Правила измены

Его провожали взглядами – кто-то лениво, кто-то с любопытством, а старый канцелярист даже прикрыл рот рукой, будто боялся, что князь закашляет кровью прямо на начищенный мрамор. Феликс открыто и кривовато улыбался разбитыми губами, покрытыми корками: пусть любуются. Он деловито рассмотрел свежую выпечку, выбрал булочку с кремом и черный кофе. Буфетчица в нелепом накрахмаленном переднике отшатнулась от него и поспешила пробить чек. Он лишь закатил глаза: «Пусть еще перекрестится, а вдруг – исчезну?» – подумал он про себя.Князь пересек главный холл. Его пол был выполнен из черно-белых мраморных плит, складывающихся в шахматный узор, а высокие потолки терялись в полумраке, лишь кое-где освещенные массивными старинными люстрами. Он осторожно спустился по боковой лестнице, берег ногу, тоже ушибленную во время его злополучного падения, и сразу попал в буфет.

До начала заседания было еще полтора часа, и Феликс поковылял до своего небольшого кабинета, расположенного на одном этаже с залом, – просмотреть бумаги и электронную почту.

Он жевал булку, запивая кофе, и крутил колесико компьютерной мыши, помечая прочитанными электронные письма, не стоящие его внимания. Ему сложно давалась монотонная работа, но должность не предполагала наличие секретаря, поэтому приходилось все делать самому. Его раздражение нарастало и достигло пика, когда дверь кабинета распахнулась без стука. Он нервно вздрогнул, пролив кофе, и поднял взгляд на вошедшего.

Он допил виски, с громким звуком поставил стакан и ушел, не попрощавшись. Феликс перевел взгляд на настенные часы и заторопился: до заседания оставалось пять минут.– Доброе утро! – поприветствовал князя ранний посетитель. – Можно? – Я совсем не расположен к твоим нравоучениям, отец, – ответил Феликс, вытирая руки о какой-то исписанный черновик. – А я и не для этого приехал, – светлейший князь деловито прошелся по тесному кабинету. Дубовый стол с экраном компьютера посередине, заваленный бумагами, и стул с потертой кожей занимали почти все пространство. В углу скромно ютился книжный шкаф с законодательными сборниками, их корешки ровными рядами поблескивали золотым тиснением. На стене висела старинная карта земель Корсуни. Напротив стола от стены до стены тянулся длинный шкаф с полками, закрытыми дверцами. – Так, так, где тут у тебя лучшая выпивка? – отец по-хозяйски начал открывать дверцы. Оказалось, что большинство полок пусты. Феликс раздраженно наблюдал за ним, но все же ответил: – Вопреки твоему мнению, я – не алкоголик, – съязвил он. – Первая полка от окна. Надеюсь, этот виски придется по вкусу его сиятельству. Там хранилась покрытая пылью бутылка очень дорогого виски. Князь почти и не пил, лишь в моменты особенно сильных стрессов. Старший князь достал бутылку, покрутил в руках и присмотрелся, уважительно похмыкал. Достал оттуда же два хрустальных стакана и выставил на стол, плеснув в них примерно поровну. – Ты приготовил разговор по душам? – догадался Феликс. – Только не это, отец, сжалься! – притворно взмолился он. – Надо было пороть тебя в детстве, а мы с матерью бесконечно пестовали, – князь сжал в ладони хрустальный стакан. Феликс скептически улыбнулся и опрокинул в себя сразу все. – Но уж что выросло, то выросло, – задумчиво сказал Николай Филиппович. – Я хотел попросить тебя об одном: не порти отношения с короной. Ты – единственный наследник княжества, пойми ты это уже наконец и веди себя соответственно своему титулу! – Отрекусь в пользу дяди Леонида, – из вредности поддел отца Феликс. – Не смеши меня. Ты столь же тщеславен, сколь упрям. Иначе зачем это все? – мужчина обвел руками кабинет. Феликс сжал челюсти. Понимал: отец прав, он никогда не отречется от титула, даже если его наизнанку вывернут. – Ах, да, – вдруг сказал он, – насчет княжны… Хвалю. На лице князя отразилось недоумение, но оно быстро сменилось тенью понимания. – А я-то гадал: для чего ты так настаивал на ее поездке в Аль-Марис тогда, в кабинете императора. Ты что, решил свести нас, – его голос дрогнул, и он запнулся, – как пару породистых псов? – А ты разве не хотел бы породниться с императорской семьей? – невозмутимо спросил старый князь. Феликс коротко рассмеялся. – Император никогда не выдаст ее замуж, руководствуясь только политической выгодой, – он с вызовом посмотрел на отца и мстительно добавил: – Слишком сильно любит ее. Отец ухмыльнулся, отпил виски. – Сын, ты забываешь одну важную вещь обо мне: я не только светлейший князь, военный или твой отец, я – в первую очередь мужчина, и пожил уже достаточно. Я ни с чем не спутаю этот взгляд, – Хендерсон старший посмотрел ему прямо в глаза, – взгляд мужчины, очарованного женщиной. Феликс ощутил, как жар разливается по шее – впервые за много лет он снова чувствовал себя ребенком, пойманным родителем с поличным. Дико захотелось выпить еще, но он застыл, сохраняя на лице маску равнодушия. – Отец… – князь выдавил смешок, его горло будто стянула удавка, но голос не дрогнул. Почти. – Ты преувеличиваешь. Она – молода и не лишена привлекательности – любой мужчина моего возраста отреагировал бы похожим образом. – Вот именно, – наставительно сказал он и улыбнулся, – но теперь ты никогда не будешь с ней, лишь бы насолить мне, верно? – И зачем ты всю жизнь отдал армии? – с иронией спросил Феликс. – Ты ведь так проницателен! – Зато ты стал политиком, хотя не видишь ничего дальше собственного упрямства, – беззлобно парировал Светлейший Князь.

