Воровка из Конгора

Мы поднялись в небольшую комнату, в которой были самые широкие окна, красивые картины высотой до потолка и большой камин. Каждый уголок зала был залит предзакатным солнцем и красным светом от всполохов огня. Оциус налил два бокала вина и устало устроился в кресле у камина.

Я взяла бокал и, хоть ноги подкашивались от впечатлений за день и неудобной одежды, встала у каминной полки. Вино холодило пальцы через тяжёлый хрусталь с выпуклыми золотыми узорами, а огонь и впрямь грел душу.

– Как ты живёшь здесь совсем один? Почему не во дворце? – поинтересовалась я.

– Ни я, ни сестра не живём во дворце. После принятия обязанностей правителя одним из наследников, другие, если им уже есть двадцать лет, отправляются служить наместниками в назначенных провинциях. Да и хорошо… Видеть совсем другого брата каждый день неспокойно.

– Ну, я и вовсе никто. Никого не знаю, ничего не помню и не уверена, смогу ли тебе помочь, – сморщила нос и залпом осушила бокал. – Уф, какое крепкое! – и снова поморщилась. – Но вкусное!

– Не усердствуй так. Иначе всё закончится раньше, чем начнёшь, – улыбнулся Оциус.

Я поддёрнула надоевшую юбку и села в кресло рядом с хозяином дома. Вино стало медленно опалять щёки и внутренности, разнося по телу приятное тепло.

– Вот смотрю на огонь, а за ним ничего… Разве так должно быть? Никаких воспоминаний, даже отдалённых образов, – пожаловалась я.

– Хотел бы и я ничего не помнить, – неожиданно поделился Оциус.

– Наверняка я уже не буду той, которую ты нашёл в Конгоре, – выдохнула уверенно и повернулась к мужчине. – Ты можешь вернуть мне память?

– Для чего? – после долгого молчания спросил он. – Чтобы это сломило тебя? Никогда не забуду твои безумные глаза, когда ты молила о спасении. Вряд ли ты хочешь почувствовать то же самое.

Я несогласно мотнула головой и снова утонула в уютной глубине кресла.

– Мне будто чего-то не хватает. Я вроде бы всё понимаю, как будто в голове по полочкам разложили знания, но пользуюсь ими впервые, поэтому каждый день открываю что-то новое.

– К сожалению, а может, и к счастью, этот процесс не обратим, – ответил Оциус. – Они стирают всё. Я даже не знаю, как это действует. Но тебе не надо бояться прошлого. Да и ты совсем другая, почти принцесса…

И в его глазах вспыхнуло пламенное желание, или это огонь из камина играл моими мыслями.

– Почти? – усмехнулась кокетливо.

– Ты красивая женщина, – вкрадчиво проговорил он и замер на мне взглядом. А потом словно очнулся, сделал глоток из бокала и отвёл глаза к камину.

«Красивая, но пустая… Путь ли это к свободе?»

– Почему-то я чувствую себя гораздо сильнее, чем, возможно, была…

– Ты освобождена от груза прошлого. Ни боли, ни вины, ни сожалений, – поднял бокал он и усмехнулся каким-то своим мыслям.

Я долго смотрела на профиль Оциуса, он пил вино и с каждым глотком будто запивал что-то тяжёлое.

– А о чём сожалеешь ты? – спросила тихо.

Тот вздохнул, усмехнулся и, отставив бокал, поднялся.

– Отдыхай. Завтра у тебя будет трудный день. А у меня ещё есть дела…

– Можно увидеть мои документы ещё раз? Я не нашла их в комнате, – приподнялась я, останавливая его.

– Зачем они тебе? – снова сел Оциус.

– Я даже не помню имён отца и матери…

– А ты сумеешь их прочесть? – скептически выгнул бровь он.

– Не знаю… Но разве мне не нужно будет носить документ с собой? Или предъявить, когда кто-то приедет в дом и попросит? Я даже не запомнила, как он выглядит, если пошлёшь меня за ним.

Оциус хмыкнул и вынул из внутреннего кармана сюртука тот самый свиток с лентой. Я аккуратно развернула пергамент, впитывая подушечками пальцев его шероховатость, изломы, внимательно разглядывая изображённые символы и какое-то затвердевшее тёмно-бордовое вещество в виде круга, вероятно, печать.

– Если когда-нибудь мне придётся его кому-то предъявлять, то хотелось бы знать, где написано имя отца, а где – матери, – спокойно спросила, поднося пергамент ближе к глазам и украдкой втягивая носом его запах.

