Черный крестоносец

– Но там ведь были еще американские газеты и журналы.

– Проект может быть англо-американским.

– Я все равно не понимаю, зачем им тебя калечить, – с сомнением проговорила Мари, – но надеюсь, что какое-нибудь из твоих предположений поможет найти ответ.

– Возможно. Я пока не знаю. Но попытаюсь отыскать ответ сегодня ночью. В шахте.

– Ты… ты с ума сошел? – тихо сказала она. – Ты не в состоянии куда-либо идти!

– Это всего лишь небольшая прогулка. Я справлюсь. С ногами у меня полный порядок.

– Я пойду с тобой.

– Даже и не думай.

– Джонни, пожалуйста!

– Нет.

Мари в отчаянии всплеснула руками:

– Неужели я совсем бесполезна?

– Не говори глупостей. Кто-то должен остаться здесь и держать оборону, а то вдруг они проберутся к нам в дом и обнаружат, что в кроватях никого нет. Пока они слышат дыхание хотя бы одного человека и видят, что рядом с ним вроде как кто-то лежит, они ничего не заподозрят. Я сейчас вздремну пару часов. Почему бы тебе не пойти поболтать еще немного со стариком-профессором? Он с тебя глаз не сводит. Возможно, тебе удастся выяснить у него намного больше, чем мне в шахте.

– Не совсем понимаю, что ты имеешь в виду.

– Ну, знаешь, старые приемы в духе Маты Хари, – раздраженно ответил я. – Пошепчешь всякую нежную ерунду в его седую бороду. А потом глазом моргнуть не успеешь, как он размякнет, и кто знает, какие секреты он нежно нашепчет тебе в ответ.

– Ты так считаешь?

– Конечно, почему бы нет? Судя по всему, он питает слабость к женщинам. Причем ко всем, от восемнадцати до восьмидесяти.

– А вдруг он что-то заподозрит?

– Ну и пусть. Какая разница? Главное, добыть у него информацию. Долг превыше удовольствия, ты же понимаешь.

– Ясно, – тихо сказала Мари, вставая. Она протянула мне руку. – Пойдем. Поднимайся.

Я встал и через пару секунд снова плюхнулся на песок. Неожиданностью для меня стала даже не сама пощечина, а та сила, с которой меня наотмашь ударила Мари. Пока я сидел, ощупывая челюсть на предмет вывиха и поражаясь странностям женской натуры, Мари забралась на крутой склон у пляжа и скрылась из виду.

Челюсть, кажется, не пострадала. Немного побаливала, но ничего страшного не случилось. Я встал, подхватил костыли под мышки и заковылял по пляжу. Уже темнело, и без костылей я передвигался бы в три раза быстрее, однако старик мог следить за мной через бинокль ночного видения. С него станется.

Высота обрыва на вершине была всего три фута, но это оказалось все-таки слишком высоко для меня. В конце концов я решил проблему: сел на край и подтянулся, отталкиваясь костылями. Но когда встал, развернулся и сделал шаг, костыли увязли в мягкой почве, и я упал навзничь на песок.

От удара у меня перехватило дыхание, но падение оказалось не таким страшным, чтобы громко ругаться последними словами. Нет, я выругался, но очень тихо. Затем попытался немного отдышаться, снова еще раз выразил свое возмущение и тут услышал быстрые легкие шаги – кто-то спустился со склона и направился ко мне. Перед глазами мелькнуло что-то белое, а в воздухе разлился аромат «Тайны ночи». Мари вернулась, чтобы добить меня. Я снова схватился за челюсть, но потом отнял руку от лица. Она наклонилась, пристально вглядываясь в мое лицо. В таком положении сильного удара не нанести.

– Я… я видела, как ты упал, – хрипло проговорила она. – Сильно ушибся?

– Корчусь в агонии. Эй, поосторожнее с моей больной рукой!

Но Мари и не думала об осторожности. Она меня поцеловала. Целовалась она так же страстно, как била, совершенно не сдерживаясь. Она не плакала, но щеки были мокрыми от слез. Через минуту или даже две Мари тихо произнесла:

– Мне так стыдно. Прости.

– Мне тоже, – сказал я. – И ты меня прости.

Я не понимал, о чем мы вообще говорим, но это было уже не важно. Наконец Мари встала, помогла мне подняться по склону, и я заковылял к дому, стуча костылями, а она все это время держала меня за руку. Когда мы проходили мимо бунгало профессора, я не стал снова предлагать ей повидаться с ним.

