Живая вода

С полчаса они утюжили взад-вперед тупиковый проезд неподалеку от Юлькиного дома, чтобы Эль освоилась. Затем вдвоем с Андрюхой повели неофита привычным круговым маршрутом – по окрестным дворам и скверам. Маршрут был выстроен почти идеально – ни единого светофора, ни одного по-настоящему высокого бордюра. Друг-приятель мчал впереди, показывая дорогу, Эль – за ним, Вик – замыкающим.

Жара стояла нестерпимая, хотелось пить. Лет пять как отовсюду пропали автоматы с газированной водой, вокруг которых летом всегда паслись стайки страждущих ребятишек. Одна копейка – обычная газированная, три – с сиропом. Тех копеек больше не было, не стало и автоматов. Вик скучал по ним. Наглухо запечатанные бутылки с красивыми этикетками в киосках – совсем не то, да и денег на них вечно не хватало.

Зато под колесами воды было в избытке. Ночью прошел дождь, и асфальт покрывали бесконечные лужи. Андрюха пер напролом, поднимая бурые фонтанчики, Эль брезгливо объезжала каждую.

На последней трети маршрута их поджидал поворот на узкую, зажатую между стеной пятиэтажки и гаражами, стихийно протоптанную тропинку. Конечно, заехать во двор можно было и иначе, через автомобильный въезд, но там бордюры по высоте достигали едва ли не половины маленьких «Каминых» колес.

На коротком участке, как раз перед злополучным поворотом, Андрюха ускорился и солидно вырвался вперед. Прокричал что-то неразборчивое и скрылся за углом.

Подъехав в свою очередь вслед за Элгой к сужению, Вик увидел, что из-за дождя тропинку развезло, её поверхность местами превратилась в жидкую грязь. Хотел окликнуть ведьмочку и попросить притормозить, но не решился. Побоялся, что та не справится с управлением, пойдет юзом по мокрой траве и глине, почел за лучшее проскочить опасный участок на скорости. Тем более, шины у «Камы» широкие, сцепка с дорогой неплохая.

Андрюха благополучно миновал узкое место и уже катил по двору, под горку. Они с ведьмой повернули следом, миновали первый гараж, как вдруг Вик услышал впереди подозрительный негромкий хруст и испуганный тоненький вскрик.

Сперва он подумал, что ведьма не вписалась в поворот и чиркнула о стену рулем, но почти сразу понял, что ошибся. Эль странно, в обратную сторону, молотила ногами, будто пыталась ехать спиной вперед. Через секунду пришло озарение – она пробует тормозить, но педали прокручиваются. На антикварной Юлькиной «Каме» слетела цепь.

Неприятно, но поправимо. Одно плохо – свернуть особо некуда, а впереди довольно крутой спуск и в конце него – помойка.

План «А» – догнать неуправляемый велик и попробовать тормознуть, ухватив за руль. Вик съехал в траву рядом с тропинкой и поднажал. Теперь они с Эль неслись почти рядом, колесо к колесу, точно конница Буденного. Он попробовал перехватить руль «Камы», но ничего не вышло. Потянулся еще раз – уцепился. Руку сильно, до слез, дернуло, и пальцы разжались сами собой.

Значит, план «Б» – погасить скорость, слегка протаранив Юлькину развалюху.

Примериваясь, Викинг кинул машинальный взгляд вперед и похолодел – от угла дома им с Эль наперерез неспешно пятился на карачках вдоль края огромной лужи мальчишка лет трех или четырех, которого, Вик мог поклясться, там не было еще несколько секунд назад. Что-то он там то ли ловил, то ли запускал.

Объехать мальчишку смог бы разве что кто-то один из мчащихся велосипедистов, да и то не факт.

Теперь Вик тормозил изо всех сил, стараясь предоставить ведьме пространство для маневра. Увы, он слишком разогнался на скользкой мокрой траве и катастрофически не успевал убраться с дороги.

Мальчишка самозабвенно валандался в луже, ничего вокруг не замечая. Столкновение выглядело неминуемым. Соображалка полностью отключилась. Вместо того, чтобы попытаться дополнительно погасить скорость о стену дома, Викинг вцепился в руль, парализованный ужасом.

Элга завопила не своим голосом. Кажется, он тоже что-то орал. Мальчишка, как в замедленной съемке, начал поворачивать голову в их сторону. Хотелось закрыть глаза, но почему-то не получалось.

Из того, что произошло дальше, Викинг мало что понял.

