Девяностые. Охота на Колючего маньяка

– Подойди к Феде, Ирина, – позвал девушку Доктор. – Поблагодари своего спасителя.

Ирина приблизилась ко мне. В её глазах я прочёл любопытство. Но также я заметил, как странно она косилась на Доктора, словно давно и близко знакома с ним. Возможно, спасённая мной Ирина, как и её чёртов брат Каравай – тоже родственники Виноградских?

– Спасибо тебе, Фёдор. Ты спас мне жизнь. Ты очень храбрый парень, – тихо сказала она.

Я встал со стула. Неприлично говорить с женщиной сидя.

– Да… собственно… всегда пожалуйста, – хотел быть скромным я, заметив на её прекрасном личике лёгкую улыбку; а если бы она узнала, что спасал я вовсе не её, то эта девица надорвала бы от смеха свой плоский животик.

Но я ей точно понравился. И она мне тоже. Вот только сейчас было не до любезностей.

– Слышь, Конь, – обратился Доктор к одному из бандитов. – Ты машину бери и отвези Ирину домой. И смотри, чтобы с неё ни один волосок не упал!

– Не упадёт, Доктор… сделаю, – ответил Конь и, достав из кармана ключи зажигания, сказал девчонке: – Ну что, пошли?

На прощанье Ирина подняла глаза, посмотрела на меня и послушно вышла из зала в сопровождении сухощавого бандита по кличке Конь.

Я присел обратно на стул. Вслед Ирине не смотрел. Я ей завидовал. Я б тоже с удовольствием свалил отсюда.

…Говорят, что у человека, падающего с девятого этажа, перед глазами за секунды пролетает вся жизнь. Я сидел на стуле и никуда не падал, но где-то в глубинах моей памяти замелькали фрагменты из прошлого. Почему-то вспомнился детский сад.

Когда я был маленький, у меня могло быть много друзей, но не было даже приятелей…

Тогда мне было пять лет. Как и всех советских малышей, меня водили в детский сад. Мой садик назывался «Аистёнок».

Среди детей я всегда был в центре внимания. На то были объективные причины, поскольку лучше многих я играл в футбол, сильнее и точнее других метал клюшкой шайбу в ворота. Я мог сплясать русский народный танец и польку, потому что в четыре года мама отдала меня в хореографический кружок. А ещё я мог рассказать длинное стихотворение «Бородино» и с хрипотцой спеть песню Высотского о Канатчиковой даче. К тому же в пять лет я уже прилично читал и быстро складывал цифры.

Без ложной скромности меня можно было назвать способным ребёнком. Потому я считал себя лидером, хотя такого слова ещё не знал.

И как у каждого лидера, у меня были приближённые к телу, а иначе – друзья. Их звали Куликов и Малышев. Этих мальчиков я всегда брал в свою хоккейную команду, а когда мы играли в царя горы, то Куликов и Малышев были на моей стороне. Эти двое постоянно крутились возле меня, чувствуя себя в безопасности. Мы даже вместе принимали пищу, сидя за одним столиком.

Как правило, на полдник нас кормили запеканкой, которую мы запивали стаканом молока. Но Куликов и Малышев терпеть не могли молоко. А наша строгая воспитательница внимательно следила, чтобы дети не оставляли после себя продуктов. Потому каждый день как лидер нашей дружной компании я выпивал три стакана молока, хотя нельзя сказать, чтобы испытывал при этом удовольствие.

И вот однажды произошла осечка: я не смог осилить третий стакан.

Зная крикливый нрав воспитательницы, я принял главный удар на себя, поставив перед собой полный стакан, а два пустых стакана я щедро отдал моим друзьям. Получалось, что Куликов и Малышев – молодцы, а вот Федя Спицын – капризный и непослушный хулиган.

Меня отругали и даже поставили в угол. Держался я стойко, демонстрируя устойчивость к внешнему давлению, и друзей своих не сдавал, а Куликов и Малышев проявили всю подлость предательской натуры. Они бурно радовались и показывали мне языки, злорадно наблюдая за применением несправедливых дисциплинарных мер.