В начале одиннадцатого я приподнял штору со стороны моря и выскользнул из дома. Я все еще ощущал ее поцелуи, но челюсть тоже побаливала, поэтому мое настроение скорее можно было назвать нейтральным. По крайней мере, что касается Мари. Что же до остальных – а под остальными я подразумевал профессора и его людей, – то здесь ни о какой нейтральности не могло быть и речи. В одной руке я держал фонарик, в другой – нож. На этот раз я не стал заворачивать его в тряпку, поскольку не сомневался, что на острове Варду могут таиться угрозы пострашнее свирепых собак.

Луна скрылась за тяжелыми тучами, и все же я решил перестраховаться. До шахты в склоне горы было всего четверть мили, но я прополз это расстояние на четвереньках, что оказалось совсем непросто с больной рукой. Тем не менее мне удалось благополучно добраться до цели.

Я не знал, есть ли у профессора веские причины оставлять охрану у входа в шахту. Но осторожность в любом случае не помешала бы, и, когда я добрался до черной тени скалы, где меня не достал бы свет луны, даже если бы она в тот момент вышла из-за облаков, я медленно встал и замер. Простоял так пятнадцать минут, прислушиваясь, но до меня донесся только далекий шум океанских волн, разбивавшихся о рифы, и тихий стук моего сердца. И если за эти пятнадцать минут ничего не подозревающие охранники ни разу не пошевелились, значит они спали крепким сном. Спящие люди меня не пугали. Я спокойно вошел в шахту.

В сандалиях на резиновой подошве я ступал по известняку совершенно бесшумно, перекатываясь с пятки на носок. Меня никто не мог услышать, а после того, как я миновал тускло освещенный вход в пещеру, и увидеть. Фонарик я не включал. Если в шахте кто-нибудь находится, я смогу подобраться к нему так, что он этого даже не заметит. Перед темнотой все равны. Но с ножом в руке я получал небольшое преимущество.

Между рельсами и стеной пещеры оставалось достаточно пространства, поэтому мне не пришлось идти по шпалам, тем более что расстояние между ними могло оказаться неравномерным, и я не хотел рисковать. Продвигаться на ощупь было легко, я просто время от времени касался стены пещеры тыльной стороной ладони. Но делал это очень осторожно, чтобы не задеть камень рукояткой ножа.

Через минуту туннель резко повернул направо. Я вошел в первую пещеру. И сразу же направился ко входу в туннель напротив, ориентируясь по шпалам, которых касалась моя левая нога. У меня ушло пять минут на то, чтобы пересечь пещеру в семьдесят ярдов шириной. Никто меня не окликнул, не посветил на меня фонариком и не попытался наброситься. Я был один. Ну или, по крайней мере, меня предоставили самому себе и не трогали. Что, конечно, не одно и то же.

Прошло тридцать секунд после того, как я покинул первую пещеру, и вот я уже оказался во второй. Именно здесь, по словам профессора, были обнаружены первые археологические находки. Слева находились два укрепленных входа в туннель, рельсы вели прямо, а справа пролегал туннель, в котором работали Хьюэлл и его бригада. Туннель, где мы встретили Хьюэлла, меня не интересовал. Профессор дал мне понять, что именно там прогремели взрывы, разбудившие меня вчера днем, но то, что лежало на земле, могло обвалиться разве что после взрыва пары петард. Я пошел вдоль рельсов через пещеру и оказался в противоположном туннеле.

Он привел меня в третью пещеру, откуда я перебрался в четвертую. Ни в одной из них не оказалось выходов на северную сторону, я убедился в этом, обойдя полукруг вдоль правой от меня стены, пока снова не вернулся к рельсам. Затем я замкнул круг, пройдя вдоль другой стороны обеих пещер и обнаружив по два туннеля, ведущие на юг. Но я пошел прямо. Больше пещер не было. Только длинный туннель, который шел вперед.

И продолжал идти вперед. Мне казалось, что он никогда не закончится. Здесь не проводились археологические раскопки, просто прямой туннель. Похоже, никого не интересовало, что скрывалось за его стенами. Но туннель явно куда-то вел. Его диаметр сократился вполовину, и мне пришлось идти по шпалам. Я заметил, что угол наклона изменился, теперь он слегка поднимался вверх. Еще я обратил внимание, что воздух в туннеле по-прежнему оставался свежим, а ведь от входа в пещеру меня отделяло не меньше полутора миль. Думаю, именно этим и объяснялся наклон туннеля – его намеренно прорыли вблизи от поверхности горы, чтобы обеспечить вертикальную вентиляцию воздуха. К тому времени я, вероятно, уже прошел половину западной части острова и предполагал, что сейчас подъем постепенно выровняется, после чего начнется пологий спуск.