Прямо за мальчишкой возникла, точно чертик из табакерки, худая, прямая как палка женщина. Вик сумел запомнить только яркие темные глаза, которые полоснули по нему, будто лезвием, да переброшенную через плечо длинную, до пояса, иссиня-черную косу. Женщина резко взмахнула рукой, словно отгоняя докучливое комарье, и оба велосипеда, переплетясь рулями, стали, как вкопанные буквально в полуметре от пацаненка. Вик слетел с седла и больно приложился известно чем о раму. Рядом сдавленно зашипела Эль.

Перепуганный Андрюха спешил к ним с другого конца двора. Ему наперерез бежала, распялив в истошном крике рот, растрепанная приземистая тетка. Очевидно, мать мальчишки.

Задыхаясь от боли и пережитого страха, Вик бездумно смотрел, как она подхватывает целого и невредимого сына на руки, прижимает к себе и начинает орать уже прицельно, на них. Эль стояла рядом, тяжело дыша, крепко вцепившись в руль. Глаза дикие, костяшки пальцев побелели. Казалось, она мало что слышит, а понимает и того меньше.

К моменту, когда ситуация разъяснилась, а мать мальчишки более-менее успокоилась, чернокосой незнакомки во дворе уже не оказалось. Пропала, будто сквозь землю провалилась.

Несмотря на то, что цепь с грехом пополам удалось починить, к дому Шандарай все трое брели пешком. Точнее, брела Элга, а мальчишки – с ней за компанию. Может, и к лучшему – руки у Викинга так и не перестали дрожать, ноги до сих пор казались ватными.

Неунывающий ни при каких обстоятельствах Андрюха не понимал, к чему такие сложности и чего все молчат. То и дело порывался ехать. Вновь и вновь повествовал в красках, какая скользкая была тропинка. Как он случайно обернулся, просто посмотреть, где они. Как сперва не заметил мальчишку, а потом заметил. Как кричал и махал, а его никто не услышал и не увидел, кроме тетки. Как побежал, но не успел.

Таволга механически кивала на каждую фразу. Викинг пытался поддержать разговор, но выходило так себе.

Злополучный велик докатили до подъезда и вернули законной владелице, Андрюха умчал обедать, а они с Эль так и стояли посреди двора. Потерянные, оглушенные, не до конца пришедшие в себя.

– Чтобы я еще раз… – ломким, срывающимся голосом начала ведьма.

Вик уловил чутким ухом признаки надвигающейся бури, и поспешил вклиниться в монолог:

– Слушай, а ты на этот раз не почувствовала, что может случиться несчастье?

Элга вскинула на него удивленный взгляд.

– Неа.

– Совсем?

– Ага.

– Странно.

– Может, и нет. Ничего же не случилось.

– Но должно было.

– Не знаю, – ведьмочка рассеянно почесала тонким, перепачканным в машинной смазке пальцем скулу. – Может, так было задумано.

– Как?

– Как получилось.

Вик поразмыслил немного и попробовал зайти с другой стороны:

– А ты её узнала?

– Кого?

– Женщину.

– Какую? Которая к мальчишке прибежала?

– Нет, другую. С длинной такой косой.

– С косой? – кажется, ведьмочка только сейчас начала осознавать, что в противостоянии слетевшая цепь-мальчишка участвовала третья сила.

– Ну, ту, которая велики остановила.

– Велики? – вновь эхом переспросила Эль и непроизвольно потерла под ребрами, там, куда врезался руль. – Ты их заклинил.

Вик покачал головой.

– Не я.

– Шутишь?

– Нет. Я ничего не смог. Не справился. Всё сделала она. Махнула рукой, и они столкнулись.

– Махнула? Кто она, по-твоему, Царевна-лягушка?!

– Н-не знаю. Мне вообще кажется, мы уже видели её раньше.

Эль нахмурилась.

– Когда? Где?

– В тот день, зимой, – он запнулся, – когда случилась та авария. Возможно, это она нас тогда спасла. И сегодня опять.

– Хочешь сказать, тщедушная тетка в одиночку проволокла нас обоих несколько метров по асфальту? Это сколько же по весу должно было получиться, килограмм сто? В таком случае, беру свои слова обратно, она не Царевна-лягушка, она – Царевна-терминатор.

– Ну, может и не она. Но я почти наверняка её там видел.

– Странно. Она же не могла за нами следить. По крайней мере – сегодня.

Тротуары, подворотни, калитки, проходные дворы. Да нет, ерунда. На машине потеряешь, на велике – не угонишься.

– Не могла.

