Сага о Фениксе. Часть 1: Из пепла

Джеймс заставил воспользоваться случаем наверстать часть утраченного детства. Юэна закидывали, но теперь он убегал и реагировал на натиски, принимал их с удовольствием – верещал вместе с Пенни, когда у них получилось попасть прямо в лицо меткому Тео; Эмели несколько раз хитро прикрывалась всем кто попадался под руку, а после просила ребят отыграться снежными шарами за неудачные шутки Джеймса. А что Кесседи? Кесседи оказалась воплощение преспокойного зла – она прямо-таки глумилась, магией сбивала с ног студентов, и делала вид что была не при делах.

Горло Юэна под длинным шарфом першило, руки розовели также сильно, как и шеки… К снежной битве подключались и преподаватели – профессор Коллинз и Мюррей, заигрывавшие друг с другом, отвлекались на студентов, не меньше чем Льёван и другие. Профессор Уильямсон, хихикая, пытался мухлеванием попасть в Джеймса, но попал в локоть директрисе, которая проходила по павильону замка – она, озираясь, притворно сохранила твёрдый взгляд, и тут, через считанные секунды на голову преподавателя свалилась снежная куча. Джаннет Олдридж удовлетворённо направилась дальше в Северное крыло.

Ильверейн позволил себе в будний день побеситься. Только к четверти пятого часа, многие валились с ног, наслаждались усталостью после окончания обильного снегопада. Джеймс был благодарен небу за такой подарок.

Двадцатого декабря Джеймс подготовил для Юэна особый сюрприз. В воскресенье, в довольно сносную облачную погоду, он уговорил его последовать в непроницаемой повязке. Заклинание, которое наложила Кесседи, не позволяло преждевременно испытать подозрения и ужаса…

Вулканический жар нагревал воздух, и облил лицо парным молоком. Слепота исчезла, и первым, что увидел Джеймс – это предвиденный ступор. Обнюхивающие ноздри дракона с обсидиановым окрасом чешуи, а желтые янтарные глаза, равнявшиеся половине человеческого туловища, обыскивали «внутренности» Юэна.

– Это Акселорн, – шепнул на ухо Джеймс, и посоветовал успокоиться. – Ты можешь его потрогать. Даю чистую гарантию, что он не разорвет тебя… – пошутил он.

Юэн, после десятиминутных уговоров прикоснулся несколькими пальцами к горячей коже, которая не обжигала – она согревала напором оседавших капелек. Он зря прикрывал горловину чёрного пальто – существо органическим звуком своего дыхания оберегал от холодного ветра, проникал внутрь сухой кожи воздушными волнами.

Джеймс расплылся, поглаживая покорный взгляд питомца, продолжив говорить на неизвестном ментальном языке.

– Акселорну ты понравился. – отвечал он. – Это большая редкость для него. Он крепкий старичок, но иногда обожает вредничать как Эмели…

– Ты его понимаешь?! – спросил Юэн.

– Да, я и мои товарищи учимся понимать их. – объяснял Джеймс. – Драконы доказали человеку, что у всего живого есть разум, язык, философия, система знаний… Драконы видят людей на сквозь и им принадлежит истинная свобода – их невозможно укротить – только дружить, если они сами так решат. Иначе – они признают тебя своим подобием, сородичем. Понимаешь?!

– Наверное… – подрагивал голос Юэна, который отпускал страх перед огромными двумя чёрными дырами на краю пасти.

– Их никак не заставишь делать что-то против воли, поэтому Драконьи гонки для них – это игра – даже больше чем для нас, спортсменов. Они никогда не соревнуются между собой, а устанавливают тесный контакт друг с другом…. На языке драконов мы – «дхарос» – их Альтер Эго… И также: кто наш друг, тот и их друг…

Заброшенный коллизейный стадион, руининистость высоких скал, покрытые толстой ледяной глазурью мятежных волн, будоражили умеренную горячность Акселорна – он поделывал метровые шаги, вертелся вокруг Джеймса и Юэна, – его крылья в зимнем тусклом свете бросали металлические ровные и режущие блики – дракон слушал команды и издавал рычание, отгонявшие беспокойные и неукротимые ветра прочь.

– Эйсар! – прокричал Джеймс.

Дракон низверг из пасти небольшой поток торнадного синего пламени, которое поднялось и затем обернулось оранжевой гривой – в самом конце он повернулся к дхаросу, изворачивался несколько минут и присел, словно грелся ящеркой на раскалённом камне.