В тот день я получил важный урок. Во-первых, Куликов и Малышев оказались вовсе не друзьями, а завистниками, ждущими, когда я оступлюсь; а значит, я способен глубоко заблуждаться в людях. Во-вторых, я был излишне самоуверен, взяв на себя повышенные обязательства и не справившись с ними; следовательно, я переоценил свои способности и выявил несоответствие между моими субъективными оценками и объективной реальностью. И в-третьих, я понял, что даже у справедливости, честности и благородства есть свои границы; и стало ясно, что попытки передачи высоких моральных ценностей лицам, неспособным их оценить, являются не только бесполезными, но и контрпродуктивными.

Я вспомнил тот день, вероятно, для того, чтобы сегодня не совершить ошибку. Уже достаточно вчерашней кровавой ночи, о которой стало известно бандитам.

Это невероятно, но меня выследила девчонка. Вероятно, сестра Каравая наблюдала, как я волочил тело маньяка, а затем вышел из подвала в одиночестве… Но ведь я чувствовал её взгляд. Знал, что она рядом. Но я снова заигрался, дав неверную оценку происходящему. Только вчера не было трёх полных стаканов молока, а был настоящий и вооружённый психопат… И главный вопрос этого утра: что бы я сделал с сестрой Караваева, если б обнаружил её вчера? Тоже затащил в подвал и зарезал, уложив рядом с маньяком?

– Этого урода звали Андрей Малышев. Он местный, 1967 года рождения. Малышев разведённый, бездетный. С братвой не сотрудничал. С мусорами тоже. Жил этот чёрт незаметно, пока не вышел на охоту, – дал исчерпывающую информацию Серый. – Его искали и менты, и братва, и конторские, а нашёл ты. Скажи, как так вышло, что никто не смог его вычислить, а у тебя получилось? Как ты нашёл его, Робин? – вопрошал Виноградский-младший, явно находясь под впечатлением последней ночи.

Вот вам ещё один знак. Фамилия маньяка – Малышев!

Теперь важно не играть в благородство…

В голове роем витали мысли. Я отгонял один вопрос, как тут же появлялся другой.

И что-то нехорошее случилось с моими мозгами. Я не находил ответа, как мог перепутать Каравая с маньяком? В подвале даже был свет, хотя и слабый, будто призрачный. Вероятно, всё дело в нестабильном напряжении в сети и алкоголе, который я употребил с Юрцом Лаптевым…

Или всё-таки бармен Шурик что-то подсыпал?…

– Робин, ты знал Малышева ранее? – задал мне вопрос Виноградский-старший.

Знал ли я Малышева? Да я ещё и Куликова знал! А знать Куликова – это почти как участвовать в Куликовской битве!

Вот не зря мне вспомнился детский сад!

В голове был полный бардак. Я сдерживал бурлящие во мне эмоции, стараясь не выдать себя. Думаю, что я выглядел как конченный псих.

Пришлось тупо смотреть в стол, выбрав для изучения бычок в пепельнице. В данную минуту необходимо соблюсти баланс вранья, правды и мистической мишуры. Пускай они принимают меня за психа, а лучше за мистического сыщика, со своими мистическими методами поиска.

– Твоя сестра пряталась за углом дома, – сказал я Караваю, прямо не отвечая на последний вопрос Доктора. – Я не знал Малышева, но знал, что девушка наблюдает за мной. Но что мне было делать: схватить твою сестру за волосы и тоже тащить в подвал?

Я усмехнулся. Вышло жутковато, по-идиотски, но вполне достоверно.

Моя таинственность и моя наблюдательность не подвергались сомнению. Потому что где ещё затаиться девушке? Конечно же, она стояла за углом и боялась дышать. Вот только за каким углом и какого дома, это уже не имело значения. Никто проверять меня не станет. Достаточно трупа в подвале, изо рта которого торчала рукоять ножа… Но, чёрт возьми! Как всё-таки приятно осознавать, что это именно я прикончил сексуального пидора! Вся Москва его ищет, а историю творит Фёдор Спицын!