– Господин Назаров, у вас будут какие-то замечания по сути вопроса? – перекрикивал в микрофон спикер Собрания Депутатов разошедшегося не на шутку мужчину в темно-синем костюме.

Князь едва заметно кривился, сидя за отдельной трибуной напротив депутатов. Для них он был спокоен, как скала среди бурного потока, лишь редкие постукивания пальцами по кожаной папке выдавали его раздражение. Разговор с отцом, упоминание княжны не добавляли ему благодушия, к тому же он терпеть не мог пленарные заседания: депутаты гомонили каждый на свой лад, в попытках перекричать оппонента. Спикеру едва удавалось сдерживать градус дискуссий. Но в споре, как водится, рождалась истина, поэтому эти заседания были необходимой частью законотворческого процесса.

Триста выбранных слуг народа творили законы, утверждали налоги и бюджет, традиционно заседая в огромном зале, называвшемся Дубовым. Он представлял собой полукруг дубовых скамей, которые амфитеатром спускались к центральной трибуне, и находился аккурат под куполом здания, так что тут всегда хватало дневного света. По периметру зала на стенах располагались темные панели, испещренные тонкой резьбой. Они поглощали звуки, но одновременную ругань трехсот человек все равно было слышно в коридорах.Князь Феликс Николаевич Хендерсон работал младшим процедурным наблюдателем по парламентской этике в Нижней палате – Собрании Депутатов.

Князь Хендерсон был в своей работе педантичен и внимателен – оттого у многих депутатов был заточен зуб на него, но князя это совершенно не волновало. Он должен был оправдывать доверие императора, по чьей милости и получил эту должность, поэтому собственный буйный нрав он старался оставлять за тяжелыми дверями зала. Но не только из-за благодарности короне он из кожи вон лез на рабочем месте. Феликс прекрасно знал, что старые бюрократы, которые в основной массе составляли Собрание Депутатов, ни во что его не ставят. Ему было необходимо доказать этим шакалам, что он – не просто сынок приближенного императора, но и профессионал своего дела.Власть наблюдателей была ограничена только техническим надзором – они не имели права влиять на содержание законов, но зато могли фиксировать нарушения процедуры и регламента. На основе своих замечаний они писали записки спикеру палаты. А еще они могли накладывать дисциплинарные взыскания.

Зал зажужжал сильнее, как рассерженный улей: кто-то зашикал, кто-то одобрительно загудел.– Коллеги, я никак не могу взять в толк: почему о целесообразности введения закона о финансовом регулировании рассуждает человек, который не имеет никакого отношения к профильному комитету? – не унимался мужчина, обводя зал блеклым взглядом. – Госпожа Шмидт, – обратился он к оппонентке, – напомните мне, а у вас разве экономическое образование? Ах да, оно вам не к чему, ведь ваш муж сказочно богат!