Элга еще немного помолчала.

– Ладно, лично я – домой, пить валерьянку.

– Пойти с тобой? Только отгоню по-быстрому технику.

– Да нет, пожалуй, не стоит. Мама дома, к тому же я бы, наверное, поспала. Что-то мне нехорошо.

Хотелось стереть у неё со скулы полоску машинной смазки, но Вик украдкой глянул на собственные руки и передумал. Вместо этого рискнул подбодрить:

– Не переживай, ничего страшного не случилось, цепь у кого угодно могла слететь. У меня слетала прошлым летом. И у Андрюхи классе в пятом.

– У меня больше не слетит, – уверенно, твердо и как-то окончательно пообещала ведьма.

Больше он и правда ни разу в жизни не видел её на велике.

Полет. 1996-97. Егозун

Вот уже несколько лет «А» числился классом с физико-математическим уклоном, а «Б» считался гуманитарным. Викингу равно нравились и литература, и алгебра с геометрией. Физика привлекала больше остальных предметов, зато в «Б» классручила привычная Аннушка и народ обитал родной, знакомый с первого класса – Андрюха, Машка, Ден. Одним словом, спонтанно переводиться где-то между 6 и 7 классом в «А» он не стал, не видел смысла.

До сей поры озвученные уклоны никак себя особо не проявляли, программа в обоих классах была практически идентичная. Родители чем ближе к выпуску, тем больше роптали, желая углубленной подготовки к ВУЗам и всяческих сложностей. Желаниям, как известно, иногда свойственно сбываться.

С началом учебного года в расписании десятого «Б» появился новый предмет под названием «Эстетика». В аттестат он не шел, чем мог помочь при поступлении куда бы то ни было, и что вообще на нем полагалось изучать, никто так и не понял. Всё бы ничего, переживали и не такое, но учителя по эстетике с первого урока единодушно невзлюбил весь класс.

Звали эстетика вычурно и претенциозно – Эдуард Виссарионович Гедройц. Был Эдик Гедройц высок ростом, худ, практически лыс и сутул. Неизменно носил унылого вида коричневый костюм с оторванной пуговицей и до блеска начищенные ботинки. Садясь, непременно нервным жестом поддергивал брючины и долго ерзал ботинками по полу, устраиваясь поудобнее, чем заслужил прозвище Егозун.

От Эдика противно пахло чем-то застарелым и прогорклым. Сквозь крупные желтые передние зубы летела слюна. Народ с первых парт норовил пересесть подальше или сбежать на пол-урока в туалет. Эдик, наоборот, жаждал внимания и требовал, чтобы все садились ближе.

На уроках он нес какую-то ересь. Мог, приблизив лицо вплотную, страстно допрашивать:

– Расскажи классу, над чем ты плакал в последний раз? Это было эстетическое переживание или банальная обида?

Или:

– Что ты чувствовал на последнем посмотренном спектакле? Подробнее, подробнее пожалуйста. Ты чувствовал потребность зарыдать? Ничего, ничего, мужчине не стыдно пустить слезу по такому возвышенному поводу. Запомни, сопереживание – главное в жизни!

Тут Егозун воздевал вверх длинный, корявый, поросший черными волосами палец и назидательно тряс им перед носом несчастного, нечаянно привлекшего его внимание.

– Какая книга из прочитанных за последнюю неделю произвела наиболее сильное впечатление? Почему именно она? Ты плакала во время чтения? А после? Как долго?

Тема слез отчего-то волновали эстетика больше чего бы то ни было. Викингу казалось, Егозун был бы счастлив, если бы весь класс рыдал хором с утра и до поздней ночи.

Полтора месяца истязаний не прошли даром. Первыми начали прогуливать безбашенные, те, кто изначально не планировал учиться в десятом, но остался по результатам экзаменов. Затем – те, чьи предки имели вес и могли более-менее защитить дражайших чад. К концу первой четверти эстетику единодушно перестал посещать весь класс.

Родительский комитет написал бумагу с требованием убрать Эдика из расписания вместе с предметом. К сожалению, Егозун оказался профессором чего-то там, его наличие существенно повышало реноме школы, и директор бумагу проигнорировал. Зато разрешил влепить всему классу пары по поведению. В принципе, это ни на что не повлияло, но настроение никому не улучшило и лояльности не добавило. Главное – проблема так и осталась. Эстетик посещал уроки, ученики – нет.

