Ливонский зверь

Сразу раздались предсмертные крики людей и звериный скулёж, трещали сломанные кости и копья; от передней линии обороны на задних брызгала кровь, а над головами пролетали части человеческих тел и внутренности. Я понял, что первую линию смяли с первого же наскока, так как воин, стоявший передо мной, принял на свой щит тяжёлый удар и далее вовсю орудовал копьём, а он-то находился в строю второго кольца. И вот, не прошло и десятка ударов сердца, как с головы этого воина слетел шлем, а сама голова необычно откинулась назад – вместо лица, я увидел кровавое месиво. Мертвец ещё не успел спиной коснуться земли, как я уже занял его место, тем самым закрывая брешь в плотном кольце оборонительного порядка.

Я едва успел прикрыться щитом, как в него тут же последовали мощные пинки, а последний из них был такой силы, что посунул меня назад, и я, споткнувшись о тело своего предшественника, завалился на землю. Зверюга нависла надо мной и принялась бить когтями по щиту, ставшим для меня единственным спасением, ибо при падении я выронил из руки свой меч. В приступе паники, я сам не осознавал, как вытащил из-за пояса кинжал и начал колоть зверя в бок, отчаянно крича при этом и чувствуя, как руку заливает горячая кровь – чудище то жалобно скулило, то яростно рычало, но не переставало продолжать наносить удары. Затем, когтистые пальцы ухватились за край щита и одним рывком лишили меня преимущества, оставив в ладони лишь кожаную лямку. Разинутая клыкастая пасть уже неслась к моему лицу, но я в последний момент успел извернуться, и острые зубы впились в плечо, с лёгкостью прокусив кольчугу. Зверь навалился на меня всем весом, прижав к земле, и продолжал держать пастью за плечо мёртвой хваткой, а я, превозмогая адскую боль, всё бил и бил кинжалом в лохматое туловище, пока мою руку не остановили чьи-то крепкие ладони.

Как оказалось, кроме меня, зверя также рубили и другие воины, беспощадно разворотив тому спину. Челюсти разжали, тело стащили, и я, словно безумец, рвался вступить в следующую схватку, не обращая особого внимания на свою кровоточащую рану. Вдруг, издалека раздался уже знакомый протяжный вой, и твари, очевидно, повинуясь зову вожака, спешно отступили в лес. Как только последний хвост скрылся в зарослях, те, кто ещё стоял на ногах и отважно сражался, обессиленно пали на землю. Слух заполонили крики и жалобные стоны раненых, а в воздухе витал душный запах пота и дерьма. Близился рассвет – серело, я огляделся: наше оборонительное кольцо сузилось втрое, кругом лежали груды изуродованных тел, а сам лагерь выглядел пугающе опустошённым… мёртвым; и вороны уже слетелись с округи, предвкушая знатный пир. При первых солнечных лучах, один из выживших рыцарей вонзил свой меч в землю, припал у того на колени, будучи обращённым лицом к солнцу, и стал молиться, восхвалять Господа за спасение – его примеру последовали остальные.

Наш командор, доблестно сражавшийся в первом ряду, погиб; никто из священников так и не добрался до командирского шатра; все лошади лежали в загоне с перегрызенными шеями. Мы оказались в сложном положении и опасались повторной атаки, поэтому приняли решение добить тяжело раненых, оставить тела павших без должного погребения и как можно скорее бежать к кораблям. Итак, из тридцати рыцарей, высадившихся на берег той проклятой земли, выжило лишь трое; из сотни бравых солдат в строю осталось почти два десятка; из вспомогательных отрядов – семеро человек. Убитых чудищ насчитали тринадцать голов, и примерно столько же отступило обратно в лес.

Моя рана выглядела жутко: зверь легко прокусил кольчугу, сломал плечевую кость и лишь чудом не оторвал руку – благо, его успели вовремя остановить. Лекаря мы тоже потеряли, поэтому мне всего-то наскоро прижгли рану раскалённым железом, и бывалые воины поговаривали, что без надлежащей помощи я, скорее всего, долго не протяну.