Её муж сколотил свое состояние, которое не в силах будут истратить и их праправнуки, на особенностях вертикальной иерархии общества, а его жена призывает к прозрачности. С другой стороны, быть либералом – не значит быть против системы.– Господин Назаров, не нужно иметь специфического образования, чтобы понимать, что этот закон тоталитарный! Вы считаете, что зарабатывать в месяц больше пятидесяти тысяч – роскошь? А для всего, что свыше, необходимо вводить прогрессивную шкалу налогов? С моим мужем все понятно, но а вы сами-то сколько зарабатываете? – парировала госпожа Мария Шмидт – крайне ухоженная, умная и властная женщина средних лет. Она была супругой бесконечно влиятельного бизнесмена – Льва Шмидта, который занимался производством алюминия, в том числе выполняя государственный оборонный заказ. И князь точно знал об обширных связях бизнесмена. Например, что великий князь Иоанн, будучи генерал-майором воздушно-космических сил, водил дружбу со Шмидтом. Его супруга – Мария предпочла праздному образу жизни служение народу. Она заседала в Собрании Депутатов уже третий срок подряд и всегда была настроена крайне либерально, что каждый раз поражало и ее коллег, и самого Феликса.

Депутат снова заговорил, но уже никто не мог расслышать его. Он уставился на Хендерсона непонимающим взглядом.

– Господин Назаров, – Феликс сжал в пальцах ручку и наклонился к микрофону, – если вы продолжите свой трогательный монолог, нарушающий регламент, то я не только отключу вам микрофон, но и удалю вас на десять минут из зала заседаний.

Он улыбнулся и откинулся на стуле, перевел взгляд на госпожу Шмидт. Она смотрела прямо на него, в глазах читался вызов, но на аккуратно накрашенных губах играла многозначительная полуулыбка. Феликс напрягся, живот скрутило узлом.– Да что ты себе позволяешь! – едва слышно донеслось до князя.

Мария Шмидт не впервые подавала ему неоднозначные знаки.

Три недели назад, когда после бурного заседания депутаты толпились у буфета, госпожа Шмидт «случайно» оказалась рядом с ним у кофейного аппарата.

С тех пор она постоянно оказывалась рядом, касалась, будто не нарочно, произносила двусмысленные фразы. Он сохранял внешнее спокойствие, но никак не мог понять: для чего она пытается с ним сблизиться?– Вы всегда пьёте чёрный? – спросила она, наливая себе капучино с пенкой. – Какой… предсказуемый. – А вы? – тогда он поддержал разговор лишь из вежливости. – О, я люблю эксперименты, – она улыбнулась и нарочито медленно отпила из своего стакана и удалилась. А князь остался у аппарата, сконфуженный внезапным вниманием.

Он посмотрел на наручные часы.

Как вовремя…

Князь встал и поспешил первым покинуть зал, дабы избежать столпотворения на выходе.Он выдохнул и проговорил в микрофон: – Дамы и господа, время сделать перерыв на обед. У нас с вами два часа, не опаздывайте!

Феликс выбрал столик в самом углу буфета – подальше от любопытных глаз, но с видом на вход. Он только хотел приступить к супу, когда услышал легкие шаги.

– Напротив, из нас двоих хотите вы. А я могу помочь вам превратить желаемое в действительное. – Она поднялась и ушла, оставив полный поднос на столике. Феликс выдохнул и не заметил, как задержал дыхание. Его нога нервно подрагивала под столом – то ли от ощущения опасности, то ли от предвкушения. Он заметил на подносе небольшую сложенную бумажку. Князь подцепил её двумя пальцами, разворачивая. На бумаге аккуратным почерком были выведены цифры. Номер телефона.– Место свободно, ваша светлость? – Госпожа Шмидт уже ставила поднос напротив, не дожидаясь ответа. – Вы же знаете, что да. – Феликс отодвинул тарелку. – Но предупреждаю – сегодня я не в духе. – О, это я уже поняла по тому, как вы громили бедного Назарова. – Она отломила кусочек хлеба, намеренно медленно, – но вы же прекрасно понимаете, что старшие наблюдатели могут и не оценить ваш жест. – Она посмотрела ему прямо в глаза. – Их оценка второстепенна. Есть регламент и его нужно соблюдать. – Женщина ухмыльнулась, отводя взгляд и отпивая из стакана. – Вы так трогательно притворяетесь, будто эти бумажки что-то значат. Как мы все притворяемся, что вся власть в стране и впрямь сосредоточена в руках императора. – Зрачки женщины увеличились, а на губах заиграла легкая улыбка. В её устах откровенная крамола прозвучала слишком буднично. Князь сжал кулак под столом, но его лицо продолжало выражать лишь непринужденность. – Мне нравится ваша бескомпромиссность, Феликс. Жаль, что принципы не добавят вам реального политического веса. – Почему вы решили, что я недоволен своим положением? – Феликс хмурился, силясь уловить нить разговора. – По глазам вижу… – женщина снова растянула полные губы в улыбке, – а каково ваше мнение по поводу закона о «Цифровом регулировании финансов»? Вам не кажется, что парламент стремится к тотальному финансовому контролю? – Мария, вы же знаете, что я не могу иметь мнение? – усмехнулся Феликс, ощущая её провокацию. – Не можете, но имеете. Я точно это знаю. – Госпожа Шмидт, давайте вы прямо скажете, чего вы хотите от меня, и мы покончим с этими играми? – не выдержал Феликс, решив наконец расставить все точки над "i". В коридорах загудели голоса, и в столовую уже повалили подоспевшие депутаты – время уединения истекло. Феликс поколебался, но все же поспешил сунуть бумажку в карман.

