Черный крестоносец

– Невероятно! Все это просто невероятно!

– Вы так считаете?

– Что? Что? Вы думаете, я вам не верю? Но я вам верю, молодой человек! Однако все это так странно, так… так фантастично! Но конечно, это правда, разве может быть иначе? Только… почему этот злодей, этот капитан Флек похитил вас, а потом решил убить? Это же бессмысленно, даже безумно.

– Понятия не имею, – ответил я. – Единственное объяснение, которое мне приходит в голову, хотя и кажется совершенно нелепым, так это то, что я ученый, специалист в области топливных технологий, и, возможно, кто-то хотел получить от меня информацию. Зачем им это понадобилось, я не имею ни малейшего представления. Но все равно какая-то бессмыслица. Откуда шкипер той сомнительной шхуны мог узнать, что мы полетим в Австралию через Фиджи?

– Вы правы, полная бессмыслица. Мистер… ах, господи! Простите меня! Я ведь даже не спросил, как вас зовут.

– Бентолл. Джон Бентолл. А это моя жена Мари. – Я улыбнулся ему. – А вам не нужно представляться. Меня только что осенило: ведь вы доктор Гарольд Уизерспун. Точнее даже, профессор Уизерспун. Заслуженный британский археолог.

– Вы меня знаете? Вы меня узнали?

Кажется, мои слова польстили старику.

– Ну, о вас часто писали в газетах, – деликатно ответил я. Все знали о любви профессора Уизерспуна к общественному вниманию. – И примерно год назад я смотрел серию ваших лекций по телевидению.

Теперь Уизерспун выглядел уже не таким довольным. Внезапно на лице его появилось подозрение. Прищурившись, он спросил меня:

– Мистер Бентолл, вас интересует археология? Я имею в виду, у вас есть какие-то познания в этой области?

– Я мало чем отличаюсь от миллионов других людей, профессор. Я слышал про египетскую гробницу и того парня, Тутанхамона, который в ней лежал. Впрочем, я вряд ли смогу верно написать это имя и даже не уверен, правильно ли произношу его.

– Что ж, хорошо. Извините за этот вопрос, я вам потом все объясню. Какой же я невнимательный, ужасно невнимательный! Юной леди, кажется, нездоровится. К счастью, я еще немного и врач. За время жизни в этой глуши пришлось кое-чему научиться.

Он выскочил из комнаты и вернулся с медицинским чемоданчиком, откуда извлек термометр и велел Мари положить его в рот, пока сам начал измерять ей пульс на запястье.

– Профессор, – начал я, – мне не хотелось бы показаться неблагодарным, я ценю ваше гостеприимство, но мои дела не терпят отлагательств. Как скоро мы сможем покинуть это место и вернуться в Суву?

– Довольно скоро, – пожал плечами он. – С Кандаву – это примерно в сотне миль к северу отсюда – раз в шесть недель приходит торговый парусник. В последний раз он был здесь, дайте вспомнить… да, недели три назад. Значит, в следующий раз приплывет через три недели.

Вот это новости! Целых три недели! Старик сказал, что это довольно скоро, но, возможно, на островах время воспринимается иначе, и, глядя на сверкающую лагуну и коралловые рифы за ней, я легко мог понять почему. Однако полковник Рейн вряд ли обрадуется, если я три недели буду сидеть и любоваться лагуной. Поэтому я спросил:

– А самолеты здесь не пролетают?

– Больше никаких кораблей и самолетов. Ничего. – Он покачал головой и продолжал качать ею, пока проверял термометр. – Господи помилуй! Тридцать девять и пять и пульс сто двадцать. Боже, боже! Да вы больны, миссис Бентолл! Наверное, привезли заразу с собой из Лондона. Теперь срочно принимайте ванну, ложитесь в постель и завтракайте. Именно в таком порядке!

Мари начала тихо возражать, но он поднял руку:

– Я настаиваю. Я настаиваю. Можете занять комнату Карстерса. Рыжий Карстерс – мой ассистент, – объяснил он. – Сейчас он в Суве, лечится от малярии. Для наших мест это обычное дело. Я жду его на следующем корабле. А вам, мистер Бентолл, полагаю, тоже хочется поспать? – Он неодобрительно хмыкнул. – На рифе этой ночью, наверно, спалось не очень?