Но мне тогда некогда было думать о возможной мучительной смерти из-за гниения плоти, ведь наш небольшой отряд по пути постоянно подвергался нападениям из засад, устраиваемых покорёнными нами племенами. Мы яростно сражались и многих потеряли, прежде чем додумались пробираться к берегу через болота, дабы скрытно обойти земли дикарей, но и там нас поджидала смерть от укусов змей и гиблых топей. К морю нас вышло четверо, и только я один чувствовал себя не так уж и плохо по сравнению с остальными, обессиленными и вымотанными тяжким испытанием. Но ещё не время было радоваться, ибо корабли стояли на якоре где-то на востоке, и нам предстояло идти к ним вдоль берега неизвестное расстояние, имея большую вероятность нарваться на дикарей.

В тот день мы с вечера устроили привал в густых зарослях высокого кустарника, скрываясь от вражеских глаз. Предыдущей ночью на небе взошла луна, предательски освещая местность, и эта ночь обещала быть такой же. Уже второй день подряд меня одолевало дурное предчувствие, и тревога нарастала, а затем мне совсем стало плохо: знобило, лихорадило, крутило суставы. Товарищи искоса поглядывали в мою сторону, а когда я начал кричать от внезапной боли, один из них приблизился ко мне, и в его руке блеснул нож… Последнее, что я помню, – как он в ужасе отринул от меня, а потом… Потом я очнулся на рассвете, уже в другом месте, лёжа голым на снегу, с ног до головы покрытый чужой засохшей кровью.

До всего этого я, конечно, замечал, что со мной происходят непонятные вещи: рана быстро зажила; рука восстановилась за считанные дни, хотя мне утверждали, что кости сломаны. Зрение, слух, сила, выносливость – всё улучшилось в разы, и я не мог себе объяснить это иначе, кроме как Божьим промыслом, чудом, сотворённым над мной. В глубине души меня точила догадка о том, от кого могли передаться такие способности, но я старался не думать об этом – подобные мысли страшили. Ну, а когда я очнулся, будучи перепачканным в крови своих товарищей, то все мои надежды рухнули – я стал считать себя невольным слугой Дьявола. Я не знал, что мне делать дальше, ведь понимал, сколько ещё погибнет невинных людей от моих рук, но я также очень сильно хотел жить, поэтому долго и отчаянно молился всем Святым, выпрашивая у них избавления от проклятия. Всё же я принял решение вернуться к своим и, по прибытии домой, рассказать обо всём духовному отцу-настоятелю ордена, тем самым доверив ему вершение моей судьбы.

Спустя два дня, я добрался до кораблей. Капитанам я поведал выдумку о том, что нашу армию окружили полчища дикарей, и командор отправил горстку воинов к кораблям, дабы те сообщили о славном подвиге братьев во Христе, смело принявших неравный бой, и что из тех воинов удалось выжить лишь мне. Они поверили, ибо я оказался единственным вестником за последние тридцать с лишним дней, хотя до этого обеспеченцы регулярно посещали берег для пополнения припасов и доставки на суда награбленного добра. Выждав ещё четыре дня, капитаны отдали морякам приказ сниматься с якоря, и мы отправились домой.

Старик обратил взгляд на юношу, полагая, что тот уже уснул. Однако Ольгерд оставался бодрствующим и внимательно слушал трагическую историю, сочувствуя Юргену и радуясь за себя, что сам не оказался в подобной ситуации – будучи один на один со своим проклятием. Теперь он ещё больше ценил своего наставника просто за то, что тот есть у него.

– О чём задумался? – спросил старик.

– Да так… А что было дальше?

– А дальше, – Юрген пошевелил палкой остывшие угли, – пора ложиться спать. Засиделись, а завтра полно работы.

– Какой ещё работы? – возмутился Ольгерд. – Мы ведь уже всё сделали!

– Вот утром и узнаешь, – равнодушно ответил старик, направляясь к своей лежанке.

Парень недовольно фыркнул, молча улёгся на своё спальное место и, прокручивая в голове рассказ наставника, вскоре уснул.

Глава 3. Перерождение

Узкая полоса солнечного света, пробивавшаяся сквозь щель в потолке, медленно ползла по телу спящего Ольгерда, пока не достигла его глаз. Парень вертел головой, пытаясь избавиться от докучавшего луча, но тот будто прилип к векам. Недовольно жмурясь, Ольгерд прикрыл глаза ладонью, но уже было поздно – сон окончательно ускользнул от него. Юноша обратил внимание на весёлые стрекотания птиц, доносившиеся из леса, и понял, что уже наступило утро.

