Молоко лани

Я приблизилась, почти по колено утопая в траве. Меня окутал легкий и сладкий аромат цветов. Поляна дышала жизнью, цвела ею, пахла ею. Я положила руку на грубый шершавый ствол дуба, и ощутила, как энергия наполнила меня, щекоча кончики пальцев. Я закрыла глаза и вознесла молитву, бессловесную и состоящую лишь из образов и эмоций. У меня не было сомнений, что здесь она будет услышана.

Вдруг до моих ушей донесся шорох, новый звук среди шелеста листвы и жужжания насекомых. Открыв глаза, я увидела всего в нескольких шагах от себя изящную лань с ослепительно белой шкурой. У ее ног жался крохотный олененок, только недавно родившийся. Лань смотрела на меня с интересом в черных глазах-бусинках, не убегала, но более и не приближалась.

Я сделала шаг в сторону от дерева, стараясь двигаться как можно тише и осторожней. Я боялась спугнуть волшебное создание. Но прежде, чем я успела сделать что-то еще, лань заговорила:

– Зачем ты тревожишь покой священной рощи, человеческая женщина?

У нее был высокий и резкий голос, в котором звенели нотки недовольства. Я покосилась в сторону, откуда пришла, и увидела Джамидежа на краю поляны, напряженно наблюдающего за происходящем.

– Мой отец болен. Я ищу лекарство для него, – мне пришлось собрать в кулак всю свою уверенность, чтобы произнести эти слова ровно и спокойно.

Лань молчала, выжидающе глядя на меня.

– Наши джэгуако поют, что молоко белой лани лечит любые болезни.

Лань громко фыркнула и начала водить головой из стороны в сторону. Олененок плотнее прижался к матери, прячась между ее ногами.

– Я белая лань, приближенная Мэзгуащэ, почему я должна дать тебе молоко, предназначенное для моего сына?

Я открыла было рот для ответа, но осеклась. Была ли у меня правда веская причина требовать у дикой лани ее молоко? Коровы делились с нами своим молоком в обмен на кров, защиту и пищу зимой. Но эта лань жила в волшебной роще вдали от людей, и для нее я была не более чем нарушителем спокойствия. А я еще и требовала от нее что-то.

А потом меня осенило. Ведь я была гостем в доме лани. А разве не должен хороший хозяин подать гостю лучшие блюда и отдать одежду со своего плеча, если тот только попросит? Если люди установили у себя такие порядки, то уж волшебная лань, приближенная Мэзгуащэ, точно должна была соблюдать их. Я подняла глаза на лань и ответила так твердо, как только могла:

– Я прошу тебя как гость, благородная лань, не чтобы обобрать тебя, а лишь потому, что нужда моя велика и жизнь отца дороже мне моей собственной.

Волшебная лань не ответила. Она двинулась вперед, обходя меня, разглядывая со всех сторон. Она водила ушами, а ее хвост подрагивал. Обойдя меня и осмотрев, лань еще какое-то время молчала. Маленький олененок, который все это время тоже разглядывал меня и принюхивался, осмелев, вышел из-под защиты матери и подошел поближе. Он оказался таким крохотным, милым и пушистым, что мне захотелось погладить его, как щенка, но я не посмела прикоснуться к детенышу без разрешения матери.

Лань наклонилась к олененку и несколько раз лизнула его спинку и голову между ушами. А потом, выпрямившись, вновь посмотрела на меня и сказала:

– Хорошо. Раз твое стремление спасти отца так сильно, что привело тебя в эту рощу, я дам тебе мое молоко. Но не больше, чем один къыр-къыр53.

Меня захлестнула волна радости. То, ради чего я покинула дом и проделала весь этот путь, наконец-то оказалось так близко. Теперь-то все точно будет хорошо. Молоко волшебной лани исцелит отца, и все будет, как прежде.

Из этого восторженного состояния меня вывел раздраженный голос лани. Ее маленький хвостик раздраженно подрагивал, и она смотрела на меня как будто исподлобья.

– Чего стоишь? Или ты думаешь я сама подою себя?