Директор поразмыслил немного и решил, что во всём виновата классручка мятежного 10 «Б» – не справилась с обязанностями, не сумела приструнить своих обалдуев. Из его кабинета Аннушка выползла спустя пару уроков, как раз к очередной эстетике, пришибленная и зареванная. Вряд ли ее слезы порадовали бы Эдика, с эстетической точки зрения они были пролиты совершенно напрасно.

В целом к классной относились неплохо, можно даже сказать – её любили. По крайней мере красные пятна на щеках и размазанная тушь вызвали сочувствие. Народ столпился вокруг.

– Анна Михайловна, что случилось?

– Вас из-за эстетики ругали, да?

– Что он сказал?

– Да ничего хорошего, поросята, – комкая платочек, Аннушка потеряно уставилась на унылую грязно-зеленую стену коридора. – Сказал, меня уволят, если вы и дальше будете прогуливать.

Ничего примечательного, кроме отпечатка чьей-то подошвы да облупившейся местами краски, на стене не было. Класс притих, вслед за Аннушкой угрюмо изучая отпечаток.

– Понимаю, он своеобразный человек и учитель… не очень, – неуверенно продолжила классная.

– Г…но учитель, – прошелестело в задних рядах.

Аннушка сделала вид, что не услышала.

– Одним словом, или мы остаемся с ним вдвоем, или только он. Выбирайте.

Дверь учительской за классручкой давно закрылась, а 10 «Б» не двигался с места. Все молчали, пряча глаза. Наконец, когда до звонка осталось всего ничего, Шандарай рискнула нарушить топкую трясину безмолвия:

– Чего делать будем?

– Долой эстетику, принципы форева! – гаркнул Мишка Пась, один из самых борзых прогульщиков.

– Тебе, Михась, лишь бы протестовать.

– Шантажистам бой! Чего она…

– Какой шантаж, окстись, – рассудительно возразила всегда всё знающая Машка. – Она мать-одиночка. Ребенку три годика исполнилось, недавно в садик пошел. Ей в трудовой такого понапишут, мама не горюй.

– Кто её уволит среди года.

– Со зла чего не сделаешь.

– А Егозун останется.

– Ясен перец.

– Я пойду, Аннушку жалко, – набычившись, сказал Вик.

Про сомнительную историю со жвачкой он не забыл и до сих пор чувствовал себя может и не обязанным, но всё-таки слегка виноватым перед классной.

– Вот нафига? – тихонечко фыркнула ему на ухо Эль. – Оно тебе надо?

– Я ей должен.

– Если уж кто и должен, то не ты.

– Со своей совестью каждый договаривается как умеет.

– Сколько раз говорить, Аннушка не в курсе, она ничего не видела.

– Зато в курсе я, – не дождавшись реакции одноклассников, он развернулся и побрел к лестнице.

– Ла-адно, – Таволга утомленно закатила глаза и двинулась следом.

Осознав, что в коллективе наметился раскол, Михась опомнился и заорал вдогонку:

– Ага, ага, бегите к мамочке, заучки!

Его не поддержали. Наоборот, к кабинету эстетики потянулись и другие – Андрюха, Машка, Юлька, всего человек десять. Перед самым звонком подошло еще пятеро.

Сидели за партами молча, напряженно, яро ненавидя эстетика всем внезапно сплотившимся коллективом.

– Может, погудим человеку? – угрюмо предложил Андрюха, ковыряя парту.

Гудеть, то бишь едва слышно мычать на одной ноте, не разжимая губ и делая невинные глаза, умели все. Некоторые учителя гудение стоически игнорировали, другие от гудения бесились. По некоторым, очевидным наметанному глазу признакам, Егозун относился ко второй категории.

– Тогда Аннушке точно кирдык.

– А вдруг не просечет.

– Он козел, но не дебил.

– Что, будем терпеть как последние терпилы?

– А какие варианты?

Разгорающуюся дискуссию прервало появление эстетика. Он вошел в класс привычной разболтанной походкой, небрежно швырнул на стол портфель из кожзама, угрожающе щелкнул замками. Уставился, как показалось Вику, прямо на него и объявил:

– Сегодня поговорим о травле в коллективе, и о том, как травля соотносится с понятием «эстетика».

Викинг мысленно оскалился и решил, что отныне они с Аннушкой в расчете.

Эдик уверенно излагал. Остатки волос нимбом курчавились вокруг влажной лысины. В Андрюху с Машкой исправно летела слюна.

Викинг украдкой покосился на Эль – попытаться понять, будет ли ему прощение в ближайшее время, или хоть когда-нибудь. Ведьмочка пристально, не отрываясь глядела на эстетика. Губы её беззвучно шевелились.