Но ничего подобного не случилось. Горизонтальный участок туннеля оказался не больше сотни ярдов в длину, а за ним последовал резкий спуск. И вот здесь моя правая рука уже не смогла нащупать стену туннеля. Я рискнул и на мгновение включил фонарик, заметив справа пещеру в тридцать футов глубиной, всю заполненную камнями и мусором. Сначала я подумал, что она образовалась после вчерашнего взрыва, но, рассмотрев ее внимательнее, отверг это предположение. Здесь находилось около двухсот тонн камней – слишком много для одного рабочего дня. Кроме того, не имело никакого смысла делать такой резкий разворот на север, к центру горы. Возможно, пещера служила свалкой для отходов. Скорее всего, ее выкопали некоторое время назад и сюда свозили камни, остававшиеся при прокладке туннелей.

Меньше чем через триста ярдов туннель закончился. Я почесал лоб – в конце концов, именно в нем рождались все мои идеи – и, включив фонарик, посветил тонким лучом. На земле лежали два маленьких ящика, наполовину пустых, но в них еще оставалось несколько зарядов взрывчатки, детонаторы и взрыватели. Без сомнения, взрывы устраивали вчера именно в этом месте. Я посветил фонариком в конец туннеля, но там был тупик, неприступная скала в семь футов высотой и четыре фута шириной. И тут я заметил, что не такая уж она и неприступная. Чуть ниже уровня моих глаз находился круглый камень примерно в фут диаметром, который, судя по всему, закрывал отверстие в стене. Я вытащил его из известняка и заглянул в отверстие примерно четыре фута в длину. Оно постепенно сужалось, так что в самом конце диаметр составлял не больше пары дюймов. И там что-то мерцало, переливаясь красным, зеленым и белым светом. Звезда. Я поставил камень на место и ушел.

Через полчаса я вернулся в первую из четырех пещер. Осмотрел два туннеля, ведущие на юг, но оба привели меня в пещеры, из которых не было других выходов. Я шел обратно вдоль рельсов, пока не оказался в третьей от входа пещере, исследовал там еще два туннеля, в одном из них заблудился и бродил полчаса, пока не вернулся обратно, но так ничего и не нашел. Затем вернулся во вторую пещеру.

Из двух северных туннелей я обошел своим вниманием тот, где работал Хьюэлл. Все равно там искать было нечего. Впрочем, в соседнем туннеле я тоже ничего не нашел. И разумеется, нечего было искать за брусьями, поддерживавшими вход в два обвалившихся туннеля на юге. Я уже направился по туннелю в первую пещеру, когда меня вдруг осенило, что об обвале в укрепленных деревянными балками туннелях мне сказал профессор Уизерспун. А о нем я пока знал только два неоспоримых факта: он совершенно не разбирался в археологии и был ловким лжецом.

Впрочем, о первом туннеле он не солгал. Тяжелые, вертикально расположенные балки надежно перегораживали вход, и сдвинуть их с места мне так и не удалось. Когда я просунул фонарик через узенькую щель между ними и включил его, то увидел сплошную стену из обломков породы, полностью закрывавшую проход от пола до обвалившегося потолка. Возможно, я был несправедлив к профессору.

А может, оценил его по заслугам. Во втором туннеле две балки оказались недостаточно хорошо закреплены.

Ни один карманник не вытаскивал кошелек настолько же деликатно и бесшумно, как я извлекал одну из балок и прислонял ее к соседней. Быстрое включение фонарика показало, что никаких признаков обрушения здесь не наблюдалось, только серый, грязный и гладкий пол туннеля, скрывающийся в темноте. Я вытащил вторую балку и протиснулся через образовавшийся проход в туннель.

Тут я понял, что не смогу изнутри поставить балки на место. Одну еще, может быть, кое-как получится, но вернуть на место вторую через проем в шесть дюймов шириной мне не удастся. И я ничего не мог с этим поделать. Пришлось оставить все как есть и идти по туннелю.

