Судьбы людские. Пробуждение

В прошлый голодный год цыгане через деревню не проходили – видно, знали, что взять здесь нечего, и так люди голодают.

– Говорят, у нашего соседа Архипа цыгане дня два назад коня увели. Поехал в соседнюю деревню Загороть к своей тетке, там возле двора коня привязал – мешал он там с телегой во дворе, – а сами навоз в сарае выбирали. Сели обедать – конь был, потом вышли – ни коня, ни телеги. Искали эти дни, и никаких следов; сегодня Архип вернулся и рассказал такую новость.

– У него же такой хороший конь, справный, – воскликнул Антон.

– Конь красивый, у него на передних коленях такие белые кольца есть, и ноги словно в чулках, – добавил Петрик.

– Беда для дядьки Архипа, не дай бог такого никому, – выразил всеобщее мнение Иван, единственный сын вдовы Сони, что жила за переулком; и разговор дальше не получился, а принес тревогу.

– Давайте проверим коней да будем устраиваться, кому на ночлег, а кому сторожить здесь, – вставая, произнес Антон и направился искать Рыжего.

Конь был почти на том месте, где он его стреножил; приподнял голову, взглянул на хозяина, будто успокаивая – куда я денусь, мне кормиться надо, трава хорошая. Уже бралась ночь, устанавливалась тишина, только дзинькнет звонок, привязанный на шее, да раздастся хруст веток от прыжка стреноженной лошади. Не покидала тревога Антона, долго он стоял, прислушиваясь к звукам ночи. Его очередь обхода лошадей последняя, тогда сразу можно собираться и скакать на Рыжем домой, а там позавтракать и снова пасти – с сестрой стадо овец и телят.

Антону снился сон, будто за ним гонятся злые собаки и вот-вот его настигнут; он пытается бежать, а ноги не двигаются, тогда он начинает ползти, хватаясь руками за кусты и траву; те обрываются, и он остается на месте, а собаки уже рядом. Он подхватился – рядом стоял Илья, тряс его за плечо.

– Антон, мы твоего коня не нашли. Давай поднимать всех, может, он распутался и отошел куда.

Антон, не придя в себя от увиденного сна, стал осматриваться, потом резко вскочил.

– Ты давно его ищешь?

– Когда я сменял Ивана, он был, а сейчас его мы с Петром не нашли.

Сон у Антона сразу пропал, как и не было. Проснулись и остальные пастухи. К рассвету они обыскали почти все урочище – коня не было. Все собрались у кострища и стояли в молчании. Уже пора с лошадьми возвращаться по дворам, там их ожидают новые дела.

Антон сел на пиджак, которым укрывался во время сна, сжав в руках уздечку: в нем рождался план действий. «Домой я не пойду. Сейчас рассвело, буду искать следы Рыжего, пойду по ним и найду его».

– Давайте скачите в деревню, я попробую искать коня по следам. А ты, Илья, передай отцу: коня пригоню попозже, и ничего больше ему не говори, – сдерживая обиду и слезы, произнес Антон.

Тихон уже не первый раз с раздражением выглядывал за калитку в надежде увидеть скачущих со стороны леса коней: в этот день он собирался посеять небольшой загон гречки. Его надо было вспахать, забороновать, посеять и снова забороновать. Работа не ахти какая сложная, а весь день займет. Когда мимо двора Дарья прогоняла стадо овец и телят, проскакали первые лошади, и у Тихона отступило зло.

У калитки остановился конь, которым управлял Илья.

– Дядька Тихон, Антон просил передать, что он прискачет попозже, – и тут же, пришпорив коня, Илья ускакал.

Тихон пытался, крича вдогонку, выяснить, что случилось, потом махнул рукой и пошел в хату – Антонина звала завтракать. Такое случалось не раз, что кто-то задерживался на час, а то и больше, при возвращении с ночного, и Тихон сел есть с недовольным видом. Жена в таких случаях разговоров не заводила, знала: пройдет некоторое время, и муж сам расскажет, что произошло.

Нарушил невеселую обстановку Илья:

– Что-то Антон коня долго не пригоняет; наверное, длинные разговоры вели и проспали там.

– Ты меньше говори, быстрее ешь и бегом помогать Дарье пасти стадо.

За столом воцарилась тишина: меньшие дети сразу поняли, что от таты можно получить ложкой по лбу или, еще хуже, оказаться в углу на гречке.

