Воровка из Конгора

– Верно.

Я усмехнулась и отклонилась на спинку стула:

– Чему же, позвольте узнать?

– Прежде всего, быть достойной сопровождающей на светских приёмах, а также при выездах без супруга. Ведь благородной даме не принято выходить одной. Только если она нанятый служащий или сама держит дело.

«Пусть так. Но этого мало! Придётся сочинить что-то связное и прозрачное. Только что-то не получается придумывать из воздуха, надо выбраться и посмотреть, где вообще нахожусь», – задумалась я, а вслух спросила:

– Хорошо. Это всё в перспективе. А что мне делать сейчас?

– Но сама подумай: ты в новом месте, свободна. Прогуляйся по поместью. Сходи в селение. Посмотри на наши красоты. Тебя сопроводит Ода. Только будь осторожна, помалкивай о себе и не перенапрягайся. Не хочу, чтобы ты потеряла сознание и поранилась.

– Я могу потерять сознание? – внутренне насторожилась, прислушиваясь к ощущениям в теле.

Оциус мягко улыбнулся и как-то странно долго задержался на мне взглядом.

– Очень надеюсь, что нет.

– А куда собрались вы? – отводя глаза и пробуя кислый напиток, кивнула на его костюм.

– У меня хватает дел, – уклончиво ответил тот и поднялся. – Давай тебя переоденем.

Оциус снова проводил в мою спальню. Там уже хозяйничала Ода: кровать была застелена, окна открыты, свежий ветерок шевелил балдахин и лёгкие занавески.

– Ода, позаботься о госпоже Тайре, – повелел Оциус спокойным добрым тоном.

– Да, господин, – тоненьким голоском ответила девушка и с улыбкой обратилась ко мне: – Я готова, госпожа.

Я слегка поморщилась от этих обращений и натянуто улыбнулась:

– Спасибо, Ода. А куда мы пойдём?

– Твой гардероб несколько скуден, но кому как не женщине знать, что ей нужно, – заметил Оциус и протянул горничной кожаный мешочек с чем-то позвякивающим внутри. – Отведи госпожу Тайру на ярмарку. Пусть купит то, что понравится. Покажи всё, расскажи о нашей провинции. Госпожа Тайра долго жила в отдалении от светской жизни в закрытой Академии.

– Хорошо, господин, – поклонилась Ода.

А затем он посмотрел на меня своими тёмными глубокими глазами, чуть задержался, склонил голову в лёгком поклоне и вышел из комнаты. Как только в коридоре стихли удары набоек его сапог, я выдохнула, ссутулилась и оглянулась на горничную.

Едва ли совершеннолетняя, Ода выглядела очень скромно в длинном коричневом платье с туго повязанным широким поясом-бантом. Густые пшеничные волосы заплетены в косы и собраны венком вокруг головы. Ростом ниже меня на голову, худенькая, но с живыми голубыми глазами, обрамлёнными бесцветными ресничками, девчушка сразу вызвала теплоту и… сочувствие.

– Ода – красивое имя, – мягко заговорила я.

– Спасибо, госпожа. Что желаете надеть? – робко улыбнулась она и открыла шкаф.

В нём висело несколько платьев, в том числе и то, что я украла во дворце, чистое, выглаженное, плащ и меховая накидка. Сапожки и туфли на шнурках – не слишком большой выбор.

– Для начала, не называй меня госпожой, – попросила задумчиво.

– А как же? – растерянно захлопала ресницами девушка.

– Меня зовут Тайра. Вот так и величай.

– Господин будет недоволен, – хмуро свела бесцветные бровки Ода.

– Что ж, а мы ему не скажем, – улыбнулась я, настойчиво глядя на девушку.

– Как скажете, госпо… Тайра. Что желаете надеть?

– А какое время года у вас? В чём можно не замёрзнуть?

– Начало осени, госпожа, – недоумённо моргнула Ода. – А в Конгоре разве не так?