Заседание завершилось поздно. Но князь, погруженный в себя, не заметил, как пролетело время. Он вышел через боковой выход, избегая назойливых взглядов. Осенний воздух, резкий и влажный, обжег легкие – как глоток того самого виски, что он выпил утром с отцом.

Женщины.

Разве что кроме княжны, которая снова превратилась в красивую картинку на плакате ко дню её рождения, который еще не успели снять с фасада здания парламента.Княжна с ее недосягаемостью. Госпожа Шмидт с опасными играми и неясными мотивами. Актриса со своими сценами ревности. Они осадили его, каждая требуя разного.

Он шел пешком, несмотря на дождь. Капли стекали за воротник, но он не ускорял шаг.

Одиночество – единственная роскошь, которую могу себе позволить. Ему необходимо было взять паузу.

Фонари отражались в лужах, размывая границы реальности. Где-то в этом тумане, среди деревьев, скрывался императорский дворец с зажженными окнами.

Феликс свернул в свой переулок.

Дверь захлопнулась за ним с глухим стуком, отрезая внешний мир. Тишина.

Он не включил свет.

Шёпот южного ветра

Осенний ветер сменился стужей. Столица, еще недавно утопавшая в золоте осенней листвы, теперь тонула в белоснежных сугробах. Мороз сковал улицы, превратив лужи в зеркальные катки, а деревья – в хрустальные скульптуры. Но несмотря на мороз, город жил в предпраздничной лихорадке.

На площадях уже красовались нарядные ели, витрины магазинов сверкали гирляндами.

Даже величественный ансамбль императорского дворца сейчас казался пряничным домиком, будто припорошенным сахарной пудрой.

В небольшом зале дворца Люмьер с беломраморными стенами, украшенными серебряными узорами и потолком, расписанным под зимнее небо, у камина ставили высокую, под самый потолок, и роскошную ель. По традиции её наряжали члены императорской семьи – не без помощи слуг, конечно.

Княжна Виктория обожала эту традицию, но в этом году все было иначе. Нет, они все так же собрались втроем и вешали старинные игрушки на раскидистые и ароматные еловые лапы, но атмосфера стояла гнетущая. Виктория вешала шары на одной стороне, Иоанн – на другой, будто между ними пролегла невидимая граница – холодный нейтралитет. Он больше не затевал разборок, но и не разговаривал с ней. Совсем. Цесаревич и с отцом толком не общался, обижаясь за то, что тот навязал ему брак.

Наутро, после злополучного матча по конному поло, княжна спешила к отцу в кабинет – он желал что-то обсудить по поводу ее расписания. Как вдруг столкнулась в дверях в небольшой приемной перед кабинетом императора с Александрой под руку с Светлейшим Князем Коруновым, ее отцом. Подруга метала молнии из глаз, всем видом показывая крайнюю степень раздражения, а герцог лишь хмурил брови и вздыхал. Они коротко обменялись любезностями, и Виктория поспешила дальше.Тогда, в октябре, она узнала о предстоящей свадьбе раньше других только благодаря случаю.