Тихон поднялся из-за стола, перекрестился перед иконой, что он делал всегда после еды, и произнес:

– Я пойду в лес навстречу Антону. Если он появится без меня, пусть укладывает плуг, борону, берет коробку с гречкой и едет на поле к Вузкому, там меня найдет, – и, не проронив больше ни слова, вышел во двор.

В хате поселилась необъяснимая тревога.

Антон уже не один раз обошел урочище, и все безрезультатно; ему только удалось перед бором обнаружить следы Рыжего. В бору они пропадали. Пута, которым он его треножил, тоже не нашлось. День полностью вступил в свои права, надо было предпринимать другие действия. Антон понял, что одному ему с поисками не справиться; это злило и не давало сосредоточиться, а в голове возникали одно страшнее другого предположения, и сводилось все к одному: конь пропал. Антон схватил пиджак, накрыл им голову, лег на сосновые ветки и заплакал навзрыд. Слезы через некоторое время принесли облегчение; он сел, обхватил голову руками. Мысль возникла неожиданно: надо идти к отцу. Вскочив, схватил пиджак и уздечку и побежал к опушке леса.

Отца он увидел издалека; присев на траву, стал его ожидать. Тихон заметил сидящего Антона и понял – пришла беда. Он не рассердился на сына, молча выслушал его сбивчивый рассказ, не стал выговаривать или обвинять. Перед ним рисовались картины, куда мог деваться конь. Когда Антон начал рассказывать повторно о своих поисках, прервал:

– Идем, сын, покажешь следы Рыжего.

Вдвоем они расширили место поиска, в бору снова нашли следы коня; они то пропадали, то снова находились на неприметной тропинке. За это время только раз произнес Антон: «Похоже, коня кто-то вел». Такого же мнения придерживался и Тихон, но ему не хотелось в это верить, он искал другую причину и задавал себе вопросы, почему конь спокойно шел по лесу, не отыскивая сочной травы или не сворачивая в сторону двора. Слова сына разрушали эту зыбкую надежду найти коня.

Солнце уже давно перевалило через полдень, а Тихон с сыном продолжали поиски; они то теряли, то вновь обнаруживали какие-то следы. Утомленные, присели под соснами передохнуть, как вдруг услышали шаги. Сразу вскочили; по тропинке, что вилась вдоль дороги, шел человек с ружьем. Тихон сразу узнал лесника Кузьму Шмыгу и обрадованно пошел навстречу.

Лесник, неожиданно увидев односельчан, на какой-то момент стушевался, а выслушав Тихона, стал успокаивать – мол, идите домой, конь сам дорогу ко двору знает, может, он уже и дома. Но Тихон все же продолжал спрашивать про следы.

– Да, я обход леса делал, видел свежие следы недалеко отсюда, за Кущевой балкой, они вели в направлении Новой Рудни. Только, сдается мне, дома уже ваш конь.

На том и закончился их разговор.

Кинулись несколько обрадованные следопыты в сторону, указанную лесником, и уже в сумерках, уставшие и голодные, оказались у родственницы, тетки Нади, в Новой Рудне. Еда не прибавила Тихону сил, а вселила еще большее беспокойство после разговора с ее мужем. Иван, полный, но подвижный мужчина чуть постарше Тихона, слыл человеком рассудительным и знатоком окрестных лесов. Он, наклонившись к Тихону, стал негромко рассказывать о леснике Кузьме, человеке ненадежном, связанном с цыганами, что верить ему нельзя: он говорит одно, а на уме у него совсем другое. Ходят слухи, что он покрывает цыган, а те облюбовали заброшенное место, где раньше смолу и деготь добывали, оградили его сплошным забором высотой, может, в сажень, а что там, за забором, – мало кто знает. Точно одно: лесник там бывает. Вот туда, говорят, и сводят краденых лошадей, а потом переправляют в наш райцентр Бережное или в соседний – Берестовое, где по выходным дням базар устраивается, там и лошадей купить можно.

– Думаю, Тихон, конь твой уже там, в этом злодейском месте; только идти туда опасно, можешь не вернуться. Там законы простые: у них человек, что та муха. А вот на базар стоит поехать в воскресенье; сегодня среда, вот и считай, сколько у тебя времени.

Выслушав такое известие, Тихон сразу засобирался домой, и как ни уговаривала его тетка Надя остаться ночевать, был непреклонен. На восходе уже серело небо, когда путники подошли ко своему двору.