Открыв глаза, он взглянул на соседнюю лежанку и, не обнаружив на ней Юргена, слегка расстроился, ведь теперь снова придётся выслушивать ворчание старика и изображать искреннее раскаяние; но с другой стороны, Юрген мог бы и сам разбудить, коль вчера обещал много работы, а раз не удостоился будить – значит, не столь и важна та работа. Такие мысли придали парню уверенности в своей правоте. Лениво потянувшись, он резво вскочил с постели, толкнул рукой хлипкую дверь и смело шагнул за порог хижины.

Старика Ольгерд застал во дворе у высохшего колодца – тот стоял спиной к юноше, перегнувшись через округлую каменную пристройку и пристально всматриваясь в глубину тёмного пространства.

– Ты пытаешься взглядом наполнить его водой? – сказал Ольгерд, звонко рассмеявшись.

Юрген выждал, пока весельчак угомонится, а потом, продолжая глядеть вниз и не оборачиваясь, серьёзным тоном произнёс:

– Этот колодец станет твоей тюрьмой. – Улыбка медленно сползла с лица парня, и его хорошее настроение мигом улетучилось. После возникшей немой паузы старик добавил тем же голосом: – Правда, всего лишь на пару ночей… К сожалению.

– Какая тюрьма? – испугавшись, недоумевал Ольгерд. – Зачем? Поясни!

– Эх ты, балда, – мягче молвил старик, развернувшись лицом к ученику, – ты чем вчера слушал? Забыл, как я рассказывал, что со мной было при первом перевоплощении в зверя?

– Ну… – наморщив лоб, принялся вспоминать парень. – Ты ничего не помнил…

– И растерзал своих товарищей, – договорил за него Юрген. – Поэтому, когда настанет время, я спущу тебя в колодец. По утру – выпущу.

– Так бы сразу и сказал, – успокоился Ольгерд.

– Только ты не спеши радоваться! – с усмешкой продолжил старик. – Помнишь, я обещал тебе работу? Так вот, тебе придётся подготовить эту яму, для своего содержания.

Ольгерд подошёл к колодцу, бросил быстрый взгляд во тьму, увидев ничем не примечательное дно, а затем небрежно молвил:

– Чего там готовиться, еловника подстелю и хватит. Всего-то одну ночь переждать.

– Готовить яму нужно не для удобства, – поспешил расстроить парня старик, – а для того, чтобы зверь не смог выбраться, цепляясь когтями за неровности в кладке. Тебе предстоит загладить все выпуклости и законопатить широкие щели. И не вздумай увиливать – полнолуние наступит через две седмицы, так что лучше поспешить.

– У меня же нет инструментов! – негодовал Ольгерд. – Чем мне тесать камни?!

– Такими же камнями, – дал совет Юрген. – Тут полно всяких, выбирай покрепче.

Юноше не понравилась затея старика, но выдумать чего-либо проще в таких условиях, в которых они находятся, у него не получилось, потому пришлось молча согласиться.

Старик помог Ольгерду связать из жердей и лозы лестницу, которую сразу же и опустили в колодец, а затем Юрген, сославшись на охотничьи дела, оставил парня в одиночестве. Ольгерд с печальным видом ещё раз осмотрел колодец изнутри, мысленно пожалел себя, а потом начал рыскать взором по окрестности в поисках подходящего булыжника.

Дни летели быстро. Ольгерд уже видеть не хотел этот проклятый колодец, посвящая ему всё своё время. От тяжкого труда кожа на ладонях парня огрубела настолько, что, пожалуй, сгодилась бы для шлифовки мраморных плит; а той влаги, которую организм выделяет для охлаждения чересчур перегретого тела, бездушные каменные стены пересохшего колодца могли ощущать разве что только при сильном дожде, и то – поздней осенью. Но старику, Ольгерд, ни разу не пожаловался на невыносимые условия, даже когда тот каждый день, недовольно мотая головой и цокая языком, указывал ему пальцем на плохо обработанные участки стены. Парню очень хотелось отомстить наставнику, также как и он прицокивать языком, при этом указывая пальцем на какую-нибудь того неудачу, – но Юрген, как на зло, всегда возвращался из леса с добычей в руках, ещё и с довольной рожей, будто нарочно провоцируя ученика на проявление слабости своим неуместным показом превосходства. Сцепив зубы, Ольгерд молча вымещал накопленную злобу на камень, упорно продолжая рутинную работу.