Вечером того же дня княжна настойчиво затащила непривычно хмурую Александру в свою огромную мраморную ванну в личных покоях. Они набрали горячей, едва выносимой воды, навели огромное облако из мыльной пены, зажгли свечи, погасив свет, и в купальниках влезли в воду, ойкая от температуры. Когда они улеглись друг напротив друга, и подруга немного расслабилась, Виктория спросила:

– Помни, – спохватилась Александра, – никто не должен знать, что я с тобой поделилась. Раз ты не узнала от отца сразу, значит, Его Величество стремится сохранить это в тайне.– Александра, я не пойму, а зачем твой отец приехал в столицу? Что-то случилось в княжестве, что потребовало срочной аудиенции у Его Величества Государя? Подруга протяжно фыркнула. – Я обещала тебе достать больше информации? Считай, достала. – Александра вытянула из пены воду ногой, покрутила ей. – Так… – Готовь платье, страну ждет императорская свадьба! Рот прикрой, – усмехнулась девушка, – пока что не твоя. Его величество придумал наихудшее наказание для твоего братца – женитьбу! – И тебе предложили эту скромную, не побоюсь этого слова, должность? – Ага. – А ты что? – спросила княжна, окуная волосы в воду. – А я, как ты знаешь, обладаю скверным характером, поэтому не постеснялась ответить отцу прямо при государе, что если он принудит меня вступить в этот брак, то я спрыгну с самой высокой башни родового замка. – Виктория лишь улыбнулась, приподнимая плечи. Примерно такого ответа от девушки она и ожидала. – И в красивом платье он будет не замуж меня выдавать, а хоронить. – Она сделала паузу. – Как ты знаешь, наши отцы похожи в одном, – продолжила Александра, – они оба слишком сильно любят своих дочерей. – Подмигнула она. – Так что извини, Виктория, но так мы точно не породнимся. – Да уж, ты доходчиво пояснила господам, что невеста должна испытывать к жениху хоть немного приязни. – Захихикала княжна.

Через месяц, в конце ноября, должен был состояться бал в честь юбилея цесаревича – ему исполнилось тридцать лет.

Канцелярия дворца не спала сутками, составляя списки гостей. Приглашения получили все, даже те, кто лишь в теории мог попасть на мероприятие подобного уровня. Лояльные СМИ, ссылаясь на анонимный источник, близкий ко двору, сообщали, что на предстоящем балу наследник объявит о помолвке.

И источник не подвел: в свете фотовспышек, специально приглашенных журналистов, на глазах у нескольких сотен подданных Великий Князь Иоанн в парадном мундире с фальшивой улыбкой на губах пафосно представил свою невесту – её Светлость, княгиню Алису Ветроградскую в довольно скромном, даже немного старомодном платье. Ее рука мелко дрожала, сжимаемая пальцами жениха. Она улыбалась отчаянно неловко и, очевидно, крайне сильно смущалась. Княжне стало даже жаль ее, ведь Алиса, судя по всему, была отчаянно счастлива. Виктория, стоя поодаль, отвернулась. Она понимала, что девушка не осознавала тяжести своего положения – как муха, которая не понимает, что уже не выберется из паучьих сетей.

Камеры щелкали, фиксируя, как искренний румянец на щеках невесты контрастировал с мертвой бледностью лица жениха.

Отгремели новогодние салюты, и праздничная кутерьма улеглась. Страна замерла, в ожидании рождественских чудес.

Канун Рождества наступил внезапно. После чопорного ужина с семьей, княжна Виктория сидела на подоконнике своей спальни, куря в приоткрытое окно. Дымок табака смешивался с морозным воздухом, а в голове крутились навязчивые мысли.

Почему князь не появлялся на балах после ее дня рождения? Официальные приглашения дворца он игнорировал с возмутительной дерзостью. Неужели из-за травмы? Но ей думалось – он не из тех, кого сдерживают физические недуги.

Дверь с треском распахнулась, и в комнату ворвалась Александра – в меховой шапке-ушанке и шубке, запорошенной снегом.

– Виктория, сидеть дома в Сочельник – нонсенс! – перебила подруга, швыряя в нее свитер. – Давай быстрее, пока твоя горничная не вернулась!– Ты с ума сошла, так пугать! – Виктория дернулась, едва не вывалившись из окна, и закашлялась от дыма. – Натягивай кальсоны и шубу, Ваше Высочество – мы идем на ярмарку! – Александра уже рылась в гардеробе, вытаскивая теплые вещи. – В такую погоду? Да ты…

Через десять минут, закутанные до самых глаз, они прокрались через задний вход дворца и растворились в узких улочках столицы.

Площадь Альберта Завоевателя, первого из династии Альденбургов, сияла огнями. Она располагалась аккурат между монументальным зданием парламента и дворцовым ансамблем, скрытым парком. Деревянные лавки, украшенные гирляндами, дымились глинтвейном и жареными каштанами. На специально оборудованном катке кружились пары, смех звенел в морозном воздухе. Снег падал мелкими хлопьями, делая атмосферу совершенно сказочной.

