Полная версия
Сага о Фениксе. Часть 1: Из пепла
– Угадал… – подумает она вслух и настроиться на игру. – Жаль, что мне нельзя ему это сказать, иначе суеверие не принесет удачи.
Музыка наполняет кристаллы аудитории невидимым, но чутким только трепетному слуху натуральным волшебством звуков. Мелодии рассказывают о том, о чём Пенни не догадывалась. «Хвостик» наблюдает за ней…
– Пенелопа-ай, останьтесь, вы …
– Уже поздно.
– Вы верите, что…
– Я ждала этого часа всю свою жизнь. Сейчас или никогда.
– После всего что я совершил, вы простите меня?
– Я давно вас простила, глава… Я хочу посмотреть в его глаза…
Искусно-терпеливые руки исцеляют сильнее, чем самое огромное в искупление или знак милосердия. Каждый кто любит, любил, будет любить поймет…. «Времена года» наполняются ароматом Эмпирея.
ТеоТео. Только друзья, мать и дети называли его так ласково. Он, завидный пятнадцатилетний высокий красавец с нестареющим северо-западным лицом, жилистый фигурой, широкими плечами, приковывает женщин арктическими глазами, блондинистыми длинными волосы, что укладываются за уши. Такой же одиночка, но светлый, полный мудрости чуждый человеческим страстям, но талантливый маг воздуха, преданный наставник и чуткий друг.
Вся его жизни, это путь благородного человека, которого понимает только его собственная душа. У него удивительный дар не искать противоречий на пустую голову… Не то что некоторые. Вот этим некоторым он всегда помогал и делал их проще – такими какие они есть.
Тео подчинялся принципам увлекательной рутины. Каждый день он тренировался: ни день, ни погода, ни обстоятельства не мешали ему нарушать плавный ритм ветров, что освежали его голову от излишеств.
Воскресенье. Особенный день… Юэн пошел с Ваней навестить на летающем острове Тео, обещавший научить нескольким исключительным приемам. Конечно, хотелось увидеть мастерство того, кто никогда не показывал неприязненности или усталости при виде посторонних лиц.
На открытой тренировочной базе суровые холода задерживались, в том время как прибрежный ветер оголил старый дубняк за территорией Ильверейн, снес с опушек чахлую листву и оставил в загляденье только коричневые сопки, терявшие молочно-кофейный окрас, нагромождаясь серой облачностью.
Тео оттачивал навыки магического фехтования воздушным посохом. Ваня при всей старательности, не обладал еще задатками созерцать потайные смыслы взмахов и размахов, Юэн же, как не маг, весь светился от сгорающей зависти занять его место – хотя бы на минутку. Тео заметил это и претворил желание:
– Хочешь научу?! – предложил он.
– Я?! – стыдливо переспросил Юэн – Но я ведь не маг?
– Но ты глаз не сводишь с моего посоха и моих рук. – Тео пытался утереть страх в порошок. – Иди, не стесняйся!
– Правда?!
Детская, первооткрывательская «правда!?» покорила Тео – он не слышал такого ни от кого, кого знал или кем случайно успевал понаблюдать.
– Магическое искусство никому не принадлежит, в том числе и его создателям. – говорил он. Это так убедительно, и не требует доказательств…
Тео показал правильные стойки, движения запястий, пальцев, тактику перемещения ног, и его осенило – Юэн хотел раскрепоститься, но не умел этого сделать. Об этом говорили узенькие плечики, запущенная спинная группа мышц, коррелировавшие с искристым преимуществом – свободной пластикой рук, переливчатой изящностью запястий, которой доставало Кесседи, поворотливость шеи и туловища, точнее их перспектива для эквилибристической гибкости.
– Надо поработать с телом. – делал он критические замечания. – Расправить, особенно плечи…
– Я очень нескладный! —безответственно отреагировал Юэн. Тео не удивился и придумал кое-что.
– Нет, дело в другом. Попробуй импровизировать движения ветра. Как ты видишь… На меня не смотри!
Эксперимент вселил и гордость и грусть в мысли Тео. Юэн сочетал в спонтанных приёмах несколько редких техник.
– Вот, видишь теперь… – старался он придать уверенности. – Твоё запястье напрягается наподобие струны или тетивы. Талия неустойчивая, но обожает при всяком удобном случае выворачиваться….
– Они выглядят нелепо… .
– Ничего страшного, терпение и труд всё перетрут! – подбодрил Тео, и напоследок применил ещё один ловкий трюк – Знаешь что тебе поможет?!