В один прекрасный день, под вечер, старик лично спустился в яму, долго и тщательно осматривал кладку, а затем поднялся наверх, хлопнул юноше по плечу и, не проронив ни слова про колодец, направляясь к хижине позвал того ужинать. Ольгерд, иронично ухмыльнувшись и покачав головой, безмолвно последовал за наставником.

– Ну что же, – молвил старик, бросив обглоданную кость в пламя очага, – мы подготовились к полнолунию, остаётся только дождаться.

– И что мне надо будет делать, когда я обернусь в зверя? – спросил Ольгерд, слизывая с пальцев жир, оставшийся после поглощения жареной ножки глухаря.

– Главное, – отвечал наставник, – не пугайся того, что будет происходить с твоим телом во время превращения, а дальше – от тебя ничего не будет зависеть. Я буду присматривать за тобой.

***

      И вот настал тот день. Как ни старался Юрген убедить Ольгерда в благополучном исходе, подбадривая того всяческими шутками, парень всё равно изрядно нервничал, особенно когда со вчерашней ночи его внезапно бросило в жар и начало лихорадить.

После заката, дождавшись темноты, старик подошёл к парню, просидевшему весь день в углу хижины как истукан, и приказал тому немедля спускаться в колодец. Ольгерд поднялся, превозмогая страх, и робкой поступью направился к яме.

Как только парень спустился, предусмотрительно сняв перед этим штаны – они бы пришли в негодность при обращении, – Юрген сразу же вытащил лестницу наружу, а потом заглянул вниз, чтобы дать ученику последние наставления:

– Ты это, думай о хорошем. Вспоминай радостные моменты. Не волнуйся, я буду рядом. – Старик исчез из виду, но затем его бородатое лицо вновь появилось в округлой рамке колодца, на фоне звёздного неба: – А! Забыл предупредить. Когда обернёшься, не откуси себе чего-нибудь лишнего, что болтается ниже пояса. Оно заново не отрастёт.

Юноша, с испугом в глазах, было открыл рот, чтобы что-то ответить, но увидав довольную рожу, расплывшуюся в широкой улыбке, тут же передумал говорить, насупив обиженно брови.

– Ладно, бывай, – молвил напоследок старик, перед уходом.

Ольгерд уселся на пол, спиной к стенке, сложил руки на колени и, закрыв глаза, попытался отвлечься приятными воспоминаниями из прошлого. Вот он на каком-то празднике наблюдает за танцующими девушками, затем вспоминает собственноручно пойманную огромную щуку, а вот он с Милдой играет в догонялки, теперь вместе с ребятами прыгает в море с высокой скалы… Кажется, он находится на корабле: дощатые стены и пол, помещение слегка покачивается, на стенах местами горят лампадки; он куда-то спешит, бежит вперёд… на четвереньках. Перед ним, сбившись в кучу, стоят как вкопанные множество мужчин – все они смотрят на него, на бледных лицах застыл ужас; им больше некуда бежать, позади тупик – они осознают, что сейчас все умрут. Он набрасывается на них, раздирает на куски… Ему весело, ему нравится убивать. Он жадно поглощает их органы… испытывает наслаждение.

Кошмарное наваждение внезапно схлынуло – Ольгерд очнулся от своего же крика. Тупая боль охватила всё тело парня, он словно парализованный распластался на полу, бешено вращая глазами. Внутри него что-то затрещало, что-то рвалось, перемещалось, и каждое новое изменение сопровождалось нестерпимыми вспышками огненной боли, покуда темнота не застлала его взор, нагло вышвырнув сознание из бренного тела.

Юноша вновь открыл глаза, зрачки которых приобрели мутно-жёлтый цвет, и взгляд сейчас был чужим, злобным. Парень корчился, извивался, по-звериному рычал; суставы неестественно выворачивались, под потемневшей кожей перекатами бугрились мышцы, а в районе таза показался пока ещё коротенький хвостик. Тело набирало объём, конечности удлинялись, лицо вытягивалось, наружу полезла чёрная шерсть; из утолщённых фаланг пальцев вырастали когти, уши заострились, из оскаленной пасти уже изменённого черепа прорезались клыки. Через мгновение, на том месте, где совсем недавно находилась особь человеческого рода, теперь стоял, испуганно склонив голову, огромный волкоподобный зверь.

