Помните, мистер Шарма

Ма еще не родилась.

Мотоцикл вырывается из лабиринта домов и выезжает на широкую дорогу, пустынную в этот час, освещенную лишь бледной луной, сияющей над обугленной землей. Позади них Ади различает огни города вокруг силуэта огромного форта и сияющие белые купола огромной мечети рядом. Они похожи на Красный Форт и Джама Масджид, думает он (может быть, это Дели), пока не замечает на шоссе белый указатель. Чтобы разобрать надпись, Ади приходится наклониться и напрячь глаза. «Лахор, 3 мили» – вот что там написано.

Лахор в Пакистане?

Нана и Нани останавливаются и смотрят на горизонт, на клубы серого дыма, которые поднимаются высоко над городом в безвоздушную ночь, как столбы, удерживающие тьму. Что-то шепотом сказав Нани – Ади едва может разобрать слова, – Нана разворачивает велосипед и с новой решимостью трогается с места, Нани крепко прижимает к груди Каммо. На другой стороне горизонт тоже затуманен облаком мерцающего дыма, и Ади чувствует отчаянное желание крикнуть им, что они выбрали не тот путь, что они движутся навстречу морю огня. Но тут он видит указатель на другой стороне дороги: «Амритсар, 28 миль».

Амритсар в Индии.

Это настолько странный, потусторонний образ, что Ади требуется мгновение, чтобы по-настоящему его увидеть. Чуть дальше по шоссе на обочине стоит небольшой грузовик, который поглощает оранжевое пламя. На земле рядом сидят бок о бок в луже двое мужчин со связанными за спиной руками. Это сардаар-джи, но их тюрбаны лежат перед ними, покрытые локонами грубо остриженных волос. Головы свисают на грудь, губы трясутся, с них капает слюна, а глаза открыты, но не моргают. На коленях они держат бледные клубки кишок, лезущих из распоротых животов. Ади понимает, что черная лужа, растущая вокруг них, гуще воды. Он снова смотрит на их лица и на мгновение видит, как они превращаются в лица мальчиков, в лица Санни и Банни. Ади чувствует, что у него перехватывает горло, он не может дышать. Он открывает глаза и сглатывает. Спрыгивает с уступа, приземляется на террасу и убегает прочь.

4. Все ли было в порядке?

Однажды вечером, когда Ади собирался готовиться к завтрашней контрольной по естествознанию, раздался звонок в дверь, и он чуть не вскрикнул. Прошла целая неделя с их встречи со стервятником, и, хотя он думал, что выбросил все из головы, порой казалось, что его тело застряло на выступе на террасе, ноги неудержимо подергивались каждый раз, когда Ади пытался усидеть на месте, а дыхание при малейшем звуке замирало от страха.

Пока он сидел в дрожащей тишине, широко раскрыв глаза, уши уловили знакомый звук, доносившийся из-за входной двери. Он был слабым, но безошибочным – позвякивание стеклянных браслетов. Ади спрыгнул с дивана и побежал открывать дверь, споткнувшись о край ковра, но не остановившись.

Много лет назад, в туманные зимние дни, они с Ма ходили на небольшой рынок дальше по дороге, к журнальному киоску, где были все лучшие комиксы – и привычные «Чача Чаудхари» и «Супер Коммандос Дхрув», и последние «Арчи» и «Сабрина», и его любимые истории и мифы Амар Читра Катхи. Ма просила его выбрать что-нибудь одно, но он минут пять метался от одного к другому, и в конце концов она разрешала ему взять два журнала, пытаясь казаться раздраженной, виновато глядя на продавца и закатывая глаза, но с трудом удерживая улыбку и будто стараясь скрыть счастье. Именно так Ма улыбалась и сейчас, стоя у двери.

Она поставила чемодан и поспешила обнять Ади. Он пытался сопротивляться, дать понять, что не собирается ее прощать, но она удержала его в объятиях, хоть и с трудом.

Вместо сари на ней была курта, бледно-зеленая с блеклыми цветами, как в садах Великих Моголов, которые он помнил по ее старым фотографиям. Ади застрял в ее руках, ее пальцы щекотали ему ребра, он боялся, что разразится смехом. Лишь потом он понял – настоящая опасность заключалась в том, что он мог разразиться слезами.

Наконец отпустив его, Ма обвела глазами дом, вновь посмотрела на Ади, и ее улыбка медленно угасла.

– Все в порядке? Как Амма? Ты поел?