– Хочешь, чтобы тебя узнали? – Александра дернула ее за шарф, когда Виктория слишком низко наклонилась над лотком с пряниками.

– Моя государыня! Позвольте угостить вас лучшим имбирным медом!Но было уже поздно. Торговец, разглядев знакомые черты, ахнул:

Вскоре к ним подтянулись и другие – кто с горячим шоколадом, кто с рождественским штолленом. Виктория, покраснев от внимания, все же не смогла сдержать улыбки.

А ведь князь работает в парламенте, тут рукой подать…

Мысль возникла неожиданно – и тут же вызвала раздражение.

Черт бы его побрал.

– О том, что ты права, – княжна сделала глоток, чувствуя, как жар растекается по груди. – Иногда… стоит выходить из дворца.– О чем задумалась? – Александра протянула ей бумажный стаканчик с дымящимся грогом.

– Вы уже слышали новости? – Голос прозвучал так близко, что Виктория вздрогнула, едва не выронив стакан с напитком. Княжна не могла не узнать этот ироничный, мягкий голос. Она резко обернулась – и замерла.

Князь Хендерсон соткался перед ней, будто призванный ее мыслями. Морозный воздух клубился вокруг его губ, оседая инеем на красном шарфе.

Легок же на помине…

Мелькнула в голове мысль, пока она собиралась с ответом.

– Какие именно? – нарочито равнодушно поинтересовалась Виктория, направляясь к лотку со сладостями. За спиной она услышала шорох – Александра тихо удалялась, прикрыв улыбку меховой муфтой.

Продавщица у прилавка сразу оживилась, наперебой предлагая «Вашему Высочеству и доброму господину» попробовать каждое угощение и выбрать лучшее.

– Неужели не в курсе? Весь высший свет только об этом и говорит. – Он терпеливо переждал поток рекомендаций от словоохотливой женщины. – Наша драгоценная княжна в марте посетит жемчужину юга – белокаменный Аль-Марис. И пробудет там целую неделю.

О визите в южное княжество офис Ее Императорского Высочества объявил накануне Нового года, когда анонсировал в прессе предстоящие мероприятия княжны.

– Ах, да, кажется, что-то такое упоминали. – Она взяла упаковку печенья, делая вид, что изучает состав. Ее руки дрожали. От холода, конечно. – Говорят, впрочем, она не в восторге от этой поездки. – Протянув купюру продавщице, она отказалась от сдачи и двинулась дальше, уверенно ступая по утоптанному снегу.

– И почему же? В столице еще будет лежать снег, а у нас уже зацветет миндаль. Вы ведь знаете, что ваш покорный слуга – наследник Корсуни? – Риторический вопрос повис в воздухе. Его губы дрогнули в усмешке. – Или, быть может, княжна боится, что южный ветер вскружит ей голову?

– Нет, – отрезала княжна, – вы меня бесконечно раздражаете.– Князь Хендерсон, ваш мозг вообще когда-нибудь контролирует то, что мелет ваш язык? – Постоянно. – Он сделал шаг ближе. – Я… смущаю ваше высочество?

Подняв на него взгляд, она не заметила льдину. Каблук сапога скользнул по насту, и, беспомощно взмахнув руками, выронив пачку печенья, княжна начала падать. Но до земли не долетела – крепкие руки князя поймали ее в последний момент. Душа ухнула в пятки, но не от падения, а от ощущения близости с ним. Она даже уловила запах кофе и его туалетной воды, когда он на мгновение замер над ней, будто перед поцелуем, его свежее дыхание обдало лицо теплым паром. Она чуть было не потянулась навстречу…

– Опа! – тут же усмехнулся он, наверняка чувствуя, как ее пальцы сильнее впиваются в рукав его пальто. – Испугались? Такими темпами, ваше высочество, вы до Корсуни не доберетесь. – Его глаза блестели, он помог ей встать, поправил съехавшую меховую шапку и наклонился за пачкой печенья.

– Аль-Марис и я ждем вас с нетерпением. – Князь вручил растерянной, покрасневшей девушке печенье и отступил на шаг. – С Рождеством, Виктория! – прошептал он одними губами, но она услышала. Грустная полуулыбка коснулась его лица, он развернулся и быстро зашагал прочь, растворяясь в толпе.