– Мне бы умыться, побриться и провести два часика в одном из тех уютных кресел на вашей веранде, и больше ничего не нужно, – сказал я. – Значит, никаких самолетов? Может, я смогу нанять какую-нибудь лодку на острове?

– Единственная лодка здесь принадлежит Джеймсу и Джону. Это не настоящие их имена, но те, что носят жители Кандаву, невозможно произнести. Я заключил с ними договор, и они привозят свежую рыбу, а также еду и фрукты, которые им удается собрать. Только они никуда вас не повезут. А даже если и согласятся, я запрещу им. Это совершенно исключено.

– Слишком опасно?

«Если да, то я прав насчет него», – подумал я.

– Конечно. К тому же незаконно. Правительство Фиджи запрещает путешествие на парусных лодках в сезон циклонов. Наказание серьезное, очень серьезное. И закон лучше не нарушать.

– У вас нет рации, чтобы отправить сообщение?

– Никакой рации. У меня даже приемника нет, – улыбнулся профессор. – Когда занимаешься изучением событий, происходивших много тысячелетий назад, все контакты с внешним миром вызывают крайнее раздражение. У меня здесь только старый граммофон с заводной ручкой.

Он производил впечатление старого чудака, поэтому я не стал говорить, куда он может идти со своим граммофоном. Пока Мари принимала ванну, я выпил еще виски, потом побрился, переоделся, съел первоклассный завтрак и растянулся в низком плетеном кресле в тени веранды.

Мне нужно было хорошенько обо всем поразмыслить, тем более что в последнее время я почти не прибегал к помощи интеллекта. Однако я не принял в расчет усталость, теплое солнце, тот эффект, который пара стаканов виски могут оказать на пустой желудок, а также убаюкивающий шелест ветра в мерно раскачивающихся кронах пальм. Я думал об острове и о том, как я стремился поскорее его покинуть. Интересно, что бы сказал профессор, если бы понял, что отделаться от меня он теперь сможет только силой? Я думал о капитане Флеке и о профессоре, и оба вызывали у меня восхищение. Флек оказался вдвое умнее, чем мне казалось, а значит, вдвое умнее меня. Профессор же был самым умелым и изощренным лжецом, каких я только встречал.

А потом я уснул.

Глава 4

Среда, 15:00–22:00

Шла война, и я попал в самое пекло. Я не видел, кто находится справа или слева от меня, даже не понимал, день сейчас или ночь. Но шла война, это несомненно. Тяжелая артиллерия открыла заградительный огонь перед атакой. Я не герой. Дайте мне только отсюда выбраться. Я не хотел служить кому-либо пушечным мясом. Я побежал, кажется, споткнулся и почувствовал острую боль в правой руке. Наверное, шрапнель или пуля. Может, теперь меня признают негодным к службе и больше не придется сражаться на передовой? Затем я открыл глаза и понял, что никакого фронта нет, а мне удалось совершить нечто почти невероятное – выпасть из кресла на деревянный пол веранды профессора Уизерспуна. При этом приземлился я точно на правый локоть. И теперь он болел.

Я спал, но грохот взрывов и дрожь земли мне не приснились. Когда я встал, сжимая локоть и стараясь не запрыгать от боли, вдали раздались два приглушенных удара, и оба раза пол веранды довольно сильно тряхнуло. Я не успел даже предположить, откуда доносится этот шум, как увидел в дверях веранды профессора Уизерспуна, глядевшего на меня с тревогой. По крайней мере, в его голосе была тревога, и я предположил, что выражение его заросшего лица соответствующее.

– Мой дорогой друг! Мой дорогой друг! – Он подбежал ко мне, вытянув руки, словно боялся, что я в любой момент опять упаду. – Я услышал шум падения. Честное слово, это было так громко! Вы, наверное, ушиблись? Что случилось?

– Упал с кресла, – терпеливо объяснил я. – Мне снилось, что я участвую в боях второго фронта. Это все нервы.

– Боже правый! Боже правый! – Он суетился и хлопотал вокруг меня, но ничем особенно не помог. – Вы… ничего больше не повредили?

– Разве что свою гордость. – Я осторожно ощупал локоть. – Ничего не сломано. Просто ушиб. Что это за жуткий грохот?

– Ха! – с облегчением улыбнулся профессор. – Думаю, вам это будет интересно. Как раз хотел показать… вы ведь наверняка захотите осмотреть остров. – Он насмешливо взглянул на меня и поинтересовался: – Хорошо подремали свои два часика?