Нужно было так много спросить, так много ответить. Всю неделю он размышлял, как бы рассказать Ма о стервятнике, чтобы это не выглядело так, будто все его винты разболтались. Он столько раз прокручивал в голове этот самый момент, представляя, как Ма держит его за руку и говорит, как ей жаль, обещает, что никогда больше его не оставит, но ее не было две недели, она даже не звонила, и это все, что она хочет узнать? Поел ли он?

Если она хочет сделать вид, что ничего такого не произошло, то ладно, решил он, пусть так.

– С Аммой все в порядке. Я как раз собирался ее кормить. А ты есть хочешь?

Она вновь улыбнулась, но свет ушел. Его сменила темная, тяжелая усталость.

– Не волнуйся, милый, я дома. Иди учи уроки, я сама принесу тебе поесть.

Ее взгляд метнулся к двери спальни, по-прежнему закрытой. Отец не собирался ее встречать, если она этого ждала. Он, видимо, так и сидел перед маленьким храмом и жаловался богам. Это было все, чем он занимался неделю с лишним, особенно после той ночи, когда вернулся домой пьяный. Каждый вечер он приходил, снимал обувь у двери, шел прямо в спальню и сидел перед храмом ровно до девяти вечера, а потом ненадолго выходил поужинать – стол для него накрывал Ади. Отец не благодарил его, но, по крайней мере, больше не казался злым, не ругался на шум телевизора и на то, что Ади «тратит время» на свои комиксы. Когда вечером приходила тетя Рина, именно Ади давал ей указания, что готовить. Она прекрасно знала их вкусы, на ее предложения он просто отвечал «да» или «нет» – далу и картофелю однозначно «да», этой ужасной бамии с жутким названием «дамские пальчики» – однозначно нет. Именно Ади кормил Амму три раза в день, забирал и мыл ее большую стальную тарелку. Он начал привыкать к этому распорядку, даже получать от него удовольствие – но теперь все закончилось, и он мог снова побыть ребенком.

Ма оставила чемодан в коридоре и пошла прямо на кухню. Ади сидел на диване и смотрел iTV, музыкальный канал, куда подключались люди, можно было наблюдать, как они листают меню вверх и вниз, выбирая песню. Сам он никогда так не делал, но любил наблюдать за остальными и гадать, что они выберут. Он надеялся, что вновь покажут тот клип Майкла Джексона, где парнишка из фильма «Один дома» устанавливает рядом с отцовским креслом огромные колонки, врубает громкость на «ТЫ ЧОКНУЛСЯ?!!», кричит: «Съешь-ка вот это!» и запускает папашу в небо[18]. Но нет, звонивший выбрал какую-то старую болливудскую песню, в которой пухлый герой ехал в машине без верха и напевал песенку героине, а та застенчиво улыбалась ему в окно поезда, ехавшего рядом. Почему на шоссе не было других машин? Как он ехал, не глядя на дорогу? Как она могла слышать его сквозь оглушительное тудух-тудух? Все это было совершенно бессмысленно.

Он переключился на повтор WWF WrestleMania 13, где Брет «Хитмен» Харт выбивал кишки из Стива-любителя пива, Стива «Ледяной глыбы» Остина, но со стадиона его все равно освистывали. Санни-Банни раньше фанатели от Стива. Однажды Банни попытался скопировать его фирменный прием, раздавив банку «Фанты» ртом, и кончилось тем, что ему влетело от матери за испорченную школьную форму. Сам Ади по-прежнему болел за Хитмена, хотя было очевидно, что экс-чемпион, с длинными волосами, розовым жилетом и зеркальными солнцезащитными очками, выглядел не особенно брутально. Может, пора поменять приоритеты, подумал Ади. Видели боги, немного брутальности ему самому сейчас бы не помешало.

Поев, устав смотреть телевизор и выключив свет, он увидел, что из-под двери родительской спальни льется сияние прикроватной лампы Ма. Она уже давно отнесла туда ужин, но Ади до сих пор не услышал оттуда ни звука.