Встревоженная, с заплаканными глазами встретила мужа Антонина; хотела что-то спросить, но Тихон тут же прервал ее:

– Ты можешь испечь немного лепешек? Нам придется дня на три пойти в соседний район.

Антонина застыла с растерянным видом и тихо произнесла:

– Муки нету ни грамма. Есть полпаляницы хлеба, одолжила у соседки, – и заплакала.

Замолчал и Тихон, видно, думая, как быть дальше.

– Пойду до Прилепы, буду просить пуд зерна в долг. Заломит же цену такую непомерную; а что делать, буду отрабатывать, – уже успокоившись, заключил Тихон, и они с женой взялись досматривать хозяйство.

Антон только прилег на полатях и тут же заснул. Проснулась Дарья; увидев спящего брата и узнав, что отец вернулся без коня, поняла: стадо придется ей снова пасти с Ильей или Зиной, хотя они с мамой наметили совсем другие дела – надо было полоть просо и лен.

Прилепу нашел Тихон к полудню у его двора, работник Сидор запрягал коня в телегу. Тихон поздоровался и пытался завести с ним разговор, тот с сопением молча делал свое дело. Прилепа вышел через калитку. Это был чуть выше среднего роста плотный мужчина, в нем чувствовались физическая сила и хватка. Сразу бросались в глаза густая, уже с сединой, аккуратно подстриженная борода и с высоким околышем картуз, который был модным в городе. Полотняная косоворотка, подпоясанная витым шнурком, выделяла крутые плечи и мускулистые руки. Обут он был в лапти – видно, понимал в такой обувке толк в эту пору.

Он мельком взглянул на Тихона, который кивнул ему и заговорил:

– Пимен Иванович, у меня конь пропал. Думаю иди на поиски, а дома ни полушки муки. Пришел просить у тебя в долг; я отработаю, сколько скажешь, – и замолчал, пытаясь понять, какое впечатление произвели его слова на самого богатого человека в их деревне, от которого многое зависело.

Прилепа зачем-то подошел к оглоблям и проверил, как натянут чересседельник, взял вожжи у Сидора, намереваясь сесть на телегу. Тихон опустил голову с мыслью: не даст муки. В этот момент раздался раздраженный голос Прилепы:

– Что ты пришел ко мне просить? Вы все думаете, у меня здесь залежи зерна, а муки на всю деревню хватит? – Тут его нога запуталась в вожжах, он вскипел и продолжил уже голосно: – Нет у меня муки и зерна, нет! Всё подчистую забрали и вывезли, мельницу остановили. Иди проси в колхозе, там тебе дадут точно, а у меня нет. – Он наконец освободил ногу, сел на телегу и, уже успокоившись, буркнул: – Садись. Поеду на мельницу, там жернова чистить надо, что с них соберешь – то и твое. – Тронул коня, и вскоре они были на мельнице.

Как ни старался Тихон очищать жернова, удалось ему собрать муки фунтов десять, не больше. На лепешки хватит, а там – как бог даст. С таким настроением он вернулся на свой двор. Велел Антонине сразу пустить муку в дело:

– Испечешь, и пойдем с Антоном на поиски коня.

Жена всплеснула руками и растерянно произнесла:

– Так это же будет уже ночь!

Тихон ей ничего не ответил и пошел под поветь доставать немецкий ранец – непременный атрибут походов в дальнюю дорогу, доставшийся ему, когда германцы поспешно оставляли их деревню, побросав свое имущество.

Торопился Тихон, а за ворота вышли с сыном, когда уже вернулось стадо. Жене и Дарье только и сказал, что их может не быть дня три или даже больше. Перед этим попросил Антонину дать ему немного денег, которые они берегли на всякий случай; всех их на коня бы не хватило, подумал он и, отсчитав несколько купюр, взял с собой, остальные отдал жене.

Тихон из рассказа Надиного Ивана представлял, где находится та цыганская заимка, путь предстояло пройти неблизкий – больше десяти верст. Тихон в деревне слыл знатоком окрест раскинувшихся лесов и ориентировался в них одинаково в любую погоду и время дня, как у себя на огороде. Он любил и понимал лес, знал грибные и ягодные места, где растут какие травы; их летом собирала Антонина для чая и лечения разных хворей.

Ориентируясь на узенький серпок луны, к заимке они подошли за полночь; она возникла темным дощатым забором сразу за урочищем Салин Мох, поросшим ольшаником. Забор озадачил обоих своей мрачностью и неприступностью. Тихон потрогал доски – они держались крепко.

