резче. На Луне уже были стычки, пусть и локальные, на орбите Венеры немецкие и японские корабли следили друг за другом, как волки перед схваткой. А Марс… Марс был пороховой бочкой. Здесь их колонии стояли буквально в сотнях километров друг от друга, разделённые лишь красной пустыней и хрупкими перемириями, которые давно трещали по швам. Винтер знал, что многие в Берлине считали войну неизбежной – более того, необходимой. «Один решающий удар, и весь Марс станет нашим», – говорили генералы. Но он-то видел отчёты разведки. Японцы не были слабыми. Их технологии в некоторых областях даже превосходили немецкие. И если война начнётся, она будет долгой, кровавой и беспощадной.

А что, если его миссия – это искра, которая разожжёт пожар? Что, если именно его действия станут тем самым «казусом белли» 24, который нужен Рейху, чтобы оправдать полномасштабное наступление? Он представил, как марсианские пески покраснеют ещё сильнее, но уже не от оксидов железа, а от крови. Немецкие танки, прорывающие японские линии. Японские дроны-камикадзе, взрывающиеся в немецких ангарах. И где-то среди этого ада – он, Рольф Винтер, один из тех, кто сделал это возможным. Мысль была одновременно и леденящей, и странно будоражащей. Ведь если война неизбежна, разве не лучше, чтобы Рейх нанёс удар первым?

Но тут же в голове всплыл другой голос – тихий, но настойчивый. А если не неизбежна? Если где-то есть шанс избежать этого безумия? Он вспомнил слова доктора Мюллера в ракете: «Наука могла бы принести больше пользы, если бы её не рассматривали только как инструмент войны». Может, и люди могли бы принести больше пользы, если бы их не рассматривали как винтики в машине уничтожения? Но это была ересь. Чистейшая, опаснейшая ересь. Офицер СС не должен так думать. Офицер СС должен выполнять приказы командования и ни о чём не спрашивать.

Машина остановилась перед массивным зданием штаб-квартиры – чёрным, как сама идея Тысячелетнего Рейха, с колоннами, напоминающими вздыбленные клинки. Над входом висел флаг со свастикой, медленно колышущийся в искусственном ветре купола. Винтер глубоко вдохнул. Скоро он узнает, какая роль ему уготована в этой игре. И будет ли у него выбор.

Рольф Винтер стоял по стойке смирно в кабинете оберштурмбаннфюрера Краузе, начальника марсианского отдела внешней разведки СС. Помещение было выдержано в строгом стиле. Массивный дубовый стол с идеально расставленными канцелярскими принадлежностями, портрет Гитлера в полный рост на стене, флаг Рейха в углу. Из вентиляции едва слышно шумел очищенный воздух, смешанный с запахом кожи и металла.

– Хайль Гитлер, штурмбаннфюрер Винтер, – произнёс Краузе, поднимаясь из-за стола, вскидывая правую руку вверх. Его мундир сидел как влитой, а на петлицах поблескивали серебряные дубовые листья.

– Хайль Гитлер, герр оберштурмбаннфюрер, – автоматически ответил Рольф, резко вскидывая правую руку. Его голос звучал четко, без тени сомнения, хотя внутри все сжималось от напряжения.

Краузе жестом предложил сесть, сам опустившись в кожаное кресло. Его холодные голубые глаза изучающе скользили по лицу Винтера, будто пытаясь прочитать то, что скрывалось за безупречной выправкой офицера СС.

– Ваши документы в порядке, – начал он, перекладывая папку с личным делом Винтера. – Партийная благонадежность подтверждена, медицинские показатели в норме. Но главное – ваш сертификат о знании японского языка. Предъявите его.

Рольф молча достал из внутреннего кармана мундира сложенный лист плотной бумаги с печатями Брауншвейгской академии иностранных языков СС. На документе красовалась отметка «Ausgezeichnet» – «Отлично». Краузе бегло просмотрел его и кивнул.

– Хорошо. Теперь к сути задания, – он откинулся на спинку кресла, сложив пальцы домиком. – В японской административной верхушке на Марсе ищут европейского повара. Любого. Вы знаете, почему?

Рольф покачал головой, хотя догадывался.

– Высшие чины япошек помешаны на «экзотике», – продолжил Краузе, кривя губы в подобии улыбки. – Европейский повар в резиденции губернатора – это престижно. Как жираф в зоопарке.

Он открыл ящик стола и достал папку с грифом «Streng Geheim» 25.

– Вы будете этим поваром. Согласно нашим данным, вы проходили курс японской кухни в школе особого назначения в Дрездене, – продолжил Краузе.

– Так точно, герр оберштурмбаннфюрер. Двести часов практики, включая суши, темпуру и кайсэки, – автоматически ответил Рольф.

– Прекрасно, – Краузе открыл папку. – Ваша легенда: Рудольф Майер, этнический немец из Шанхая, бывший шеф-повар отеля «Вандерер». Отель был разрушен во время восстания в 67-м, вы чудом выжили и бежали на Марс как беженец.

Он протянул Рольфу несколько фотографий – снимки разрушенного здания в азиатском стиле, какие-то документы с печатями, даже меню с логотипом этого отеля.

– Все детали легенды отработаны. Вас будут проверять, но улик против не найдут, – произнёс Краузе.

Рольф кивнул, изучая материалы. Каждая мелочь была продумана – даже потертые уголки на фальшивом паспорте выглядели достоверно.

– Когда я приступаю? – спросил Винтер.

– Завтра. В 08:00 вас заберет наш агент и отвезет на собеседование, – Краузе достал из папки листок с номером. – Это наш контакт. Каждый день в 06:30, пока кухня пуста, вы будете передавать данные через этот зашифрованный канал по вашему «Фольксфунку».