В первый день учебного года по классу с такой скоростью, с какой могут разноситься лишь школьные сплетни, разнесся слух. Все сбились в небольшие группы, мальчики отдельно, девочки отдельно, и открыли сто восемьдесят восьмую страницу учебника биологии. Они ожидали увидеть обнаженных мужчину и женщину, но глазам предстали только схемы каких-то трубок внутри очертаний силуэтов. Один мальчик начал объяснять остальным, как сперма из полового члена поднимается по влагалищу, чтобы встретиться с яйцеклеткой, и когда кто-то заметил, что их родители, по всей видимости, занимались тем же самым, все завопили, завыли и сделали вид, что их тошнит. Уже тогда Ади задался вопросом, почему его это вообще не беспокоило. Теперь, когда он лежал в постели и размышлял о возможности того, что его родители могли заниматься с-е-к-с-о-м, он понял почему. Остальным было противно думать об этом, потому что они в принципе могли об этом думать. Для Ади мысль о том, что Ма и отец занимались чем-то подобным, была настолько невероятной, настолько далекой от области вообразимого, что он мог только фыркнуть. Может быть, он сирота, подумал Ади, как в «Больших надеждах», и его усыновили, когда он был слишком маленьким, чтобы что-то запомнить. Ему почти хотелось, чтобы это было именно так. Это, конечно, многое бы объяснило.

* * *

Все выходные они провели дома, вместе, но в одиночестве, как незнакомцы в авторикше. Большую часть времени Ма проторчала в кладовке, разгребая старые чемоданы – не лихорадочно, будто что-то искала, а медленно и методично, будто ей просто хотелось узнать, что же там погребено, в этом темном, пыльном углу их дома. Отец не выходил из спальни, и Амма тоже. Кто был рад, что Ма вернулась, так это тетя Рина. Она болтала без умолку, готовя, убираясь и слоняясь вокруг мамы, восхищаясь старым хламом из чемоданов и предлагая постирать его и погладить. Ее постоянный пронзительный гул, нарастающий и затихающий вместе с вопросами и жалобами, прорывался сквозь шум телевизора и холодильника, отвлекая Ади от подготовки к экзаменам.

В любой другой день Ма выключила бы телевизор, дала бы Ади стакан сладкого розового сиропа «Рух Афза» и попросила тетю Рину говорить потише, но, похоже, ее это уже не волновало. Он хотел было спросить, куда она уходила, что задумала, но почувствовал вокруг нее стену – каменную, с бойницами и пушечными башнями, окруженную рвом, наполненным крокодилами. Он задавался вопросом, сможет ли найти время, чтобы заглянуть в кладовку и посмотреть, что она прячет во всех этих чемоданах. Или воспользоваться ее рассеянным состоянием, чтобы покопаться в ее комнате, порыться в сумочке…

Впрочем, решил он, какая разница. Что бы она ни делала, какую бы глупую тайну ни скрывала, все это ее дело.

Что Ади действительно беспокоило, так это ощущение, что Ма не была полностью здесь, дома, с ними. Даже когда она делала то, что делала обычно: подавала еду, складывала одежду и ставила обратно безделушки, которые, казалось, всегда падали, – то казалась потерянной в параллельном мире. Он знал это чувство. Это было похоже на то, как он мечтал сыграть в «СуперКонтра» с Санни, торча на унылом уроке математики. Именно предвкушение того, что впереди ждет что-то желанное, заставляет нас выполнять работу, которую мы должны делать. Может быть, у нее тоже были свои Санни и Банни? Но разве у взрослых бывают такие друзья? Разве им можно бросать все и идти тусоваться с ними? Ади никогда об этом не задумывался. Впрочем, ведь у Ма не было родителей, которые не разрешали бы ей развлекаться и требовали сидеть дома, учиться и вовремя ложиться спать. Почему бы ей не уйти, когда она захочет?

И размышляя обо всем этом, он подумал еще вот о чем: тогда что мешает ей уйти навсегда? Оставить все позади и никогда не возвращаться?

Ади закрыл глаза и постарался отключиться от шума. Он пытался предвидеть ее уход – пережить, простить, даже оправдать его, – но не мог избавиться от гнева, охватившего его с такой силой, что он до боли сжал пальцы на пульте. Был только один способ подготовиться: притвориться, что ее и сейчас здесь нет. Свыкнуться с мыслью, что он вновь будет один и ему придется заботиться об Амме и отце. Может, пора поменять приоритеты, подумал Ади. Если Ма собирается уйти, когда ей будет угодно, он встанет на сторону тех, кто останется.

5. Список ваших страхов, мистер Шарма

В особенно душный день, когда Амма не переставала болтать с Питом Сампрасом, Ади стоял перед холодильником и ждал, пока испарятся крошечные капли пота на шее.