– Твой отец – Доран Лициус, твоя мать – Камелия Лициус, – указал пальцем Оциус на короткую группу символов в начале текста и вытянул пергамент из моих рук. – Этого достаточно. О себе не болтай. А перед простолюдинами и прислугой господа отчёт не держат.

– Не болтать… – протянула задумчиво, вперив взгляд в самую сердцевину очага.

Оциус долго смотрел на меня, будто чувствовал то, что я и сама не могла определить в себе, и сказал:

– Тайра, я хочу договориться с тобой, – и снова поймала его сосредоточенный взгляд. – Я обеспечиваю твоё будущее, даю тебе всё, что нужно для нашего дела, а ты никогда не лжёшь мне.

– Зачем мне тебе лгать? – напряжённо повернулась к нему. «Только если самую малость». – Ты отнёсся ко мне по-человечески. Я доверюсь тебе, – а потом наклонилась ближе: – Но и ты не обижай меня.

– Не обижу, – сузил глаза тот. – Но буду строг. Я доверил тебе тайну и боль, а это не терпит легкомыслия.

Он поднялся, сунул свиток туда же, откуда и достал, и произнёс:

– Твоя родословная пока будет храниться у меня. И если будешь говорить, что живёшь в поместье наместника Фенгары, лишних вопросов тебе не зададут и документов не потребуют. Скоро о тебе и так все узнают.

А затем Оциус повернулся и ещё долго смотрел на меня с высоты своего роста.

Я не отводила глаз, в эту самую минуту вверяя себя его заботе и цели. И отпустила его, только когда он первым отвёл взгляд.

– Доброго вечера, Тайра, – прощально склонил голову он.

– А чем мне занять вечер, до сна ещё долго? – поднялась я.

– У дам много занятий: займись вышивкой…

«Вышивкой? Какое бесполезное занятие!» – недоумённо погладила лоб.

– …порисуй, почитай – у меня большая библиотека… Ах да, – и Оциус устало потёр переносицу. – Или подумай о том, чего тебе не хватает, чтобы помочь мне в таком непростом деле. Я не тороплю: это требует подготовки. Но всегда готов обсудить вопросы.

– Чтобы думать, я должна понимать, как у вас всё устроено. Я же ничего не помню из того, как вести такую жизнь… в таком обществе и быту.

– Вот поэтому завтра ты встанешь рано, вместе со служащими, и плотно займёшься учёбой.

– Сама? – удивлённо развела руки.

– Быту, как одеваться, как ухаживать за собой тебя научит Ода. Что-то расскажу и я.

Оциус прощально кивнул и вышел. Я огляделась и пожала плечами:

– Чего я не знаю о быте? Как полы мести? Или как стирать одежду? А ухаживать за собой я и сама умею… Что ж, завтра так завтра. Надеюсь, мне не придётся заниматься стиркой и уборкой, – вздохнула и направилась в свою комнату.

Ко сну всё уже было приготовлено Одой: и ванна, и ночная рубашка, и тонкий глиняный горшок с цветочным рисунком на крышке.

Не найдя ничего лучше, как улечься под тёплое одеяло сразу после ванны, под треск дров в камине я стала рассматривать тени на потолке и ловить ощущения о себе самой.

Я ни по кому не скучала, ничто не тяготило, ничто и не звало, как будто никого и не было в прошлом – мне нравился покой здешнего места. Жило только снедающее любопытство, кем я могу оказаться ещё, на что могу быть способна и как всё развернётся дальше.

Но, уже засыпая, вынесла ещё одну истину о себе: вино на меня не действовало, лишь согревало.

Глава 8

Ода разбудила меня с первыми лучами солнца. Сонную, зевающую, отвела в ванную и неожиданно облила холодной водой. От моего визга, казалось, проснулось всё поместье. Я едва не перевернула ванну от испуга и злости, вспыхнувших огнём и пронёсшихся по телу иголками. Строго-настрого велела Одe больше так не делать и заявила, что впредь сама буду принимать ванну, а её помощь в одевании мне не нужна.

Бедняжка испугалась и молила о прощении так, что, придя в себя, я устыдилась своего тона. Самостоятельный уход за собой не отменила, но насчёт причёсок смягчилась – слишком уж много возни с лентами и шпильками.

Надев простое льняное платье, я оставила волосы распущенными и последовала за Одой. Ей, очевидно, велели посвятить меня в устройство дома и правила поведения за столом. Сервировка вопросов не вызвала, а вот порядок подачи блюд оказался сложнее. Видимо, прежде я питалась не так разнообразно и не в господских домах.