– Эй, ты чего…

Егозун кашлянул. Прочистил горло. Вновь самозабвенно затоковал. Кашлянул еще раз. Продолжил враз охрипшим голосом на октаву ниже. Закашлялся уже основательнее.

Эль больше не шептала. Равнодушно отвернулась к окну, будто происходящее в классе не имело к ней ни малейшего отношения.

– Может, вам воды принести? – предложила сердобольная Машка.

Эстетик раздраженно мотнул головой и дико сверкнул глазами. Кашлять он перестал. Попытался что-то сказать и не смог – голос пропал начисто. Беззвучно сипя, Эдик вывалился в коридор. Некоторое время все смирно сидели, ожидая, что он вот-вот вернется. Лишь Таволга неторопливо сгребла с парты в рюкзак учебник и ручку. Повернулась и предложила, с ангельской улыбкой помахивая перед носом Вика тетрадкой:

– Сожжем вечером?

Егозун не вернулся. Ни в этот день, ни вообще. Через несколько дней Аннушка объяснила на классном часе, что с Эдиком приключилось некое редкое профессиональное заболевание, в результате которого голосовые связки отказали напрочь. Далее шли не слишком понятные медицинские термины. Итог речи сводился к простому – вряд ли эстетик сможет вернуться на работу в ближайшие месяцы, а может – и вообще никогда.

Полет. 1996-97. Ангары и контейнеры

В этом году Димка пошел в школу, и скоро Вик понял, что жизнь его круто изменилась. Больше он не мог распоряжаться временем по своему усмотрению – после уроков требовалось отводить брата домой с продленки.

Иногда они с Эль забирали Димку вместе, а вот на занятия в художку ведьмочка теперь всегда уходила одна. Вик провожал ее до выхода из школы, тоскливо смотрел вслед из окна раздевалки и плелся наверх, за братишкой.

Бывало, матери требовалось куда-то уйти или уехать, тогда он и вовсе оставался вдвоем с Димкой на долгие часы. Раньше предки всюду таскали малого с собой, а теперь как-то сразу вдруг оказалось, что Викинг уже взрослый и может их подменить.

Первое время Эль сидела с ними. Исполняла роль доброй хозяюшки, разогревала суп и второе, мыла посуду, на пару с Викингом проверяла Димкины уроки или, примостившись на углу стола, делала свои.

В сравнении со сверстниками младший братец вел себя аки ангел, и всё-таки ребенок есть ребенок. Надоедливый почемучка, требующий игр, развлечений, заботы, помощи. Иногда плачущий, иногда упрямый, иногда вопящий и дрыгающий ногами. Пачкающий и портящий пол, одежду, посуду, чужие вещи.

Временами к не слишком дружной компании добавлялся Андрюха. Он являлся с благородной миссией – скрасить быт Викинга в заточении. Ну и пожрать заодно на халяву вкусненького – жареной картошки или, к примеру, голубцов. Дома на обед ему обычно доставались или серые макароны, или разваренная гречка.

Друг-приятель легко находил общий язык с Димкой, зато Эль в его присутствии делалась хмурой и малоразговорчивой, замыкалась в себе. Впрочем, антипатия была взаимной.

Ситуация напрягалась день ото дня. Всё чаще слышалось раздраженное: «скажи этой» или «объясни этому». Андрюха обладал завидным качеством – мгновенно забывать о разногласиях. Элга напротив, обижалась всерьез и подолгу. Особенно ведьмочку бесило, если Викинг не бросался сломя голову на её защиту, а такое тоже случалось.

Итог не заставил себя ждать – свободолюбивая порывистая Эль быстро устала. Она вообще не любила однообразие и обязаловку. Тем более – такие. Стали находиться неотложные дела, она всё чаще злилась без видимого повода, провоцировала ссоры на пустом месте и уходила, бросая Викинга одного Димке на растерзание.

Вик почти ненавидел младшего братишку за несвободу, то и дело срывал на нем злость и после чувствовал себя препаршиво. Винить в чем-либо Эль ему в голову не приходило. Напротив, он без причины чувствовал виноватым себя. Старался сглаживать углы, развлекал юную ведьму, как умел.

В данную минуту прямо на глазах назревал очередной конфликт. Димка примеривался к самой здоровенной во дворе луже, собираясь её перепрыгнуть, а Элга готовилась заорать. Даже тупому ясно, что будет дальше – мокрые джинсы и ботинки, «я же говорила», рёв, возвращение домой.