Я сморщила нос и пристально посмотрела на девушку.

– Тайра, – тут же исправилась она.

– Может, и так. Я после болезни мало соображаю…

– Утром и к вечеру довольно прохладно, а днём очень тепло. Хотите, я подберу вам наряд?

– Доверюсь тебе, – вздохнула с облегчением.

Однако, уже выходя из дома, пожалела, что позволила выбирать одежду Оде. Выглядела я, конечно, как знатная дама, только вот платье было ужасно неудобным: колючее, тяжёлое. Удача, что моя комната была не на втором этаже и не слишком затянули шнуровку на спине, иначе скатилась бы с лестницы кубарем или задохнулась бы на первом десятке шагов.

Голова казалась тяжёлой из-за укладки волос множеством шпилек и массивным гребнем. Чувствовала себя неповоротливой бабой. Да и сапожки, хоть и низкие, с широким голенищем, но плотно облегали стопу. Однако утром прошёл дождь, и Ода уговорила надеть их, чтобы было удобно идти по любой дороге.

– Ода, ты уже знаешь, что я с детства училась в закрытой Академии в отдалении от какого бы то ни было общества? – спросила тихо, осматривая широкие каменные дорожки от дома к огромному ухоженному двору в обрамлении сочной травы и цветущих кустарников.

Сам двор был вымощен крупной каменной кладкой, а поодаль располагались аккуратные каменные сооружения, за ними рос пышный сад. Поместье выглядело внушительным и по размерам, и по статусу.

– Да, господин всё объяснил мне и отцу и предупредил, что вы ещё не здоровы после плавания и немного теряетесь. Такое бывает после сильных переживаний. Но мы об этом никому не станем говорить, и господин нам доверяет, – клятвенно заверила Ода. – Очень жаль ваших отца и матушку, но вы поправитесь… Я вам всегда помогу.

– Спасибо, Ода. Абар – твой отец? – догадалась по тому, что у обоих были светло-голубые глаза и что ни с кем другим Оциус меня не познакомил.

Девушка кивнула.

– Ясно-прекрасно, – скосила глаза, отворачиваясь к высоким кованым воротам, и прошептала под нос: – Надеюсь, что я быстро поправлюсь.

– Ещё господин просил не ходить под куст. Ваш ночной горшок под кроватью, а днём можно справить нужду в отхожем месте за домом, – смущённо сообщила Ода, семеня следом.

«Проклятье! Он-то откуда знает?!» – недоумённо покосилась на девушку, но промолчала.

Глава 4

Поместье было далеко от основного селения, окружено садами, полями с домиками-теплицами, но дорога в Верхнюю Фенга́ру, как назвала его Ода, была прямой и живописной. По обе стороны стояли высокие тополя, а меж ними цвели кусты с невероятным ароматом, дурманящим и в то же время бодрящим. Широкая дорога, на которой иногда встречались экипажи, запряжённые то одной, то двумя лошадьми, одинокие всадники и даже повозки с каким-то грузом, казалась довольно ухоженной. Как и пешая дорожка за рядом тополей, она была вымощена булыжником, таким ровным и гладким, словно его полировали. Щели меж кладкой идеально ровно залиты чем-то мелкопористым. Ни травинки между не проросло, ни соринки, ни песчинки, будто её регулярно чистили. И так бывает?

Ода всё время шла молча, вероятно, стеснительной натуре не хотелось тревожить «госпожу» праздными разговорами или выучка строгая. Но я и сама была несколько озадачена впечатлениями и тем, как они отзывались внутри, чтобы задавать вопросы.