Вернувшись, Ма стала бывать дома еще реже, чем раньше. Большую часть времени Ади оставался один, а дни слились в единое длинное пятно. Он разогревал Аммин обед, смотрел «Счастливые дни», пока ел свой, листал какую-нибудь библиотечную книгу, ожидая, пока начнется «Все любят Рэймонда», задавался вопросом, когда же наконец зайдет солнце и Ма вернется оттуда, куда ушла. Большую часть дня он старался не задаваться вопросом, куда она шла и чем занималась, поскольку уходила Ма явно не на учебу и не на работу. Может быть, она была шпионкой и не могла никому рассказать, что делала? Может быть, ее сбил грузовик, и она лежала на дороге, истекая кровью? А может быть, просто не хотела возвращаться домой?

Ади не собирался спрашивать. Но разве он не заслуживал знать?

Тихо пройдя через гостиную и мимо кухни, стараясь не шуметь, чтобы не нарушить спокойствие Аммы, он вошел в комнату родителей и закрыл за собой дверь.

Первым, что его поразило, как всегда, был запах. Воздух пропитался священными испарениями агарбатти и цветочными духами Ма – эти запахи вечно бились, и сегодня казалось, что боги побеждают. В позолоченном мини-храме рядом с кроватью стояла целая свадебная процессия богов. Кроме привычных Лакшми и Ганеши, там были все аватары Вишну – от Матсьи, русалки, спасшей человечество во время великого потопа, до Нарасимхи, человека-льва, занятого распутыванием кишок какого-то демона, и даже Будды, которого его отец считал индуистским богом. Все они сидели со злорадными улыбками, украшенные гирляндами из искусственных оранжевых цветов, вокруг гигантского изображения Рамы. В отличие от тех семейных портретов, где Раму всегда окружали Сита, Лакшман и Хануман, на этом он был изображен один – лук натянут, взгляд устремлен на далекого врага. Он не улыбался.

Остальная часть комнаты была сделана опрятно, в приглушенных тонах, будто компенсировала яркость богов. Гигантскую кровать-коробку покрывала белая простыня, вышитая белыми цветами. На матрасе виднелись две неровные ямки, далеко друг от друга. Посередине, где Ади когда-то спал, – просто плоская белая пустыня.

Сложив простыню, чтобы не было складок, он с огромным усилием приподнял крышку кровати. Глубокая темная яма была полна старой одежды Ма и отца. По большей части она выглядела забавно, как в старых фильмах, – расклешенные брюки, рубашки с огромными воротниками, яркие тонкие сари с гигантскими цветами. Там было и кое-что из его старой одежды: джинсовые комбинезоны, свитера с кошками – теперь все это нисколько не интересовало, и Ади не мог даже представить, что ему такое нравилось. Между двумя узлами он нашел и свою старую катапульту. Прочная на вид, она оказалась тяжелее, чем он помнил, – рогатка из трех коротких коренастых деревянных палок и длинной мягкой резиновой ленты, соединенной с потертым кожаным квадратом, в котором держалось все, что могло служить пулей. Он поднял катапульту, растянул ленту, как только мог, и удивился, как далеко можно ее оттянуть и как она может напрячься, дрожа от силы, которой, казалось, хватит, чтобы разбить идолов. Ма была права, подумал он, – для детей это и впрямь слишком опасная игрушка.

Он отпустил ленту и сунул катапульту в задний карман. Теперь-то он уже не ребенок. К тому же нужно быть готовым на случай, если придется защищаться от неизвестных врагов – призраков, демонов или болтающих птиц, кем бы они ни были.

Ади задвинул кровать, натянул на нее простыню и подошел к большому полированному столу отца, доступ к которому был для него закрыт. Когда-то стол стоял во главе комнаты, сияя, как трон из красного дерева, окруженный высокими полками, заставленными книгами по физике и математике, похожими на кирпичи. С годами его задвинули в угол, рядом с дверью туалета, а почетное место узурпировал храм.

Он потянул ящики – они были не заперты! – и достал стопку папок. Это были те же скучные бежевые папки, что Ади помнил с ранних лет, отмеченные вереницей букв и цифр: ООИР/МД TA/0797 и тому подобное. На дне ящика лежала книга в кожаном переплете, которая казалась солиднее – на ней был тисненый золотом национальный герб, а под ним стояла надпись:

Организация оборонных исследований и разработок, Министерство обороны, Правительство Индии.

Положив его на стол, Ади осторожно листал страницы, исписанные ужасным отцовским почерком – корявые буквы извивались, как насекомые. Между страницами лежала стопка бланков под названием «Заявка на предоставление центрального государственного жилого квартала (тип VII)».