– Коваными гвоздями намертво прибиты, – прошептал он, нарушив тишину.

Темнота, тишина ночи, набежавшая на серпок луны тучка создавали у Антона зловещее представление о скрывавшемся за забором, и после слов отца его начал пронимать мелкий озноб; хотелось быстрее убежать отсюда и оказаться в хате за печью. Тихон тоже в первый момент испытал страх, который шел от этого мрачного места, но тут ему почудилось тихое ржание лошади. Пронеслась мысль: там Рыжий! Он сделал несколько шагов вдоль забора, остановился и застучал по нему кулаком с криком: «Откройте!» Залаяли собаки, а он продолжал стучать. Забор задребезжал, это придало Тихону уверенности и сил. Ногой начал стучать и Антон; собаки громко и неистово лаяли на месте.

Одна из них оказалась у забора, и раздался протяжный грубый голос:

– Чего надо?

Тихон, увлекшись стуком и криком, не думал, как оно будет дальше; ответ у него возник сам собой:

– Следы нашего коня привели сюда, к этим воротам. Там наш конь, откройте!

За забором повисла тишина, даже собаки перестали лаять.

– Нет здесь никакого коня, – уже не столь уверенно прозвучал ответ.

Тихон напирал, вспомнив о леснике Кузьме:

– Нам лесник Кузьма говорил, что видел, как сюда заводили нашего коня.

Такие слова, видимо, озадачили человека, стоящего за забором.

– Нет здесь никаких чужих коней, – твердил голос.

– Откройте, мы посмотрим. Следы привели сюда, к вашим воротам, – уже отчаявшись, продолжал настаивать на своем Тихон.

Снова залаяли собаки; чувствовалось, что человек куда-то отошел, а Тихон с сыном стали опять стучать, требуя войти. Калитка открылась неожиданно, Тихон даже сделал шаг назад, а Антон отскочил в сторону.

– Глухая ночь, могли бы утром прийти, – и, чуть помолчав, добавил: – заходите. Найдете своего коня – забирайте.

Тихон с сыном ступили за калитку, и она закрылась. Навстречу им шел человек с зажженным фонарем; он, не доходя шага три-четыре до них, остановился, свет фонаря не давал возможности рассмотреть его лицо, а тот, первый, остался стоять у калитки. Человек с фонарем пошел впереди, приблизился к выделявшемуся в темноте строению, похожему на просторную хату, остановился у крыльца и двинулся вокруг него, подвел к навесу, под которым стояли две лошади и ели скошенную траву. Так они обошли в молчании всю огороженную территорию, Рыжего не нашли. Уже стало светать, различимы были очертания человека с фонарем. Он шел к калитке, которая уже была открыта.

Неожиданно раздался голос первого:

– Мы люди честные, не какие-то там бандиты, – и калитка закрылась. Снова залаяли собаки.

Тихон был обескуражен; громко захлопнувшаяся калитка опять пробудила в нем тревогу, он дернул Антона за рукав и кивнул следовать за ним.

Уже посветлело. Сделав несколько шагов вдоль забора, они услышали разговор тех двоих:

– Зря мы их отпустили.

– Они же на лесника намекали, пусть идут.

– Можно их перехватить, еще далеко не ушли.

– Давай выгляни, куда они пошли.

Было слышно, как скрипнула калитка. Тихон с Антоном шмыгнули в кусты орешника, которые тянулись вдоль забора, и затаились. Видно, одному из тех двоих не очень хотелось в одиночку пускаться на поиски – он потоптался на месте, затем сделал несколько шагов в одну сторону, потом в другую и вернулся.

– Твой вид на них страху нагнал, они рванули так, что и след простыл.

– Не очень они и пугливые. Сон только перебили. А лесник и нашим и вашим служит, опасный он человек. – Один из них зевнул.

Захотелось зевнуть и Антону.

С восходом солнца, неся тяжелые думы, Тихон с сыном подходили к плетню тетки Нади. Не стали будить хозяев, а зашли в сарай и вскоре заснули в закутке, где лежала прошлогодняя солома. Занимаясь своим небольшим хозяйством, тетка Надя обнаружила незваных гостей; по тому, как они спали, поняла, что ночь у них была нелегкой, и не стала будить. Надо было думать, чем их покормить, как встанут.

В хате она рассказала мужу о гостях, и они повели разговор о голоде, о пропавшем коне, о горе Тихона, ругая беспорядки, слабость власти, что допускает такое.