– Лишь бахвальство и гордыня… – сказал я негромко, отругав себя за последние мысли. – Поймите меня правильно, я никогда не выдаю своих методов поиска. Для меня важен результат, а не рассказ о победах… И благодарственное спасибо душу тоже не греет…

Говоря о "благодарственном спасибо", я намекал на вознаграждение. Я путал следы, потому что деньги не главное.

А Виноградский-старший хмыкнул; также я услышал, как тяжело вздохнул Гусь.

Всё же они во мне сомневались или, скорее, пугались моего странного поведения. Но всё же Робин делал результат. И в подвале я ликвидировал маньяка, возможно, который убивал не только женщин.

– Парней мучил другой психопат, – сразу отмёл я дальнейшие вопросы, касающиеся мёртвых пацанов, завёрнутых в целлофан.

Виноградские удовлетворённо кивнули. Им не хотелось верить, что сексуальный маньяк, насиловавший женщин, убивал их парней одного за другим.

– Не ссы, мы не сдадим тебя мусорам, Робин, – обрадовал меня Доктор. – Но тело маньяка всё же пришлось выдать органам. Пусть теперь ковыряются в этом дерьме. И дело, наконец-то, закроют… А некоторые даже получат звёздочки на погоны.

Я поднял глаза и тоже хмыкнул. Ну спасибо!

Я не собирался демонстрировать свою признательность, меня интересовал этот некто, кто за ликвидированного маньяка получит звёздочки и повышение. И я понял, что именно сейчас Виноградские задумали показать меня своему менту. А это уже отвратительно, поскольку я хотел оставаться в тени. Моя тяга искать опасных уродов – это одно, а вот быть на карандаше у оперов – это уже перебор. Ментам я верил меньше, чем последнему спидоносному наркоману… Впрочем, не я один.

У Доктора вдруг запиликал телефон. У него тоже была "Моторола".

– Да, – принял вызов Виноградский-старший.

Он слушал, а в конце сказал: "Понял тебя. Заходи".

Потом Доктор отключил телефон, посмотрел на Гуся и сказал:

– Встреть Ларина на служебном. Но сюда за стол не веди.

Гусь кивнул и быстрой походкой отравился уже известным мне путём: через кухню на выход из ресторана.

– Робин, ты смотрел "Улицу разбитых фонарей"? – поинтересовался Серый.

– Видел все четыре части, – кивнул я.

Виноградские почему-то заулыбались.

– Капитана Ларина помнишь? – снова спросил Серый.

Это фильм был свеженький. Не сказать, чтобы кино было шедевральное, но народу нравилось. Люди смотрели сериал на кассетах. Мне, кстати, Юрец Лаптев притащил две кассеты с уже потрёпанным изображением. Но фильм зашёл. И капитана Ларина я запомнил.

– Честный мент – большая редкость, – сказал я утвердительно.

– А наш капитан Ларин, сука, другой мент! – заржал Серый. – Наш Ларин – нечестный!

Старший Виноградский тоже рассмеялся – и пацаны за моей спиной также затряслись от смеха. Даже впечатлённый спасением младшей сестры Каравай гоготал во всю глотку… Ментов в этом зале никто не любил. В этом мы были похожи.

Теперь в нашей стране честный капитан милиции из кино является источником шуток и юмора, потому что в природе больше не существует честных милиционеров: ни капитанов, ни рядовых, ни генералов. Они все вымерли или уволились. А те, что остались, грабят свой народ намеренно, прикрываясь корочками и погонами. И не дай бог попасть в их жернова!

– Сейчас я с этим мудаком перетру и вернусь, – перестал смеяться Доктор и отправился встречать местного капитана Ларина.

Сначала в зал вышел Гусь, за ним мужчина в чёрном пальто и густыми усами. Это был типичный мент. Глаза у него были быстрые. Взгляд колкий, проницательный. Он за секунду запомнил каждого, кто находился в этом зале.

Доктор приблизился к усатому в пальто и, не предлагая присесть за наш столик, стал внимательно слушать, потому что Ларин активно шевелил усами, докладывая последние новости.

Они говорили не дольше минуты, после чего ударили по рукам, и Гусь повёл усатого снова на кухню.

