Навья отрава

– Быть может, попросимся на постой? – предложил кузнец. – Все ж таки в доме ночевать куда приятнее.

Марешка согласилась, мечтая улечься на самую обычную постель, увидеть крышу над головой, погреть руки у жарко пышущего очага.

Калитка в больших деревянных воротах оказалась открыта. Всадники сошли с лошадей, оглядываясь. Сразу за частоколом навстречу к ним бросились две собаки, заливисто лая. Пряник, сидя на девичьем плече, грозно что-то зачирикал на своем языке, показывая, что думает о здешних собаках. Марешка улыбнулась им. Псы почти сразу завиляли хвостами, и она порадовалась, что животные все еще тянутся к ней, принимая часть той силы, что роднит с матерью-природой.

Они смотрели по сторонам с особым любопытством, ведь никогда им еще не приходилось покидать пределов деревни. Двор казался похожим на привычные дворы соседей. Пока что ничего необычного замечено не было.

Они поднялись на запорошенное снегом крыльцо по невысокой лесенке, и Владар стукнул по двери кулаком несколько раз. Рука у него тяжелая, отчего дверь так и затряслась. Почти тут же раздались шаги: открыла дородная женщина в синем платке, одетая в простую льняную рубаху и длинную коричневую юбку. Рукава были закатаны до локтей, обнажая округлые пухлые руки, усыпанные мукой.

Она быстро оглядела незнакомцев и расплылась в улыбке:

– Никак гости? – сказала женщина, заглянула к ним за спину, а потом неожиданно зычно выкрикнула кому-то. – Эй, Умилка! Дочка! Поди сюда! Отведи лошадей на конюшню! – и продолжила уже потише: – Мы уж думали, никто к нам в эту пору не пожалует. Метель долго не утихала. Вот не зря я уговорила тогда мужа строить постоялый двор здесь. А то как бы бедные путники без нас в такую холодину обходились? Заходите, заходите, а то изба стынет! Ой, а это еще кто? – хозяйка увидела Пряника, который выглянул из-за плеча молодой девушки, всплеснула руками и сама тут же ответила. – Горностай! Малец какой! Чудно! Ну, вы проходите, проходите!

Гости послушались и вошли вслед за ней, немного оглушенные быстрой речью. Мимо проскользнула шустрая девчонка, набрасывая на бегу кафтан и овечью шапку. Она стрельнула любопытным внимательным взглядом и побежала дальше исполнять наказ матери, а хозяйка все говорила и говорила, не давая вставить ни слова, размахивая руками. Марешке была понятна ее речь, несмотря на то, что говор отличался от того, к которому они привыкли.

– Чего молчите, гости дорогие? – наконец, спросила хозяйка. – Стеснительные больно? А меня звать матушкой Купавой! Мы тут впятером живем, по-семейному, гостей встречаем-провожаем, но все чаще с весны по глубокую осень, – она хохотнула, и снова быстро-быстро заговорила о том, как бедным путникам нелегко приходится в здешних лесах. Пряник прижимался к плечу Марешки, и она слышала, как быстро колотилось его сердечко. Быстрая речь матушки Купавы приводила в замешательство.

– Вечер добрый, хозяйка, – наконец, вымолвил Владар. – Мы и правда искали ночлег и были бы признательны за гостеприимство.

– Ах, ну что за радость! – Купава всплеснула руками так, словно они были давно знакомы, а теперь увиделись. – Ну проходите, гости дорогие, обогрейтесь! – и хозяйка поманила их внутрь.

Из небольших сеней они попали в просторную горницу, где стояли начищенные столы и лавки. Пахло хвоей, дымком, печеным мясом и горячим хлебом. Жарко пылала натопленная выбеленная печь. Марешка вдруг поняла, что очень устала, и постоялый двор послала им сама судьба.