Через тридцать ярдов туннель неожиданно свернул влево. Я продолжал вести тыльной стороной правой ладони по стене, и эта стена вдруг отклонилась вправо. Я осторожно пошарил по ней и дотронулся до холодного металлического предмета. Ключ, висящий на крюке. Я провел ладонью дальше и нащупал низкую и узкую деревянную дверь и тяжелый дверной косяк. Снял ключ, вставил его в замок, тихо повернул и очень медленно приоткрыл дверь. В носу защипало от едких запахов бензина и серной кислоты. Я открыл дверь еще на пару дюймов. Дверные петли зловеще заскрипели, а воображение нарисовало виселицу и болтающийся на ветру труп, причем мой труп, но я тут же взял себя в руки, понимая, что пришло время решительных действий. Я быстро вошел внутрь, закрыл за собой дверь и включил фонарик.

Внутри никого не оказалось. Я быстро осветил пещеру фонарем и увидел, что она не больше двадцати футов в диаметре, кроме того, здесь явно кто-то был, причем совсем недавно.

Я сделал шаг вперед и наткнулся большим пальцем ноги на что-то твердое, посмотрел вниз и увидел большой свинцово-кислотный аккумулятор. Провода от него вели к выключателю на стене. Я нажал на него, и пещеру залил яркий свет.

Хотя, наверное, слово «залил» не совсем подходящее, и ярким он показался мне только в сравнении с моим тусклым фонариком. Голая лампочка мощностью около сорока ватт свисала с середины потолка. Но ее света мне оказалось достаточно.

Посередине стояли две стопки желтых деревянных ящиков. Я с первого взгляда догадался, что в них находится. А когда увидел сделанные через трафарет надписи наверху, мои предположения подтвердились. В последний раз я видел такие ящики с надписью «Запальные свечи „Чемпион“» на шхуне Флека. Патроны для пулеметов и взрывчатка. Так что, возможно, те огни, которые я видел, когда мы выбрались на риф, были вовсе не галлюцинацией. Просто капитан Флек разгружался на острове.

Справа у стены стояли два деревянных стеллажа с автоматами и автоматическими карабинами неизвестных мне марок, все густо смазанные маслом для защиты от высокой влажности в пещере. Рядом со стеллажами находились три квадратных металлических ящика, без сомнения с патронами. Я обвел взглядом оружие и ящики и впервые осознал, как чувствует себя настоящий гурман, когда садится есть обед из восьми блюд, приготовленных знаменитым шеф-поваром. А потом я открыл первый ящик, второй, третий – и точно представил себе, что чувствует этот гурман, когда он уже приладил салфетку, и тут к нему подходит метрдотель и объявляет, что ресторан закрывается на ночь.

В ящике не оказалось ни одного патрона для карабинов или автоматов. В одном я обнаружил черный порох для взрывных работ, в другом – тротиловые шашки и барабан с патронами для пулеметов, в третьем – запалы, детонаторы из гремучей ртути, сотни ярдов бикфордова шнура и плоскую жестяную коробку с химическим взрывателем. Вероятно, Хьюэлл использовал их для взрывных работ. И на этом все. Напрасно я мечтал, что в руках у меня окажется заряженный автомат и это радикальным образом изменит баланс сил на острове. Что ж, это были всего лишь пустые мечты. Патроны, которыми не из чего стрелять. И оружие без патронов. Бесполезно. Все совершенно бесполезно.

Я выключил свет и вышел. А ведь мне потребовалось бы всего минут пять, чтобы сломать ударно-спусковой механизм на всех карабинах и автоматах. До конца моих дней я буду горько сожалеть, что эта мысль не пришла мне в голову вовремя.

Пройдя двадцать ярдов, я обнаружил похожую дверь в правой стене туннеля. Ключа не оказалось, но в нем и не возникло необходимости, поскольку дверь не была заперта. Я осторожно положил ладонь на ручку, повернул ее и приоткрыл дверь на несколько дюймов. Тяжелый зловонный воздух проник через щель и буквально ударил мне в лицо. Я сморщил нос от омерзительного запаха гниения и почувствовал, как волосы у меня на затылке встают дыбом. Неожиданно стало очень холодно.

Я чуть-чуть приоткрыл дверь, протиснулся внутрь и захлопнул ее за собой. Выключатель находился в том же самом месте, что и в предыдущей пещере. Я нажал на него и осмотрелся. Только я оказался не в пещере. А в могиле.