Перед уходом капитан покосился в нашу сторону. Он искал глазами именно меня. И нашёл он именно меня.

Мы пересеклись взглядами лишь на мгновение. Я запомнил Ларина. Ларин запомнил меня.

Распрощавшись с капитаном, Доктор вернулся за стол. Он присел и как-то странно посмотрел на меня, будто я открылся ему с новой стороны.

А мне было похер. Пусть смотрит. Поскольку я действительно особенный человек. И я уже успокоился. А когда я спокоен, то непобедим.

– Пришли данные судмедэксперта… Короче, мусор сказал, что ты сломал Малышеву шейный позвонок ещё в подъезде. Ты сломал ему кости с одного удара. Ты почти убил его кулаком, – изумлённо говорил Виноградский-старший. – Робин, ты, часом, не боксёр? Или ты какой-то неведомый каратист?

– У меня просто рука тяжёлая, – снова пожал я плечами, заполучив для себя ответ, почему маньяк не сопротивлялся.

Он не сопротивлялся, потому что я сломал этому гандону шею, твою мать! Потому он и лежал смирно; да ещё, наверное, рожу ему от перелома перекосило, да так перекосило, что мужик стал напоминать бандита Каравая, который никогда не отличался красотой и манерами… А ещё темнота эта… и плафоны загаженные… Короче, понятно, что там случилось…

– А морду ты ему зачем расписал? – задал мне второй вопрос Доктор. – На кой ты ему щёку порезал и крест на лбу вырезал? Ты что-то спрашивал у него?

Каравай и Серый удивлённо смотрели то на Виноградского-старшего, то на меня. Я был уверен, что пацаны за моей спиной тоже были озадачены.

– Я спрашивал, но этот человек умел терпеть боль, – ответил я уклончиво, вовсе не желая оправдываться.

Эх, знали бы вы, граждане бандиты, как мне хотелось порезать маньяка на ремни. Я б этому пидору пузо вспорол и кишками собственными накормил – будь у меня чуть больше времени. Так что скромный крестик на лбу и порезанная щека, словно он брился в торопях – это цветочки, братва!

– А штаны ты зачем с него снял? – продолжил удивлять Доктор. – На хуя тебе его штаны, Робин? Они тебе понравились, что ли?

Я почувствовал, как по залу пробежала волна ужаса и непонимания. Откровенно говоря, пацаны меня разочаровывали. Какие-то они примитивные – а ещё они слабые, несмотря на то, что их боится весь город… Они пялились на меня как на невменяемого психопата. Полагаю, что в этот момент оба Виноградских решили, что я и есть тот самый маньяк, который убивает и «борисовских» и «южных». А что – всё сходится. Очередную жертву я затащил в подвал, там вдоволь поиздевался, а в итоге штаны спустил – видимо, и с него, и с себя.

Мне стало противно сидеть с ограниченными людьми за одним столом. И я тихо сказал:

– Доктор, а ты нечестному Ларину позвони. Пусть он в жопу Малышеву заглянет. А лучше передай ему, что штаны можно найти на помойке в баке, по адресу улица Дружбы, дом 10. Если хорошенько покопаться в говне и объедках, то можно найти не только штаны, но и новую жирную звёздочку на погоны.

Я должен был ответить…

Конечно, я дерзил. Или даже, можно сказать, хамил. Но ведь было за что! Удары ниже пояса пропускать нельзя.

И кстати, я подумал, что наш разговор зашёл в тупик. Виноградские могли запросто отказаться от моих услуг, посчитав меня человеком со странностями. А могли потребовать бабло назад и ещё на счётчик поставить.

Но у Доктора снова зазвонил телефон.

– Да, – сказал он.

Кто-то говорил что-то важное в трубку, потому что лицо Доктора побагровело.

Он даже поднялся со стула и отошёл в сторону.

На мгновение обо мне все забыли и смотрели только на Виноградского-старшего.

Закончив разговор, Доктор присел на место.

– Это Ларин, – сказал он брату.

Серый закурил.

Все ждали, что скажет Доктор, а я уже догадался: сегодня ночью или под утро нашли ещё одного жмура, которого прикончил настоящий маньяк, не снимающий с братвы штанов, зато убивающий с изюминкой.