– Может, на склад смотаемся? – Викинг придержал брата за воротник. – Чего без дела штаны просиживать.

– На который? – вскинула голову Эль.

– У железнодорожного моста.

Старшеклассникам склад у моста казался местом труднодостижимым, заповедным, почти волшебным. Огромную территорию сдавали в аренду сразу нескольким предприятиям. Бесконечный лабиринт всевозможных складских помещений, разномастных ангаров и отдельно стоящих контейнеров тянулся вдоль железнодорожных путей на несколько километров. Конечно, все они были заперты. Однако и под открытым небом оставалось немало интересного.

По слухам, в лабиринте можно было обнаружить всевозможную технику, новую и не очень, надувные лодки, фермы, катушки с кабелем, будки уличных туалетов, парковые скамейки, палеты плитки и кирпича и что угодно еще. Один пацан из параллельного «А» клялся даже, будто видел как-то на складе остов вертолета.

Короче, место считалось зачетным для прогулок, если туда удавалось проникнуть.

– Там охрана, – резонно возразила Эль.

– Только на входе.

– И забор с колючкой.

– Я часто предлагаю невозможное? Есть инфа – ребята на той неделе лист отогнули.

Ведьмочка оживилась:

– Известно где?

– Со стороны Литейной. Так что, идем?

– Сейчас?

– А когда? Все, кто в теме, наверняка вот уже несколько дней без остановки выносят оттуда всё, что плохо лежит. Местные в любой момент могут чухнуться и прикрыть лавочку.

– С ним?

Оба уставились на Димку. Девать семилетнего братишку было некуда.

– Почему нет, – с убежденностью, которой вовсе не испытывал, фыркнул Вик. – Что такого? Бегать он умеет, шуметь особо не будет.

– Думаешь? – скепсиса в её голосе определенно прибавилось.

– Димка, помнишь, как ходят индейцы?

– Они кладутся!

– Верно. Мы сейчас тайной тропой проберемся на территорию бледнолицых, и там надо будет красться и молчать, чтобы никто-никто нас не услышал. Справишься?

– Спвавлюсь!

Эль закатила глаза.

Покрашенный унылой темно-зеленой краской глухой забор тянулся вдоль половины Литейной улицы. Чуть отогнутый стальной лист и правда нашелся там, где ожидалось – за кустами боярышника, аккурат через дорогу от въезда на трехэтажную парковку. Миновали узкий лаз почти благополучно, только братишка зацепился и чуток порвал карман куртки. Может, мать сразу и не заметит.

По ту сторону, совсем рядом, обнаружилась огромная, до верха забора, гора шин. Все трое немного полазали и попрыгали, стараясь сильно не шуметь.

Чуть позже набрели на останки катера. Димка, конечно, полез на борт, требуя подсадить. Заглянули в каюту, но там мало чего осталось. Сплошная ржавчина, битое стекло, обломки.

За следующим ангаром нашлась неведомо как попавшая на склад, снятая с платформы железнодорожная цистерна. Элга задрала голову и изумленно присвистнула, а братишка немедленно загрохотал по ведущей наверх железной лесенке. Вику пришлось ловить его поперек живота, стаскивать и заговаривать зубы, чтобы не вопил.

Через какое-то время они не то, чтобы заблудились, но слегка потеряли ориентацию. Множество поворотов, одинаковых контейнеров и складов сбивало с толку.

– Ничего не потерялись, лаз во-он там, где верба, – уверенно показала Эль.

– Точно? Не правее, за синими крышами?

Она философски пожала плечами.

– Будем выбираться – узнаем.

Димка шустро просочился в заросшую жухлым бурьяном щель между контейнерами, Элга полезла следом, а Вик глянул вправо и невольно притормозил. Там, за очередным ангаром, светилось на солнце ярко-алым и праздничным что-то заманчивое.

– Эй, – окликнул он вполголоса, – подождите!

Никто не отозвался, но спорящие голоса слышались отчетливо. Кажется, щель закончилась тупиком. Прикинув, что, если идти по прямой, они, возвращаясь, его обязательно увидят, Вик свернул к алому и манящему.

В голове мелькнуло, что именно так, с разделения команды, обычно и начинаются классические ужастики. Мелькнуть мелькнуло, но не остановило. Слишком безопасной выглядела территория, слишком далеко было до входа с охраной, слишком безмятежно и радостно гулялось под теплым сентябрьским солнцем. В такую погоду просто не могло случиться ничего скверного.