Вздыбив густую шерсть на загривке, оборотень начал затравленно оглядываться по сторонам, видя вокруг себя лишь сплошную стену. Не обнаружив выхода, он было запаниковал и принялся метаться в своей узкой каменной ловушке, как вдруг, откуда-то сверху, прозвучал далёкий волчий вой. Зверь замер, а затем медленно поднял голову: в округлом окошке виднелось звёздное небо, а на край кладки ниспадал лунный свет. Сие знамение взволновало оборотня, вселило в него надежду; набрав полную грудь воздуха, он, что есть мочи, протяжно взвыл, подражая поступку своего сородича.

Волколак, будучи уверенным в своих силах, присел на корточки, напряг мышцы ног и, словно пущенная стрела, молниеносно взмыл вверх, догадавшись в нужный момент вонзить когти в камень. Но, к его сожалению, когти, издавая скрежет, предательски заскользили по твёрдой поверхности, и оборотень свалился вниз. Рассерженно рыкнув, сетуя на неудачу, он снова присел, тщательно готовясь к прыжку…

Спустя какое-то время, зверь теперь отчаянно бил плечом в стену, норовясь обрушить кладку. Он уже испробовал всё, к чему смог додуматься: высоко прыгал, пытаясь зацепиться за что-то; карабкался, упираясь лапами в противоположные стороны стены; скрёб камень, надеясь выкорчевать булыжник из кладки, дабы использовать появившуюся нишу как ступеньку для последующего продвижения наверх. Все его старания увенчались провалом. Да и удары, наносимые сейчас, перестали быть столь мощными, какими они были при возникновении этой идеи, – но волколак, за неимением другого варианта, упрямо продолжал бить и бить.

В какой-то момент он остановился и насторожил уши, учуяв поблизости чьё-то присутствие. Сверху загудело, будто что-то тяжёлое, рассекая воздух, падает вниз, и зверь поднял голову, чтобы увидеть источник шума – ему тут же прилетело по морде чем-то увесистым. Пребывая в лёгком недоумении от случившегося, оборотень вновь посмотрел вверх, но теперь уже прикрывая голову рукой – то же звёздное небо в окошке, и никого постороннего. Затем, его глаза расширились, и волколак, потянув носом, перевёл взгляд себе под ноги, увидав там бездыханное тело молодой косули. Позабыв обо всём на свете, зверь мигом набросился на тушу, раздирая ту зубами и большими кусками поглощая в себя, не тратя времени на пережёвывание. Когда от косули буквально не осталось ни ножек, ни рожек, оборотень, прикрыв глаза от наслаждения, принялся лизать кровавое пятно на полу.

***

      «Ольгерд!» – раздался знакомый голос в голове юноши, ставший причиной его пробуждения. Парень открыл глаза и увидел лицо своего наставника, заглядывающего в округлую рамку колодца. Обратив внимание на синеву за спиной старика, Ольгерд догадался, что уже наступило утро.

– Наконец-то очнулся! – радостно молвил Юрген. – Я уж было хотел бросить в тебя камешек.

Парень понял, что лежит на спине, поэтому приподнялся на локтях, чтобы оглядеться, и сразу же ужаснулся, обнаружив на своём теле бурого цвета грязь.

– Что со мной?! – крикнул он в испуге.

– Кровь? – спокойно произнёс наставник. – Не волнуйся, она не твоя. Это я тебе косулю схарчевал.

Ольгерд облегчённо выдохнул, затем поднялся на ноги, с омерзением осмотрел свои окровавленные руки, поворочал языком во рту, задумался. Через мгновение, издавая характерные звуки рвоты, он согнулся в поясе и, широко открыв рот, изверг из желудка струю густой белёсой жидкости. Когда приступы тошноты прекратились, Ольгерд тыльной стороной ладони стёр с губ липкую слизь и мельком взглянул на появившуюся под ногами лужу, заметив в ней непонятные комья, похожие на скатанные шарики шерсти. Стараясь не думать об увиденном, он вскинул голову кверху и посмотрел на старика – Юрген, с лыбой до ушей, молча наблюдал за учеником, откровенно потешаясь с того и не проявляя при этом ни капельки сочувствия.

– Хватит зубы сушить, – рассерженно говорил юноша, – спускай скорей лестницу!

– А волшебное сло-о-о-во, – издевательски произнёс старик.

– Пожалуйста! – гневно выкрикнул юнец.

Громко хохоча, Юрген неспешно спустил лестницу.

– Прошу, – мягко молвил он, исполнив рукой галантный пригласительный жест с поклоном.

– Седой хрыч, – сердито пробормотал себе под нос парень, а затем ступил на первую ступеньку и, не веря своим глазам, застыл, увидав глубокие борозды на камне. – Это я сделал?!