– Ах, хитрец! – обратился Джеймс, а потом предупредил. – Ну, сейчас полетаем !

Он приготовил седла (они заранее, случайно, валялись под первым рядом зрительских трибун), проверил безопасность, и про себя смеялся, до сих пор полуразинотому рту друга, который переосмысливал истинный нрав драконов – вместо свирепых и мстительных появились черты игривых и своенравных существ, приближавшие человека к самому осмыслению свободы. Акселорн немного начал возникать, а Джеймс просил лишний раз не исполнять перед гостем – чуточку потерпеть. Он предупредил Юэна при взлёте – ухватиться, в первую очередь, за специальные поручни, держаться крепко, и если возникнет необъятный страх, то ухватиться за живот.

– Но я боюсь высоты! – отнекивался Юэн. – Очень сильно….

– Доверься, мне! – просил Джеймс, и его уговоры подкреплялись очень сильными аргументами. – Ты многое потеряешь, если откажешься! Когда у тебя появиться возможность испытать такое?! – закончил он, и помог вовремя взобраться.

Голос дракона превышал диапазоны китов, сменился на более обезьяний (в смысле, затейливый и весёло-настораживающий) от неудержимого желание тронутся от земли, взлететь и покориться двум мощным тёмным парусам.

Собрав волю Юэна в кулак, Джеймс был не против, что тот схватил его сразу за живот – так это было и с Пенни, и с Эмели, – он просил сразу же свыкнуться к плотному и жмущему бедра сидению, когда дракон, полностью изогнув спину, резво приготовился к охотничьему прыжку прочь от Воронки.

Джеймс за секунду до старта посоветовал нагнуться сильно вперёд и прижаться. Оба крепко сжали узду, божественные крылья расправились и понеслись… Сиюсекундная потеря гравитации дала времени почувствовать полное облегчение – вся тяжесть прокатилась мурашками по телу. Огромный остров уменьшился до размеров крупного пятна. Молниеносный взлет сильно ударил по ногам, и как следует, свыкнувшись с порывистостью Акселорна, ревевший от собственного превосходства, всадник сумел скомандовать курс на большую высоту.

Спустя несколько спокойных минут вдоль нескончаемого туманного горизонта, не предугадав замысла дракона, Юэн не сразу моментально сориентировался на резкий рывок, запустившийся вверх, словно ракета в космос. Испуг и боязнь соскользнуть и упасть то поступала, то отступала, когда он сильно обхватил Джеймса, закрытыми глазами просил остаться живым и невредимым.

– Ну, дружок, а теперь наша фирменная вертушка!

Желание смотреть вниз было чем-то вроде мнимого самоубийства, а взгляд в высь – ежесекундная смертельная фантазия; горлу и носу не хватало того воздуха, который не пробивался по телесным переполненным скважинам, и только, переборов пульсации страха перед полутьмой, открылись глаза. Акселорн, стремительно набрав скорость и эпицентр высоты, через несколько мгновений застыл на пересечении облачных границ, разделявшие землю и небо.

Бескрайние небеса. Своды, состоявшие из спиральной вереницы кучевых облаков, напоминали вату. Упругий ветер лёгкими касаниями проскальзывал по волосам и ладоням, опутав невидимой дрожью. Воздушные потоки несли дракона дальше и дальше, где лучи оседали на лиловом полотне.

Теперь над земной поверхностью дышалось свободно и непринужденно. Душой заправляло наступление эйфории. Не до конца верилось в фантастичный сон, и закрыв глаза, Юэн снова открывал их – продолжал наслаждаться тихим и бескрайним миром, где звонко пел ветер. Окрыленность наполняла его с полна…

Джеймс помог самостоятельно расправиться, наконец вдохнуть полной грудью, и не боясь сопротивления, поднять руки и превратить их на мгновение в самые что ни на есть крылья.