– Короче, нашли одного "борисовского", – медленно говорил Доктор. – Ему, короче, башку отрезали и кол в грудину забили.

"Опа! А это уже любопытно!" – подумал я.

Выходит, что наш маньяк на Светлой стороне. Я даже ощутил некое родство с ним и липкое чувство зависти. Потому что подмосковный маньяк оказался смелее меня и куда решительней.

Вчера ночью я искал причину и повод, причём весомый повод, чтобы разделаться с одним из братков. А маньяк был всегда заряжен. И кстати, он невероятно изобретателен! Отрезать голову и забить в сердце кол – прекрасный ход в его игре. А он точно играл. И следовательно, наш маньяк был молод. Полагаю, что он мой ровесник. Я мог быть с ним знаком или знать его в детстве. Возможно, это даже Куликов или Малышев из детсада…

– А чего здесь смешного? – раздражённо задал мне вопрос Доктор.

Все уставились на меня. Потому что, представляя и завидуя маньяку, я буквально вспыхнул от радости.

Теперь все точно решат, что Робин – больной психопат.

– Ничего смешного в смерти человека нет, – серьёзно отреагировал я. – А моя улыбка – это лишь защитная реакция. Моё воображение зеркалит на моём лице портрет подозреваемого. И если я улыбался, значит, и наш маньяк тоже всё делает с улыбкой… Я уверен, что он молод, спортивен и обладает богатой фантазией. Возможно, наш маньяк музыкант… или художник. Или, например, фигурист-одиночник. Кому-нибудь из вас известен бывший фигурист с активной жизненной позицией?

Братва призадумалась, вспоминая парня с белыми коньками через плечо. А Доктор откинулся на спинку стула и тоже закурил.

– Да, братан… ты, конечно, ещё тот кадр, – сказал он задумчиво. – И сдаётся мне, я тоже начинаю верить в тебя. Такие чудаки, как ты, обладают особенным видением. Я человек практичный, но ты, Робин…

Я снова пожал плечами. Если бы вы мне ещё не мешали работать, то я мог принести гораздо больше пользы. Потому что я сам люблю загадки. А найти бандитского маньяка – это дело нешуточное.

– У меня просьба, Доктор, – сказал я.

– Всё, что в моих силах, – кивнул в ответ Виноградский-старший.

– Договорись о встрече с кем-нибудь из "борисовских". Лучше с самим Борисовым.

Доктор выпустил густое облако дыма и сказал:

– Будет тебе встреча, Робин. Потерпи пару дней.

Глава 6

На кухне ресторана «Юг» продолжали кашеварили поварихи, в зале расставляли посуду официантки, а за столом остались только братья Виноградские. Гусь, Каравай, Калмык и другие пацаны отправились по своим делам. Из ресторана ушёл также и странный Робин, который произвёл на братьев противоречивое впечатление. Особенно он удивил Виноградского-старшего.

Доктор взмахнул рукой, подзывая официантку в короткой юбке, которая была маленькая, толстенькая и румяная, словно колобочек. Над её губой росли усики. Глаза официантки были маленькими, карими и злющими.

– Леночка, сделай нам два апельсиновых фреша, – вежливо попросил Доктор.

Официантка лет двадцати пяти кивнула и, ничего не ответив, важно направилась к барной стойке.

– А у него с башкой вообще всё нормально? – спросил старший брат.

– Ты о Робине, что ли? – уточнил Виноградский-младший.

– О нём, родимом, – откинулся на спинку Доктор, наблюдая, как пухленькая Леночка яростно давит в специальном аппарате для него апельсины.

– Согласен… Паренёк наш с причудами. Но результат даёт, – рассуждал Серый. – Он Малышева убил, словно таракана раздавил. Вот ты бы смог ножом в лицо человека ударить?

Доктор негромко рассмеялся.

– В лицо бить страшно. Я только в рожу могу.

Серый тоже рассмеялся. Робин их развеселил. Хотя в последние дни весёлого было мало.

– Кстати, кто тебе посоветовал Робина? – спросил Доктор.

Серый затушил сигарету.