– И чем же мы так провинились перед Богом, что он так наказывает нас? – перекрестившись на икону, что висела в углу над столом, перевела хозяйка разговор на другую тему.

– Один говорит: делай так, другой – этак, а как оно правильно будет, нам неведомо, – высказался Иван и вышел во двор.

Луч солнца, которое уже начало уже выглядывать из-за крыш хат, проник в сарай и упал прямо на глаза Тихону; тот сразу подхватился и не мог понять, где он. Осмотревшись, вспомнил ночь и то, как они оказались в этом месте.

Антон еще спал, а Тихон вел Ивану свой невеселый рассказ о ночных похождениях, после которых он укрепился в вере, что конь его был там, на цыганской заимке, и лесник Кузьма знал об этом и, может, даже специально направил их в другую сторону, когда встретил в лесу. Иван с ним соглашался, но что делать дальше, они не знали.

– Завтра базарный день, и конь может быть в райцентре в Бережном или Берестовом, а где, это большой вопрос, – высказал предположение Иван.

Поддержал его, вздыхая, и Тихон:

– За день побывать без коня в Бережном и Берестовом не получится – расстояние немалое, пешком не одолеешь; да и до Бережного еще добраться надо, а это верст пятнадцать, не меньше. Только думай не думай, а надо собираться и идти ночевать там, а дальше как бог даст.

На том и закончился их разговор.

Иван сразу поднялся и пошел к единоличнику Харитону просить за плату подвезти родственников до поселка. Тот выслушал, для чего нужен конь, и пообещал к вечеру довезти пострадавших до райцентра без оплаты:

– Не дай бог, у каждого такое горе может быть. Довезет их мой сын, пусть сразу после обеда подходят к моему двору. – А еще сказал: даст адрес, где можно будет остановиться и переночевать.

Повеселел Тихон после возвращения Ивана, у него сразу появилась обнадеживающая мысль – это к удаче, и с возгласом: «Мир не без добрых людей!» – они с Антоном зашли в хату тетки Нади на обед.

Пообедав, сразу засобирались с Иваном до Харитона, а Надя подала им два яйца:

– Они вареные. А больше нечего вам дать в дорогу, ты уж прости нас, Тихон.

– Спасибо вам, что приветили, спасибо за обед, а яйца вдруг пригодятся, – и Тихон положил их в ранец.

Харитон оказался скорым на слово невысокого роста мужчиной. Поздоровавшись, он тут же достал бумажку, развернул ее и прочитал написанное: оказалось, это адрес, по которому надо обратиться, и там будет обеспечен прием, который добрым людям и не снился. Тут же передал небольшой сверток со словами:

– Это в гостинец хозяйке Хиве. Я один раз крепко ей помог; она медсестра, глаза помогает лечить в больнице, с сыном они живут, он уже не пацан, помощник ей, а все же радостней им будет. – На том и распрощался он с Тихоном.

Ближе к вечеру путники шли, как им казалось, по самой главной улице райцентра. В этом поселке Тихон раньше раза два был; один хорошо запомнился, это было перед самой войной. Они уже поженились с Антониной и решали вопрос устройства своих двора и хаты, вот тогда и приехали с отцом на своих конях за пенькой и веревками, чем славился в то время поселок. Дело было сразу после половодья, грязь везде была непроходимая, а с южной стороны поселка, куда ни кинь глазом, простиралась водная гладь. Макар, отец Тихона, понукая коней, размышлял вслух: «Вот ты скажи, и что заставляет людей жить в таком гиблом месте?» Молчал Тихон, вспоминая непроезжие в эту пору дороги в Новой Гати. С виду райцентр показался тихим и спокойным, находился он в стороне от железных дорог и бойких трактов. Слава о нем ходила разная. Раньше принадлежал он польским магнатам, и за его обладание шли нешуточные сражения. Находился он в месте, где стекались реки и речушки и сходились незаметные дороги с востока на запад и с юга на север. Вот и тянулся сюда разночинный люд, от торговцев, которые хотели хитростью, а то и коварством увеличить свои барыши, до людей никчемных, падких на легкую наживу, не брезгующих воровством, обманом, а то и более темными делами. Самым людным местом была базарная площадь, которая находилась на краю поселка, где шла бойкая торговля. Как выразился Макар, сюда можешь приехать с грошами, а уехать, прикупив необходимые товары, без порток. Так и остались у Тихона в памяти та водная гладь да грязь.