– Что же? – Юэн вскрылся и не заметил как повелся на добрый жест.
– Научись стрелять из лука. – щелчок пальцев произвел двойной эффект эврики. – Стрельба поможет сфокусировать корпус талии, ровно стоять и развить мышцы рук, нерабочих плеч, а про спину я уже ничего не говорю – это поможет тебе с нынешней координацией выйти на новый уровень…Может быть станешь гимнастом…Кто знает, как жизнь повернется?
Тео дал хороший адрес и имя человека. Странно, как он предугадал прихоти Юэна, мечтавший испытать образ эпического и сильного героя.
Он решил на совете не останавливаться, и показывал нечто совершенное. Ваня хотел разинуть рот, но постеснялся.
– Я осваиваю технику уже два года с того времени, как нашёл родную стихию. Будет весело, если вы все присоединитесь.
От такого грех было отказаться. Все трое начали двигаться, под наставлением Тео. Получался круговой танец с вытянутыми скрещенными руками: ладони едва касалась запястий, меняли направление по завершению цикла, с каждой минутой то поднимались, то спиралевидно опускались планомерным тактом часовой стрелки, то соединялись, то разъединялись. Круговорот эллей…
– Неплохо, очень неплохо, Юэн. Такими темпами ты станешь сильнее… Ты чувствуешь что-то?
– Да. – вдохновленно ответил Юэн – Это вихрь, как вечность.
Настроение Тео за долгое время поднялось. Мало кто знал, но он был глубоко несчастным юношей, который умел прощать и терпеть «выходки». Он много лет страдал – с тех пор, как родной отец ушёл из дома и перестал его практически навещать из-за жены, не принимавшая развода. Ему было семь, он нашёл мать, которая попыталась покончить с собой в ванне. Он решил вернуться пораньше из школы: хватило ума отказать мальчишкам в компании и прийти вовремя. Как-только у отца завелся роман на стороне и не понятно с кем, Тео испытал на себе чувство брошенности, и никогда не смел винить слабость матери – он часто думал о смерти, когда дрался с теми, кто называли его слабаком, а мать придурошной – он всегда отвечал и выпускал злость до конца. Пришлось перейти на домашнее обучение. До занятий толком руки не доходили с появлением бабушки, бывшей судьи, которая ушла в отставку и начала присматривать за внуков и любимой невесткой, вместо оправдательного нытья её сына.
В тихо и уютно свитом гнезде спокойно не становилось. Через полгода нервные и неконтролируемые вспышки маниакально-депрессивного поведения заточили мать Тео в тяжелую форму психического расстройства. Соседи старались сочувствовать, а глупые дети и сверстники насмешливо шептались, обзывая Шаткой Клавдией. Тео сумел всё смолчать, лечил мать и ни разу не жаловался, не понадеялся на помощь безучастных родственников, особенно устойчиво держался при переменных визитах старшего брата и двух сестёр-близнецов – никто не верил в её выздоровление кроме него и бабушки.
Жизнь в родном Айседале придавалась смыслом только частыми рассветами и закатами уходящих надежд. Маленькое хозяйство, а именно огород, облагораживался стараниями Теда, который пытался радовать мать самым малым – большим урожаем терпкой смородины и прихотливой крохотной водянистой после дождей клубники; ясной погодой, ухоженным домом, где всё лежало на своих местах; поездке на часовой электричке до ближайшего укромного побережья. Бесснежными и ветреными зимами было морально сложнее, но он не сдавался.
С поступлением в Ильверейн, Тео первые два года не находил себе места и выглядел зашуганным, неусидчивым и несобранным. В первые каникулы усугубленный препаратами вид матери напугал его, но бабушка заставила внука вернуться и не сметь думать об исключении – глубоко в душе она знала, что он нуждался в глотке чистого не обременительного воздуха, как все дети. Клавдия сумела немного оклематься, но оставалась в подвешенном состоянии при чтении писем, молила сына не переживать понапрасну и советовала обзавестись друзьями – он же отвечал, не пререкаясь:
Дорогая мама, с последнего письма прошло около двух недель. Мне приятно слышать, что у вас с бабушкой всё хорошо. Писала Эйда, вы уж пожалуйста не ссоритесь – она очень склочная, но всё же моя сестра. Я выписал со своих стипендиальных накоплений билет в Восточный Босфор, сходите пожалуйста в театр, ради меня… Там будут показывать новый балет, такой красивый и не долгий. Его советовал Мелдор. У меня все хорошо, правда, не волнуйся… Учусь прилежно, как подобает. Жду не дождусь уже лета. Можно побыть подольше, съездить на Сосновую бухту. Вода там чудесная, теплая…. Я сейчас сижу в комнате, один, как всегда, после тренировки.