Вскоре дорога разветвилась, а впереди показалось само селение. Удивительно, но от его вида захотелось остаться здесь навсегда. Мы ступили на потрясающую уютную улочку с ровной брусчаткой какого-то тёплого коричневого цвета с красными вкраплениями. Большие и маленькие каменные домишки с красной, зелёной или коричневой черепичной крышей, с увитыми цветущим плющом стенами вызывали восхищение не только красотой, но и таким домашним уютом и аурой дружелюбия, что, казалось, войди в каждый из них, и тебе будут рады, как самому драгоценному гостю. Будто ты в городе мечты, и каждый к тебе добр, а жизнь в нём неприхотлива и чудесна.

Люди, встречающиеся на пути, мило улыбались и склоняли головы в приветствии друг друга. Иногда Ода кивала в сторону, и я обращала туда взгляд. Необычные строения с кладкой цветной мозаики на стенах, чудные аллейки меж двухэтажных домов с коваными лавочками и колодцами, проезжающие мимо торговцы с тележками, продающие сахарные крендельки и мятные леденцы на палочках. Я прямо чувствовала вкус мяты на языке.

Резвящиеся на пути дети клянчили эти леденцы, а сердобольные мамочки сдавались на их уговоры. Детские голоса, люди в простых одеждах, дамы и господа – в дорогих и изысканных, птичий щебет на крышах, ароматы свежеиспечённого хлеба и трав, свежий ветерок, солнце – вся эта атмосфера была так естественна и оживляла пустующее нутро, наполняя чем-то новым, обнадёживающим.

Прошли мимо кузницы, где у пылающего очага громадина кузнец в кожаных штанах и жилетке на голый торс отбивал молотом по наковальне, а рядом возбуждённо топтался гнедой конь с такой шелковистой гривой, что любая дама позавидует ей.

«Пожалуй, мне тоже было бы удобно в таких брючках», – позавидовала я кузнецу, пиная надоевший подол носом сапожка.

В платье было жутко неудобно: красивое, дорогое, но постоянно путалось между ног. Кажется, раньше я не носила таких тяжеловесных нарядов. Возможно, я любила брюки, высокие кожаные сапоги и ремень, на котором крепился бы тот самый нож, что заметила на прилавке торговца коваными изделиями, кожаная сумочка, где уместилась бы вся мелочь. А ещё вот те туго сплетённые верёвки, собранные в мотки, странно привлекали взгляд…

Воображение разыгралось, когда Ода вывела меня на ярмарочную площадь. Чего здесь только не было! И пока мы шли меж рядов самых разных товаров и лихо зазывающих торговцев, я запуталась в собственных ощущениях. Представить не могла, кем была раньше, потому что всё, что видела, было абсолютно знакомо, будто всем этим я умела пользоваться: и рыболовные снасти со всеми крючками и нитями, и кованое оружие, и принадлежности для верховой езды, и кожевенная мастерская с её уникальными изделиями из овечьей кожи, катушки, иголки, шило… И закрытые лавки с дамской одеждой, и лавки с украшениями и косметическими средствами, даже травяная лавка, будто я сама варила отвары или зелья.

«Может, я ведьма?! Напилась случайно не того зелья и потеряла память», – подумала и хихикнула, а потом поморщилась от вида скукоженных червячков в мутно-зелёной жидкости, будто сама глотнула этой жижи.

– Пойдём-ка отсюда, Ода. Я бы чего-нибудь выпила…

– Пойдёмте к источнику, – предложила девушка.

Пройдя ещё немного, услышала странный скрежет и журчание. Оказавшись за углом высокого строения, ещё не видя того, что издавало звук, уже нарисовала в голове картину происходящего, и тут же с изумлением увидела практически то же самое – водяную мельницу, колесо, которое нагоняло воду в каменный водоём. Прозрачная струйка лилась из чуть позеленевшего желобка в чашу, выложенную светлым камнем. Несколько женщин в простых платьях набирали воду в кувшины и, весело переговариваясь, уносили с собой.

Как этот образ возник в мыслях, предположений не было, наверное, видела его раньше. Но больше удивляло то, что я понимала, как оно работает, мысленно разобрав конструкцию на детали и прикинув, чего не хватает, чтобы исключить этот ужасный скрип.