Купава подхватила масляную плошку с горевшим фитильком, провела гостей дальше, где за горницей в полутьме толкнула дверь. Здесь было куда холоднее, но Купава сказала, что в углу сложен очаг для таких случаев и ее сын разожжет огонь, покуда постояльцы трапезничать будут.

– А вот тут спать будете, – объявила она, обводя рукой маленькую комнатку, поднимая плошку повыше. Огонек осветил простую, но добротную обстановку: застеленную постель, лавку, узкий стол и каменный очаг в углу. Сквозь слюдяное окошко со двора пробивался тусклый свет зажженных факелов. – Вы надолго к нам?

– Завтра отправимся в путь, – сказал Владар.

Ответ ее разочаровал. Видно, хозяйка рассчитывала, что гости поживут подольше, но пожала плечами:

– Как хотите. Я вас не гоню. А то куда ж торопиться зимой. Люди стараются никуда не ездить в такую погодку. Опасно это. То стужа, то волки.

– А далеко ли до купеческого тракта? – спросила Марешка, чем вызвала удивление у Купавы.

– Не так далеко. Мы стоим на одной из дорог, что к нему ведет. Сейчас ни зги не видать – все снегом завалило. А так у нас постоянно гости бывают. Порой все занято, даже места не найти. Хорошо, что летом на сеновале спать можно. Ну а зимой, как я уже сказала, мы тут сами по себе. Крайне редко кто заезжает.

Стоило ей это сказать, как Марешка тут же о Радомире подумала. Наверняка бывал тут.

– Вы располагайтесь и ступайте в горницу. Накормлю вас. О себе расскажете, а то прям любопытно, откуда вы такие взялись, – сказала Купава.

Приняли их как самых дорогих гостей. Купава скоро накрыла на стол, доставая из печи одно кушанье за другим. Новые постояльцы порядком проголодались, поэтому их не пришлось уговаривать. Владар ел да нахваливал отменную еду.

Купава, закончив суетиться, уселась на лавку, подперев округлый подбородок рукой. Она с широкой улыбкой наблюдала, как они уплетали пироги и похлебку, и без умолку рассказывала о своем житье, начиная с самых молодых лет. О том, как ее сосватали совсем молодой, как замуж вышла, как отправились они лучшей доли искать из родного города.

– А чего уехали? – спросил Владар. – Плохо там жилось, что ли?

Купава вздохнула, и впервые помрачнела.

– Не сладили с родней мужа. Невзлюбила меня свекровь. Уж что я ни делала – все плохо. А муж мой поступил не так, как обычно, когда другие молчат и позволяют невесткой помыкать. Сказал, что он себе жену раз и навсегда выбрал, значит ему за нее и ответ держать. Собрали свой нехитрый скарб и поминай, как звали.

– А родня что? – спросила Марешка. – Рады были?

– Куда там! – Купава рукой махнула и снова заулыбалась. – Свекровь как увидала, что сын меня выбрал, и выла, и упиралась, и двери закрывала собой, а потом такого наговорила на прощание, что до десятого колена не разберешь. Быть может и сбылись ее проклятия. По первой мыкались мы по деревням и городам, нигде не могли приткнуться. У мужа сбережения были, да и у меня часть приданого. Мне его родители хорошее справили перед тем, как померли. Хотя часть приданого свекровь все ж таки не отдала. Вцепилась мертвой хваткой. А я и плюнула – лишь бы отстала.

– Вот это да! – Владар даже жевать перестал. – Как же вы здесь очутились?

– Муж мой услугу одну добрую княжескому сынку оказал давно еще. Он плотничьим ремеслом промышлял, а у княжеского сына дом сгорел, так муж мой лучших строителей собрал и взял меньше, чем другие артели. В срок управились и такой дом отстроили, что загляденье. Так в награду княжеский сын ему подарил надел земли здесь и серебра отсыпал, узнав, что у нас своего дома нет. Удивлялся еще, мол, не дело, если у такого плотника и хорошего человека нет пристанища.