В новом письме появились, незнакомое матери лицо в пронзительных предложениях:
Знаешь, мама, у нас в Ильверейн появился очень удивительный парень. Его Юэн зовут. Он знаком с Ваней, я тебе уже рассказывал много раз. Юэн … Такой…Как тебе объяснить? Необычный, не как все…
Он очень добрый. Нет, слишком однозначно пишу…. Вот, если бы ты его видела вместе со мной, сказала, что мы с ним братья, но он другой. Он ассистент директрисы Олдридж. Часто рассеянный и нерасторопный, но удивительно, наша директриса его очень ценит – ей трудно угодить, она ведь довольно строгая и принципиальная, а на днях, я увидел её немного что ли расслабленной. Не знаю в чём дело, но Юэн мне тоже понравился. Кстати, он сегодня с Ваней был в качестве ученика, изучал некоторые приёмы, хотя совсем не маг. Представляешь, что он сделал после занятия? Он поклонился мне и назвал меня «мастер»! Мастер?! Так приятно стало, и никакой лести я не увидел. У него глаза тоже карие, это такая редкость, особенно сейчас. Они, конечно, намного темнее, но твои глаза не сравняться…
Так хочется съесть твою любимую ореховую пасту с шоколадом. Если сможешь – сделай, я буду очень благодарен. Бабушка писала, что вы были у доктора. Слава богу, всё хорошо. Скоро выпишут новые препараты. Я договорился с отцом Пенни, он в этом разбирается. Тебе же в ответ она присылает специальный отвар. К письму я прикреплю посылку. Пей этот чай, он помогает. Пей и думай о том, как она для тебя старалась…
Я очень тебя люблю, напишу как обычно,
Искренне и со всей душой обнимаю,
Твой сын, Тео.
Письма с матерью и адаптация в Ильверейн облегчали внутренние страдания Тео, делали его счастливым, особенно после дружбы с Мелдором. Они были очень близки, у обоих в жизни происходило нечто похожее – Тед чувствовал себя в полной безопасности: спокойно тренировался и становился достойным в будущем звания мага воздуха, пока не встретил Юэна. В голове кружились много непонятного. Ему казалось, что у юноши тоже было нечто сравнимое с его бедой, в нём проснулось желание посодействовать их дружескому сближению, и он не видел ничего в этом дурного, если бы не одно, но…Мелдор.
Тео не делил друзей и не переходил на какие-то чужие стороны. Юэн сотню раз будет просить прощения, когда узнает о их разладе.
– Не извиняйся, – мягко произнесет Тео, когда-то, но потом. – Он, дурак, если до сих пор не понимает, что нужно забывать обиды. Ты сделал шаг вперед, а он шаг назад. Вот он и ненавидит себя и злится на меня, винит тебя…Но ни от него, ни от тебя я отрекаться не хочу. В моей жизни не так много друзей, чтобы их отвергать… Да и не такой я человек.
Один раз в неделю, по субботам Тео помаленьку обучал нового знакомого, и наконец-то понял в чем была между ними похожесть. Дело заключалось в упорстве, существовавшее по принципу курочка по зернышку.
День рождения Тео в ноябре. После встречи и тренировки он присел на сухую траву и попросил послушать игру на деревянной флейте, которая привычно лежала в кармане мантии. Тео создавал мелодию, перемещая пальцы с одного отверстия на другое закрытыми глазами, а Юэн молча лежал, смотрел на небо и покорялся музыке. Грустный мотив. Очень протяжный, лирический и светлый. Он трогал за душу и позволял заглянуть за высоту несущихся облаков.
Тео гениальный поэт. Вот его стихи:
Куда несутся облака?
Туда куда надумала душа…
И что же хочется найти вдали?
Ничто – взять и за горизонт мечты уйти.
Куда? Неважно. Покажет только солнца время.
Важное, – идти, и не страдать что это нашей жизни бремя…
Руки закинуты за голову, взор не сводит внимания с мёрзнущего неба. Еще одно блаженное чувство ёкнуло и замерло в безвременье.