Это знание оказалось слишком невероятным, я тряхнула головой, оглянулась на Оду и вопросительно вскинула брови:

– Здесь пьют?

– Да, – улыбнулась она.

Лужа у бортика немного пахла тиной, но внутри чаши вода выглядела чистой, как и каменное дно. Я аккуратно подступила к борту и протянула сложенные ладони к желобку.

Набрав воды и понюхав её, решилась сделать глоток. Но та оказалась настолько вкусной, что я ещё несколько раз набирала её в ладони.

Потом мы бродили и бродили, становилось жарко. Ода немного освоилась и разговорилась. Рассказала о том, где выросла и как попала в дом Оциуса. Оказалось, что прислуга – это наёмные работники, и если ты не учился в Академиях, то мог выбрать работу, на которую способен, или пойти к кому-то в услужение, получать жалование. Об Оциусе только и смогла узнать, что он был строгим, но справедливым господином, ему оказалось тридцать пять лет, холост и очень занятой. Ода искренне уважала его и, очевидно, была преданной, потому что более этого не раскрыла.

В лавке с женской одеждой мы купили пару домашних платьев и несколько на выход и отправили их в поместье с посыльным.

Подхватив Оду под локоть, я вытянула её из лавки и свернула за угол, где начинался ряд с продуктами.

Почуяв аромат жареного мяса, огляделась. В нескольких шагах от нас, прямо на прилавке стояла большая сковорода, из которой ловкая девчушка раскладывала жареный рубленый фарш в румяные лепёшки и заворачивала их на манер конвертов. Мужчины и женщины, шумно переговариваясь, о том, как обожают лепёшки госпожи Салем, покупали по несколько штук и укладывали в плетёные корзинки.

– О, я ужасно проголодалась… Ода, это можно есть? – и кивнула на аппетитные конверты.

– Это самые вкусные лепёшки на ярмарке! – ответила та, глядя на них голодными глазами.

– Тогда купи нам по одной.

– Спасибо, Тайра! – удивлённо и радостно закивала Ода.

Пока я обмахивалась от жары пергаментом для заворачивания лепёшек, всученным пышной хозяйкой лавки, Ода расплатилась и протянула мне прутик.

– Это зачем? – удивлённо моргнула я.

– Разогрейте лепёшку, госпожа, а то жир на губах застынет, – басом засмеялась хозяйка и кивнула на чан с огнём, стоящий у торца лавки.

В замешательстве я моргнула несколько раз.

«Что – сунуть руку с лепёшкой в огонь? Или бросить её туда, а потом достать прутом?»

– Держите, Тайра, – с улыбкой Ода подала мне свой пергамент, а сама перехватила тонкий прутик.

Ловко насадив обе лепёшки на конец прута, она протянула его к огню.

«О-о, а ларчик просто открывался…» – смутилась я и огляделась. И снова поймала себя на неприятном ощущении: я всё узнавала, всё понимала, по ощущениям чуть дольше, чем принято, но эти знания будто существовали вне меня.

Ода несколько минут вертела прутик и так, и эдак, а потом известила о готовности радостным кивком.

– Благодарю, Ода. В Конгоре это делают иначе.

– Как же? – хмыкнула хозяйка лавки, и Ода тоже внимательно заглянула мне в лицо.

Я едва не раскрошила зубы за глупость. Но выдавила милую улыбку и ответила:

– Это семейная тайна, – подмигнула и, подхватив Оду под руку, направилась в другую сторону. – Наверное, я выгляжу смешно.

Девчонка робко улыбнулась на ворчание и помогла мне завернуть лепёшку в пергамент.

Сытая, довольная, я упросила Оду посидеть где-нибудь в тенёчке, чтобы отдышаться от тяжёлого платья и дать отдых ногам.

Ода усадила меня на резную скамью под розовым кустом, а сама убежала прикупить специй.