– Хорошо сделал, – похвалил его Владар. – А что за город, в котором этот князь живет?

– Холмоградом кличут. Знаете такой? – спросила Купава. – Тут два-три дня пути.

– Знаем, – сказала Марешка, вспоминая карту Дальнего Мира.

Хозяйка обвела рукой горницу, показывая на стены с гордостью:

– И это все муж сам отстроил. Ну как сам. С нами тут еще две семьи живут по соседству. Хорошие люди. Ладим, помогаем друг другу, чем можем. А с поздней весны по осень крутимся, как заведенные. Гостей всегда много – не присесть почти. А я вот люблю, когда так.

– А муж-то ваш где сейчас?

– Захворал чуток, – Купава сразу взгрустнула. – Но с ним сейчас дочка моя старшенькая сидит – Умилка. Вы видели ее – она лошадей ваших на конюшню отводила. Хорошо за отцом ухаживает. Многие травы знает. Мастерица наша. Так что, ежели хворь у вас какая или недомогание, можете у нее спросить, она поможет.

– Вы о нас не волнуйтесь, – сказала Марешка. – Нам только переночевать и мы уедем. Не станем тревожить.

Купава рассмеялась, сверкая зубами:

– Да уж какая тревога! Говорю же – любим мы гостей. О себе расскажите.

– Люди мы простые, – ответила Марешка спокойно и как бы смущаясь. Подбирала слова, чтобы не сказать лишнего. – Ничего толком не видали в жизни. Хотим получше устроиться. Вот и ищем лучшую долю.

– Совсем как мы с мужем моим когда-то, – мечтательно произнесла Купава, и в ее добрых глазах заблестели срезы. – Откуда ж вы сами?

Марешка улыбнулась ей. Отчего-то не хотелось раскрывать из какой именно деревни они уехали, хотя хозяйка могла совсем ничего о ней не слышать. Сказала лишь, что идут они издалека с северных земель в Дальние Города, ищут родственников, с которыми судьба развела. Но чтобы хозяйка не начала расспрашивать подробнее, стала больше о горностае рассказывать, как освободила его из силок, как вылечила, а он с ней остался жить. Пряник, уперев толстые лапы в стол, вовсю чавкал куском курицы. Марешка знала, что он бы хотел придушить и съесть мышь, которая скреблась под полом, но был рад и такому угощению.

Хозяйка, даже если и догадалась, отчего девушка уводила разговор в другую сторону, никак не выдала этого. Веселая, болтливая, зато мудрая оказалась. За это гостья испытала к ней особую благодарность.

Вскоре на лавку рядом уселись сын и младшая дочка Купавы – сероглазые и любопытные. Все глядели на горностая и руки к нему тянули. Пряник ощетинился, но Марешка строго велела вести себя смирно в гостях, и он с неудовольствием позволил себя погладить. Впрочем, потом он привык к детям и принялся скакать с лавки, на стол, к ним на колени, потом снова к ней на плечи.

– Вот неугомонный! – звонкий смех Купавы разносился по горнице. – Попробуй еще такого приструни.

Марешка ловила на себе пристальный взгляд Владара: такой, как в ту пору, когда они с ним совсем мало были знакомы. Не могла понять, смущает это или нет, и отчего глаза его то превращаются в осколки льда, то искрятся любовью и доверием.

Так было хорошо сидеть у натопленной печи, разговаривать с людьми, которых она могла никогда не узнать, если бы они остались в деревне.

От мысли, что прожила бы там всю жизнь, брала оторопь.

– Растопили очаг в нашей комнате? – спросила Марешка, и получив ответ, продолжила. – Прилечь хочу. Устали мы с дороги. Не в обиду вам, Купава. Сердечно благодарим за трапезу и кров.

Хозяйка тут же вскочила, засуетилась, раскрасневшись.

– Заболтала я вас! Ступайте. Я тут пока буду, а если понадоблюсь позднее, то ищите меня на второй половине дома.