Это было серьезнейшее из отцовских дел, о котором он готов был говорить бесконечно. Иногда Ади казалось, что единственной функцией работы его отца как «ученого категории «F»» было написание заявлений на заслуженное правительственное бунгало, в котором ему так долго отказывали. Это, безусловно, было самым большим источником его кипящего гнева по отношению к правительству, Партии Конгресса, пандиту Неру, британцам и даже Махатме Ганди. Похоже, все они сговорились лишить его бунгало типа VII. Если бы почерк отца был получше, подумал Ади, его заявление было бы одобрено. Он уже собирался попробовать написать сам – мадам Джордж однажды перед всем классом похвалила его почерк, размахивая контрольными работами в качестве примера, – но передумал. Он бросил дневник обратно в ящик и повернулся к компьютеру.

Новый компьютер появился несколько месяцев назад, как дар какого-то бога. С тех пор он тихо стоял на столе, и две его коробки были покрыты тканевыми чехлами с цветочным узором, напоминая женщин, согнутых в поклоне. Ади снял чехлы и мягко нажал круглую кнопку, чтобы разбудить высокий ящик. Послышалось нежное мурлыканье, которое вскоре переросло в рев, маленькие зеленые огоньки безумно замигали, весь металлический корпус завибрировал, как будто компьютер готовился улететь в далекое будущее. Долгое время ничего не происходило. Ади смотрел на облака на экране, пока ему не начало казаться, что они плывут по бледно-голубому небу вместе с черными точками, которые появлялись с другой стороны, становились все больше и больше и превращались в яркое квадратное окно. Microsoft Windows 95 – сами эти слова выглядели такими современными, их четкие линии – такими гладкими и уверенными в себе. Наконец чарующая музыка эхом разнеслась по комнате, звук звенящих капель то нарастал, то затихал, когда экран ожил и превратил мир в небытие.

Его план состоял в том, чтобы сыграть в «Сапера». Эту игру Ади обнаружил на уроке информатики, когда ему надоело практиковаться в командах DOS, но теперь он не мог вспомнить, как ее найти. Зато, просматривая папки в «Моем компьютере», он увидел нечто под названием «Оп Шакти». Дважды щелкнул по этой папке, и маленькие песочные часы завертелись.

Он знал, что «Оп» означало «операция» – например, операция «Голубая звезда», о которой ему говорил Санни: когда Индира Ганди послала танки, чтобы взорвать Золотой храм в Амритсаре. Когда он рассказал об этом Ма, она помрачнела и ничего не ответила, а вот отец начал разглагольствовать, что сикхи были террористами, которые хотели нового раздела, что Индира Ганди была единственным сильным лидером в стране, но они ее убили. Он вспомнил, как все закончилось – Ма ушла в спальню и хлопнула дверью. Ади не мог понять, что именно так ее расстроило, но сложил все в ящик, полный острых тем, на которые никогда не следует говорить.

Наконец всплыло маленькое окно с требованием ввести пароль. Он попробовал вбить имя отца, Ма, свое собственное, но ничего не подходило. На каждой семейной вечеринке отец хвастался, что проводит «совершенно секретные» встречи в Министерстве обороны и что на короткой ноге с каким-нибудь генералом Джагги, но Ади знал достаточно, чтобы не воспринимать его слова всерьез. Если вы целый день слушали болтовню мальчишек-восьмиклассников, то разработали довольно надежный детектор всех видов преувеличений, от приукрашенной истины до откровенной лжи.

Однако, увидев папку «Оп Шакти», он был заинтригован. Это казалось чем-то связанным с войной, и Ади представил фотографии танков и истребителей, спрятанных внутри. Он снова заглянул в ящики, зная, что отец наверняка записал пароль где-нибудь на листке бумаги. Память у него была ужасная: он по-прежнему называл тетю Рину «этой, как ее», хотя она работала в их доме столько, сколько Ади себя помнил. Он проверил каждый уголок стола, но никаких улик не нашел. Наконец он сдался и выключил компьютер, вновь завесив коробки тканевыми чехлами.

На выходе Ади остановился, чтобы еще раз осмотреть спальню: кровать-коробку со старой одеждой внутри и серый шкаф с сейфом, в котором лежало великолепное ожерелье Ма из красно-сине-зеленых бриллиантов. Он перестал заходить сюда много лет назад, хотя и не мог точно вспомнить, когда именно и почему. После всех ночей, которые он провел, прижав ухо к стене, спальня в его воображении превратилась в какую-то фантастическую тайную комнату, нечто среднее между девичьей башней и драконьим логовом. Но пары минут здесь было достаточно, чтобы увидеть, что это такое на самом деле: просто унылая комната со странным запахом и тусклой, бесцветной аурой. Это было не только не страшно, это было скучно.