Я недолго прохлаждалась в тени и решила ещё раз прогуляться по особенно понравившимся местам, которые прямо завораживали. Ода едва уговорила меня вернуться в поместье, потому что вскоре накроют обед и вернётся господин. А в доме не принято опаздывать к любой трапезе, иначе останешься голодным.

Я тоскливо улыбнулась торговцу украшений и с неохотой отправилась вслед за Одой.

«Н-да, платьями и обувью меня не прельстишь, но от украшений аж звенит в груди, – удивлялась себе, вспоминая, как ловко смахнула пару серёжек с края прилавка в сапожок, пока торговец расхваливал мне колье. – Но ведь за одну пару никто не осудит? У него там с десяток таких…»

Но, когда вернулась в поместье и закрыла дверь в свою комнату, осознала, что серьги не единственная добыча.

Я прошла к зеркалу и раздражённо посмотрела на своё платье. Оно безумно раздражало, однако было удобно, слегка приподняв подол, припрятать в широкое голенище сапожка жемчужные бусы, несколько пар серёжек, тот ножичек с гравировкой дракона на рукоятке, золотую пряжку и невероятный гребень с красными камнями. И ничего не звенело при ходьбе по каменной кладке.

Я сняла сапожки, вытрясла всё добро на кровать и, подбоченясь, осмотрела его.

«И почему всё утро ловила себя на желании что-нибудь стащить, что плохо лежит или слишком блестит?» – крепко задумалась я. Вспомнила те высокие чёрные перчатки из тончайшей кожи в кожевенной мастерской. Они точно пришлись бы по душе. Так хотелось их взять, и лежали они так удобно, чтобы незаметно стянуть, но прятать было некуда: декольте узкое, платье без карманов, а сапожки уже были полны.

В изумлении подняла голову и замерла взглядом на шёлковом балдахине над кроватью, затем взглянула на редкий ковёр под ногами, на диван, обитый дорогим сукном, с подушками, на которых золотом вышиты, вероятно, фамильные вензеля; на изысканные вазы на каминной полке, на стены в искусной шелкографии и поняла, что едва ли это худшая обстановка, в которой я могла жить. Определённо, у меня было намного больше этого, и вряд ли я промышляла такой мелочовкой, как гребни и жемчужные бусы. Но я однозначно понимала, что делала. И делала это легко, не задумываясь, значит, это был натренированный навык.

Я снова повернулась к зеркалу. Когда вчера раздевалась в ванной и осматривала себя с ног до головы, я совсем не была похожа на нищенку, которая зарабатывала бы на хлеб таким образом. Чистая, здоровая кожа, ухоженные ногти, здоровые зубы, волосы… Определённо, я не придворная дама, но и не дворовая девка.

– Так кто же ты такая? – пристально щурясь в разноцветные радужки, спросила своё отражение.

Глава 5

– Тайра! – послышалось за спиной.

Я оглянулась и увидела Оциуса, который стоял в изножье кровати и недоумённо смотрел на кучку украденного добра.

Я отошла от зеркала и отстранённо посмотрела на покрывало.

– Где ты всё это взяла? – удивлённо спросил он. – Я дал Оде всего тысячу дангов.

Я молча посмотрела в лицо мужчины и ждала малейшего знака опасности. Но тот обернулся на меня с откровенным недоумением, и только.

– Это получилось случайно, – спокойно призналась. Он уже мог спросить у горничной, что мы купили. Не было смысла хитрить. – Что-то нашло… Ода может это вернуть?

– Ты это украла? – медленно выговорил он и подошёл ко мне.

– Говорю же: вышло случайно, – повторила с нажимом, теребя рюши на вороте платья. – Мне надо переодеться. Я сейчас задохнусь в этом коконе!

И быстро ушла в ванную. Переодеваться было не во что, поэтому стянула с себя душное платье и осталась в длинной сорочке. Накинула банную простыню на плечи и, сделав несколько глубоких вздохов, вышла в комнату.