Рольф взял листок. Простой на первый взгляд номер, но он знал, что за ним стояла сложная система ретрансляторов, чтобы обойти японские системы слежки.

– Какие именно данные мне искать? – спросил Рольф.

– Все, что увидите. Но приоритет – это, – Краузе показал фотографию японского офицера в форме. – Генерал Кудо. Он курирует оборону «Олимпуса Монса». Если узнаете что-то о планах укреплений или передвижениях войск…

Он не договорил, но Рольф понял. Война действительно была на пороге.

– Я понял, герр оберштурмбаннфюрер, – сказал Рольф.

Краузе встал, вскинув правую руку вверх и сигнализируя, что аудиенция окончена.

– Зиг Хайль, штурмбаннфюрер. Пусть удача будет с вами. На кону судьба нашего Рейха, – сказал он.

Рольф резко встал по стойке смирно и вскинул правую руку вверх, говоря:

– Хайль Гитлер!

Когда он вышел из кабинета, его руки были сухими и холодными. Завтра он станет другим человеком. А пока предстояла ещё одна ночь в своем собственном имени. Возможно, последняя.

Рольф свернул на узкую улочку, застроенную однотипными бетонными коробками с выцветшими вывесками. Неоновые буквы отеля «Zum roten Sand» мигали, будто на последнем издыхании, окрашивая тротуар в болезненно-розовый свет. Машина плавно остановилась у входа, шины слегка хрустнули по марсианской пыли, осевшей даже здесь, под куполом. Пока он шёл, в его мыслях было лишь одно: «Надо выспаться, завтра трудный и важный день».

Он выключил двигатель и на секунду замер, глядя на грязноватое стекло двери. Внутри виднелась пустая стойка ресепшена и потертый диван в углу. Ничего лишнего – только то, что нужно для ночи перед прыжком в бездну. Деньги в кармане шуршали непривычно. Рейхсмарки. Скоро их придётся обменять на иены, и это казалось каким-то предательством. Но правила игры изменились.

Дверь отеля скрипнула, когда он вошёл. За стойкой поднялась пожилая женщина с жёстким взглядом и седыми волосами, собранными в тугой узел.

– Einzelzimmer26? – спросила она, даже не утруждая себя формальностями.

– Ja. Für eine Nacht27, – спокойно ответил Рольф.

Она протянула руку, не глядя:

– С вас пятьдесят рейхсмарок. Оплата по карте или наличными?

– Наличными, – коротко ответил Винтер.

Он молча отсчитал купюры Рейхсбанка. Женщина швырнула на стойку ключ с потрёпанной биркой «12» и сказала:

– Zweite Etage28. Душ работает только с холодной водой.

– Danke29, – поблагодарил Винтер.

Лестница скрипела под ногами. Номер оказался таким же, как и всё здесь: узкая кровать, стол с потертым лаком, крошечное окно с видом на соседнюю стену. На стене висел портрет Гитлера – куда же без него?

Рольф бросил сумку на кровать и достал «Фольксфунк». На экране мигало уведомление: «Wechselstube in 500m. Letzter Umtausch bis 21:00» 30.

Он вздохнул. Времени действительно было мало.

Рольф стоял у узкого окна номера, сжимая в руке «Фольксфунк». За стеклом мерцали огни Ной-Берлина или Нового Берлина… а так ли важно? Они были холодными, упорядоченными, как клетки в бесконечной тюремной решётке. Его отражение в стекле казалось чужим: бледное лицо, тени под глазами, губы, сжатые в тонкую ниточку.

«Бежать». Мысль ударила, как ток. Не выполнять приказ. Не становиться поваром-шпионом. Не участвовать в этой игре, где он – всего лишь пешка. Японцы… Они ведь тоже люди. Пусть и враги. А если найти среди них тех, кто, как доктор Мюллер, устал от войны?

Он представил себе марсианские пустоши за пределами куполов. Красные пески, где нет ни флагов со свастикой, ни портретов Фюрера. Где-то там были японские поселения. Может, среди них есть те, кто прячет диссидентов?

Рольф резко отвернулся от окна, схватился за край стола.

– Бред, – пробормотал он.

Абвер не прощает предателей. Они найдут его даже на краю Солнечной системы. Его лицо было в каждой базе данных Рейха. Его ДНК находились в архивах СС. Они же бы раскрыли его секрет по щелчку пальцев. Они пришлют «охотников», и тогда смерть покажется милосердием по сравнению с тем, что сделают с ним в подвалах на Принц-Альбрехт-штрассе.

Но что, если попробовать? Он медленно поднял «Фольксфунк», набрал зашифрованный номер. Сердце колотилось так, будто пыталось вырваться из клетки рёбер. Гудки. Молчание. Потом послышался ровный, металлический голос:

– Verbindung wird hergestellt31.

– Хайль Гитлер, герр обергруппенфюрер, – голос Рольфа звучал механически, будто его губы двигались сами по себе.

– Хайль Гитлер, штурмбаннфюрер, – ответил Дитрих. Его голос был спокоен, как поверхность озера перед бурей. – Вы готовы к завтрашнему заданию?

Рольф закрыл глаза.

– Я… хотел уточнить детали, – сказал он, избегая прямого ответа.

– Какие именно, Рольф? – Дитрих не повышал голоса, но в его интонации сквозила лёгкая угроза.

– Я на месте. Завтра пойду обменивать валюту. У меня есть вопрос, обергруппенфюрер… Если я буду раскрыт… Каков будет план эвакуации? – спрашивал Рольф.