Слеза художника

«Его что-то гложет в душе», – подумал он, всматриваясь в чёрные глаза упрямца. Будучи коммунистом до мозга костей, он тем не менее был человеком демократических взглядов, который не мог лишить сына свободы слова и выбора. Конечно же, ему не были безразличны чувства жены, но он не желал, чтобы его дети чувствовали над собой манипуляцию родителей. Ну Али- то уж тем более, всегда стремился к сепаратизму от их опеки.

–

Ты хорошо подумал? – к удивлению всех сидящих, неожиданно спросил Мустафа.

–

Да, отец, – облегчённо вздохнув, ответил Али.

Захра потупила глаза на мужа. Ведь она уже посчитала, что все обстоятельства и доводы убедили того не отпускать сына в армию, и посему потворство его было ей недосягаемо. Она хотела было взбунтоваться, но муж схватил её за руку и прошептал:

–

Отпусти его, Захра. Али уже всё решил, и не пытайся больше разубеждать его. Ты поняла меня?

–

Но как же я… как же так? – проговорила неуверенно Захра.

–

Ты поняла меня? – строго произнёс Мустафа.

Захра опустила глаза и тихим голосом ответила – «Да», отчего Али расслабился и вздохнул с глубочайшим облегчением. Но вдруг среди долгожданно наступившего молчания в гостиной прозвучал тихий и дрожащий голос:

–

Али, не езжай в армию…

В комнате появилась глухая тишина. Все удивлённо взглянули в сторону Хадиджи. Глаза её были наполнены страхом, а лицо было бледнее рукавов её кофточки.

–

Что с тобой, дочка? – взволнованно приблизившись к ней, спросила Захра.

Но та, не отрывая взгляда от брата, снова повторила:

–

Али, не езжай.

Поведение сестры слегка напугало Али и остальных членов семьи.

–

Прошу тебя, Хадиджа, – произнёс он запинаясь, – не начинай. Как же вы, женщины, не можете понять, что это мой долг перед страной. Я жажду воздуха, простора, движения.

–

А, – вытянула Хадиджа, будто поймав его на слове. – Значит, это важнее, чем твой долг перед семьёй? Твой эгоизм врачует лишь твоё эго, но причиняет боль нам.

Али подкусил губу от раздражительности тем, что сестра утёрла ему нос его же словами.

–

Успокойся, Хадиджа, – повелительным тоном сказал Мустафа, – не разговаривай так со старшим братом.

–

Мой старший брат упрямец, каких свет не видывал, – утончённо возразила ему Хадиджа. – Ия разделяю опасение мамы.

Захра улыбнулась ей в знак благодарности за поддержку.

–

Как же мне всё это надоело, – вскочив с места, утомлённо вскрикнул Али. И с расстроенным лицом поднялся в свою комнату.

Проводив его взглядом, Хадиджа повернулась к Хабибу и, взяв его руку, сказала:

–

Прошу тебя, ступай за ним и попытайся разубедить его.

–

Да что с тобой такое? – спросил на волне своего опасения Мустафа.

–

Не знаю, папа, – посмотрев на него, ответила с дрожью на устах Хадиджа, – но меня что-то терзает изнутри.

Мустафа обменялся взглядом с женой. Та только могла что развести руками в стороны, показывая ему свою озадаченность. Тем временем Хадиджа снова посмотрела на Хабиба и синими глазами выпрашивала у него исполнения своей просьбы. Чувствуя, как взволнованно тряслась её рука, Хабиб смотрел в её наполненные страхом глаза и, не сказав ничего, молча поднялся с места и направился к лестнице. Остальные же члены семьи с надеждой смотрели ему вслед, даже Мустафа. Он всегда знал, что между братьями есть некая ментальная связь, что скрыта от глаз иного люда, и быть может, Хабибу всё же удастся разубедить упрямца. Он не желал себе этой доли и даже был рад, что её возложил на себя его младший сын.

Хабиб довольно быстро поднялся на второй этаж и бесцеремонно вошёл в комнату старшего брата, и, к своему удивлению, застал там весьма странную сцену. Поставив перед собой какую- то картину, Али всматривался в неё так внимательно, что лицо его ясно выражала озадаченность и лёгкую тревогу. Но заметив краем глаза брата, он резко взял её в руки и попытался спрятать.

–

А тебе не кажется, что это уже глупо? – ухмыляясь, произнёс Хабиб.

Али с горечью признал правоту его слов и свою опрометчивость.