– Если не считать пробуждения, то да, неплохо.

– Вообще-то, вы проспали шесть часов, мистер Бентолл.

Я посмотрел на свои часы, потом – на солнце, которое давно уже пересекло меридиан, и понял, что он не обманывает меня, но не стал суетиться, а просто вежливо спросил:

– Надеюсь, я не причинил вам беспокойство? Ведь вы остались и присматривали за мной, вместо того чтобы посвятить это время работе.

– Вовсе нет, вовсе нет. Здесь никто не следит за временем, молодой человек. Я работаю, когда захочу. Проголодались?

– Нет, спасибо.

– Может, хотите пить? Как насчет гонконгского пива? А потом я вам все здесь покажу. Пиво замечательное. Холодненькое.

– Звучит прекрасно, профессор.

Мы выпили пива, и оно в самом деле оказалось отменным. Пили мы его в гостиной, куда профессор отвел нас в предыдущий раз, и я рассмотрел экспонаты в застекленных витринах. Мне они показались собранием каких-то древних костей, окаменелостей и ракушек, каменных пестиков и ступок, обугленных деревяшек, глиняной посуды и камней причудливых форм. Меня все это оставило равнодушным, так что мне совсем нетрудно было не проявлять никакого интереса, потому что профессор, похоже, относился с большой настороженностью к людям, интересовавшимся археологией. Но от его настороженности не осталось и следа, когда, поймав мой блуждающий взгляд, он с энтузиазмом воскликнул:

– Правда, чудесная коллекция? Чудесная!

– Боюсь, это совсем не по моей части, – виновато признался я. – Даже не знаю…

– Конечно, конечно! Я и не ждал от вас особого отклика. – Он подошел к столику с выдвижной крышкой, вытащил из среднего ящика стопку газет и журналов и протянул их мне. – Это поможет вам лучше во всем разобраться.

Я быстро пролистал журналы и газеты. Почти все они оказались шестимесячной давности. Пять газет из восьми – лондонские ежедневники, три оставшиеся – известные американские газеты, и в семи на первых полосах красовались статьи о профессоре. Вероятно, это был счастливый день для старика. Большинство заголовков так или иначе говорили об археологической находке века, которая по значимости затмевала Тутанхамона, Трою и Свитки мертвого моря. Разумеется, нечто подобное писали обо всех последних археологических раскопках, однако в данном случае у подобных заявлений все же имелись определенные основания. Океания долгое время считалась малоизученным с точки зрения археологии континентом, но теперь профессор Уизерспун заявлял, что обнаружил здесь, на острове Варду в южной части архипелага Фиджи, неопровержимое доказательство миграции полинезийского населения из Юго-Восточной Азии. Также он установил, что первая примитивная форма цивилизации возникла здесь еще в пятом тысячелетии до Рождества Христова, на пять тысяч лет раньше предыдущих подсчетов. В трех журналах были опубликованы большие, на целый разворот, статьи об открытии, и в одном я нашел очень удачную фотографию профессора с доктором Карстерсом по прозвищу Рыжий. Они стояли около треснувшей каменной плиты, но заголовок утверждал, что это фрагмент многоярусной гробницы. Внешность у доктора Карстерса была весьма запоминающейся: высокий, под два метра ростом, и с пышными закрученными усами огненно-рыжего цвета.

– Боюсь, в свое время я все это пропустил, – признался я. – Тогда я находился на Ближнем Востоке, полностью отрезанный от остального мира. Вероятно, это открытие наделало шума.

– Мой звездный час, – просто сказал профессор.

– Не сомневаюсь. Но почему в последнее время я ничего об этом не читал?

– С тех пор газеты не писали обо мне и не будут писать, пока я не закончу здесь свою работу, – мрачно ответил он. – Когда только поднялся шум, я по своей глупости пригласил сюда представителей новостных агентств, журналистов из газет и журналов. Они даже зафрахтовали отдельное судно в Суве. Высадились на берег, как саранча, можете мне поверить, сэр. Сновали по всему острову, мешали, всюду лезли, несколько недель интенсивной работы пошло насмарку. Беспомощен. Я был абсолютно беспомощен. – Он начал закипать. – К тому же среди них оказались шпионы.