Оциус сидел на краю кровати и задумчиво перебирал безделушки.

«Проклятье, зачем они были мне нужны?! Мне даже носить их некуда!» – возмутилась я, а в напряжённой тишине комнаты показалось, что мысли прогремели барабанами.

– Тебя кто-нибудь видел? Ода знает? – косясь на меня исподлобья, спросил Оциус.

– Не думаю… Шума не было, и Ода всегда на что-то отвлекалась, – проговорила я, вспоминая, что невольно отслеживала это.

– Ты понимаешь, что в твоём и без того странном положении, это… – и он разочарованно указал на добычу, – чревато. Что, если тебя кто-то видел? Ты понимаешь, в какое положение ставишь меня? Я тебя спас, приютил!

Я сглотнула. Мне не нужны были его упрёки, и без того прекрасно сознавала, что сделала. Однако удивляло, что мне не было стыдно за то, что я это украла, но досадно, что действительно могла подвести Оциуса и самоё себя.

«Хорошо, сделала глупость. Но теперь, кажется, пора стать намного осторожнее… «И хитрее», – добавил внутренний голос, и я была с ним очень согласна.

– Я раскаиваюсь, Оциус. Я даже не помню, как это делала, – сказала тихо, виновато опустив голову, нервно теребя края простыни.

Он долго молчал, то оглядываясь на кровать, то скользя по мне смятённым взглядом. Потом тяжело вздохнул и, будто что-то взвешивая, пригладил ладонями волосы на висках. Он прошёл к дивану, сел и ещё долго смотрел на меня. В конце концов Оциус хлопнул ладонью по сиденью рядом с собой.

– Присядь, Тайра.

Я спокойно прошла и села в другом углу дивана.

– Наверное, мне не стоит выходить из дома некоторое время? – предположила я, догадавшись, что в селении уже могли забить тревогу.

– Определённо, в Верхнюю Фенгару тебе идти пока не стоит. С этим, – он кивнул на кровать, – я сам разберусь.

– Как? – даже с какой-то неприязнью посмотрела на украденное, словно теперь это действительно было низко даже для меня.

– Сделаем вид, что поймали мальчишку-воришку, – мягко улыбнулся Оциус. – Но это не должно повториться. Ты меня понимаешь, Тайра?

– Понимаю, – ответила глухо и посмотрела прямо ему в глаза. – Спасибо. Я правда не знаю, как это вышло…

Но прекрасно поняла, что это была не просто случайность – я получала удовольствие от процесса. Хотя и не могла в этом себе признаться сразу. Да и Оциус, глядя в мои «честные» глаза, кажется, не поверил.

– Наверное, я сам виноват, что отпустил тебя одну.

И это навело на тревожные мысли.

– Вы ещё что-то скрыли от меня? Почему на самом деле я не могу вернуться домой? – выпрямилась, чувствуя, как сжимаются лёгкие и становится трудно дышать.

Оциус как-то подозрительно сузил глаза, с тяжёлым вздохом откинулся на подушки дивана и провёл пальцами сквозь волосы на висках. А затем расстегнул сюртук и жилет под ним. Лицо его было так сосредоточенно, что казалось, ему трудно вообще начать говорить. А потом он закрыл глаза и погладил лоб пальцами.

– Кто я такая? – прошептала, неожиданно потеряв силу в голосе.

– Мне пришлось нелегко. Вывезти тебя из Конгора, придумать тебе новое имя и подготовить документы – всё это очень и очень рискованно, – и Оциус вынул из внутреннего кармана сюртука свиток, перевязанный лентой. – Но, когда я тебя нашёл, ты была готова распрощаться с жизнью и молила спасти от этого шага. Я сделал всё, что мог. Поэтому к прошлому нет возврата. Ты Тайра Лициус. Дочь моего наставника из Конгора. Это всё, что тебе нужно знать. Я не хочу, чтобы прошлое давило на тебя.