Тео не внушался иллюзиями о вечном счастье, покое, видя сотни человеческих страданий и испытаний. Ты открываешь, наверное, важную вещь – путь к вере с единственной безусловной оговоркой: ничто не забудется и ничто не заставит падшую и потерянную душу оказаться в вечной власти пустоты. Ты доказываешь: если все обстоятельства против тебя, не надо говорить и утверждать, что невозможно в результате стать этими обстоятельствами. Всегда есть выход, даже в замочной скважине без ключа, потому что этим ключом, дверью или выходом является….
ДжеймсДжеймс – последний упрямец. Пройдут года, он всякий раз будет с ностальгической усмешкой припоминать знакомство с лучшим другом в его жизни. Как только какой-то недотепа по имени Юэн ступил на порог Ильверейн, все лавры внимания от доставались не ему – человеку гущи событий, легких связей, укротителю драконов. Джеймс всегда рассчитывал, что его харизма и неиссякаемый оптимизм, гибкость не подлежали сроку годности и ревизии. Юэн же портил идеальную картину вселенной. Он стал ещё раздражать своим присутствием, когда Эмели чаще предпочитала болтать не с тем, кого знала четвёртый год, а с тем, с кем познакомилась относительно недавно – Ваню это тоже касалось. Скрываемому недовольству, казалось, не было конца и края. Юэн выглядел в глазах Джеймса практически самым отвратным человеком, вызывал только снисходительную жалость.
Пришел момент, и Джеймс понял, что перегибал палку, становился чаще ведомым от мнения Мелдора, который зачем-то также невзлюбил Юэна. Мелдор называл ассистента никчёмной выскочкой… Джеймс вроде бы и соглашался, сидя за столом Фартелла: «Нет, ты посмотрите на него?! И не стыдится показывать себя во всей красе! Ещё и заставляет Теда смеяться! Кесседи, и та рядом! Уверен он как серый кардинал – всем улыбается и притворяется… Противно! Беее!»
Вскипел чистый субъективный протест и чувство несправедливости…Как так?! А вот так! Джеймс в коем-то веки признал, что умел сильно зависеть от чужого мнения и системы манипуляций в социуме.
– Что они в нём нашли?! Может быть я не прав…– рассудил он. В голове ничего не укладывалось. Как выглядит настоящий Юэн? Джеймс решил устроить судебный процесс тому, кого не считал искренним.
Ушло примерно пол месяца, и за рутинным приёмом пищи, веселя преданную публику, Джеймс пристально наблюдал за Юэном – собирал все аргументу за и против неустойчивого обвинения и сомнительного оправдания. При оценке каждой из позиций невещественных доказательств нагрянула мысль обратиться к экспертному, адвокатскому мнению – беспристрастному перед лицом его хилой морали.
Наступил декабрь, зимние осадки не торопились одарить Ильверейн пушистыми и тёплыми снежинками, погода чего-то ожидала. Джеймс настроился на серьёзный разговор с мастером боевой магии – по личному убеждению, Льёван умел разбираться в людях, да и при всех его достоинствах, Джеймса заинтересовали их редкие встречи с Юэном – это чаще случилось в Ботаническом саду возле тополиного перехода к Античному дворику.
Джеймс застал Льёвана абсолютно одного. Как хорошо знать маршрут тех людей, кто его по жизни не меняет! Он осмелился поймать удачу:
– Льёван, а вы Юэна давно знаете?
– Давно. – ответил мастер боевой магии. В начале его лицо удивилось от спонтанного вопроса, а потом обрисовалось крепким умилением. – Я его малюткой застал.
Он опомнился, понял в чём заключалась причина: «Неужели, сам Джеймс хочет признать свою ошибку?» – и тоже спросил, как будто ни о чём не догадывался:
– А тебе зачем, Джеймс?
– Да я вот… – ёрзала совесть Джеймса, – Ну как вам это сказать… – и всё-таки она собралась. – Я… Ну, короче! Вы же знаете, как отношусь к Эмели, Ване… Я стал очень часто и плохо думать о Юэне… Нужен ваш совет!
– Ясно. – послышался очевидный вздох.
Льёван дал весомые показания. Джеймса ударило будто пыльным мешком по голове. Юэн, оказывалось, находился в плену архетипа сломленного, но независимого.