В очаге весело плясал яркий огонь, освещая уютное пристанище. Стало гораздо теплее, и Марешка могла скинуть часть одежды и войлочные сапоги. Забравшись на постель, она скинула платок и потянулась.

Тут до нее дошло, что постель-то одна. Сразу об этом она не подумала, а просить у хозяйки отдельную комнату было бы слишком подозрительно. Кто ж поймет, если жена хочет отдельно от мужа почивать?

Марешка с некоторым смятением уставилась на Владара, но он глаза закатил.

– Ложись, – сказал он сухо. – Быть может, еще у огня посижу. Поразмыслю, что и как делать станем. А ты засыпай. Не трону я тебя, глупая.

Должно быть, на ее лице отразились и облегчение, и радость, и недоумение. Владар вздохнул и голову понурил.

– Хочу, чтоб ты сама пришла ко мне, – сказал он тихо, глядя в сторону. – Не желаю тебя неволить. Но покуда рядом – стану защищать от всякой напасти. Люблю я тебя, не знаешь даже, как сильно люблю. Просто помни это.

Марешка проглотила едкую горечь, возникшую на языке. Лучше бы он молчал. Она вспомнила ночь после свадебного пира, каким был Владар, как угрожала ему ножом, а потом порезалась сама.

Владар перевел на нее взгляд и понял, о чем она думала.

– Мне проще было отступиться тогда. Боялся, что до конца пойдешь, хотя поверить не мог в то, что ты творила. В День Солнцеворота, когда ты пыталась утопиться, я понял, что если в этом мире не будет тебя, то и мне жить незачем. Не шутил я, когда говорил, что дорога ты мне, как никто. И убил человека я впервые тоже ради тебя, и сделаю это еще много раз, если понадобится, хотя противны мне убийцы.

Он замолчал и в тишине прозвучал его глубокий вздох. Владар криво усмехнулся.

– Вот сидишь ты сейчас и смотришь на меня, манишь, чаруешь так, что я едва сдерживаюсь, чтоб не кинуться к тебе и не прижать к себе. Но я буду ждать, – сказал он хрипло. – Слышишь?

Это было невыносимо! Она закрыла лицо руками, прошептала: «Прости. Устала я».

И с этими словами скорее к стене отвернулась, накрывшись стеганым покрывалом. Не могла смотреть в честное и открытое лицо человека, который чуть ли ни силой взял ее в жены, но, когда это произошло, изменил свое отношение. Ей хотелось плакать от бессилия. Сердце опять заболело, забилось, как птица раненая. Оно тосковало о другом.

Пряник запрыгнул на постель, подобрался ближе и улегся рядом, пофыркивая.

– Спокойных снов, – прошептала Марешка.

Сон был глубоким и темным, как самая длинная ночь в году. Впервые удалось уснуть без всяких видений, что мучили и беспокоили.

Неизвестно, сколько прошло времени, но она открыла глаза, заворочалась и не сразу вспомнила, где находилась. Пряник сопел рядышком, подергивая лапами. В угасающем очаге еще тлели красные угли. Их света хватило для того, чтобы понять, что они с горностаем в комнате одни.

Владар сидел на лавке перед тем, как она провалилась в сон. Должно быть в горницу отправился с хозяевами поговорить. Марешка представила, каково ему это все. Новые люди, новые места. То-то еще будет!

Она встала, подкинула дров в очаг, поглядела, как пламя медленно охватывало сухое дерево. Треск поленьев умиротворял. Просидев еще немного, нахмурилась, внезапно поняв, что думает о кузнеце. Отчего-то пробудилось смутное беспокойство.

Стала припоминать его черты лица, то, как он ходит, как ведет себя. Его образ ясно возник перед ней, но к чему это?

Покусывая губы, Марешка походила по комнате, глянула на беззаботно спящего Пряника, хмурясь еще больше, а потом накинула душегрею и пошла посмотреть, не сидит ли где Владар? Небось, опять думу думает горькую, что ему такая жена досталась. Но горница оказалась пуста. Это вызвало у нее еще большее недоумение.

Почему так долго нет Владара и где он? В деревне она бы знала, что он работает в кузнице или отошел с друзьями-приятелями повидаться. Но здесь у него никого не было, кроме нее.

Судя по всему, стояла глубокая ночь. Люди давно крепко спали, чтобы встать поутру и приняться за работу, как это бывает. И снова затопило чувство беспокойства. Марешка поспешила вернуться в комнату, чтобы надеть шерстяной плащ, и вышла на крыльцо. Морозный ветер ударил в лицо. Во дворе было тихо и спокойно. Несколько факелов ярко горели, освещая двор. Собаки дремали в будке. Одна из них подняла морду, завидев ее, зевнула, и снова улеглась.

Марешка обошла двор, заглянула в конюшню – никого. Их лошади, как и несколько остальных, мирно отдыхали в стойлах.

– Владар? – неуверенно позвала она, стоя посреди пустого двора.

И чего она бегает? Тут наука Велеславы и пригодится! Не зря гадания устраивали да вещи скрытые искали с помощью куриной косточки. Правда, знахарка, как только Марешка научилась этому, открыла другой секрет: дело совсем не в косточке, и долго хохотала, отчего девица тогда так и покраснела от досады. Она объяснила, что вместо косточки могло быть что угодно, хоть иголка, хоть ленточка или камешек любой. Не вещь ищет пропавшее, а тот, в чьих она руках находится.

Потом Марешка научилась искать пропажу без всяких косточек.

Подумав об этом, она вдохнула поглубже, выставила ладонь вперед и стала медленно крутиться вокруг себя. Сперва руки касался только холодный ветерок, но, когда повернулась в сторону калитки, ощутила в ладони покалывание и тепло.

Значит, туда направился. Она подивилась – чего Владару вздумалось туда идти посреди ночи?

Снег скрипел под ногами – Марешка всегда любила этот звук. Обычно он успокаивал, но сейчас в этой тиши звуки получались громкими, привлекающими ненужное внимание. Калитка оказалась не заперта, и это тоже настораживало. Обычно ворота и двери всегда запирают на ночь. Снег был весь усеян следами от человеческих ног и копыт лошадей, поэтому нельзя было понять, выходил ли кто за ворота в столь поздний час, но прикосновение тепла к ладони убедило, что она на верном пути.

– Владар?

Ее голос разнесся кругом, теряясь в морозной мгле и густой березовой роще. От белого снега становилось светлее, и она различала дорогу перед собой. Тут ей бросилось в глаза, что одни следы уводят прямо в рощу. Недолго думая, Марешка направилась вперед. Кто-то брел здесь недавно. Следы были совсем свежие, не примерзшие и не присыпанные новым снегом.

И чего ему вздумалось в рощу идти? Что он там искал?

Черно-белые березовые стволы мелькали стройными рядами, отчего вскоре зарябило в глазах. Покрытые инеем ветви покачивались от ветра, роняя колкие снежинки. Марешка снова позвала кузнеца по имени, то искренне негодуя, то испытывая противный страх.

Она злилась на Владара: какая нелегкая понесла его сюда? И отчего он не отзывался? Она чуяла усиливающееся тепло, которое привело в рощу.

– Да чтоб тебя… – проговорила она в сердцах, развернулась и увидала кузнеца.

Сперва обрадовалась, что он жив и здоров. Отчего-то было боязно за него, хотя он сам крепкий и сильный, и себя в обиду не даст. Затем Марешка вознегодовала и хотела уже спросить, что ему взбрело в голову. Ведь Владар всегда был довольно предсказуем.

Но сейчас так уже не казалось.

Кузнец стоял спиной к ней, уткнувшись в березовый ствол, будто сильно горевал. На нем были лишь тонкая рубаха и штаны, заправленные в сапоги.

– Ты это чего? – удивленно спросила она.

Таким Владара видеть не доводилось. Быть может, пил напиток крепкий, пока она спала? Уж сильно угрюмо он смотрел перед тем, как они виделись в последний раз. Прежде Марешка никогда не замечала, чтобы Владар, захмелев, вел себя как-то непотребно или глупо. Это было вовсе на него не похоже.

Она сделала шаг вперед, чтобы коснуться его, как внезапно совсем рядом кто-то захныкал, забормотал, а из-за плеча Владара показалась тонкая, прозрачная женская рука. Костлявые пальцы взобрались на него, цепляясь острыми когтями, и застыли так, вцепившись в ткань рубахи.

Марешка так и обомлела.

– Это еще как понимать? – вопрос вырвался у нее сам собой, настолько она не ожидала подобного.

Владар никак не показал, что услышал ее, но бледная рука сжала пальцы еще сильнее, едва не проткнув когтями плотную ткань, а потом снизу потянулась еще одна рука – длинная и прозрачная, словно бестелесная, и обхватила кузнеца за шею.

Тот не сопротивлялся и стоял, как громом пораженный.

Другая бы плюнула или какой дубиной огрела, но Марешке стало ясно, отчего он такой. Тут дубиной не обойдешься. Ох, кузнец! Вот чего ты на ночь глядя в лес пошел? Теперь с тобой беды не оберешься.

Она тихонько так обошла Владара с боку. Поглядела! Так и есть: белая, как снег, неупокоенка прилипла к нему, да так крепко прикипела, что тут дело явно нечисто. Оно и понятно. Неупокоенки сильно тоскуют, особенно, если сами себя жизни лишили, а их в Темный Мир не пустили, чтобы на земле среди живых помаялись, по свету побродили. Самоубийцы прежде должны искупить содеянное, научиться мириться с тем, что привело их к гибели. Боги запрещают лишать себя жизни, так как люди должны служить Богам и исполнять судьбу, уготованную свыше. А если человек шел наперекор, обрывал жизненную нить, тут его и могли подстерегать всяческие ужасы.

Смириться, покориться воле Богов – вот, чего они требуют от смертных.

А эта, как поглядеть, по молодости да глупости, из-за мужика саму себя обрекла на страдания долгие.

Неупокоенка не глядела на непрошенную гостью. Она прижималась к Владару худым прозрачным телом. Ее дух источал молочное сияние, какой бывает порой луна на небосводе. Сам Владар стоял с закрытыми глазами – видать, спал. Марешка никогда не замечала, чтобы он ходил во сне. Чудеса!

Стало ясно, чего он тут забыл. Неупокоенка покликала в рощу березовую, чтобы с собой забрать. Изголодалась видать по вниманию да любви.

Ее даже жалко стало. Но как тут помочь?

Да и кузнеца Марешка оставить не могла. Хоть и ходил он, бывало, легко одетый зимой, но, если постоит тут еще какое-то время, так околеет. А девица мертвая только того и ждала. Хитрая!

Марешка огляделась – нет ли тут мертвых подруг неупокоенки, а то если обступят со всех сторон, так мало не покажется. Правда, ей они не страшны. Одна она тут живет, в этой березе плакучей, слезы льет да парней доверчивых поджидает. Интересно, приманила ли кого уже, пока тут эта роща стояла? Сколько их таких попалось на речи и песни медовые?

Змейка на шее Марешки стала разогреваться. Очень кстати! Сила внутри так и всколыхнулась, затрепетала. Девушка чуть не ахнула – так стало легко и радостно. Теперь отогнать неупокоенку труда не составит. Но решила дать ей возможность уйти самой. Не хотелось ее обижать. И так ее мир обидел, глупую и доверчивую.

– Послушай, – сказала она, обращаясь к призрачной деве. – Оставь-ка его. Он еще жить хочет.

Неупокоенка вывернула шею и голову, уставившись на Марешку. Сверкнули ее мертвые белые глаза, промелькнула кривая ухмылка.

– Явилась, девица? – засмеялась она, не выпуская Владара из объятий. Голос у нее был молодой, звонкий, как ручеек. Так и не подумать, что мертвая говорила. – Он теперь мой. А ты иди лучше. Не смотри, отвернись.

Марешка подняла брови.

– А мне хочется смотреть. Все ж таки мой муж, – она говорила с улыбкой, но глаза смотрели холодно. Ишь, какая!

Неупокоенка дернула головой.

– Твой, да не совсем, – забормотала она, пряча лицо у него на груди. – Не нужен он тебе, а я любить его стану! Радость ему подарю! Ему со мной будет лучше, чем с тобой. Думаешь, не знаю я, как ты с ним себя вела?

– Это уже не твое дело, – спокойно ответила Марешка, ощущая, как внутреннее озеро начинает волноваться, набирая мощь. – Владар – живой, а ты – нет.

– Так я это исправлю, – хихикнула бледная девица. – Еще немного и заберу его себе. А ты не стой над душой. Иди лучше.

– Сказала же – оставь его! – голос Марешки стал жестким, требовательным. Он прокатился по роще грозовым раскатом. Она не узнала звук собственного голоса, точно он перестал принадлежать ей, но сила уже волновалась, бурлила. Она была готова выпустить ее на волю, потому что та просилась проявиться, вырваться на волю!

Неупокоенка, что была прежде проказливой и смешливой, внезапно вскинулась, затряслась и зашипела, оскалив зубы.

– Не смей угрожать мне, дочь русалки! – выкрикнула она с яростью. – Ты здесь бессильна, полукровка! Это мое место! Уходи, покуда цела, иначе испытаешь на себе мою злость!

Что же. Ее предупредили. Выплеснуть переполнившую силу, обернувшуюся затейливыми чарами, стало так прекрасно, так упоительно, что Марешке стало немного горько, что сила не подчиняется ей такой всегда.

Казалось, змейка раскалилась докрасна. Ее жаркий огонь согрел, придал такой мощи, что Марешка чуть не задохнулась.

Почуяв неладное, неупокоенка чуть испуганно вскинула белые глаза, оскалившись, но в следующий миг ее отшвырнуло прочь. Ее молочное, светящееся тело отнесло вглубь березовой рощи. Оттуда донесся ее плаксивый визг, а потом послышалось жалостливое:

– Ну что, тебе жалко было отдать его мне? Когда еще такой мужик в рощу забредет?

Не твой он. Как бы Марешка ни относилась к Владару, дать ему умереть зачарованным покойницей, замерзнув насмерть, было бы чересчур даже для нее. Он такого не заслужил.

– Впредь, не лезь к чужим мужьям, – отрезала она, и обхватила ладонями лицо Владара. Оно было холодным. Марешка легонько подула на него, чтобы в чувство привести, не обращая внимания на всхлипывания неупокоенки, и с радостью заметила, как веки его дрогнули, и кузнец открыл глаза.

Поначалу он глядел, не моргая, а потом удивленно уставился на жену.

– Марешка? – голос его прозвучал глухо, немного испуганно. – А мы чего это здесь? Не помню ничего. Вот это да!

Она улыбнулась.

– Ты прогуляться решил, да так торопился, что ничего на себя не накинул. А я следом пошла. Дай, думаю, проверю.

Владар понял, что выскочил на мороз в рубахе и головой покачал:

– Это ж как понимать? Как я так мог?

– Идем скорее, а то совсем замерзнешь. Холодный уже весь! – сказала она, улыбаясь. – Расскажешь, зачем в рощу пошел. Что помнишь?

Бедный кузнец по первой ничего толком не мог припомнить. Они уселись у очага в комнатке. Горностай спал себе без задних ног, пока супруги переговаривались. Выглядел Владар потерянным.