–

Что там у тебя? – подойдя ближе и вытянув шею, спросил Хабиб.

Али выпустил тяжёлый воздух и, отведя взгляд в сторону, показал ему полотно.

Такого афтершока Хабиб не испытывал прежде никогда. Дрожь галопом пробежала по всему его телу, оставляя на смуглой коже пупырышки и взъерошенные волосы, а лоб весь покрылся холодным потом.

–

Али… – протянул он напуганно, – что это такое? Что ты нарисовал, брат?

–

Это мой сон, – спокойным голосом ответил тот.

–

Сон? – вперив в него глаза, удивился Хабиб и отметил по его голосу, что он говорит серьёзно.

–

Эту сцену я видел во сне, – тем же тоном продолжил Али, – и я думаю, что это зеркало моего будущего.

В комнате повисла тишина. Братья молча воззрились друг на друга, и стекло окна мигом покрылось влагой, будто вспотело от появившегося между ними напряжения.

–

Значит, дело вовсе не в долге, – нарушив эту странную тишину, произнёс Хабиб, – а перед этой картиной. Я угадал?

–

Быть может, ты прав, – ответил Али, – интерес к познанию того, является ли это моим будущим, оставило на втором плане моё чувство долга перед страной.

–

Что?.. – вскликнул тот. – Так, значит, ты просто хочешь узнать для себя, был ли твой сон вещим?

Али промолчал и окинул взгляд на картину, а если быть точнее, на безликую девушку, которая была на ней изображена.

–

Постой-ка… – уловив что-то в его странном поведении, сказал Хабиб. – Быть может, дело совсем в другом? Ты случайно не хочешь узнать, кто эта девушка?

Али потупил на него озадаченные глаза, и этого оказалась достаточно, чтобы тот всё понял и вышел из себя.

–

Вы, художники, действительно сумасшедшие! – вырвал из глубин своей души Хабиб с ясным оттенком презрения.

–

Ты прав, – ответил Али, – но это и есть горькая правда нашей жизни.

На что вновь бурно отреагировал Хабиб:

–

Что за бред ты несёшь? Что за вздор и безответственность? А как же те, которым ты дорог? Мама, папа… Ты что, сошёл с ума?

–

Движет ли мной интерес или же чувства долга, мне всё равно, – ответил стойко Али, – но в армию я всё же поеду!

Хабиб смотрел на него, как на безумца.

–

Если это и есть твоё будущее, – приняв иную позицию, обратился он, – то скажи, зачем оно тебе такое?

Али промолчал.

–

Быть может, Аллах показал тебе будущее, – продолжал Хабиб, – дабы уберечь?

–

Я думал над этим, – ответил Али, – но, быть может, и так, что Аллах показал мне его, дабы я был готов к тем испытаниям, что ждут меня впереди. И знай, Хабиб, чему суждено быть, тому не миновать!

–

Значит, ты выбрал безрассудный путь?! – сказал Хабиб, не отрывая от него холодного взгляда. – Путь тщеславия и эгоизма?

–

Не тебе судить о моих поступках, – твёрдо возразил ему Али и, указав ему на дверь, прибавил, – а теперь ступай.

Хабиб смотрел в его газа и видел в них синее пламя уверенности в своих словах, а его дым, что взмывал к взору, вконец затмил в нём здравый смысл. Не проронив больше ни слова, он направился к выходу.

–

Родителям ни слова! – бросил ему вслед приказным тоном Али.

Подойдя к двери, Хабиб обернулся на брата и хотел было сказать ему что-то напоследок, но промолчал, увидев, как тот проводит рукой по картине, будто бы гладит лицо той девушки.

«Безумец…», – сказал он про себя и хлопнув дверью, ретировался из помещения.

Спускаясь вниз, Хабиб увидел в конце лестницы Хадиджу. Та стояла в состоянии саспенса и, покусывая губу, с волнением потирала руки.

–

Ну что? – спросила она, как только он спустился к ней.

Хабиб молча посмотрел на неё, и туманность взгляда брата

озадачила её.

–

Почему ты молчишь? – вновь спросила она.

В ответ тот молча покачал головой и направился в сторону кухни. Поведение брата встревожило Хадиджу и не задумываясь она пошла за ним.

–

В чём дело? – просила она, – Что ты молчишь? Он объяснил, почему так рвётся в армию?

–

Он не рассказал, а показал причину, – неуличенно ответил Хабиб.

–

Показал? – удивлённо спросила та.