– Вот значит, как… – Джеймс делал частые паузы, слушая доводы. Он теперь сочувствовал, и винил голос не замороченного разума. Ему никогда не доводилось сталкиваться с подобным – он всегда считал, что все проблемы человека, кроются в его неумении адаптироваться к обстоятельствам, принимать их условия. Юэн, точнее его случай, доказывал обратное.
– Я знаю, Юэн – не ангел, – говорил Льёван. – Однако внутри него больше ангельского, чем во мне… – Он ненадолго задумался, засмотревшись пустые кусты шиповника. – В этом я убедился. Иногда он такой беззащитный, маленький утёнок …
– Утёнок!? Почему?
– Ну что ты, Джеймс! – удивлялся недогадливости Льёван. – Сказка Андерсена. Юэн, как и другие достойные люди – лебеди по натуре, но их заставляют верить, что они навсегда останутся гадкими утками на убой хозяев, сородичей или охотников. Он очень мечтательный, проницательный и ранимый, и в то же время строптивый – вся моя боль и страх за него заключается в том, что он считает и то и другое чистой слабостью, неким пороком, недостатком….
Джеймс не смел прерывать. Льёван очень дорожил тем, кого он обвинял непонятно в чём.
– Встреча после долгих лет показала насколько он потерян и ищет уверенности. Скольких сил мне далось это видеть? – Льёван, словно позабыл, что говорил с кем-то, погрузился в своё. – Что я делал, если бы не личный ответ Олдридж?! Не знаю…Считай, всё бы пропало… – и тут он свёл пессимизм на нет. – А сейчас, я немного спокоен, особенно когда вижу его улыбку…
– А… – соглашался Джеймс.
– Что-то мы с тобой разболтались.
Льёван скомкано закончил беседу, и, поправив завязанный пояс на мантии удалился.
Откровение произвело такое впечатление на Джеймса, что он немедленно помчался в замок, и конечно надеялся поговорить с Эмели. Присутствовали и другие – Тео внимательно слушал, да в принципе, как и все остальные, но акцент ставился только на подруге.
– Эмели мне так не ловко… – расковался Джеймс. – Признаться, мне стыдно… Почему я раньше не подумал поговорить с Льёваном?!
Его беспокойное лицо побудило Эмели не пороть горячку, и не усугублять положение фразами-паразитами «а я же говорила», «а я же предупреждала» – она разжала прищуренные губы и поняла, что закадычный друг надеялся избавится от тяжести нарастающей драмы.
– Дурачок… – с пониманием одной руки она приобняла его шею. – Я знаю тебя с первого зачёта Палладия, который мы пересдавали трижды! Мы ведь привыкли получать от общения с людьми всё! Признай, что Юэн просто поубавил нашу спесь. – напоминала ему она. – Мы ведь, хотели перемыть ему косточки…Признайся, ты был под влиянием задетого Эго….
Эмели была весьма суровой, но это не как не сказалось на продуктивности её мнения – она не межевалась.
– Ты говоришь, как взрослая, – посмеялся Джеймс
– Ах, Джеймс, нам скоро пятнадцать! – воскликнула она. – Мы и есть взрослые[2]… Трудный возраст…
– А что ты думаешь?
– Нам повезло. У нас были любящие родители, мы росли, могли удовлетворять свои желания. Кажется, что у других тоже должно быть так… Но, увы – жизнь та ещё вредина! … А, если честно, приди и поговори…
Идею Эмели поддержали. Джеймс лежал в кровати, и вдруг понял, что всегда убегал от взросления… Он не хотел отпускать счастливое детство – там, где всё было довольно просто: не приходилось сильно сомневаться и долго выбирать – всё происходило само собой: друзья, школа, успех среди сверстников – никаких усилий. Его восприятие прошлого текло по маслу, никогда не пропитывалось горьковатостью, не смешивалось и не казалось однообразным. Сознание стремилось усидеть на двух стульях – оттянуть и замедлить время. То, что с ним происходило, касалось не только совести, а ещё чего-то другого. Стало невыносимо думать… Он не собирался c годами стать незаметным, испытывать частое чувство завышенных ожиданий от жизни. Он вроде бы был не готов отрекаться от юности, которая медленно перетекала к стадии зрелости….
Всё встало на свои места, когда один случай навсегда доказал Джеймсу простую истину – мир взаимосвязан и тесен там, где ты никогда бы не предположил…
Джеймс не дожидался особенного дня: он отыскал нужную комнату и постучался в дверь, а после вошёл – Юэн читал, пальцы поспешно убирали слёзы – эмоции закупоривались при виде посетителя.