Многое измениться…. Джеймса всегда будет возвращать к счастливым годам – так или иначе они связались с неповторимым звонким и свободным смехом Юэна. Этот смех – счастье…юность… Снова и снова… Он, сидя на поляне с Акселорном, где-то посреди хаоса и покоя будет вспоминать время настоящей беззаботности, идеализма и благополучия… Нет, эти чувства не канут – их сменят другие поры в его жизни – неопределённые… Он представит, как продолжит плыть по течению? Куда оно ведёт и чем заканчивается? Что-то унесётся из памяти океана, а что никогда его не покинет… Юэн вечно будет держать его на плаву, или он его… Течения его вод более предсказуемые из-за «текучести», «покорности», чем ветра Юэна, которым они покоряются…

Несомненно, и Джеймс, и Юэн будут заканчивать зреть вместе, но по-разному… Они – бессознательно правое плечо друг друга. Джеймс – последний, кто отпустит плечо Юэна, как бы тот ни хотел его отпускать… Вновь на живых снимках наступить июнь, потом июль их последнего лета юности… Потом всё как в тумане, и вновь надежда… На все последующее он скажет: «Юэн, обещай… Сдержи обещание, которое ты дал…»

Где-то – везде доносится мелодия издавна знакомой флейты, на которой играет Тед. В ней изливается музыка безграничных воспоминаний – истинных. Фотографии не прекратят этого круговорота перерождений. Открывается небесная долина на закате или рассвете дней – уже всё давно едино. Голоса звучат в сущности Юэна.

[1] Эйра – женщина-маг, которая обладает даром магического врачевания. Магия эйр имеет тесную связь с природой, а также с её устройством и законами.

[2] Согласно законодательству Объеденной Республики Земли, взрослым (дееспособным) гражданином является физическое лицо, достигшее четырнадцати лет. Исключение: общее право на избрание – восемнадцать лет, на высшую государственную должность – двадцать три.

Глава 5. Пробуждение от сна

1

… Было как сегодняшнее вчера. Я стал магом раньше, чем открыл Мир Магии. Это случилось на следующий день после Сочельника. Праздничный ужин был великолепен, мы с Льёваном вспоминали о Кларе, все смеялись. Я тогда впервые услышал хохот Олдридж-ай. Она держала меня так крепко за руку, как маленького ребенка.

Я вернулся за полночь и обнаружил посылку. Кларины пирожки…Умм, мои любимые с яйцами, шпинатом и сыром. Я обещал, что научусь также вкусно готовить. Я это делал всегда тогда, когда испытывал истинное счастье. Сохранились её письма.

«Дорогой Юэн,

Я получила ваше письмо. Ой, я этак рада, прям рада! Эй богу! Хорошо, что у вас здесь все идёт слажено, да и Льёван под боком. Прям не знаю, что ещё сказать. Держитесь за это место, коль ценят! Хотя к чему это я – дура старая! Вы «кумекаете» в разы лучше – сами всё знаете.

Читала подробности – ну не жизнь, а сказка! Я была бы не против хоть на кухне там побывать: порядки бы быстро навела! Вы ж меня знаете!

Что касается меня, то после вашего отъезда, новая хозяйка – мадам Дайфилл такое всем устроила! Не женщина, ей богу! Мужу кукиш показала после развода и надавала по щам его бесстыжим. Умора! Развернулась она, конечно, на загляденье: навела порядок в доме, собрала силы и открыла кондитерскую – кофейню. «Кофэ», теперь пьют только у неё! Мне она велела выпускать продукцию пирожков, и я наивная не зря согласилась – уходят на раз два, а прибыли то сколько! Я поработала немного, и решила махнуть уже в постоянный отпуск. Правнучка радостная, такая непоседливая…

Адель наконец-то поступила в Прагу, миссис Хемчерст работает по-прежнему прислугой у какого-то нового семейства – очень довольна , до сих пор благодарит вас за деньги, которые вы не пожалели на лечение её дочери – та, теперь после очередной операции ходит и поправляется. Просит передать вам удачи и здоровья.

Получило письмо от Льёвана за столько-то лет! Он кажется даже сильнее меня счастлив за вас. Слава богу мы родственны во мнении.

Напоследок, в такой светлый праздник желаю вам счастья. Вам самому решать, что для вас важно! И уж я денег не пожалела. Письма не дорогущие, в отличие от скоростной доставки посылки, но ничего… Там ваши любимые пирожки с пылу с жару должны доставить.

С Рождеством и с любовью,

Ваша Клара»

Что мне оставалось делать на следующий день, когда доклад я дописал, мои новые друзья гостевали в родных гнездах? Конечно же испытывать любопытство.

Ильверейн пустовал в период зимних каникул. Оживленность замка сменилась храмовой тишиной, бродить по его коридорам можно было долго: никуда не спешить, не просачиваться в утренней толпе – идти размеренно, немножко заторможено.