–

Да, показал, – утвердил Хабиб и, взглянув на сестру, прибавил, – и если и ты хочешь увидеть эту причину, то поднимись к нему и сама взгляни на полное безумие своего старшего брата.

Кудряшка скрестила на нём удивлённые брови. Заинтригованная этой бутафорией, она, не вдаваясь в тираду их причины, направилась в комнату Али. Медленно поднимаясь по лестнице, она на цыпочках подошла к двери его комнаты, но не поспешила её открыть. Немного постояв перед ней, она осторожно, почти бесшумно повернула ручку и чуть приоткрыла её, дабы одним глазом увидеть то, что происходит внутри. И когда дверь поддалась ловкости её рук, Хадиджа увидела, как Али с непередаваемым странным выражением лица стоял и задумчиво глядел на что-то, и она не могла понять на что, поскольку край двери загораживал ей вид. Он стоял так довольно долго и не совершая ни малейшего движения, стал насвистывать себе какую-то песню, что показалась ей довольно зыбкой для души и неприятной для слуха. Что-то странное и даже мистическое было в этой музыке, от которой по спине Хадиджи табуном пробежались мурашки. Стоя бесшумно и всматриваясь и вслушиваясь в то, что происходило в комнате, она стала замечать, что начала входить в некий транс; то ли на неё так влиял супостатный сан брата, с его магической притягательностью, то ли это была коньекрура от той музыки, что он насвистывал. Однако её все сильнее накрывало наваждением, а в затаённых углах мозга даже заиграла диковинная мысль, что за ними обоими наблюдает третья персона, присутствие которой пусть и было незримым, но оно ощущалось в каждом дуновении оконного сквозняка; в каждом ланите света люстры. Молчаливость этой рутины продолжалась до тех пор, пока ни с того ни с сего Али, схватив предмет своего внимания, стал нетерпеливо оборачивать его в мешковину, и лишь тогда Хадиджа смогла увидела, что это была картина. И ей показалось странным поведение брата, когда она наблюдала, с какой спешкой и волнением тот оборачивал её в ткань. После, спрятав картину под кровать, Али направился к выходу, и тогда с лёгким шагом эльфийки Хадиджа незамедлительно спряталась в противоположной комнате.

Подойдя к двери, Али заметил, что та немного приоткрыта.

– Будто бы тебя, Хабиб, – проворчал он, – не учили дверь за собой закрывать.

Выйдя из комнаты, он направился вниз, и когда донеслись его шаги с последней лестницы, Хадиджа бесшумно, едва касаясь пола, засеменила в его комнату, и не теряя времени, достала из-под кровати картину. Взяв её в руки, она поставила её на кровать, и осторожно развернула полотно.

Как и в случае с Хабибом, сильнейший шок поразил её от увиденного. Дрожь стремглав, словно табуном, пробежала по всей её спине; ею овладел непостижимый страх. Она смотрела на картину брата напуганными глазами, пытаясь понять, что побудило того написать столь ужасное полотно?

Когда Али спустился вниз, то услышал голос матери, которая с кем-то на эмоциональном уровне разговаривала по телефону. Видимо, изливала душу своей верной подруге. И тогда Али сострил, что если сейчас попадётся ей на глаза, то его вновь настигнет риторика её тревоги и мольбы, чтобы он отступил от затеи с армией. И посему он принял решение вернуться в свою комнату и там переждать эту страстную бурю, которая порядком его утомила.

Когда он поднялся обратно наверх, то заметил, что дверь комнаты снова приоткрыта.

«Странно… – потирая нос, подумал он удивлённо, – вроде бы я запер её когда выходил, или нет?.. «

Но когда он отворил её, то его удивление сменила ярость. Ха- диджа стояла к нему спиной и с застывшим взором смотрела на то, что лежало на его кровати.

–

Что ты тут делаешь? – вскрикнул он грубым тоном.

Услышав грозный голос брата, Хадиджа подскочила от испуга

и резко повернулась к нему.

–

По какому праву ты без ведома зашла в мою комнату? – тем же тоном прибавил Али. – И ещё смеешь трогать мои вещи!

Хадиджа молчала, потупив на нём свой синий взор. Поняв, что сестра шокирована увиденным, Али не стал больше задавать вопросов, а просто подошёл ближе и бесцеремонно, игнорируя её присутствие, снова обернул картину в ткань и положил её обратно под кровать. Затем, выпрямившись во весь рост, он повернулся к сестре, и лишь сейчас, когда первые посулы возмущения отступили, он увидел, как две слезинки задрожали на её длинных ресницах. Не найдя слов для оправданий, Али отвёл от неё смущённый взгляд и медленно шагнул в сторону двери.