Я остолбенела. Я не задумывалась о том, как именно я получу молоко лани. Мне и в голову не приходило, что придется подоить волшебное существо. С благоговением я опустилась на колени перед благородным животным. Лань повернулась ко мне боком, позволяя достать до аккуратного вымени, скрытого между задними ногами. Оно оказалось куда меньше, чем у коров или коз, которых мне приходилось доить. Я отстегнула от пояса флягу и, используя остатки воды, омыла сперва вымя, а затем свои ладони. Я знала, что легко смогу найти воду в горах, и ни секунды не сомневалась, опорожняя флягу, чтобы заполнить ее чудотворным молоком.

Я осторожно взялась за один из сосков и сжала кулак.

– Осторожнее, – прикрикнула на меня лань, поворачивая ко мне голову, – что вас, человеческих девушек, уже совсем не учат доить правильно?

Я смутилась и, убрав пока руки подальше от нежного вымени, постаралась вспомнить, чему меня когда-то учила Хуж. Дойка животных была для меня не более чем развлечением, детской забавой, чтобы разнообразить занятия, подобающие гуащэ, и едва ли у меня это когда-то хорошо получалось. Просто животные на нашем дворе не могли отругать меня, как волшебная лань.

Олененок подошел с другой стороны от матери и с любопытством просунул голову к вымени. Я забеспокоилась, что он начнет сосать молоко и помешает мне получить его, но вместо этого малыш просто облизал торчащие соски, будто желая помочь мне. Теперь мои руки лучше скользили, и я смогла осторожно и нежно взяться за один из сосков и, аккуратно сдавливая его, пустить во фляжку первое молоко. Оно пахло подобно овечьему, но немного слаще, и казалось таким же вязким.

– Так-то лучше, – раздался у меня прямо над ухом звонкий голос лани, – не сбавляй темпа, а то провозишься весь день.

Я послушно продолжила дойку, и постепенно мои пальцы начали двигаться увереннее и быстрее. Небольшая фляжка наполнилась совсем быстро, и я поспешила остановиться. Стряхнув остатки молока с рук, я закрыла флягу и, не вставая, поклонилась лани.

– Спасибо тебе, благородная лань, я не забуду твой дар.

– Смотри не изведи его попусту.

С этими словами лань отвернулась от меня и, высоко поднимая ноги, зашагала прочь. Маленький олененок чуть задержался, посмотрел на меня любопытными черными глазками и неожиданно лизнул мою еще пахнущую молоком руку. Прежде, чем я успела как-то отреагировать, малыш отскочил, будто испугавшись, и со всех ног побежал за матерью. Мне оставалось только наблюдать, как они уходят. На опушке леса лань остановилась, обернулась ко мне, но ничего не сказала. Через секунду она уже скрылась среди деревьев.

Я медленно, пребывая в каком-то странном благоговении, поднялась с колен и задрала голову к небу. На его поверхности не было ни облачка, ни изъяна, только бесконечная голубая гладь. Вдруг на небе появилась черная точка, будто клякса – огромный орел, паря кругами, спускался вниз с горных вершин. Хорошее ли это было предзнаменование или худое? Орлы – благородные птицы, но многие из них, как великий Ан-Ак54, служат злу.

Я тряхнула головой, отгоняя эти мысли. Я не старая женщина, чтобы думать о предзнаменованиях и гадать на бобах. Я дочь пши, и я получила то, зачем отправилась в это путешествие. Ничто больше не могло остановить меня на моем пути назад к отцу, ни добрые знамения, ни дурные.

– Видишь, я же говорил, что лани сами идут в руки юным девам, – заржал Джамидеж, когда я подошла ближе.

– Вообще-то, мне пришлось ее уговаривать, – надулась я, – ты что, не слышал?

– Нет. Должно быть, ветер в другую сторону. Ты готова возвращаться?

– Конечно! И как можно скорее.

Мы двинулись обратно через рощу и дальше по скальному уступу. Я положилась на Джамидежа и совсем не следила за тем, куда он скачет. Все, что волновало меня – это фляга с драгоценным молоком лани, которую я всю дорогу прижимала к груди. В этот момент для меня не было ничего ценнее на свете.

С наступлением сумерек мы вновь подошли к аулу и, дождавшись, пока окончательно стемнеет, чтобы не привлекать лишнего внимания, пробрались в тот же заброшенный дом и переночевали в нем. С первыми проблесками рассвета мы снова отправились в путь, так и не встретившись ни с кем из жителей этого отдаленного поселения. Каменистая тропинка вела вдоль ручья по узкой теснине назад к водопаду. Порой ее преграждали высокие камни и завалы, и тогда Джамидеж шел по руслу ручья, постоянно жалуясь на холодную воду и скользкую гальку. Я отвечала ему что-то, как требовала вежливость, но мои мысли были далеко.