До завтрака мы обошли почти весь дом. Ода объяснила, где что хранится, какие комнаты под запретом и что нельзя трогать – господин ценил свои вещи. Я заверила её, что старинные книги и карты мне точно не нужны. Девушка всё удивлялась моей неосведомлённости в бытовых вещах: как открывать окна, разжигать камин, включать светильники, в которых, оказывается, не масло или свечи, а белый уголь, служивший намного дольше и дающий более яркий свет.

Наконец, в холле зазвенели часы – скоро подадут завтрак. Я спустилась вместе с Одой и встала у входа в столовую, ожидая Оциуса.

В доме всё ещё стояла тишина, лишь мерное тиканье, исходящее от настенных часов, нарушало её. Я замерла взглядом на циферблате и долго всматривалась в него, словно зная, как работает этот механизм. В голове сами собой нарисовались колёсики, валы, рычаги, пружинки… И за отчётливым тиканьем, их тихий стрёкот был так понятен и узнаваем, будто внутри меня сидел тот же механизм, и он тоже отсчитывал минуты до чего-то неизведанного.

Хозяин дома появился в коротком домашнем халате поверх сорочки и брюк, но в тапочках на босу ногу.

– Пусть Абар срочно почистит новые сапоги, а мастера, что чинил старые, выгнать! – строго выдал он, глядя на Оду.

От этого тона мелодичный стрёкот заглушила досада. Ода сжалась, как мышонок, которого утром мы нашли в кладовой, пропищала что-то нечленораздельное и тут же убежала выполнять указание. Я лишь моргнула и вежливо проговорила:

– Доброе утро, Оциус. Я вижу, ты не в духе?

– Вы! – резко оборвал он.

– Что, прости?

– Вы, – настойчиво произнёс Оциус и, наконец, соизволил на меня посмотреть. Но от его испытующего взгляда по спине пролетел холодок. – Привыкай к новому обращению. Теперь ты обращаешься к королевской особе, будь добра вести себя соответственно.

– Ах, простите, – крестила руки на груди, недоумевая, какая муха его укусила, и сразу заметила, нисколько не робея: – Но я не твоя служанка, чтобы рявкать на меня.

Оциус вдруг переменился в лице, шагнул навстречу и мягко улыбнулся:

– Тебя не поймут, если ты будешь называть меня иначе. Здесь, в поместье, и наедине можешь называть меня Оциус, но, как только мы появляемся на людях, я для тебя наставник Оциус. Иначе нас могут принять за любовников, а это навредит нашим планам.

Пружина внутри ослабла: доводы были логичными.

– Так с чего начнём этот день, наставник Оциус? – выпрямилась перед ним словно прилежная ученица.

– Позавтракаем для начала, – подмигнул тот, и я снова расслабилась.

Повернувшись в направлении столовой, сделала шаг в коридор, но Оциус вдруг тронул за плечо, остановив.

– Женщина всегда следует за мужчиной, особенно в его доме.

– Разве? – скептично нахмурилась.

– Именно так! – самодовольно повёл бровью тот и вошёл в столовую первым.

Я удержалась от сомнительных выводов, видимо, действительно не из благородной семьи, и вошла следом. Как и прежде, он отодвинул стул, и я смогла сесть.

– Женщина может идти первой, только если указывает путь. И в экипаж садится первой, только потому, что с длинными юбками самой ей туда не забраться, – и широко улыбнулся, явно насмехаясь над женской участью носить подобные наряды.

«Видимо, чтобы удобнее красть, а потом бежать, я не носила столь обременяющей одежды. Всё-таки мне нужны брюки… вместо подъюбника», – уверилась я в первом желании ещё на ярмарке заполучить тонкие кожаные брючки.

Едва я взяла приборы, Оциус продолжил:

– А также не ковыряй вилкой в зубах, не тряси ножом во время разговора…

– Я что, была дикой? – недоумённо покосилась на «учителя», а затем на вилку и нож в руках.

– Вдруг тебе захочется. Я не знаю, насколько ты была образованна, – усмехнулся тот.

Я хмуро посмотрела на толстые зубцы вилки: «Этим – в зубах? Да у меня рука не поднимется…»

– А культура в государствах различается? – поинтересовалась, отодвигая скрытое обвинение в невежестве.

– По принципиальным моментам уклад жизни похож, но я не знаю, кто и как воспитывал тебя.