–

Ответь мне… – вдруг произнесла Хадиджа, – Ответь только честно.

Али обернулся.

–

Твоя поездка в армию лишь предлог?

–

Я рад, что ты это сразу поняла сестра, – вполголоса и не без доли иронии ответил тот.

–

Так это правда?! – вскрикнула Хадиджа, – Ты едешь, чтобы узнать.

–

Да, это безумие! – мгновенно прервал её Али. – Но я имею право знать.

–

Что знать, Али, что?.. – придя в исступление, возразила в сердцах Хадиджа, – а ты разве не подумал о маме, о нас?.. Это картина не зеркало будущего.

–

А если оно? – сказал Али.

На что Хадиджа тут же ответила:

–

Да если и так. Скажи, разве тебе нужно такое будущее?

Али вздохнул:

–

Опять двадцать пять, – фыркнул он, утомлённый этой надоедливой тирадой.

–

Если оно и есть моё будущее, – отвечал он, – то я не смею обходить его стороной. Значит, я часть этой истории, и она не свершится без моего участия. – После, взяв руки сестры, он прибавил: – Полюбив Аскера, ты ведь не думала о последствиях?

–

А при чём тут это? – удивлённо спросила Хадиджа, – Что ты этим хочешь сказать?

–

Ты ведь знала, какой он, – объяснял Али, – но всё равно полюбила, посчитав, что сможешь изменить его в лучшую сторону.

–

Ну…

–

Так вот. Если это и есть моё будущее, то я попытаюсь изменить его. Попытаюсь спасти эту девушку, – он взял короткую паузу, а после с ухмылкой добавил: – Выражаюсь прям-таки, как герой из «Санта-Барбары».

Его жалкая попытка свернуть лодку этого тяжёлого диалога в иное русло не увенчались успехом. Хадиджа по-прежнему молчала, застыв на нём свои холодные, как глубины северных морей, глаза. Ведь завиральность идей брата казалась ей сплошной тарабарщиной, и она убеждённо порицала его за беспутную, бредоугодную решительность.

–

Я буду молиться, – произнесла она почти шёпотом, – чтобы сон твой остался всего лишь миражом твоей больной фантазии.

Али принял угрюмое выражение лица и хотел было ей ответить, но та опередила его, добавив:

–

Говорят, что труд сделал из обезьяны человека, а телевидение, кажется, исправила это недоразумение. Я советую тебе поменьше смотреть телевизор и обратиться к психологу. И в отличие от тебя – я не шучу!

Али проглотил язык и отвесил челюсть. Никогда досель младшая сестра не позволяла себе таких колких речей, вальяжного тона и поведения в общении с ним. Кроткая и тихая Хадиджа куда-то вдруг исчезла, а вместо неё перед ним стояла особа, полная решимости, которая ничуть не стеснялась своих высказываний. С такой стороны сестру Али увидел впервые.

–

Я знаю, мои поступки кажутся тебе глупыми, – произнёс он примирительно, – и не поддаются логическому объяснению. Но, клянусь тебе, я меньше всего на свете захочу причинить боль родителям.

Хадиджа просияла в лице.

–

Но это одна моя правда, а вторая – то, что я никогда не смогу подавить в себе интерес к чему-либо. И своё упрямство.

Хадиджа вновь омрачилась. Его слова уже не на шутку начинали её раздражать.

–

Я осознаю, – взяв её за руку, продолжал Али, – тебе и всем уже надоели мои поступки. Признаюсь, что бываю порой просто невыносим, ну что тут поделаешь, я таким родился. Считай это моим дефектом.

Хадиджа молча смотрела на него как на безумца, а Али всё продолжал бредить, неся чехарду о своём сне и что он якобы уверен, что оно зеркало его будущего.

–

Какой же ты хлыщ, – вырвалось у неё из сердца. – Смотри, чтобы это упрямство не довело тебя до беды.

–

Ты меня что, проклинаешь? – спросил он в парах.

–

Нет, конечно! – амбой вставила та, не желая признаться себе в том, что в этот момент из глубин её сердца действительно вырвалось что-то колкое и затаённое, то, что не поддавалось описанию. – Просто напутствую.

Али небрежно выпустил её руку и, отступив на шаг, с непонятной дрожью на душе, не сказав больше ни слова, направился в сторону двери. Слова сестры не расстроили, а скорей напугали его.