Зимой солнце выглядывало чаще, практически каждый день. Морской гудящий ветер насыщал небо постоянной безоблачностью, и морозил голубизну. Эхо штормовых волн исчезло. Серо-коричневые сопки, сухая трава и пустые стволы деревьев словно застывали во времени нагого ноября. Я был влюблён в этот край, и поэтому старался проводить время на свежем воздухе – в саду или за его пределами….

Старые и пышные кусты диких роз спали, тесно обнимались с живой изгородью – за густым плющом пролегала лазейка, которая выводила в лес недалеко от утеса.

Я тайно уходил в глубь – память хранит мои первые встречи с Айседальскими лесами. Пряный запах настырных сорняков и папоротниковой ложбины пропитывались сонливостью. Пугливая туманная пелена оставляла прохладный утренний пот на пестром полотне в период бабьего лета. Резковатая зябкость сменялась душистым и бодрящим напекающим теплом. Разбитая каменная дорожка на склоне, завершалась безтропинистостью высокорослой травы, увлажнявшая одежду. Сворачивая влево, безрассудная речушка служила ориентиром: её зеленоватая гладь дребезжала, преодолевая порожки, текла в противоположном направлении от заводного и редкого чириканья птиц. Упавшее и остывшее курчавое дерево, заросшее мокрым мхом, заканчивалось на другом берегу.

Тишина, и лишь недовольный ветер колыхал маленькие луга и колокольчики, кланявшиеся с покорным уважением. Беспорядочная простота уходила на задний план у края перевала с таёжной панорамной грядой.

Я ходил в обход. Через каждый куст происходила мягкая борьба с заслонявшими ветками; порой дыхание переводилось в замедленный темп: оно пыталось стремительно избавиться от свинцового воздуха в горле. Водопад в узкой прогалине утолял мою жажду. Дальше мои внутренние побуждения отказывались идти, словно я требовал растягивать удовольствие, тренируя ориентирование на местности.

Здешние зимы суровые. Не холодно, но пробирает до костей. Я с нетерпение ждал оживленности… Я хотел и я получил то, что хотел… Кто знает, как сложилась бы жизнь, если я не решился войти в темноту…

Сколько раз я проходил по Пересечению нити, столько раз меня манил Тёмный зал. Никто не обладал смелостью пройти его до конца. А я, как настоящий трусишка, нарушил все законы постоянства…

Галерея внутри себя воссоздала в голове страшные и прячущиеся образы духовных голосов – они бессовестно искушали меня. Я проходил всё дальше и дальше мимо слабых очертаний мрачных стен, укрытых траурными просвечиваемыми полотнами. Неизвестно, как, но в замкнутом пространстве обитал сквозняк – он провоцировал дрожь на теле, рисовал чьи-то искривлённые отражения в пустых зеркалах. Это обособленное заброшенное крыло замка вселяло предсмертную тревогу. Моя фантазия билась в тревоге… Казалось я попал в Заветный город[1]…

Всё вышло бы так, если бы я не побоялся, и не выбрал дорогу к свету, которое почувствовало моё сознание. Узкий коридор закончился приоткрытой дверью с металлическими орнаментом эллеандра… Знал ли я куда попал? Я нет, мои ощущения – да.

В депрессивной аскетичной комнате с низким потолком и стенами из полок под хранение свитков жил тот кем я восхищался, проклинал и любил…

Мой Учитель. Олфрай.

– Входи, коль пришёл…

Он – седовласый мужчина с короткой бородой, глубокими разглаженными морщинами на коже оттенка кофейной гущи, отвлеченно сидел в удобной медитирующей позе, а его бархатный и развитый волновой голос заставил меня подчиниться. Взгляд филина, психика удава. Ничто его не могло вывести из состояния ледяного равновесия. Я так предполагал, и по наивности опыта, ошибался. Это человек борьбы с внутренним хаосом и совестью…

– Моё имя Олфрай, – представился маг.

– Олфрай? Значит это вы старейшина Ильверейн?

Он молчал и смотрел гипнотически на меня. Я прищурился.

– До вас страшно добираться.

– Тёмный зал мало кого впечатляет. Его сила велика….

– Уверен, вы так отпугиваете незваных гостей.

Оставалось только иронизировать, чтобы не показывать испуг.

– Это верно. Полное одиночество….

– И вы постоянно медитируете?