– Меня воспитывал мастер Академии, ваш любезный друг и наставник Доран Лициус. А матушка была настолько благочестивой и образованной, что не чета многим благородным дамам, – приосанившись, спокойно проговорила я и сделала медленный глоток из бокала. – Фьяк, что за гадость?!

Оциус не сдержался и расхохотался, а потом промокнул губы салфеткой и довольно усмехнулся:

– Вот и придерживайся этого. А подобные восклицания за столом и где-либо ещё неприемлемы…

Я лишь неопределённо повела плечом, приняв к сведению замечание, отодвинула странный напиток подальше и приступила к завтраку. Как думалось, вполне цивилизованно.

После завтрака Оциус сменил халат на выходной костюм, тапочки – на сапоги и попросил проводить его до экипажа. Следом увязалась и Ода. Но лишь от одного взгляда господина она следовала за нами на приличном расстоянии.

С крыльца я собиралась сойти самостоятельно, но Оциус преградил дорогу, резко вытянув передо мной руку.

– Не забывай дождаться руки мужчины, чтобы сойти по ступеням, как и подняться по ним, – поучительным тоном выдал он.

Я запнулась и с мыслью, что теперь нельзя быть самой собой, вскинула подбородок и демонстративно протянула руку мужчине.

– Будьте добры, наставник, сопроводите меня.

– Не сердись, Тайра, – с проницательной усмешкой заметил тот и повёл меня вниз. – Вскоре и сама не заметишь, как станешь одной из нас. У тебя прекрасно получается.

Я поморщилась от того, как ненавязчиво, но с удручающим постоянством он указывал на моё «низкое» положение. Возможно, это привычка высоких господ, но такая снисходительность задевала. Теплота к «спасителю» и желание быть откровенной стали медленно выветриваться.

– Что вы, наставник Оциус. Я и не смею на вас сердиться. Очевидно, я и правда глупа, – наигранно огорчённо повела плечами, пиная молодую поросль у края дорожки.

– Ты знаешь, что я имею в виду, – усмехнулся тот и неожиданно споткнулся на ровном месте, когда о каменную кладку что-то звякнуло.

Оциус хмуро уставился под ноги, но потом остыл, спокойно поднял смутно знакомый предмет и повернулся ко мне:

– Что это?

Я снисходительно покосилась на его ладонь, повела плечом и ответила:

– Удила.

И тут же засомневалась, заметив, как дёрнулась бровь наставника. Однако виду не подала.

– Уверена?

Я нахмурилась, теперь больше засомневавшись.

– Для чего оно? – хитро прищурился Оциус.

– Я память потеряла, а не ум, – обиженно проворчала под нос.

– Иногда это одно и то же, – хмыкнул тот. – Но ты права, это удила.

Я шумно вздохнула и ехидно заметила:

– Похоже, вам нравится чувствовать себя хозяином положения, дорогой наставник.

– В некотором смысле так оно и есть, – ухмыльнулся Оциус и придвинулся ближе. – И не дерзи. Это не сыграет тебе на руку.

Я сморщила нос и поёжилась от неприятного замечания. Наставник строго выпрямился, а затем круто свернул и резким шагом удалился к другой части двора, будто сейчас кому-то достанется. От любопытства и я ускорила шаг да встала под деревом напротив длинного каменного строения.

– Эй, кто это бросил? – грозно вопросил Оциус, швырнув железку в один из широких проходов. – Давно взысканий не получали?

В проёме строения засуетились тени и затихли.

«Ох, ничегошеньки… Вот он – добрый господин?» – промелькнула мысль, когда оглянулась на Оду, втянувшую голову в плечи.

– Мальчишки резвились, господин. Что с них взять? – виновато пролепетал седой мужчина, выглянувший из проёма. – Больше не посмеют, господин, я прикажу.

Хозяин принял оправдание строгим кивком, вернулся ко мне, чинно подставил локоть и повёл к воротам, где стоял экипаж.

– Пока будешь учиться, подумай, чем ты можешь заинтересовать первого наместника, – как ни в чём не бывало тоном доброго учителя попросил Оциус. – Вернусь к вечеру – расскажешь.

Ощущение себя нескладной босячкой в его глазах, достойной взыскания по всей строгости, осело неприятной тяжестью на дне живота. Однако смиренно кивнула.

Оциус прощально склонил голову и потянулся к дверце экипажа, но замедлил и оглянулся:

– Если в чём-то возникнет срочная необходимость, сообщи мне по почте.

– По почте? – округлила глаза.