–

Прошу, ничего не рассказывай маме и папе, – отворив дверь, попросил он глухо, – пожалуйста…

Смотря в его грустные глаза, Хадиджа заметила в них некую скованность и, поняв, что он стал узником собственных помыслов, молча направилась к выходу. Шагнув за порог, она обернулась к нему и произнесла укоризненно:

–

Али, моя любовь была ошибкой. Быть может, и твой сон окажется…

–

Пусть даже и так, – перебив её, отрезал он, – Но я имею право на ошибку. Имею!

Хадиджа испустила последний вздох отчаяния и посмотрела на брата как человек растроганный и рассчитывающий на то, что этой своей растроганностью она изменит решение другого человека.

Но Али остался непоколебим.

–

Надеюсь, – произнесла она неприязненно, – ты знаешь, что делаешь…

–

Спасибо за понимание, – иронично ответил Али, – Теперь ступай и готовься, как-никак бал впереди.

–

Знаешь, у меня пропало желание идти на него, – бесстрастно сказала Хадиджа.

–

Пожалуйста, не отказывайся, – взмолился Али, – если ты не пойдёшь, то родители начнут что-то подозревать.

Впервые в жизни Хадиджа взглянула на него с жалостью. Её сильный, волевой брат, которым она так гордилась, сейчас выглядел таким беззащитным, а чего стоил его умоляющий взгляд, который так и выпрашивал у неё милосердия. И это возымело в ней сочувствие, которое испытывает здоровый человек к неизлечимо больному.

–

Хорошо, я пойду.

–

Спасибо, родная, – выдохнул Али в сердцах.

Хадиджа только бросила короткий шаг к выходу, как вдруг вспомнив о чём-то важном, остановилась и, посмотрев на брата, спросила:

–

А что это за мелодия, которую ты себе напевал?

Али вздрогнул так явно, что его внезапная апатия лихвой отразилась и на самой Хадидже.

–

Да… это… ну это… песня из одного кинофильма, – промямлил он едва слышно, – кажется так?! Да, точно так!

Глаза его были стеклянными, как у алкоголика, лицо деревянным, как у куклы, а весь образ его так и дышал волнением и сомнениями в собственных же словах. Хадиджа не ответила, а лишь нахмурила брови от мысли, что он её принимает за полную дурочку, которую можно обмануть столь банальным ответом. Не сказав ни слова, она вышла в дверной проём и лишь бросив короткий взгляд через плечо, который был полон возмущения, сказала с тем же тоном, что и лик её:

– Отвратительная мелодия.

ВЫПУСКНОЙ БАЛ

Шли гудки…

–

Алло, – раздался вдруг голос, – дежурный инспектор Тимур. Чем могу помочь?

–

Здравствуйте, – ответил он, – мне нужен Эльдар. У меня есть для него важная информация.

–

Как мне вас представить? – спросил Тимур.

–

Скажите, что звонит Али.

–

Не кладите телефон. Я доложу ему.

–

Жду.

Тимур взял другой телефон:

–

Звонит некий Али, – доложил он, – Говорит, что у него для вас важная информация.

Услышав это, Эльдар забросил все дела и попросил, чтобы их соединили. Но когда он взял трубку, послышались лишь короткие гудки.

Поняв, что связь оборвалась, он тут же приказал дежурному определить, откуда был произведён звонок.

К вечеру все страсти в доме улеглись; по крайней мере, так считал Али.

Переодевшись в свои строгие костюмы, братья стояли в гостиной. Они всячески пытались отвести друг от друга глаза. Ведь сегодняшний разговор оставил после себя неприятное послевкусие.

– Ну что она так долго? – с оттенком нетерпения произнёс Хабиб.

–

Терпение, брат… терпение, – сказал Али и, дабы разрядить напряжение между ними, добавил: – Ты ведь знаешь, как девушки любят перед зеркалом красоваться.

И только успел он произнести последнюю фразу, как с верхнего яруса донёсся скрип двери.

–

А вот и мы, мальчики, – произнесла Захра, ведя за руку Хадиджу.

Увидев сестру, братья разинули рты и замерли от изумления.

Та грациозно спускалась вниз, держась за руку матери, и в каждом её движении была насыщенная грация. Подаренное братьями платье сидело на ней просто изумительно, и казалась, что модельер заранее знал, кому оно будет предназначено. Стоило ей сделать короткий шаг, и в тот же миг камни на платье переливались в разноцветные оттенки, а их яркий свет гармонировал с отблеском золотого колье, что висело на её тонкой и изящной шее. А не менее золотистые кудри её волос спадали на хрупкие и в то же время красивые плечи. Хадиджа прекрасно сочетала в себе образ кавказской и европейской девушки.