Я представляла, как возвращаюсь домой и исцеляю отца при помощи волшебного молока. В моих фантазиях все восхваляли мой поступок – уорки, старейшины, простые аульчане, и конечно же Нурби с отцом. Я представляла джэгу, которое устроят в честь выздоровления Шертелуко, и даже песню, которую обо мне сложат джэгуако. Прекрасная и доблестная Сурет, подобная самой Даханаго55, бесстрашно пустившаяся в далекий путь, преодолевшая препятствия и вернувшаяся с победой.

Из сладких фантазий меня вывело то, что Джамидеж вдруг резко остановился. Я встрепенулась и впервые за долгое время огляделась по сторонам. Мы были уже почти у самого водопада и тропы, ведущей наверх. Мне не удавалось понять, что взволновало Джамидежа, пока до моих ушей не донеслось тихое, полное боли блеяние, едва пробивавшееся сквозь громкий шум воды.

Приглядевшись, я увидела на другом берегу у самой скальной стены изломанное тело маленького горного козленка. Его ноги торчали под совершенно неестественными углами, из одной из них наружу торчали окровавленные кости. Светлая шерсть животного побурела от запекшейся крови. Должно быть, козленок сорвался со скалы или же был сброшен вниз орлами. Боги не пощадили его, оставив медленно умирать в одиночестве в полумраке теснины. От этого зрелища все у меня внутри сжалось, и я громко вздохнула, прижав руку к груди.

– Нам стоит избавить его от страданий, – тихо сказал Джамидеж, понуро опустив уши.

Я вздрогнула. Мне никогда не доводилось убивать живое существо. Заклание птицы и скота считалось мужским делом, и я всегда старалась находиться как можно дальше, когда это происходило. Я бросила быстрый взгляд на кинжал у меня на поясе. Могла ли я вонзить его в горло несчастному козленку? Услышать его последний предсмертный вздох? Испачкать руки его еще горячей кровью? Я с ужасом отвела глаза.

Но мой взгляд вновь упал на козленка. Я понимала, что животное в агонии. Что я спасу его от страданий, которые могут длиться и несколько дней, если смогу пересилить себя и сделать то, что должно.

А потом мне в голову пришла безумная мысль. В моих руках была фляжка с молоком лани. Чудесным средством, исцеляющим все болезни. Да, къыр-къыр был мал, но все же молока в нем было достаточно, чтобы хватило и отцу, и этому несчастному козленку.

Радостная, я скатилась из седла.

– Что тебя так воодушевило? – с сомнением спросил Джамидеж, кося на меня глаз.

– Я знаю, как спасти его! Я дам ему немного молока.

– Хм, может сработать, – тон альпа не изменился, – главное, чтобы и Шертелуко хватило.

– Я буду осторожна.

Я стрелой метнулась к козленку, держа фляжку наготове. Вблизи состояние животного ужасало еще больше. Одна из его ног была сломана настолько сильно, что будто едва держалась на суставе, а хребет попал прямо на острый камень, наверняка переломивший его. В воздухе витал мерзкий запах заветрившейся крови. При моем приближении козленок испугано заблеял и попытался подняться, но его задние ноги не шевелились вовсе.

– Тихо-тихо, малыш, – мягко произнесла я, – сейчас тебе станет легче.

Я наклонилась к козленку и, вскрыв фляжку, влила несколько глотков в рот животному. Истощенный козленок проглатывал влагу, едва она попадала ему на язык.

Я думала, что козленок тут же, как по волшебству, исцелится, но ничего не произошло. Я сделала несколько шагов назад, все еще ожидая чуда, но козленок так и лежал, изломленный, и смотрел на меня полными муки желтыми глазами с прямоугольным зрачком.

– Джамидеж, – тихо позвала я, – почему ничего не происходит?

Конь подошел ближе, громко хлюпая по воде. Он наклонился к козленку, обнюхал его.

– Может быть, ты дола ему недостаточно молока?

Я снова наклонилась к умирающему животному и влила ему в рот еще несколько глотков. Фляжка уже была наполнена примерно на половину, и я знала, что больше потратить я уже не могу.