– Юэн, – одолело неловкое чувство. – Можно с тобой поговорить?
– Да, конечно, – ответил он. – А что ты хотел?
Пришлось выкладывать. Юэн сопротивлялся и довольно просто дал понять:
– Джеймс, извини, но я не расскажу о том, что он сделал. Он предал меня, а я поступил подло по отношению к нему… Проще отомстил, но легче после этого мне не стало… Не думал, что он первородный маг и что мы встретимся когда-нибудь здесь…Я очень сильно подпортил ему жизнь… О чем сожалею… Больше ничего не скажу, как ни проси…
Джеймс все же выпутает правду из уст, но значительно позднее, а тогда он не остался безучастным перед подавленным состоянием Юэна
– Я очень сожалею, что позволил так поступить… – Просто мне было так больно… Так…. Я всех боялся и презирал его…
– Эй, всё хорошо, – он гладил его утешительно по спине. – Мне не стоило быть с тобой таким…
– Нет, не думай так. Я ведь видел, как тебе не понравился… Этому были причины… – ложно оправдывался Юэн из-за вины перед всем на свете.
Сбивчивые ответы-переживания. Льёван вынес оправдательный приговор – по всем пунктам сомнений. Юэн предстал откровенным, неподдельным и смелым, больше чем Джеймс.
– Это я должен извиняться, – Джеймс сам взял руку Юэна и печально улыбнулся. – Прости меня.
– Ну, что ты! Ничего…
Джеймс ушёл со спокойным сердцем – гордостью и приливом сил. Он решил разобраться покончить с его гнусной ложью. Ему не впервой приходилось постоять за «слабых» – но слабыми всегда для него были те, кто нападал и властно манипулировал другими – более «сильными». Он понял, что никогда не позволит ни себе, ни другим быть в этом состоянии жертвы; он хотел сорвать маски…
Юэн ничего не подозревал – только укромные стеллажи воспоминаний, затерявшиеся в ушедших жизнях объяснят с чего началась их вражда… когда-то старых друзей – Юэна и Мелдора.
Эмели от гнева прижмет Мелдора к стенке, Тео будет при последних встречах чуть ли не молить открыться. Джеймс при всём рвении останется наблюдателем… Он забудет подробности, кроме того, что заставило после грудь остро заболеть. Он пожалеет, что развяжет конфликт, которого не хотел допускать.
– Тео?! – истошно упрашивал Мелдор обратиться на его сторону всё равно что родного брата из-за страха.
– Не смей! – Тео взял бывшего друга за горловину мантии, едва сдерживался, чтобы не захрипеть от негодования. – Почему? Зачем? Ради того, чтобы я не узнал!
– Тео…– не верил своим глазам и ушам Мелдор.
– Ты выбрал себя! Как всегда… Ты трус!
Обидчик от сильного толчка рухнул на землю.
Джеймс впервые увидел слёзы Тео – того, кто никогда их не показывал. Крепкая связь разрушилась. И он, и Эмели поддержали Тео, заметили, как он волочился зверем – побитым, раненным, пойманным в капкан. Ноги подкашивались. Не мыслимо, как Тео переживал разочарование… Все видели это.
За спинами, в полном одиночестве Мелдор не знал куда выпустить волчью ярость – заевшие мысли рычали, зубы оскалились, бешенные глаза бились в истерике: «Ненавижу, ненавижу тебя, Юэн! …Ненавижу! Всем сердцем тебя ненавижу…» Джеймс обернулся и закрыл рот рукой.
Мелдор рассвирепел, как будто готовился в смертельном поединке поразить своего мучителя – того, кто вновь посягнул его собственность. Юэн все, казалось разрушил, и должен был заплатить….
На Айседале наступила «настоящая» зима. Пошёл первый снег. Чистый понедельник. За несколько часов полуостров накрыло белыми сугробами: побережье ожидало периода спячки и нехотя сковывалось льдами.
Отменили занятия. Студенты гурьбой выбегали в открытые дворы. Джеймс вытащил Юэна, который влюбленно наблюдал за весельем из смотровых окон замка. В Ботаническом саду устраивались снежные битвы, стоили недолговечных снеговиков – все знали, что следующим днём или будет настолько тепло, что снег растает, или будет настолько ветрено, что от снега не останется и следа – либо затвердеют снежные серые массы, либо зимний пух разнесется кристалликами морозным воздухом. На этом погодном безошибочном предсказании время не имело права тратиться впустую.