– Вот видишь, тебе ещё учиться и учиться, – улыбнулся он и снисходительно развернул меня за плечи в сторону того дерева, под которым недавно стояла.

Оказывается, на самой верхушке висел красивый домик с остроконечной крышей, большими окнами и искусными перекладинами. Над деревом небольшой стайкой кружили птицы, как по команде, взлетая ввысь и пикируя, переворачиваясь в воздухе, словно акробаты.

– Это что? – неуверенно спросила, и впрямь почувствовав себя глупой.

– Почтовые горлицы. Абар покажет, как закрепить записку.

– Записку? – до сих пор не понимала я.

Оциус посмотрел на меня как на умалишённую.

– Я не умею писать… – напомнила с недоумением.

– Ах да, – вздохнул с досадой. – Абар умеет. Только думай, что диктовать, – и обратился к моей камеристке, которая снова сопровождала нас на расстоянии нескольких шагов: – Ода, я освобождаю тебя от обязанностей по дому, составь сегодня компанию госпоже Тайре и никуда не отпускай её… Пусть сначала поправится.

Я лишь закатила глаза на его мнимую заботу. А когда он откланялся и уехал, снова взглянула на птичий домик и нахмурилась.

– Тайра, что-то не так? – приблизилась девушка, беспокойно поглядывая на меня снизу вверх.

– И что, это действительно работает? – скептически кивнула на птичий домик. – А как они знают, кому доставлять письма?

– Каждая горлица научена лететь в определённое место. Если господин сообщил, что будет во дворце и ждёт почту, то полетит вот та горлица, с белым хвостом, а если господин уехал в поместье Северной Фенгары, то – та, что с чёрными лапками, – ответила Ода.

– Допустим. А если место неизвестно, но сообщение нужно срочно доставить? – обернулась я.

– Тогда отправим посыльного или вот этого симпатягу, – улыбнулась девушка и потрепала за ушами неожиданно оказавшегося рядом высокого поджарого пса с шерстью молочно-белого цвета. Только глаза у него были разные: один голубой, другой карий.

– Почтовая собака?

– Это Хорус. Он очень умный, – гордо ответила Ода. – Он по запаху найдёт господина.

– Угу, не сомневаюсь, – кивнула и медленно отошла от ворот. – Здесь все умнее меня. Откуда я такая выползла?

– Что вы говорите? – семенила девушка за спиной.

– Говорю, что ещё нужно узнать «госпоже» об этом поместье?

«…чтобы не опростоволоситься», – добавила мысленно.

Глава 9

– А что вам интересно, Тайра?

Я огляделась и не нашла, за что зацепиться. Всё вроде было понятно, а чего не знала, и сама не могла понять.

Тихое ржание заставило оглянуться на то самое длинное каменное строение, очевидно, конюшню.

– Покажи мне лошадей, Ода, – оживилась я.

– Я с ними не дружу. Я их боюсь, – робко призналась девушка. – Но я позову То́лзи, он вам всех представит.

Ода убежала, пыля юбкой, и вскоре вывела из конюшни лохматого парнишку, совсем юного, но какого-то невероятно милого. Когда он смело посмотрел в глаза сквозь густую растрёпанную чёлку, я не удержалась и улыбнулась:

– Хочешь, я подстригу тебе волосы?

Ода с любопытством посмотрела на меня, а парнишка смутился, грязными пальцами заправил волосы за уши и выпрямился.

– Спасибо, госпожа. Меня мать стрижёт. Скажу ей, чтобы постаралась для вас.

Его слова снова вызвали чувство неловкости и глухого раздражения, а когда взглянула на мальчишку внимательнее, то заметила, что оба уха у него будто подраны кем-то с острыми когтями или зубами.

– Погоди, кто тебя так? – подступила к нему и чуть не дотронулась.

Толзи отшатнулся, но выпрямился и тряхнул головой.

– Волки в горах. Меня господин наместник спас.

– Тарт фон Бастадиан? – поинтересовалась я.

– Господин Оциус. А первый наместник не такой добрый…

– Толзи, что ты такое говоришь?! – одёрнула его Ода, выпучив глаза.

– Не очень-то вы его любите, я смотрю, – протянула задумчиво.

Парнишка дёрнул плечом, явно досадуя, что сболтнул лишнее, и пробубнил под нос:

– Он просто никого не спасал.

– Ладно, я рада, что тебе повезло, – решила сменить тему и кивнула ему за спину. – Познакомишь меня с красавцами?

– С кем? – нахмурился мальчишка.

– Со своими питомцами, – смешливо подмигнула я.