Я снова отошла и встала рядом с Джамидежем. Мы напряженно ждали, буравя козленка взглядами. Я каждый раз содрогалась, когда несчастный грустно, будто плача, блеял. Мне казалось, что он умоляет меня прекратить его страдания. Время шло. Медленно, будто ползущая по камню улитка. И ничего не происходило. Волшебного исцеления не наступало, перед нами все так же лежал искалеченный умирающий козленок.

– Почему ничего не происходит? – повторила я.

Меня обуял ужас. Неужели это все ложь? Неужели молоко белой лани не может исцелить все болезни? Неужели надежды нет?

Ноги подогнулись от отчаяния, я упала на колени, больно ударившись о камни, и зарыдала. Я колотила руками землю, выла и причитала «почему ничего не происходит?» снова и снова. Мое сознание будто вновь застелил туман, как тогда, когда лекарь сказал, что надежды на выздоровления отца нет. Тогда от отчаяния меня спасла вера в целительную силу молока белой лани. А теперь стало ясно, что это была не более чем байка джэгуако, красивая легенда для глупых гуащэ.

– Что это тут у нас? – звук этого голоса будто окатил меня ледяной водой, приводя в чувство. Я подняла заплаканный глаза и увидела в нескольких шагах от себя Псыгуащэ. Прекрасная женщина с рыбьим хвостом сидела на крупном камне и причесывала состоящие из воды волосы изящным гребнем. Ее лицо выражало презрение.

– Маленькая гуащэ поверила в волшебство? Глупо.

Речная дева посмотрела на искалеченного козленка, чье состояние так и не изменилось.

– Смерть нельзя обмануть. Нельзя отвести.

Псыгуащэ махнула рукой, и ручей, вдруг выйдя из берегов, захлестнул козленка и понес его вниз по руслу к хвосту речной девы. Когда козленок оказался к ней достаточно близко, Псыгуащэ взмахнула рукой с длинными когтями-льдинками, перерезая ему шею и наконец освобождая от страданий. Вода ручья окрасилась в алый, когда из раны потекла густая горячая кровь.

Я не знала, что сказать, не знала, что делать. Я все так же стояла на коленях, а по моим щекам текли слезы. Стоящий рядом Джамидеж тоже молчал, грустно опустив голову и даже не размахивая хвостом, чтобы отогнать насекомых.

– Если ты правда хочешь спасти отца, тебе нужно обратиться к уддам и колдунам, что собираются на Ошхамахо, – скучающим голосом сообщила мне Псыгуащэ, – но они просят дорогую цену. Не то, что я.

С этими словами речная дева спрыгнула с камня и растворилась в кровавом ручье.

Я сидела, лишенная дара речи, мокрая от волны, которую подняла Псыгуащэ, и плакала. Джамидеж какое-то время постоял рядом со мной, а потом начал ходить взад-вперед, нервно махая хвостом – совсем как человек, меряющий шагами комнату.

Я смогла успокоиться, только когда тени начали удлиняться и в теснине стало еще темнее, чем было. С трудом поднявшись на затекшие и ушибленные о камни ноги, я спросила у Джамидежа, а может и просто у мира вокруг, у богов, злых и добрых духов:

– И что мне теперь делать?

– Я не знаю, – пустым голосом ответил альп.

– Псыгуащэ сказала, что где-то на Ошхамахо есть колдуны, которые могут спасти отца.

Джамидеж всхрапнул и громко ударил копытом по камням:

– Людям запрещено подниматься на Ошхамахо56, Сурет.

Во мне вдруг закипела злоба. У меня был шанс спасти отца. Почему я должна была отказываться от него? Пусть цена будет высока, я на все готова. Я уже пожертвовала своими волосами, своей красотой, и была готова идти дальше.

– Я должна попробовать! Я не могу отступить сейчас!

Я была слишком близка к успеху, слишком окрылена своими собственными глупыми фантазиями, и падение вниз, в суровую реальность будто сломало меня так же, как козленка, которого я пыталась спасти. Душевная боль пронзала меня, такая сильная, что я почти что чувствовала ее телом. И единственным, что хоть немного заглушало ее, оказался гнев. Гнев укреплял мою решимость и давал мне сил.