– Большую часть своей жизни….

Олфрай выглядел личностью куда более таинственной, чем я…

Я осматривался по траектории движения стрелки часов – глаза завлекли упорядоченные свитки на эллерийском языке.

– Весьма занимательно, не так ли? Я могу тебя научить понимать этот язык?

– А разве это не тайный магический язык?

Я положил свиток в отсек-хранилище. Я так ответил только из-за надобности соблюдать приличия…

– Но важные секреты истории написаны на нём…

Олфрай читал мои мысли. Я возжелал использовать силу первоисточника для научных целей. Он знал чем меня заманить.

– Эллерийский язык – это особая форма коммуникации с первоисточником: энергией, материей и нашим разумом.

Чувство пойти на самоискушение чесалось. Заманчивая игра найти в чужих потёмках откровения, знания и послания; я ничего не мог с этим поделать – жизнь, до этого казалось такой запертой, невзрачной, в отличие от камешка, неслучайно брошенного на дорогу….

– Ты, кстати достал на удивление самый важный свиток, но очень сложный…. Думаю, он поддастся тебе…

Как высказалась бы Эмели, меня непонятным образом «засосало».

Я до глубокой ночи расшифровывал первые эллерийские слова и древние заклинания. С этого момента началась моя дорога в безвозвратность…

Эллерийский язык требовал определённой дисциплины, в особенности правильного дыхания. Он на первый взгляд кажется чистым, искусственным языком, на котором глаголит истину только поэт, но его природа – звук естества всех вещей, всех сущностей – так мне говорил Учитель.

– Ар-хэн – Мое первое слово. Оно значит течение времени. Акцент на воздушном слоге «хэ», словно тёплое дыхание растапливает холод на оконном стекле, а «р» медленно растворяется.

«Ре архэн уна дэх», – «Течение времени оборачивается вспять и тонет в глубине пустоты». Эллерийский язык – язык трансцендентного и трансцендентального, это плетение смыслов в единое.

– Это очень необычно….

– Это целое искусство. Эллерийский язык усиливает ментальные способности, позволяет читать голос «эллей».

Простая головоломка, игра слов, поток сознания – один слог покорял комбинациями вершины бессознательных смыслов. Любопытство завело меня к входу в манящие перепутья лабиринта: в таинственную тьму с мимолетной обителью света. Мои мысли упорядоченно бегали по строчкам эллерийских предложений в поисках выхода.

Это завлекло и покорило…Я стал приходить каждый день, и даже, когда начались занятия. Учитель учил меня слышать голос «эллей». Я же стремился к большему: узнать что есть «элли»…И я узнал… Я пошёл вслед за их голосом. Чьи-то голосом? Я пересек черту, которую не заступал до этого… Я открыл Мир Магии…

Я первый, кто открыл магию не в силу дара природы, а в силу воли, воли моих эллей… Учитель, не сразу согласился помочь мне взглянуть на отверстие в замочной скважине. Я обманул его, обманул себя, когда украл ключ и открыл дверь… Если бы я обернулся и принял предложение директрисы Олдридж уехать в Красную башни ради успешной карьеры, ради воплощение идеального плана, где я многоуважаемый мужчина и семьянин…? Вместо постоянства, я выбрал вечную неопределённость – жажду свободы и любви среди тотального одиночества. Но это уже не гнетёт мою душу. Нисколько.

– А почему не каждый человек может использовать древнюю магию? Слышать голоса эллей, уметь понимать их?

– Человек – существо, которое боиться своей свободы и наделяет себе рамками, чтобы не быть поглощенным…. – ответил он мне в тот роковой день, флегматично запнувшись. Он всегда предпочитал недосказанность. Я принял его привычку. Ученик продолжение своего ученика, как сын продолжение своего отца. Так гласит закон генетики? В этом нет ничего удивительного. Он стал частью моей сущности….

– Значит всё дело в нашем выборе?

Каким же я был идеалистом! Сложно сейчас сказать, что я таким остался….

– Нет, в сознании и его осознании….

– Но, что значит «элли»? – спросил Юэн. – У него столько интерпретаций, что непонятно….

– Как и у сущности этого мира… – перебил он.

Я понял, что ответ на этот вопрос Учитель отдал моей свободе. Вот почему он никогда не договаривал. Им одолевал страх сковать меня теми смыслами, которые не существовали внутри «сферы». Он знал…За неисчислимые столетия он мыслил аналитически, и слишком объёмно – вероятно отвергал и крайности, и относительности, всякие шероховатые границы реальности…

Мои вечерние или ночные появления он предугадывал.