– Шпионы? Вы уж меня простите…

– Конкуренты-археологи. Пытались украсть мои заслуги. – (По мнению старика, вероятно, не существовало преступления страшнее.) – И не только заслуги, но и кое-что еще, особенно ценные находки, сделанные в этом регионе. Никогда не доверяйте археологам, мой мальчик, – с горечью сказал он. – Никогда.

Я заверил его, что не стану этого делать, и он продолжил:

– Один из них имел наглость приплыть сюда пару месяцев назад на яхте. Американский миллионер, для которого археология – хобби. Видите ли, он хотел, чтобы я похвалил его заслуги. Придумал, будто сбился с курса. Никогда не доверяйте археологам. Я вышвырнул его вон. Поэтому я и вас поначалу заподозрил. Откуда мне было знать, что вы не репортер?

– Я понимаю вас, профессор, – успокаивающе ответил я.

– Но теперь за мной стоит правительство, – победоносно заявил он. – Разумеется, это британская территория. На остров никого не пустят, пока я не закончу работу. – Он допил пиво. – Что ж, не стану утомлять вас своими трудностями. Может, прогуляемся?

– С удовольствием. Но не возражаете, если я сначала проведаю жену?

– Конечно, конечно. Вы же знаете, куда идти.

Мари Хоупман пошевелилась и посмотрела на меня сонными глазами, когда я открыл скрипучую дверь. Ее постель выглядела непритязательно – просто деревянный каркас с натянутой на нем сеткой для матраса, – но казалась достаточно удобной.

– Прости, если разбудил, – сказал я. – Как у тебя дела?

– Ты меня не будил. И дела у меня в десять раз лучше. – Мари посмотрела на меня: синяки под глазами исчезли, как и лихорадочный румянец на щеках. Она лениво потянулась. – Ничего не хочу, только лежать и лежать еще долго-долго. Он такой добрый, правда?

– Мы попали в заботливые руки, – согласился я и даже не пытался немного понизить голос. – Тебе лучше еще поспать, дорогая.

Она удивленно моргнула, услышав слово «дорогая», но затем ее лицо снова стало спокойным.

– Это будет совсем несложно. А ты?

– Профессор Уизерспун собирается показать мне окрестности. Кажется, он сделал здесь важное археологическое открытие. Должно быть, очень интересное.

Я наговорил ей еще немного банальностей и нежно попрощался, – по крайней мере, я надеялся, что профессору такое прощание покажется достаточно нежным.

Уизерспун ждал меня на веранде, с пробковым шлемом на голове и ротанговой тростью в руке. Ни дать ни взять настоящий британский археолог.

– Там живет Хьюэлл. – Уизерспун махнул тростью в сторону ближайшей к его дому хижины. – Он руководит рабочими. Американец. Разумеется, неотесанный чурбан. – Судя по тону его голоса, он готов был применить это определение ко всем ста восьмидесяти миллионам жителей Соединенных Штатов. – Но способный. Да, очень, очень способный. Дальше находится мой гостевой дом. Сейчас он пустует, но готов к приему гостей. Выглядит, правда, немного хлипким. – Он не преувеличивал, весь дом состоял из крыши, пола и четырех опорных столбов по углам. – Зато очень удобный. Хорошо приспособлен для здешнего климата. Тростниковые занавески разделяют его пополам, а вместо стен – шторы, сплетенные из листьев кокосовых пальм. Их можно поднимать и опускать до пола. Кухня и ванная находятся за домом, в помещениях такого типа их невозможно оборудовать. А следующее длинное строение – барак для рабочих-землекопов.

– А то страшилище? – Я кивнул на постройку из рифленого железа. – Загрузочный бункер и камнедробилка?

– Почти угадали, мой мальчик. Выглядит жутковато, правда? Это собственность, точнее, бывшая собственность Британской фосфатной компания. Если приглядитесь, сможете прочитать название этой организации. Их камнедробильная установка. Тот ангар с плоской крышей за ней – сушильный комплекс. – Он описал тростью в воздухе широкий полукруг. – Они почти год как уехали, но здесь по-прежнему всюду эта чертова серая пыль. Убила почти всю растительность на острове. Отвратительно!

– Хорошего в этом и правда мало, – согласился я. – Но что британская компания делает в этих забытых богом местах?