Глава 7

Пятница, 01:30–03:30

Вероятно, из-за сочетания влажного воздуха и фосфатных испарений в пещере возникла необычная атмосфера, благодаря которой трупы сохранились почти в идеальном состоянии. Разложение уже тронуло их, но не настолько сильно, чтобы до неузнаваемости исказить лица девяти тел, сваленных в ряд в дальнем углу пещеры. Темные пятна на рубашках, белых или цвета хаки, с легкостью позволяли установить причину смерти.

Зажав рукой нос и стараясь дышать только ртом, я включил фонарик, чтобы лучше осветить лица покойных.

Шестерых мне прежде не доводилось встречать; судя по одежде и рукам, они были рабочими. Зато седьмого я узнал сразу. Седые волосы, седые усы и борода – передо мной лежал настоящий профессор Уизерспун. Даже после смерти его сходство с самозванцем оставалось поразительным. Рядом с ним лежал великан с рыжими волосами и длинными рыжими усами, без сомнения доктор Карстерс по прозвищу Рыжий, чье фото я видел в журнале. Девятого, который сохранился лучше остальных, я тоже опознал сразу, и его присутствие здесь подтверждало, что второе объявление о поиске специалиста по топливу разместили не случайно, им действительно требовался эксперт в этой области. Ведь передо мной лежал доктор Чарльз Фэрфилд, мой бывший начальник в Хепуортском научно-исследовательском центре и один из восьми ученых, которых заманили в Австралию.

Пот градом стекал по лицу, но меня все равно трясло от холода. Что здесь делал доктор Фэрфилд? Почему его убили? Старина Фэрфилд был не из тех, кто станет нарываться на неприятности. Блестящий ученый в своей области, но подслеповатый, как крот, и не интересовавшийся ничем, кроме своей работы, а также страстно увлекавшийся археологией. Очевидно, археология могла стать связующим звеном между Фэрфилдом и Уизерспуном, но это казалось абсолютно бессмысленным. По какой бы причине доктор Фэрфилд ни исчез из Англии, это явно никак не было связано с его познаниями в раскопках. Но тогда что, скажите на милость, он здесь делал?

Я чувствовал себя так, словно попал в холодильник, но пот лил с меня все сильнее и уже начал стекать по шее. По-прежнему держа фонарик в правой руке (нож оставался в левой), я вытащил из правого кармана брюк платок и промокнул шею. Слева передо мной на стене пещеры что-то блеснуло, что-то металлическое, вероятно отразив свет фонарика. Но что? Какие металлические предметы могли здесь находиться? Кроме трупов, в пещере я видел только лампочку в светильнике и выключатель, однако они были пластмассовыми. Моя рука с фонариком и платком замерла над плечом. У стены пещеры все еще что-то поблескивало. Я стоял неподвижно, как статуя, не сводя глаз с этой вспышки. Затем она сдвинулась с места.

Сердце у меня остановилось. И не важно, что говорит по этому поводу медицина, но мое сердце в самом деле остановилось. Очень медленно и осторожно я опустил руку с фонарем и платком. Переложил фонарь в левую руку, как будто он мешал мне убрать платок правой, быстро выбросил платок, схватил в правую руку нож и мгновенно развернулся.

Их было двое, они уже вошли в пещеру на четыре с лишним фута, но все еще находились в пятнадцати футах от меня. Двое китайцев начали обступать меня с двух сторон. Один был в холщовых штанах и хлопковой рубашке, второй – в одних хлопковых шортах, оба высокие, мускулистые и босые. Их немигающий взгляд и по-восточному неподвижные черты желтых лиц не скрывали, а, напротив, подчеркивали выражение холодной неумолимости. Не нужно быть специалистом по этикету, чтобы понять, что это далеко не визит вежливости. Ведь визитные карточки они выбрали не самые подходящие. Я никогда еще не видел таких устрашающих обоюдоострых ножей для метания. В учебниках по этикету перечисляются, пожалуй, все возможные варианты, когда стоит подойти и познакомиться первым. Но подобной ситуации в них вы точно не найдете.

Глупо отрицать, что я испугался. Еще как испугался! Двое крепких мужчин против почти что инвалида, четыре здоровые руки против одной. Два, без сомнения, опытных и искусных бойца, прекрасно обращающиеся с ножами, против человека, который с трудом разрежет кусок жареного мяса, не то что вонзит его в человеческую плоть. И у меня не было времени, чтобы попрактиковаться. Нужно действовать сразу и очень быстро, пока одному из них не пришло в голову, что с расстояния пять ярдов я – довольно легкая мишень и проще бросить в меня нож, а не пытаться заколоть им.