– Откуда вы узнали, что я приду сейчас?

– Звуковые волны – отвечал он. В его словах уже проскальзывала тревожная улыбка. – Твои шаги слабые – лёгкие, стремительные, хотя ноги тяжёлые как камень…

Уроки эллерийского языка продолжались до тех пор, пока Учитель не осознал, чего я хотел. Он сказал, что жалел только в самом начале, но после понял как ошибался долгие годы… Он помог мне прийти к своей сущности… Это осознание погубило меня и спасло….

2

Февраль. Я метался. Я хотел оставить всё как есть. Учитель, Олдридж, Льёван и мои друзья – их существование в моей жизни поставило меня в гамлетовскую дилемму: быть или не быть? Это обременительный вопрос первоосновы для таких, как я – искателей и собирателей смыслов, которые живут в доопытном пространстве и времени. Наверное, я предполагал, что если я покину Айседаль, то потеряю то, что обрёл. Мной двигал страх. Страх остаться в полном одиночестве, наполниться иллюзией пустоты. Поэтому я называю себя трусишкой…Так шутил Джеймс, и я не обижался. Не обижаюсь и сейчас…Он как и другие видели меня насквозь, я же – нет.

Льёван, первый кто догадался о моей привязанности. Он знал ещё тогда, что я пожертвую всем, буду готов уничтожить, сжечь весь мир дотла в своей перерождающемся искре пламени. Всё ради совершенства, ради абсолюта, становления земного в звезду, озаряющая путь страннику, что ищет край горизонта с обретением вечного покоя.

Мы гуляли по его любимой алее из соленых тополей. Смотровая открывала широкий вид морской равнины, скованная льдами по концу марта. Мы виделись очень редко, реже чем я предполагал. Он любил отпустить ленивых второкурсников и пройтись. Моё чутьё никогда не подводило, и я скрашивал его отстраненность своим парящим присутствием.

– Что собираешься делать дальше? – спросил он в день, когда моя жизнь разделилась на до и после.

– Ну как что?! —в гипертревожные моменты я предпочитал косить под дурочка, строить невинность и легкомысленность на лице. Я обманывал себя. – Я уеду в Константинополь.

– Ты уверен?!

– И не надо вводить меня в сомнения, Льёван!

Он обладал навыком переубеждать, не приводя никаких доводов. Он не был похож на Магистра Айреса. Конечно я запаниковал, банально защищался….

– Может быть это судьба?

– Ты снова об этом?! Это, конечно заманчиво, но безответственно.

– Утёнок, ты не меняешься!

Льёван умилительно засмеялся. Я, естественно, надул щеки, раскочегарил их и поддался веселой уловке моего близкого знакомого.

– Ты тоже! Судьба, судьба…!

Я забавно пародировал его и заставлял грубое мужское лицо в черных татуировках быть прежним—таким, каким я запомнил Льёвана в детстве.

Когда-то я отрицал существование судьбы, и наконец осознал спустя долгие года, что имел он ввиду. Судьба – это не выбор, а последствия нашего выбора. Эти выборы переплетаются между собой, словно невидимые в пространстве нити….

Учитель увидел мой страх, мою боль и зависть. Наверное он думал, что так избавит меня от душевной дисгармонии и саморазрушения. Он хотел вытащить меня из темноты, только вот я шел дальше уже не оборачиваясь ему вслед. Каково осознавать свое бессилие не перед природой, а перед жизнями тех, кем ты дорожишь. Не могу сказать, что я поступал глупо и самонадеянно. Нет, я всегда желал от жизни нечто большего чем смысл.

Я в деталях помню, как спускался в подземелье замка. Я последовал за Учителем – завернул в темноту. Ноги ступали почти-что ощупь, моё нестабильное дыхание держалось за силуэт старческой, но гибкой шеи. Моё сколькое терпение в тот долгожданный раз не подвело.

Лестничный винтовой спуск не имел подпорной стены, мои глаза слепо пытались сохранить равновесие. В конце блекло гасли разнобойные лучи, которые опускались в бездну Пересечения нитей. Кирпично-каменные выступы напоминали разрушенную дорогу, которая вела на поверхность. Я представил, что оказался на дне глубокого колодца.