– Не совсем британская, скорее международная. Почти все руководство из Новой Зеландии. Занимаются разработкой полезных ископаемых, чем же еще? Фосфатов. Год назад они добывали по тысяче тонн в день. Ценная штука. – Он смерил меня пристальным взглядом. – Разбираетесь в геологии?

Похоже, профессор относился с подозрением ко всем, кто обладал какими-либо знаниями, поэтому я ответил ему, что не разбираюсь.

– Что ж, да и кто в наше время в этом разбирается? – уклончиво заметил он. – Но я постараюсь ввести вас немного в курс дела, мой мальчик. Представьте себе, когда-то эти острова лежали на дне океана, на глубине в три тысячи миль. Это весьма глубоко. Затем в один прекрасный день – хотя одним днем, конечно, дело не ограничилось и этот период растянулся на миллионы лет – дно поднялось на самый верх. Возможно, причиной послужило движение земной коры или вулканическая активность с постоянным выбросом лавы. Кто знает? – Он с осуждением откашлялся. – Когда вы немного разбираетесь в этой теме, – (по тону его голоса я понял, что если он знает «немного», то всякого, кто утверждает, что знает много, стоит назвать лжецом), – то отпадает всякое желание делать безапелляционные заявления. Как бы то ни было, но спустя несколько геологических эр возникла массивная подводная гора, вершина которой еще не поднялась из воды, но находилась на глубине, не превышающей ста двадцати футов.

Он испытующе посмотрел на меня, ожидая очевидного вопроса, так что пришлось его задать:

– Откуда у вас такая уверенность в том, что происходило миллионы лет назад?

– Потому что это коралловый остров, – с триумфом в голосе заявил профессор, – и полипы, построившие коралловые рифы, должны жить в воде, но на глубине свыше ста двадцати футов они погибают. Так вот, некоторое время спустя…

– Еще несколько миллионов лет?

– Около миллиона. Вероятно, именно тогда залегавший на глубине коралловый риф поднялся. Скорее всего, это совпало с началом эпохи птиц. Риф стал убежищем для несметного полчища пернатых – их много летало над Тихим океаном. Птицы жили здесь бесчисленное количество лет. За это время на поверхности образовался слой гуано футов пятьдесят толщиной. Миллионы, миллионы тонн, а потом остров, состоящий из кораллов и гуано, опустился на дно.

Судя по всему, история развивалась весьма бурно.

– Еще какое-то время спустя, – продолжал профессор, – он снова всплыл. На этот раз под действием морских отложений и соленой воды гуано превратилось в концентрированный фосфат кальция. Затем начался медленный и трудоемкий процесс формирования почвы, на острове выросла трава, кустарники, деревья, и возник настоящий тропический рай. Примерно в последний ледниковый период из Юго-Восточной Азии приплыли переселенцы и заселили этот идиллический уголок.

– Но если здесь такая идиллия, почему же они покинули ее?

– Они не покидали остров! Они не покидали его по той же причине, по которой эти фантастические залежи фосфатов не были обнаружены до недавнего времени, хотя разработки полезных ископаемых ведутся в Тихоокеанском регионе еще с конца прошлого столетия. В здешних местах, мистер Бентолл, высокая вулканическая активность, и на соседних островах Тонга по-прежнему много действующих вулканов. За несколько часов извержения один огромный подводный вулкан потопил половину кораллового острова и накрыл гигантским слоем базальтовой лавы кораллы, фосфаты, растительность и несчастных людей, которые здесь жили. Извержение, уничтожившее Помпеи в семьдесят втором году нашей эры, – пренебрежительно сказал профессор Уизерспун, завершая свой рассказ, – просто пустяк по сравнению с этим.

Я кивнул в сторону горы, круто поднимавшейся вверх у нас за спиной:

– Тот самый вулкан, поднявшийся из воды?

– Совершенно верно.

– А что случилось с другой половинкой острова?

– Вероятно, одновременно с извержением вулкана образовался разлом. И однажды остров раскололся, и половина его ушла под воду, повредив морское дно и утащив за собой коралловые рифы на севере. Вы сами можете увидеть, что путь в лагуну там открыт.