Спустившись вниз и сделав притворный реверанс, она заметила изумлённые глаза братьев.

–

Что вы так смотрите? – с лёгким смущением, обратилась она. – Вы впервые видите девушку в белом платье?

–

Девушку нет, – ответил Али, – А вот принцессу, да!

–

Хватит преувеличивать, – с лукавой улыбкой произнесла Хадиджа.

–

Али прав, – подтвердил Хабиб, – Ты самая красивая девушка на все белом свете.

На елейных щеках Хадиджи выступил обильный румянец. Поблагодарив братьев за комплимент, она взглянула на отца.

Прищемив меж пальцами папироску, тот стоял молча, с доброй улыбкой на лице, в которой читались его гордость и восхищение. Стряхнув пепел в урну лёгким взмахом указательного пальца, он обратился тонно к жене:

–

Она так же прекрасна, как и ты, Захра.

–

Нет, Мустафа, – мягко возразила ему та, – наша малышка куда красивее.

–

Не называйте меня малышкой, – тихим и нежным голосом возмутилась Хадиджа, а после медленно подошла к отцу и обняла его.

–

Будь счастлива, дочка, – сказал Мустафа, чувствуя в её объятиях любовь и уважение.

–

Ты говоришь так, – сказала Хадиджа, – будто бы, выйдя отсюда, я пойду в ЗАГС.

–

Рано или поздно этот день настанет, – с лёгкой грустью на устах произнёс отец семейства.

–

Нет, – возразила та, – Я от вас никуда не уйду.

–

Тогда я уйду, – ответил Мустафа.

Его слова взбудоражили всех членов семьи.

–

Не говорите так, отец, – сплюнув три раза из суеверия, взволновано сказала Хадиджа. – Вы нам дороги, очень дороги.

–

Дочка, – обратился гордый отец, – когда-нибудь я и впрямь уйду, но перед этим хочу увидеть, как ты выходишь из нашего дома под руку с тем, с которым тебе суждено прожить всю жизнь. Я лишь буду молиться, чтобы тот парень, который предназначен тебе судьбой, любил тебя больше, чем я.

–

Нет, отец, – вновь обнимая его, ответила блондинка. – Такого человека не существует!

«Ошибаешься, сестра, – сказал про себя Али, – такой парень есть, и мы все его прекрасно знаем».

–

Ну что ж, – чёрствый на сантименты, вмешался Хабиб, – пора идти.

–

Пора, – протянув руку к сестре, прибавил Али.

Хадиджа вошла под руку старшего брата, и втроём они двинулась на бал. Захра, положив голову на плечо мужа, с грустью в глазах смотрела им вслед.

–

Ах, Мустафа… – вздыхая сказала она, – как же быстро летит время. Ты погляди на них, кажется, только вчера мы нянчили их на руках, а сейчас, ах… какими взрослыми стали наши дети.

–

Да, жена, ты права, – тем же настроением отвечал Мустафа.

В доме царил покой, и лишь лёгкое дуновение тоски и печали

заметалось в его углах.

Бал был в самом разгаре.

Актовый зал был украшен разноцветными шарами и бумажными гирляндами, сделанными руками первоклассников, в знак своего почтения тем, кто наутро уже навсегда простится со школой. А на стенах висели фотографии выпускников и их классных руководителей, которые наводили грусть в сердцах всех присутствующих.

Он замер полном изумлении, когда увидел у порога царицу своего сердца.

–

В чем дело, брат? – спросила Лейла, заметив, как тот растерялся.

Но, не получив ответа, она оглянулась и увидела, как к ним подходят друзья. В голове её сразу же всплыли воспоминания о новогоднем вечере. Любящую сестру омрачала мысль о том, какую же боль испытал её брат, когда Хадиджа публично призналась в своей любви к Аскеру. Нет. Такого он точно не заслужил! Ведь после смерти отца он стал настоящим главой семьи, и именно благодаря его заботе, они с матерью никогда не чувствовали себя незащищёнными и обделёнными судьбой. Она никогда не забудет, как Малик, несмотря на усталость после тяжёлого рабочего дня, не отказывал ей в помощи с домашним заданием. Да что там, он ни в чём ей не отказывал. Лейла была безмерно благодарна небесам, что они послали ей такого защитника и друга. Брат был для неё подлинным героем; он был всем.