– Сурет… – начал было Джамидеж, но я перебила его:

– Я отправлюсь туда, с тобой или без. Я не могу отступить. Я должна спасти отца, чего бы это не стоило.

Конь тряхнул гривой и склонил голову в мою сторону.

– Хорошо. Если ты уже все решила, я пойду с тобой.

– Спасибо, – я положила руку на теплый нос альпа, и простояла так, пока мое сердце не успокоилось.

После я вновь открыла свою фляжку и с ненавистью вылила молоко лани в ручей. Глупая сказка. Ложь. Я была так наивна, когда поверила в нее…

Промыв флягу, я набрала в нее воды и хотела уже запрыгнуть в седло, когда меня отвлек звук скатывающихся по крутому склону мелких камней. Я подняла голову, то же сделал и Джамидеж. Высоко над нами, в самом начале ведущей вниз тропы, стояли два коня с всадниками.

– Сурет? – донеслось до меня восклицание, усиленное узкими стенами теснины.

Я узнала этот голос. Эту гордую осанку и простую одежду. Нурби. Неужели он последовал за мной? Решил разыскать меня? Но зачем? Едва ли чтобы помочь. Наверняка он хотел остановить меня, вернуть меня домой. Я не могла этого допустить.

Я одним прыжком взлетела в седло и крикнула:

– Неси меня, Джамидеж, неси как ветер! Вперед к Ошхамахо!

Альп не стал возражать, видимо, разделяя мои опасения. Перемахнув через ручей, он полетел вперед так быстро, как только позволяла сложная дорога. Волшебный конь будто летел над землей, едва касаясь копытами камней, но высекая из них искры. Его тяжелое дыхание создавало во влажном начинающем остывать воздухе облачка пара, напоминая мне легенды о конях великих нартов, которые дышали огнем.

– Сурет, подожди! – нагнал меня крик Нурби.

Но его конь не мог сравниться с моим. Не мог в несколько прыжков преодолеть тяжелый опасный спуск в пропасть. Моему названому брату было не угнаться за мной, а значит, у меня был шанс завершить то, зачем я отправилась в это путешествие.

Мы вновь пронеслись через теснину, через аул, даже днем почти такой же мертвый, как и ночью, через пологий покрытый лугом склон горы. Там я попросила Джамидежа остановиться. Усталость от пережитого накатила на меня, как опьянение после сано, и я едва держалась в седле. Альп согласился постоять на страже, чтобы мы успели уйти прежде, чем Нурби нагонит нас. Я была слишком подавлена и измотана, чтобы понять, как Джамидеж относится к моему нежеланию сталкиваться с названым братом – сам он ничего не говорил. Едва моя голова опустилась на седельную подушку, я провалилась в сон. Беспокойный, полный тревожных образов и обрывков пережитого сон, не приносящий успокоения. Когда я проснулась, не менее разбитая, чем прежде, солнце лишь немного переместилось по небу.

Я попросила Джамидежа вновь помочь мне добыть горный мед. Мне не хотелось обирать пчел, тяжело работавших каждый день, чтобы вырастить своих детей, но я надеялась, что пьянящая сладость хоть немного поможет мне отвлечься от тяжелых мыслей и чувств, камнем лежащих на сердце. Мои руки тряслись, и я с трудом удерживала кинжал, но все же ценой нескольких укусов и мелких порезов мне удалось добыть большой кусок меда. Я тут же съела часть, а остальное спрятала в переметную сумку с припасами.

Мы снова двинулись в путь. По опасному карнизу над пропастью и каменистому крутому склону – назад к священной роще, воспоминание о которой теперь вызывало у меня отвращение. От тряски, пьянящих свойств меда и усилившейся к вечеру от безветрия жары меня разморило, и я задремала в седле. Я проснулась, когда сумерки уже плотно укутали сиреневым платком окружающие нас деревья, становящиеся все ниже и ниже. Я поняла, что мы уже покидали священную рощу. Джамидеж шел размеренным шагом, чтобы я не выпала из седла и не зацепилась за низкую ветку. Я оглянулась и увидела среди редких крон низкорослых деревьев силуэт священного дуба, темный на фоне вечернего неба.

Я долго моргала, пытаясь избавиться от ощущения попавшего в глаза песка. Слезы не шли, хотя мне стоило бы разрыдаться, облегчить душу. Но мои глаза высохли, будто Псыгуащэ забрала из них всю воду, как из горных рек в период засухи. У меня остались лишь злость и решимость.