Я устремился на них, подняв нож над правым плечом, словно дубинку, и они оба невольно отступили на пару шагов. Возможно, их смутило мое отчаянное безрассудство, а может, все дело в том благоговейном ужасе, который испытывают восточные люди перед проявлениями безумия. Мой нож просвистел в воздухе, и послышался звон стекла разбитой лампочки. В ту же секунду я выключил фонарь, и в пещере стало темно как в могиле, которой она, собственно, и являлась.

Нужно было быстро что-то предпринять, пока они не догадались о моем двойном преимуществе перед ними: фонарике и стопроцентной возможности попасть в цель, даже если я буду бить без разбора, в то время как они с вероятностью в пятьдесят процентов могут попасть друг в друга. Я содрал с фонарика пластырь, скинул сандалии и сделал три быстрых шага в сторону выхода, не боясь вызвать лишний шум в тихой пещере, а затем остановился и бросил сандалии так, чтобы они негромко стукнулись о деревянную дверь.

Если бы китайцы потратили хотя бы десять секунд на то, чтобы оценить свое положение, и обдумали возможные варианты действий, скорее всего, они не бросились бы сломя голову к источнику этого внезапного стука. Но они потратили на обдумывание не больше пяти секунд и пришли к неизбежному выводу, что я пытаюсь сбежать. Я услышал быстрый топот босых ног, непродолжительный шум борьбы и отчаянный крик боли, заглушивший звон упавшего на пол металлического предмета.

Четыре проворных бесшумных шага в носках, быстрое движение большого пальца левой руки – и я пригвоздил их ослепительным белым светом фонарика. Передо мной возникла живая картина, хотя из-за неестественной неподвижности их тел они скорее напоминали высеченную из мрамора скульптурную композицию. Китайцы стояли лицом друг к другу, их грудные клетки почти соприкасались. Тот, что справа, держал своего товарища за рубашку левой рукой, а правую прижимал к его телу чуть ниже талии. Мужчина слева застыл, отвернувшись от меня и сильно изогнувшись, как лук с натянутой до предела тетивой. Обеими руками он вцепился в правую руку своего приятеля: напряженные жилы придавали его рукам сходство с бледными лапами чудовища, а побелевшие костяшки блестели, как отполированная слоновая кость. Я заметил окровавленное лезвие ножа, торчащее на два дюйма из его поясницы.

Секунды две или три, хотя по ощущениям прошло гораздо больше времени, мужчина справа с недоумением смотрел в глаза умирающему, но внезапно осознал свою роковую ошибку, понял, что смерть смотрит ему прямо в лицо, и вырвался из того оцепенения, в которое вогнал его ужас. Он попытался вытащить нож, но в последних судорогах агонии его приятель мертвой хваткой вцепился в руку, сжимавшую оружие. Затем он в отчаянии обернулся ко мне, выставив вперед левую руку, не то пытаясь ударить, не то стараясь защититься от луча, которым я светил прямо в его прищуренные глаза. В эту минуту он оказался совершенно беззащитным. Я не мог терять время. Лезвие моего ножа было всего двенадцать дюймов длиной, но я со всего маха вогнал его китайцу в грудь по самую рукоятку. Он один раз кашлянул, сдавленно захрипел и растянул губы в жутковатой улыбке, обнажая крепко сжатые зубы. Лезвие моего ножа треснуло, и в руке у меня осталась только рукоятка со стальным обломком в дюйм длиной. В эту секунду оба китайца, по-прежнему державшиеся друг за друга, стали заваливаться в правую от меня сторону, пока не рухнули на известковый пол пещеры.

Я осветил фонариком их лица, но эта предосторожность оказалась излишней: было понятно, что они больше не доставят мне неприятностей. Надев сандалии, я взял упавший нож и вышел, закрыв за собой дверь. В туннеле я тут же прижался к стене, вытянул руки вдоль тела и набрал полную грудь свежего воздуха. На меня вдруг навалилась слабость, но я списал это на раненую руку и зловонный воздух в гробнице. Короткое и яростное столкновение по другую сторону двери, как ни странно, совсем на меня не повлияло. По крайней мере, я так думал, пока не почувствовал, как болят у меня мускулы щек и подбородка, и не осознал, что мои губы растянулись в улыбке, невольно подражая смертельному оскалу человека, которого я только что убил. Огромным усилием воли я все-таки сумел расслабить мышцы лица.