Старик проследил за взглядом юноши и ответил серьёзным тоном:

– Нет, косуля.

– Рогами?! – удивился Ольгерд.

Юрген, закатив глаза и разочарованно цокнув языком, молвил:

– Вот дуралей. Конечно же ты сделал, в облике зверя. Видишь, дальше середины допрыгивал. Не даром я тебя припахал ровнять кладку.

– Ага, – задумчиво согласился юноша.

Последующие два полнолуния, Ольгерд также провёл в колодце. Ему необходимо было полностью подчинить зверя своей воле, прежде чем наставник дозволит обращение вне заточения.

Все свободные дни, старик обучал парня охотничьему ремеслу и выживанию в дикой природе: сооружению ловушек на птиц и мелких животных, ориентированию в лесу, распознаванию следов, поиску съедобных кореньев, ягод и грибов. Вечерами Юрген учил Ольгерда германскому языку и правилам поведения в обществе, рассказывал о традициях и культуре своего народа, а ещё обещал в будущем обучить письму. Иногда проводились занятия по рукопашному и ножевому бою; однажды Ольгерд попросил наставника научить его владеть мечом, но старик почему-то категорически был против, посоветовав юноше найти себе для этой цели другого учителя, ведь сам Юрген будет обучать только охотничьему искусству, а не воинскому, и в конце концов прямо-таки признался, что не желает, чтобы Ольгерд убивал людей как по своей воле, так и по чьему-либо корыстному приказу.

С приближением очередного полнолуния, Юрген, к огромной радости Ольгерда, дал добро на совместную, необыкновенную охоту – это должен был быть первый раз, когда парень обернётся в зверя на свободе, поэтому он просто сгорал от нетерпения, желая скорее насладиться процессом, так как скучное проживание вдвоём в лесу ему изрядно поднадоело.

***

      Они стояли голышом на поляне, взирая на блеклую луну, и дожидались того, что непременно произойдёт с их телами и разумом. Да, тот ликан, который обуздал свою вторую сущность, сохранял мышление, присущее ему в человеческом обличье, но, тем не менее, звериная его часть также занимала определённое место в голове, отчего, к примеру, такое омерзительное для здравого человека дело, как пожирание сырого мяса, казалось ликану – в волчьей шкуре – не только необходимым, но и желанным, да к тому ещё и вкусным. Это была естественная тяга хищного животного, и всё в такую ночь воспринималось как должное, ничуть не шокирующее.

Итак, седовласый старик и черноволосый юноша, почувствовав первые признаки своего изменения, оба припали к земле, и вскоре их тела забились в диких судорогах, перевоплощаясь на ходу в удивительных существ. Во время первого раза, случившегося несколько месяцев назад, Ольгерд познал невыносимую боль, потому побаивался вновь испытать те муки, но наставник тогда поведал, что с каждым разом перерождение будет проходить менее болезненно, пока и вовсе не станет слегка неприятным, и парень, к сегодняшнему дню, уже успел на собственном опыте убедиться в правдивости слов своего наставника.

Посреди поросшей высокой травой поляны, на том месте, где только что стояли люди, поднялись два звериных силуэта; тут же развернувшись друг к другу, они встретились взглядами. Волколак, с посеребрённой грудиной, оскалился и зарычал – второй зверь, покрытый абсолютно чёрным мехом, склонил голову, тем самым признавая первого вожаком. Выяснив, кто здесь главный, старый оборотень, не теряя времени зря, рванул в лес, а молодой, не отставая, ринулся следом. Охота началась.

Чёрный первым учуял свежий запах какого-то животного. Он мельком взглянул на старшего, а затем, ускорившись, побежал вперёд. Седогрудый, проведя того неодобрительным взглядом, метнулся в другую сторону.

Дикий кабан нёсся напролом через густые заросли колючего кустарника, в надежде спастись от преследовавшего его невиданного доселе хищника. Копытному всего лишь нужно было как можно скорее добраться до болот, а там он уже с лёгкостью уйдёт от погони, затерявшись в непроглядном тростнике, благодаря известным ему узким тропам, соединявшим россыпь островков, расположенных на гиблой, обманчивой воде. Сперва запаниковав, вепрь на одних лишь голых инстинктах убегал, хаотично меняя курс движения, но потом, в силу своего возраста, всё же собрался и избрал единственный верный вариант.