– Смотри, Сурет, – я вздрогнула, услышав голос Джамидежа, – горячий источник.

Я снова заморгала, все еще чувствуя сухость в глазах, и с трудом разглядела в сгущающихся сумерках несколько каменных ванн, расположившихся вдоль поднимающейся вверх скалы. В вечерней прохладе от воды поднимался пар. Я только сейчас поняла, что к аромату нагретых трав и деревьев прибавился запах железа.

Я осознала, как давно не купалась. Все произошедшее, эта череда падений, взлетов и еще более болезненных падений, настолько выбили почву у меня из-под ног, что я забыла о самых простых вещах. На пятый день в седле от меня, должно быть, несло как от вымазавшейся в нечистотах собаки. Хорошо, что за последние несколько дней я ни разу не столкнулась с людьми – что бы они подумали!

Я грузно спрыгнула на землю. Все кости почему-то ломило, а голова шла кругом. Едва шевеля руками, я стянула с Джамидежа седло и потник, сняла уздечку и сложила все это на большой плоский камень, так удачно оказавшийся прямо под боком. В небольшом углублении выходящей из земли каменной плиты я развела огонь и поставила воду в котелке греться.

Я попробовала рукой воду в самой большой естественной ванне. Она была приятно-теплой и вблизи еще сильнее пахла влажной ржавчиной. Я хотела было начать раздеваться, но поняла, что Джамидеж щиплет низкорослую траву всего в нескольких шагах от меня. Мне вдруг стало неловко. Могу ли я раздеться в присутствии альпа? С одной стороны, он не человек, а с другой, все же мужчина.

– Джамидеж? – я удивилась, как тихо и измождено прозвучал мой голос.

– Ммм? – во рту альп держал целый клок травы, который постепенно исчезал между его равномерно двигающимися губами.

– Ты можешь, эм, отойти?

Конь чуть наклонил голову. В слабом свете луны и моего небольшого костра я едва видела его. Он отреагировал не сразу, не то жуя, не то раздумывая над моими словами. Мне стало еще более неловко.

Наконец, Джамидеж ответил, и в его голосе я услышала пришедшее понимание.

– А. Не стоит стесняться меня, я же конь, – он издал звук, который мог бы сойти за смешок, но, видимо, что-то в моем выражении лица заставила его сменить тон на более серьезный. – Но, если тебе так будет спокойнее, я отойду и отвернусь.

– Спасибо, – я слегка кивнула коню.

Джамидеж тут же развернулся и отошел в сторону шагов на тридцать. С такого расстояния в темноте я едва видела силуэт его крупа и летающий туда-сюда хвост. Я понадеялась, что и альп не сможет рассмотреть меня купающуюся.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Сакля – общее русскоязычное историческое название домов на Кавказе. Изначально слово грузинского происхождения. Дома у адыгов имели каркасное строение: стены плели аналогично корзине и обмазывали глиной или саманом.

2

Уорк – дворянин, рыцарь. Общее название воинского сословия адыгских народов. Уорки служили князю и должны были вместе со своими людьми сопровождать его в военных походах. Они владели землей и крестьянами, из-за чего в русской историографии, как правило, называются дворянами. Но учитывая жесткий морально-этический кодекс уорков, слово «рыцарь» кажется многим более подходящим.

3

Сурет – имя многих героинь адыгских сказок, самая известная – «Сурет, которую не могли заставить заговорить».

4

Джэгуако – бард, трубадур. Певец и сочинитель народных песен, хранитель народной памяти и истории. Поскольку у адыгов не было своей письменности, истории, предания и т.д. передавались через песни, создаваемые и сохраняемые джэгуако.

5

Пши – князь. Самый высокий титул в адыгской социальной иерархии.

6

По традиции адыгов и других кавказских народов, дети знатных людей должны были воспитываться в чужой семье едва ли не с рождения. Эта практика называется аталычество. Приемный отец (аталык) должен был воспитать ребенка, сделать из него (нее) достойного мужа или девушку, и после вернуть в родительский дом.

7

Нагучидза (НэжъгъущIыдзэ) – злая старуха-ведьма, голая со свисающими грудями. Образ сродни Бабе Яге.

8