Он снял ленту, развернул свиток и протянул мне.

Уже протягивая руку к пергаменту, я чувствовала, как правда подступает к горлу, что вот-вот ухвачу её за скользкий хвост и выдерну наружу из тёмной норы. Меня словно заморозило, когда пальцы коснулись свитка, а взгляд застыл на незнакомых символах.

– Что это?

– Здесь записана твоя новая родословная.

– Не понимаю ни слова… – растерянно поёжилась.

– Ты не можешь прочесть? – обеспокоенно вытянулся он, а на лице мелькнула тень разочарования или чего-то ещё. – Видимо, ты не до конца восстановилась. Я зачитаю…

И он прочёл, что я единственная дочь До́рана Ли́циуса, наставника Академии Конго́ра, который недавно погиб вместе с супругой Камелией в плавании от Тэ́нуа до Конго́ра. Мне двадцать восемь лет. С детства обучалась в закрытой Академии Конгора и там же проживала до смерти родителей. У меня нет ни дядек, ни тёток, ни кузенов, ни кузин… И прочее, что было уже не так важно.

– Тебе не интересно? – осторожно тронул за локоть Оциус.

– Это не моя жизнь, – ответила сухо, всё ещё ощущая, как царапает горло.

– Это сложно – потерять семью и остаться ни с чем. А у меня было средство излечить твою боль…

Догадка обрушилась ледяным потоком, что от неё аж в глазах потемнело.

– И ты отнял у меня память?! – выдохнула без церемоний и до боли широко раскрыла глаза, уставившись в его сожалеющее лицо.

– Я ничего не сделал, не испросив твоего желания, – тут же оказался рядом Оциус и взял за плечи. – Не мне было проживать твою жизнь. Но я предложил, а ты умоляла сделать это поскорее… потому что не могла выдержать той боли…

Меня окинуло холодом, потом жар разлился по всему телу такой, что сбросила простыню с плеч вместе с руками мужчины и замахала на себя влажной ладошкой.

– Успокойся, Тайра. Дыши медленно, – приподнялся Оциус.

И я дышала. Дышала, пока не ощутила, как жар уходит, оставляя холодный пустой рассудок.

– Рассказывай! – твёрдо выговорила и ровно поднялась, вперившись в мужчину решительным взглядом.

– Ты… беглянка, – помрачнел он. – Не знаю, что такого ты сделала, но когда бежала от гвардейцев, то подожгла храм, пытаясь скрыть свои следы…

Я напряжённо свела брови и обняла себя за локти.

– Но ты не знала, что там будет твоя семья и другие люди. Тебя видели. Ты себя выдала. Вернёшься – тебя казнят. Я предложил помощь – ты приняла её.

– И что, меня не найдут здесь?! – испуганно отшагнула.

– Не найдут. У тебя другое имя, и внешность поменялась значительно: волосы отросли, поправилась, ведь была совсем тощей. Да и кто будет искать тебя в другом государстве, среди благородных дам ещё и под моим покровительством. Тебя и не узнать, – ласково посмотрел на меня Оциус.

– Откуда ты всё это узнал? Не поверю, что ты сам расследовал такое… Ты не того положения человек.

– Ты права, не сам, – вздохнул он. – Ты сама рассказала мне. Немного узнал позже у гвардейцев города, пока прятал тебя в таверне. Потом тебя подвергли этой процедуре. В течение месяца они вычищали твою память. Я, собственно, и был в Конгоре так долго, только чтобы потом переправить тебя в Тэнуа. Ты плохо перенесла плавание, почти всё время была в бреду. Но вскоре вроде бы полегчало. Однако эта путаница с сопровождающим… – снова повинился Оциус. – Хорошо, что всё закончилось… Теперь ты в безопасности.

Я снова села на диван, не доверяя дрожащим ногам, и вжалась в пухлую подушку.