Он вышел и закрыл дверь. Пусть хранят тут свои драгоценности, свои папки, свои дурацкие секреты. У него есть куда интереснее.

У балконной двери Ади распахнул шторы и огляделся. После нескольких дней непрерывного дождя солнце нещадно мстило – лужи цвета «Хорлика»[19]превращались в пар, воздух казался неподвижным и вязким, почти слишком густым, чтобы дышать.

Он не хотел этого делать. Он провел так много времени, избегая стервятника, прячась от него, пытаясь забыть о его существовании. Но в то же время его тянуло попытаться еще раз. Каким бы ужасающим оно ни было, путешествие в прошлое стало самым захватывающим событием в жизни Ади, круче даже, чем тот единственный раз, когда он забил шестерку в матче по крикету шестого стандарта.

В конце концов, это всего лишь птица, сказал он себе. И теперь он вооружен.

– Вы здесь? – позвал Ади, и туманный ветер прохлады сорвал дрожь с его губ.

– Кхм.

Он повернулся и пошел на звук, идущий с крыши напротив. Силуэт стервятника резко выделялся на фоне горящего неба.

– О, вот и вы. Вы… вы меня слышите?

– Да, мистер Шарма, я вас слышу. Я не такой уж старый.

– Нет, я просто имел в виду… Я не говорю, что вы…

– Ладно, ладно, все в порядке. Надеюсь, вы все же намерены вести себя прилично?

– В смысле? Теперь-то я что сделал?

– Что вы сделали? – Шея стервятника резко опустилась, он по-змеиному выбросил маленькую голову вперед, и Ади едва не упал. – Вы понимаете ценность нашего Исторического архива, мистер Шарма? Вы удостоились чести увидеть эти файлы своими глазами, и что вы делаете? Улетаете прочь, как испуганный воробей. Если вам это неинтересно, можете сказать об этом прямо, вместо того чтобы тратить мое время.

– Тратить ваше время? Но ведь вы… хм, вы ничего не делаете!

– Я ничего не делаю? Ха! Мистер Шарма, я заместитель генерального директора, отвечающий за все северные провинции, а также за национальный столичный регион. Я занимаюсь сотнями, тысячами случаев, подобных вашему. А теперь, когда Департамент сокращает наши средства, у меня даже нет штата сотрудников. Ни ассистента, ни стенографистки, ни даже того, кто принес бы мне чай. Мне едва хватает двух минут на сон. Ничего не делаете, говорит он мне. Он целыми днями смотрит по телевизору всякую чушь и говорит это мне. Пх-х! – Стервятник выпрямил шею и мотнул головой в сторону, сердито кряхтя, его пушистый живот вздымался, как будто он запыхался от быстрого бега.

– Ух ты, вы говорите сейчас как мой… Подождите, вы хотите сказать, что разговариваете и с другими?

– А почему вы считаете себя особенным? Вы какая-то ВИП-персона?

– Вы все лжете. Никто больше не разговаривает с птицами.

– Вот как? И с чего вы это взяли, позвольте спросить? У вас есть прямой доступ к мозгам других людей? Откуда вы знаете, с кем они разговаривают или не разговаривают?

– Хм, нет, я…

– Нет. Правильно. Поэтому, пожалуйста, не вмешивайтесь в мою работу. Если вы готовы относиться к делу серьезно, тогда мы можем поговорить.

– Да, конечно. Я серьезно отношусь к нему, да.

– Хорошо, сейчас найду ваш файл. – Стервятник закрыл глаза и поднял голову к небу. – Да, вот он: мистер Ади Шанкар Шарма, сын мистера Махеша Чандры Шарма и миссис Таманны Шарма. Интересное у вас имя – как у Адишанкара, великого мудреца, но разделенное на две части.

– Сначала меня так и звали, это Ма сократила. Ей не хотелось, чтобы люди смеялись над таким длинным именем. – Отец назвал его Адишанкара, в честь какого-то древнего индуистского Йоды, и долгое время настаивал на использовании полного имени. Но Ма всегда называла его Ади. В конце концов ей удалось внести в школьные записи его краткое имя, приделав к нему второе, о котором можно было легко забыть.