Сейчас поселок выглядел тоже заброшенным и опустевшим. Главная улица, как было написано на углу одного дома у перекрестка, называлась Набережной, она-то и нужна была Тихону. Он, приободрившись, начал рассматривать вывески и увидел на неприметном доме надпись большими буквами: «Мясная лавка». Оттуда доносился странный запах.

– А давай, сын, посмотрим, что там сейчас продают.

Антон тоже уже заскучал и был рад такому предложению. Их встретил терпкий запах копченых колбас, они недлинными палками свисали позади продавца, круглолицего мужчины в белом халате, который не сходился у него на животе и был подвязан бечевкой. У Тихона от запахов неожиданно возникла тошнота, перехватило дыхание, глаза расширились.

– Что почтенные люди хотят купить? Есть мясо, есть и косточки; все свежее, выбирайте.

Тихон замотал головой, изображая немого; продавец тоже махнул рукой и отвернулся. Антон с отцом в момент оказались на улице.

– Им и голоду нету. Столько всего, где же они это все берут? – придя в себя, заговорил Тихон и подумал: а в лавке богатства поболее, чем у Прилепы.

Недалеко оказалась еще одна лавка, где продавался хлеб; сюда решено было зайти обязательно и, если будет, купить хотя бы фунт хлеба – как же к людям заходить без гостинца. Хлебный магазин был поскромнее, поразил он путников наличием поджаристой сверху серой паляницы. Сразу Тихон хотел купить ее, но, узнав цену, попросил взвесить ржаного; рассчитался с продавщицей, завернул хлеб в холщовую тряпицу и положил в свой ранец. В душе Тихона бушевала буря. Перед ним возникла картина движущейся вереницы подвод и изможденных голодом людей, а здесь была лавка, полная еды. Такое не укладывалось в его сложившихся понятиях об устройстве жизни людей. Конь, которого они ищут, голод в семье на какое-то время улетучились из его головы; он даже подумал: может, вернуться домой, там столько дел.

По указанному Харитоном адресу стоял добротный дом с двумя входами, со ставнями, крыльцом и палисадником, в котором росли кусты сирени. Тихон остановился в нерешительности, соображая, на какое крыльцо им подниматься, да и оторопь брала при виде такого крепкого, а значит, богатого дома.

Его размышления прервал женский голос с распевом:

– Кого вам надо? – К ним подошла еще довольно молодая, опрятно одетая еврейской наружности женщина.

Тихон растерялся и начал сбивчиво объяснять о Харитоне, пакете, который он передал, об адресе.

– Так вы правильно пришли, я и есть Хива.

Тихон начал благодарить женщину, достал из ранца пакет и протянул его; та взяла сверток и сунула в авоську.

– Так вы видели Харитона, он здоров? – непринужденно продолжала расспрашивать пришельцев Хива.

– Слава богу, здоров, велел вам кланяться, – продолжал не своим голосом Тихон, собираясь уже уходить от такой, как ему казалось, знатной и богатой женщины.

– А кто это такой молодой красавец? – указывая на Антона, допытывалась собеседница.

Услышав такие слова, Антон покраснел и совсем растерялся.

– Это мой сын, старший, – поникшим голосом отвечал Тихон.

Хива улыбнулась.

– Красивый будет мужчина, – и неожиданно задала самый страшный вопрос: – А где вы остановились на ночлег?

Тихон стал опять говорить, что им рано утром надо быть на базаре и там они переспят. Хива пытливо взглянула на обеих собеседников и, по-видимому, догадалась, что Харитон направил этого нескладного мужчину и его сына к ней на ночлег.

– Раз Харитон дал вам мой адрес, то вы мои гости. Ступайте за мной, у меня есть где спать, – и она стала подниматься на крыльцо.

Тихон не смел противиться, и незваные гости пошли за ней с мыслью, как бы не наследить сапогами.

Квартира Хивы состояла из двух комнат; они были заставлены кроватями, на которых возвышались подушки, стульями со спинками, а на полу лежали половики; они больше всего и обеспокоили Тихона. Надо было снимать обувь, что он делал перед сном на своем дворе и там же вытряхивал и развешивал на заборе для просушки свои холщовые портянки, когда ходил в сапогах или лаптях, а здесь, получалось, надо было снимать обувь на входе, что и начала делать Хива, расстегивая пуговицы на синих туфлях, со словами: