За маской силы. Что на самом деле чувствуют мужчины

Диана объяснила мне, что если она не занималась сексом с Дэмиеном каждые две-три ночи, он становился тревожным, раздражительным и сердитым. Если же три ночи растягивались до четырех или пяти, Дэмиен начинал требовать от нее секса, одновременно словесно нападая на нее. Вскоре начались бурные ссоры, причем не из-за секса, а по любому поводу. Часто сцены были публичными. Часто он унижал ее. Дэмиен "вышел из себя", когда они сидели в курящей части ресторана. Дэмиен выходил из себя, если ему не нравилось обслуживание в их отеле, если Диана "заставляла" их опаздывать или слишком часто перебивала его за ужином. Всегда присутствовала угроза гнева, жалобы на то, что его не любят, подлость, смешанная с настойчивым требованием внимания.

"Но, – заключает Диана, – Дэмиен не плохой человек. Я знаю, что он любит меня. Он хороший отец, отличный кормилец. Я знаю, что он хочет добра". "И как же вы справляетесь со всем этим?" спрашиваю я.

Диана смотрит в пол, ее глаза наливаются слезами. "Я же сказала, что не буду этого делать!" – бормочет она, раздраженная собственными слезами.

"Некоторые женщины плачут, когда злятся", – предлагаю я.

"О, я злюсь, все в порядке", – отвечает она. "Вам не нужна степень, чтобы понять, что я злюсь".

"Ну и как ты справляешься?" спрашиваю я, уже будучи уверенным в ответе.

"Конечно, я сдаюсь". Она плачет на полном серьезе. "Я позволяю ему получить то, что он хочет.

Двадцать три долбаных года. Черт, – пробормотала она, потянувшись за салфеткой. "Скажи мне, зачем я накрасилась тушью".

Дэмиен сидел неподвижно столько, сколько мог выдержать. Он похож на пантеру на поводке. Под его внешностью, приятной внешностью и хорошими манерами Дэмиену немного страшно сидеть.

"Я не понимаю…", – начинает он, но я его обрываю.

"Главное сейчас, Дэмиен, – можно я буду называть тебя Дэмиеном?" Он кивает, наклоняясь вперед, нетерпеливо ожидая, когда я закончу, чтобы он мог поспорить с Дианой. "Главное для меня то, что ваша жена, похоже, находится на грани развода с вами. Вот что меня поражает. Я не преувеличиваю?" спрашиваю я Диану. Она качает головой. "Значит, мне нужно услышать ее прямо сейчас, потому что… это при условии, что вы хотите ее вернуть. Хотите?"

Дэмьен смотрит на меня с удивлением. "Отчаянно", – говорит он.

Я долго смотрю на него, на его загорелое красивое лицо, на глаза, которые не отрываются от моих. За его грозным видом скрывается обида и нервозность.

"Я верю тебе", – мягко говорю я, по-прежнему не сводя с него взгляда. "Ты выглядишь достаточно отчаянно". Я поворачиваюсь к Диане. "Он всегда тебя так перебивает? "спрашиваю я.

"Всегда". Эмфатический.

"Нет, не хочу", – протестует Дэмьен.

"Всегда". Ее голос повысился.

"К черту!" Дэмиен полностью поднимается со стула.

"Послушай, – мягко говорю я. "Я на твоей стороне. Ты хочешь вернуть ее. Я хочу, чтобы она была у тебя. А теперь, пожалуйста, Дэмиен, сядь".

Дэмьен смотрит на меня долгих пятнадцать секунд, как будто ему доставляет удовольствие извлекать мою дыхательную трубку. Затем он выдыхает огромный поток воздуха и откидывается в кресле.

"Что мне нужно сделать?" – спрашивает он. На данный момент он решил дать мне выиграть.

"Поверните стул так, чтобы оказаться лицом к Диане", – начинаю я. "Положите руки на колени, дышите через нос и слушайте".

Глядя на то, как ее супруг придвигается к ней, Диана смеется. У нее очень заразительный смех.

"Я счастлив быть здесь?" Дэмьен усмехается.

"Тебе нужно быть в другом месте?" Диана стреляет в ответ.

"Мы можем начинать?" спрашиваю я их обоих.

Послушав Диану, я убедилась, что она права. Дэмиен привык добиваться своего, и не только в любовных делах, но и в том, какую музыку они слушают, на какую температуру выставляют отопление, куда ездят в отпуск и – если бы я не была внимательна в те первые десять минут – в том, кто будет заниматься терапией пары.

Диана была права и в отношении секса. Дэмиен был легким и относительно сдержанным сексуальным наркоманом. Было бы неприятно услышать, что его так называют. Это, конечно, шокировало Дэмиена, хотя Диана находила это одновременно странным и облегчающим. Как и в случае с другими зависимостями, мы склонны думать о сексуальной зависимости только в ее самой тяжелой форме. Но не все сексоголики полностью выходят из-под контроля, как Стив, сорокалетний руководитель, которого я лечил и который не мог провести длинную деловую встречу, не сбежав на круиз в Фенуэй. Точно так же мы обычно не думаем о сексоголике как о человеке, который моногамен, но вполне возможно быть сексуально зависимым от одного партнера. Профессор юриспруденции из университета, который уже много лет как выздоровел, ходил ко мне со своей женой, чтобы излечиться от того, как много лет назад у него была настолько сильная сексуальная зависимость, что он сначала уговаривал, а потом в конце концов изнасиловал ее на следующий день после двойной мастэктомии.

Дэмьен не был так обеспокоен. В большинстве случаев он был любящим мужчиной. В постели он был щедрым и внимательным любовником. Вне постели часто приносил цветы из офиса, небольшие подарки, устраивал неожиданные вылазки, лишь бы, по его словам, "его потребности были удовлетворены". Потребовалось время, чтобы убедить Дэмиена, что секс – это не удовлетворение его потребностей, что в сексуальном плане Диана должна быть чем-то большим, чем просто хорошо обработанный прибор, что, например, она имеет право сказать "нет". Потребовалось время, чтобы донести эту мысль до Дианы, которая называлась "установление сексуальных границ". Наряду с обидой Диана боялась, что любой признак привязанности может вызвать у Дэмиена приступ возбуждения, и в течение десятилетий она была физически отстраненной и неласковой. Хотя она никогда не отказывалась от секса, она не испытывала оргазма с ним с тех пор, как родились их дети.

Не желая спорить о семантике, я сказала Дэмиену, что, хотя нам не стоит суетиться по поводу того, является ли он "наркоманом" как таковым, я твердо уверена, что его отношение к сексу и сексуальной энергии вызывает привыкание. Он использовал секс, чтобы успокоить себя и, по сути, лечить плохие чувства. Дэмиен сказал, что не знает, что у него было много плохих чувств. Я пообещала ему, что если он пробудет со мной достаточно долго, то так и будет.

Кризис наступил примерно через два с половиной месяца терапии. Дэмьен вел себя великолепно. Он словно очнулся от сна. Повсюду он активно сдерживал свое контролирующее поведение. По мере того как его тонкие издевательства уменьшались, его восприимчивость возрастала, и он обнаружил, что, по его словам, "меньше обожает Диану и больше любит ее". Со своей стороны Диана, впервые за долгие годы почувствовав контроль над собой, снова начала согреваться. В этой атмосфере Дэмиен был застигнут врасплох, когда начались приступы тревоги. Вскоре за ними последовали бессонница, плохое настроение и сильная раздражительность.

"Что это за чертовщина?" – спросил он меня.

"Вывод из запоя", – ответил я.

Дэмиен был напуган. Он начал распадаться на части. Я встречалась с ним одна, чтобы поддержать. Мы рассматривали возможность приема лекарств, которые он предпочитал не принимать. В самый тяжелый момент мы даже задумались о кратковременной госпитализации. Дэмиен настолько глубоко погрузился в депрессию, что ему требовалась помощь Дианы, чтобы встать и одеться утром, даже чтобы побриться. Появилась и стала тревожно сильной озабоченность самоубийством. На одном из парных сеансов Дэмиен смотрел на меня с упреком и гневом, по его лицу текли слезы. Он раскинул руки, беспомощный и растрепанный, как бы говоря: "Видишь, что ты наделал?

"Вот чего я боялся", – сказал он.

Я коснулась его плеча, когда он согнулся вдвое от боли. "Я знаю", – сказал я. "Я знаю".

С семи до тринадцати лет Дэмьена Корлейса передавали из рук в руки его старшему брату Питеру, которого он обожал, и соседу из соседнего квартала, и оба они занимались с ним сексом. До сих пор Дэмьен этого не помнил. Он не вспомнил об этом даже тогда, когда на первом курсе колледжа впал в такую депрессию, что был госпитализирован и прошел курс электрошоковой терапии, – об этом он поначалу не хотел со мной делиться. По мере того как мы с ним разговаривали, стало ясно, что родители Дэмиена подозревали о жестоком обращении, но были слишком неэффективны, чтобы что-то с этим сделать. Они отказались от него.

В последующие недели Дэмиен регрессировал, пока не стал совершенно неспособен функционировать. Когда он оказался на грани второй госпитализации, мы с Дианой в срочном порядке организовали экстренную встречу с его семьей. Как семейный терапевт, я имею явное преимущество перед индивидуально ориентированными терапевтами в такие кризисные моменты. В то время как индивидуальные терапевты должны медленно и мучительно перерабатывать проблемы раннего насилия в рамках терапевтических отношений, моя подготовка позволяет мне приглашать самих насильников в свой кабинет, чтобы исцелиться всей семьей от травм их общего прошлого. В таких случаях необходимо оценить, можно ли подвести семью к тому, чтобы она узнала правду о своем собственном опыте. Выслушав рассказ Дэмиена о его семье, которая, несмотря на свои трудности, обладала ресурсами любви и разума, я поверила, что у них есть все шансы на это.

Это был рискованный переезд, но Дэмиен находился в состоянии повышенного риска. Его родители прилетели из Детройта, брат – из штата Вашингтон, а младшая сестра – из Джорджии. Я встречался с семьей целых три дня. После первых бурных протестов о своей невиновности Питер в середине второго дня раскололся и признался во всем, что он сделал. Позже он сказал, что просто не мог вынести еще одной минуты безутешных слез Дэмиена. Под моим руководством, стоя на коленях, Питер высказал брату свое полное раскаяние. В конце этих семейных встреч Дэмиен по настоянию семьи согласился пройти короткий курс приема антидепрессантов. В течение месяца худшее прошло.

У Дэмиена Корлейса были веские причины быть контролирующим. Он бессознательно чувствовал необходимость контролировать депрессию, которая однажды уже вывела его из строя, а под ней – травму, которая грозила разорвать его на части. Как и у многих взрослых людей, переживших насилие, поведение Дэмиена – настойчивый секс – одновременно успокаивало и, в скрытой форме, воспроизводило его травму. Но, как и в случае с Дэвидом и Томасом, средства, которые Дэмьен выбрал, чтобы не поддаваться депрессии, едва не стоили ему семьи.

Лечение Дэмиена иллюстрирует принцип, согласно которому лекарством от скрытой депрессии является открытая депрессия. Сначала необходимо противостоять аддиктивной защите и остановить ее. Затем обнаруживается скрытая боль. Под зависимостью Дэмиена скрывалась депрессия, а под депрессией – травма. В ходе лечения Дэмиен мужественно позволил своей грандиозной защите упасть, депрессии всплыть на поверхность, а травме, лежащей в основе их обоих, – быть обнаруженной.

В этот момент я больше всего беспокоилась за Питера. Питер почти полностью отгородился от сознания, как от своего насилия, так и от своего преступления. По общему мнению, он был вполне уравновешенным, хотя и несколько загнанным человеком. Когда в его сознании вновь всплыло все, что с ним произошло, а также все, что он совершил, Питер отчаянно нуждался в консультации, и мы вместе работали над тем, чтобы он получил ее в своем родном городе.

Питер не является злодеем в этой истории. Он вступил в сексуальные отношения со своим соседом примерно в том же возрасте, в котором был Дэмиен, когда Питер впоследствии надругался над ним. Это знакомая картина, когда растленные оборачиваются и растлевают. Мой клинический опыт заставляет меня предположить, что за инцестом брата или сестры с другим братом стоит опыт сексуального насилия или, по крайней мере, дикого нарушения границ. Дети просто не "приходят" к такому поведению сами по себе.

Питер напомнил мне о случае, который я курировал, когда пятерых британских мальчиков заманил на пустынный пляж местный житель, который содомировал двоих из них, а остальные наблюдали за этим. В соответствии с мужскими нормами своей культуры, ни один из мальчиков с того дня ни словом не обмолвился о своем опыте, ни с кем другим или даже друг с другом. Однако в течение следующих пяти лет или около того они по очереди содомировали друг друга. Это не было обычной гомосексуальной игрой между детьми, и все эти дети не были геями по случайному совпадению. Эти мальчики воспроизводили рану и, как ни печально, утешали друг друга. В этой истории есть что-то ужасное и трогательное. Переживая насилие друг с другом, мальчики пытались нормализовать его, разделить бремя. Невольно задумываешься, не кроется ли подобный импульс за всеобщей жестокостью обрядов посвящения мальчиков в мужчины. Возможно, традиция мужского сообщества "принимать" мальчика в свои ряды, причиняя ему боль, – это не просто испытание, призванное доказать, что мальчик достаточно крут, чтобы быть достойным вступить в него. Возможно, это еще и демонстрация, необходимость донести до мужчин их собственное чувство ранимости, ритуальная драматизация того, сколько боли они все носят в себе.

Питер передал ему свою рану. По иронии судьбы, Дэмиен, как и его брат, научился использовать успокаивающий секс, чтобы справиться с депрессией, компенсировать хрупкость себя, которую помогли создать сексуальные домогательства. Эта депрессия нахлынула на него через несколько недель после прекращения пагубного поведения.

История Дэмиена иллюстрирует общую картину, когда защитные средства, к которым прибегают мужчины, находящиеся в состоянии скрытой депрессии, часто усугубляют их трудности. Дэмиен причинил боль Диане и едва не разрушил свой брак. Но он не чувствовал, какой ущерб наносит. Между неумеренным стыдом депрессии и относительным бесстыдством грандиозности лежит адекватный стыд – чувство соразмерной вины за то, что человек поступил плохо. Мужчин, которые совершают преступления, нужно сначала вывести из бесстыдного поведения в переживание забытого, уместного стыда. Они должны быть оттаявшими. Если этого не сделать, аддиктивные защитные механизмы потянут их к поведению, которое в лучшем случае будет отстраненным, а в худшем – безответственным, к такому поведению, которым занимался мой отец на протяжении большей части своей жизни.

* * *

Мой отец, как бы беден он ни был, пробивался в Филадельфийский колледж искусств с помощью GI bill. Когда родились мы с братом-близнецом, отец работал на двух работах, не прекращая учебы. В течение трех лет он спал всего несколько часов каждую ночь. Он с большой гордостью рассказывал о том, что в те трудные школьные годы попал в "список декана", и о похвале, которую он получил за свои художественные работы, особенно за скульптуру, которая была его большой страстью. Но моему отцу нужно было заботиться о трех голодных детях, и поэтому он сменил специализацию с изобразительного искусства на промышленный дизайн. Спустя годы он сказал мне, что часть его самого умерла в тот день, когда он отправился в регистратуру, чтобы внести изменения. Хотя он с ужасом признал бы это, мой отец так и не простил никого из нас – ни мать, ни брата, ни меня – за то, что мы лишили его мечты. С самого раннего детства мне было ясно, что отец видел себя в роли нашей жертвы.

Мой отец лечил свое чувство скованности и сдерживания регулярными дозами высокомерия. Он был последовательным яростным аголиком. Во время моего взросления он часто устраивался на работу дизайнером вывесок или складов и в течение нескольких месяцев вел себя с коллегами настолько грубо, что его увольняли. Затем, якобы несчастный, но на самом деле счастливый от того, что проводил все свое время, занимаясь скульптурой в нашем переоборудованном гараже, он откладывал поиски новой работы. Мама держала семью на плаву, работая медсестрой, в то время как наши финансы ухудшались до отчаяния.

Мама и папа ожесточенно ссорились на протяжении почти всего этого цикла. Когда папа работал, он был раздражен и нападал, потому что чувствовал, что его так обременяют. Когда папу увольняли, они оба ругались от безысходности и беспокойства. И наконец, мама ругалась с папой, чтобы вытолкать его из гаража и разослать несколько резюме. С каждой новой работой у отца появлялась надежда начать все сначала, но потом все повторялось сначала.

Отец использовал понятия о статусе "настоящего искусства", как он выражался, для оправдания собственной безответственности. В те часы, которые он проводил в гараже, обмазывая штукатурку парижской штукатуркой, он спасался от своей неосознанной депрессии мечтами о художественных достижениях. Он избегал многих реалистичных требований семейной жизни, работая в гараже, вдали от нас, переживая свои золотые моменты в колледже и фантазируя о том, как снова получит награды. Отец так и не завоевал множество наград, но его страсть ярко горела со времен его славы. Когда мне было лет восемь или девять, он повел всю семью в святилище своих прошлых побед – Филадельфийский музей искусств. Он был похож на великолепный греческий храм. Когда мы поднимались по самым большим ступеням, которые я когда-либо видел, папа держал за руки меня и моего брата. Мама шла позади, как мы поняли, не имея к этому никакого отношения. На вершине лестницы стояла статуя любимого папиного скульптора и наставника Жака Липшица. Это была огромная, грубо обработанная фигура, изображающая Прометея, который мучается после того, как украл огонь у Титанов, чтобы подарить его человеку. Я знал, потому что папа рассказывал нам, что он сам чувствовал себя Прометеем, тщетно пытаясь донести свет рациональности и искусства до слабых, глупых людей, окружавших его. В скульптуре герой лишь частично выходит из камня, широко раскинув руки, тщетно пытаясь удержать орла, который безжалостно клевал его печень. Прометей и его заклятый враг сливаются и объединяются, размывая грань, где кончается один и начинается другой.

В лучах осеннего солнца я помню, как поднял глаза на отца, который отрешенно смотрел на статую. Совершенно не замечая окружающих, он широко раскинул руки, глядя на них. Увидев его таким, я испугалась.

"Пойдем, папа", – сказал я, потянув его за собой. "Пойдем в дом". Глядя на вытянутые руки отца, его мощные плечи и толстые кисти, я не уверен, что больше думал о руках героя или о крыльях птицы-мстителя.

С самого раннего детства я инстинктивно понимал, хотя и не смог бы выразить это словами, что мой отец находится в тисках чего-то большого и жестокого, чего-то, от чего он зависит. Опасно было вставать на его пути или даже подходить к нему слишком близко. Ни мой брат, ни я никогда не просили отца, например, научить нас рисовать или писать. Без запрета никто из нас не исследовал гараж. Мы были слишком напуганы, чтобы возиться с ним.

С каждой новой неудачей отец становился все более воинственным и пренебрежительным.

И по мере того как его отношение к себе ухудшалось, ему становилось все труднее добиваться успеха. Защитные механизмы, которые человек выбирает, чтобы избежать стыда, часто приносят облегчение, но при этом порождают еще больший стыд. Эксперты по зависимостям назвали эту схему "циклом стыда". Защитные маневры или пристрастия человека, находящегося в скрытой депрессии, могут переживаться им как постыдные сами по себе, а могут создавать трудности в его жизни, усиливающие чувство неполноценности, что в любом случае приводит к усилению тяги к защитным средствам. Этот цикл напоминает мне о маленьком раунде, который мы с друзьями находили забавным, когда были детьми.

"Почему вы пьете?"

"Потому что у меня депрессия".

"И почему ты в депрессии?"

"Потому что я пышнотелая".

Современные исследования, посвященные алкоголю и депрессии, подтверждают эту циклическую закономерность. Исследования показывают, что люди, страдающие депрессией, могут ощущать воздействие алкоголя и других наркотиков сильнее, чем люди, не страдающие депрессией, и больше ожидать, что эти вещества помогут им почувствовать себя лучше. Другие исследования, однако, сообщают, что высокая частота депрессий у алкоголиков связана не с расстройством настроения, а с тем, что алкоголь в целом и длительные запои в частности действительно вызывают депрессию. Дискуссия ведется следующим образом: Приводит ли депрессия к злоупотреблению алкоголем или злоупотребление алкоголем приводит к депрессии? Один из способов синтеза

Если мы хотим понять эти точки зрения, а также очевидное противоречие в выводах, то мы должны понять, что алкоголь одновременно дает облегчение от депрессии и одновременно создает ее еще больше. То, что верно для алкоголизма, верно и для всех защитных механизмов, используемых при скрытой депрессии. Зависимость делает со стыдом то же самое, что соленая вода делает с жаждой. Защиты, используемые в скрытой депрессии, имеют тенденцию расти, обеспечивая все меньшее облегчение и требуя все большего потакания.

Ведущий новостей Джим Дженсен, который рассказал о своей борьбе с кокаином и депрессией, описывает свой опыт этой эскалации:

Вы никогда не сможете воссоздать те же ощущения, что и в первый раз, и вам придется использовать все больше, больше и больше, и вы никогда не вернетесь назад. Оно начинает жить своей собственной жизнью. Тогда он контролирует вас. А когда вы бросаете кокаин, наступает депрессия. А депрессия была главной причиной всего этого.

Из-за коварной способности добавок к самооценке "обретать собственную жизнь" терапия должна сначала рассматривать аддиктивное поведение как зависимость как таковую. До того, как АА и другие программы избавления от зависимостей получили неодобрительное признание медицинского истеблишмента, многие жизни были разрушены, когда специалисты по психическому здоровью пытались относиться к аддиктивному поведению как к любой другой проблеме терапии. В первые годы работы семейным психотерапевтом я часто сталкивался с людьми, которые провели годы в психотерапии, но так и не смогли противостоять своим беглым зависимостям. Зависимый человек каждую неделю говорил со своим терапевтом о самых разных интересных проблемах – детских ранах, напряженных отношениях в браке, новых областях роста своей личности – и при этом доводил свою семью до грани отчаяния своим пьянством, употреблением наркотиков или другими видами компульсивного поведения. Многие считали, что вылечить такое поведение можно с помощью традиционных методов терапии, направленных на глубинные эмоциональные проблемы пациента. Но развивающийся опыт в области избавления от зависимостей убедил большинство специалистов в области психического здоровья в том, что вылечить зависимое поведение пятью днями в неделю на диване невозможно, так же как и простым приемом антидепрессантов. Только после того, как цикл стыда будет остановлен, после того, как будет разрушена сама аддиктивная модель поведения, и после того, как человек перейдет к "трезвости", можно будет справиться с болью скрытой депрессии.

Такой обоюдоострый подход – остановить цикл привыкания и справиться с возникшей депрессией – требует "двойной диагностики" как депрессии, так и зависимости. У мужчин с скрытой депрессией, которые занимаются самолечением с помощью веществ, больше всего шансов поставить правильный диагноз и получить эффективное лечение обоих аспектов своего расстройства.

Меньше повезло тем мужчинам с скрытой депрессией, которые обращаются за самолечением не к веществам, а к людям, как в случае любовной зависимости, или к действиям, особенно к насилию. В таких случаях большинство специалистов по психическому здоровью не смогут правильно диагностировать ни аддиктивное поведение, ни лежащую в его основе депрессию. Мужчины с завуалированной депрессией, которые обращаются к людям или занятиям, чтобы заглушить свой стыд, обычно считаются страдающими расстройствами личности. Многие из мужчин, о которых рассказывается в этой книге, были бы классифицированы как страдающие расстройствами личности в соответствии с общепринятыми психиатрическими представлениями.

Термин "расстройство личности" обозначает не болезнь, а различные серьезные проблемы в базовом характере человека, недостаточное развитие самой психики. Невротическое расстройство, напротив, подразумевает конфликты между различными частями психики, например, классический фрейдовский конфликт между нашими нецивилизованными сексуальными влечениями и суперэго, местом моральных принципов. Неврозы связаны с психическими конфликтами, а расстройства личности – со структурными повреждениями. Людей с расстройствами личности описывают как импульсивных, неспособных регулировать чувства, имеющих плохие суждения или неразвитую совесть.

По степени серьезности, сложности лечения и степени расстройств расстройства личности рассматриваются психиатрией как нечто среднее между невротиками, вроде тех, кто населяет фильмы Вуди про инопланетян, и откровенными психотиками, вроде главного героя "Таксиста" или тех, кто страдает шизофренией. Считается, что люди с расстройствами личности лучше психотиков, потому что они не теряют связь с реальностью. Однако считается, что в своем развитии они более "примитивны", чем невротики, поскольку склонны локализовать свои трудности вне себя. Они не проявляют особой проницательности и способности к эмоциональной ответственности. Они винят в своих проблемах весь мир и часто вступают в яростную борьбу с окружающей средой, как это делал мой отец. Все они в той или иной форме антисоциальны.