– А-а, ну пойдёмте, – вдохновился Толзи и показал рукой направление.

Я вошла под крышу конюшни первой.

– Вот ты балда… – за спиной шикнула на парня Ода.

– Да чего ты? Я же правду сказал, – прошептал тот.

Украдкой улыбаясь, я прошла вглубь строения и остановилась у второго загона, потому что фырканье стихло, а из этого раздалось громкое сопение.

Я подняла голову – на меня смотрело совершенное существо! Огромные ярко-карие глаза на абсолютно белой морде, будто чуть подведённые сажей, гипнотизировали. Чистая гладкая светло-русая грива обрамляла узкую морду лошади и спускалась по шее. Сквозь металлические прутья дверцы разглядела удивительно чистую белую шерсть, стройные жилистые ноги и густой длинный хвост.

– Вот это чудо! – выдохнула я и шагнула навстречу.

Лошадь тут же фыркнула, попятилась и затопталась на месте.

– Осторожно, Миссия не любит чужих! – предупредил Толзи и лихо забрался на перекладину дверцы, чтобы успокоить белую красавицу.

– Миссия? Красивое имя! – чувствуя оглушительное возбуждение и неукротимое желание прокатиться на этом животном, проговорила я.

Парень легонько похлопал лошадь по шее и спустился с дверцы. Миссия не переставала смотреть на меня, а я на неё.

– Жаль, что ты меня боишься. Я тебя – нет, – проговорила ласково и по наитию медленно протянула сквозь прутья руку открытой ладонью вверх.

Лошадь сначала фыркнула, а потом настороженно опустила голову, принюхалась и неожиданно ткнулась мокрым носом в ладонь.

Я беззвучно засмеялась от какого-то детского восторга и подшагнула ещё ближе. Заметив между тёмными ноздрями розовое пятнышко, я поцеловала её прямо туда и улыбнулась:

– Мы точно подружимся! Правда, Миссия?

А когда я уже сама открыла дверцу и стала гладить лошадь по морде и шее, Толзи и Ода удивлённо зашептались.

– Можно ли мне на ней прокатиться? – спросила, обнимая красавицу и разглядывая с десяток остальных жильцов конюшни, с любопытством глядящих на меня. Те казались совершенно обычными: чёрные, гнедые, как многие другие.

– Господин пока не велел вам седлать лошадь, – нетвёрдо произнёс мальчишка, вероятно, боясь не угодить обоим господам.

– А если ты поедешь со мной? – умоляюще свела брови.

Толзи замялся, а Ода дёрнула его за рукав рубахи.

– Ну… если с вами…

– Мы никому не скажем! – обрадовалась я, и тут же с досадой посмотрела на длинный подол платья. – Надо бы в брюки переодеться, но и так сойдёт! – не теряя энтузиазма, я кивнула парнишке, чтобы тот седлал лошадь.

Пока Толзи выводил Миссию из загона, я попросила у Оды ленточку и связала распушившиеся волосы в хвост. У проходящего мимо конюшни садовника одолжила соломенную шляпу и с нетерпением ожидала, пока седлали лошадь.

Я следила за каждым движением Толзи и уверилась, что прекрасно справилась бы с этим сама, потому что ещё до того, как парнишка касался следующего узла, знала, куда потянется его рука.

«Значит, я умею ездить верхом!»

Едва мальчишка забрался на Миссию и протянул руку, я без церемоний подняла подол, ухватившись за седло, сама вставила нос сапожка в стремя и ловко запрыгнула на лошадь.

– Уф, как интересно узнавать себя! – улыбнулась, глядя на двор с высоты.

Толзи только недоумённо покосился через плечо на мои обнажившиеся колени и потянул за уздечку.

Непривычно было двигаться первые мгновения. Но потом, когда лошадь перешла на рысцу, я засмеялась так звонко, что эхо отразилось от всех строений поместья и уже ничто не могло отвлечь от езды. Мы обскакали весь двор, прогулялись по саду, где я успела сорвать несколько краснобоких яблок с самых верхушек и угостить Толзи, а затем проехались по поместью вдоль низкой каменной кладки булыжником, поросшей плотным плющом.

Пока катались, я заметила большую металлическую башню за домом и стоящее рядом с ней деревянное колесо с желобком и ёмкостями, в которые двое работников наливали воду из колодца: один – крутил колесо, другой – наполнял каждую следующую ёмкость. И сразу сообразила, что так вода доставляется в башню и, нагретая солнцем, по подведённым трубам попадает в ванные комнаты дома и кухню.