Он шел бодрым шагом и, судя по всему, совершенно не переживал из-за того, что живет в очень опасном месте, где регулярно происходят природные катаклизмы. Профессор поднялся по склону, и примерно в трехстах ярдах от камнедробилки мы внезапно оказались около расщелины в склоне горы. Она была примерно семьдесят футов высотой и тридцать шириной, вертикальная по форме и с плоским дном, ведущим к круглому отверстию в склоне. Из отверстия выходили очень узкие рельсы, которые тянулись по горизонтальному дну расщелины, а затем сворачивали на юг и скрывались из виду. У входа в расщелину я заметил несколько маленьких сарайчиков, в одном из них что-то глухо шумело. Чем ближе мы подходили, тем громче становился этот звук. Бензиновый генератор. До того момента я даже не задумывался, что для проведения раскопок внутри горы профессору и его помощникам требуется электричество: для освещения и, возможно, вентиляции.

– Вот мы и пришли, – объявил профессор. – То самое место, где любопытный, не обделенный интеллектом геологоразведчик из фосфатной компании обнаружил этот разлом, начал расчищать верхние слои грунта и на глубине меньше трех футов нашел фосфаты. Одному богу известно, сколько миллионов тонн породы извлекли отсюда, гора – настоящие медовые соты. Когда они заканчивали работу, кто-то нашел осколки керамических изделий и камни странной формы. Их показали археологу в Веллингтоне, а тот сразу прислал их мне. – Профессор скромно откашлялся. – Остальное уже вошло в историю.

Я последовал за творцом истории в расщелину и прошел по извилистому горизонтальному коридору до огромной круглой горной выработки в породе. Гигантская пещера около сорока футов высотой и двадцати шириной поддерживалась бетонными колоннами диаметром около двухсот футов. С полдюжины крошечных электрических лампочек, подвешенных на колонны на высоте около десяти футов, создавали в пещере с ее грязно-серыми стенами пугающую и гнетущую атмосферу. Освещением их можно было назвать только с большой натяжкой. По периметру на одинаковом расстоянии друг от друга находилось еще пять туннелей, в каждый вели рельсы.

– Что вы по этому поводу думаете, мистер Бентолл?

– Напоминает римские катакомбы, – ответил я. – Только не такие забавные.

– Горные работы здесь проведены просто великолепно, – строго сказал профессор. К самому близкому и дорогому он относился с большим почтением. А самым близким и дорогим для него явно были эти промозглые и темные дырки в скале. – Известняк – очень сложный в работе материал. А когда еще приходится поддерживать толстый слой базальтовой лавы и половину веса вулкана над нами, то задача усложняется многократно. Весь склон состоит из пещер, похожих на соты. Все соединены туннелями. Гексагональная система. Сводчатые потолки обеспечивают прочность всей конструкции, но их размер строго ограничен. Горнодобывающей компании удалось извлечь только треть ценной породы, после чего расходы на колонны, которые используются для поддержания потолка, стали слишком высоки.

– Но разве здесь не опасно работать? – Я подумал, что интересный вопрос поможет мне вернуть его расположение.

– Пожалуй что да, – задумчиво ответил профессор. – Приходится рисковать. Иного выхода у нас нет. Все в интересах науки. Пойдемте, я покажу, где мы сделали наше первое открытие.

Он повел меня через пещеру к туннелю напротив. Мы вошли в него и спустились вниз, ловко прыгая по шпалам одноколейки. Примерно через двадцать ярдов мы оказались еще в одной пещере такого же размера, как и предыдущая, и с таким же количеством туннелей. Из освещения здесь была только одна лампочка, свисавшая с электрического провода, который тянулся через пещеру и скрывался в самом дальнем туннеле. Но даже в ее свете я увидел, что два туннеля слева забаррикадированы тяжелыми, вертикально стоящими балками.

– Профессор, что здесь произошло? Обвал?

– К сожалению, да, – покачал головой он. – Два туннеля и часть пещеры, в которую они вели, обрушились одновременно. Пришлось укрепить вход в туннели, чтобы и эта пещера не обрушилась. Разумеется, это случилось еще до моего приезда на остров. Кажется, в той пещере справа погибли три человека. Они только приступили к раскопкам. Страшная штука, страшная. – Он сделал небольшую паузу, позволяя мне осознать, насколько ужасным кажется ему произошедшее, затем бодро объявил: – Кстати, вот то самое историческое место.

Справа от туннеля, через который мы вошли в пещеру, находилась ниша глубиной пять футов. Мне она показалась самой заурядной пятифутовой нишей. Но профессор Уизерспун относился к ней как к храму, жрецом которого он себя назначил.