– Кто же ещё? Наш любимый Дима Мэр, – ответил Виноградский-младший. – Пока ты, брат, грелся на Кубе, у нас здесь играли бурно-амурные страсти, как в мексиканском кино.

Доктор недовольно поморщился. Он только сегодня ночью вернулся, а ему всё уже к чертям надоело. Хотелось покоя и выспаться. А если точнее, то хотелось делать всё, что захочется, и чтобы за это ничего не было. Доктор услышал такой тост в самолёте, когда летел из Гаваны в Москву.

Он больше месяца путешествовал по Острову свободы, всё больше в обнимку с мулатками и чернявыми дамами – и слышал лишь отчасти, что в это время в его городе развернулась целая спасательная экспедиция. Доктору, безусловно, докладывали, что у Димы Мэра были проблемы с дочерью, но в детали он не вдавался. Первый раз ему позвонил брат, когда у Доктора сосала одна жопастая негра, при втором звонке у Доктора сосала тощая негра с очаровательной улыбкой, но совсем без сисек. И оба раза отвлекающие звонки младшего брата обломили ему весь кайф. Доктор любил, чтобы сосали у него долго, без остановок и сосредоточенно.

– Хочешь сказать, что это Робин нашёл блудную дочку Мэра? – недовольно фыркнул Виноградский-старший.

– Ну да. Он и нашёл, – оживился Серый, видя, что официантка несёт свежевыжатый сок.

Леночка подошла с подносом, на котором находились полные стаканы. Один стакан она поставила рядом с Доктором, второй передала в руки Серому.

– Проследи за скатертями, чтобы были без пятен, – дал указание старшей официантке Доктор.

Леночка к своей работе относилась очень серьёзной. К тому же она командовала всеми ресторанными официантками и двумя барменами.

– У меня всегда все скатерти чистые и отглаженные, Олег Андреевич! – гордо ответила Леночка и строго посмотрела на своего начальника.

Доктор встретился с ней взглядом. Сейчас ему не хотелось ни орать, ни шутить, ни прикалываться над усами строптивой девицы.

– Ты это… Ты не выёбывайся, Киселёва, – сказал он. – Иди работай и помни, что к клиентам нужно относится как к собственным детям.

Официантка вскинула подбородок и царственно отправилась искать жирные пятна на белых скатертях, чтобы все клиенты остались довольны.

Серый дождался, когда Леночка скроется с глаз долой, и продолжил:

– Дочь Мэра не могли неделю найти. Потом этого чокнутого подключили. И прикинь, Робин быстро нашёл её, будто знал заранее, где её держат!

Дима Мэр был активным членом «южной» бригады, что не мешало ему исполнять должность настоящего мэра города…

Он заседал в большом белом здании. Над его рабочим столом висел портрет президента Ельцина, а точно над его кабинетом на стене дома правительства крепился каменный серпасто-молоткастый герб уже несуществующей страны, а на крыше развивался огромный триколор. Мэру города было уже под полтинник, и выглядел он солидно. Но в глубине своей разбойничьей души Дима оставался прежним Диманом Горшковым, который разочаровался в коммунистических идеалах, зато полюбил бандитствовать, то есть – присваивать чужое, осваивать бюджеты и нарезать кусками подмосковную землицу, чтобы потом её тоже освоить, поделить и продать.

Сразу после Нового года у Димы Мэра пропала дочь. Ей было двадцать два года, её звали Лариса Дмитриевна. Она нигде не училась, нигде не работала, любила шумные тусовки в Москве и в собственном городе, а также тащилась от Турции, в которую часто летала.

И вот однажды Лариса Горшкова вместе со своей подругой Мариной пришла на дискотеку, где было полно "южных" бандитов. Все в зале знали, чья Лариса дочь, и потому никогда и никаких проблем у неё и её подруги не возникало. Но в тот вечер к ней прицепились два неместных парня. Бесцеремонно они подошли к столику, за которым отдыхали подружки, и стали клеить дочь Мэра, словно обычную шлюху, мечтающую о бесплатном пиве и о сильном бандитском плече, на которое всегда можно положиться.

Лариса Дмитриевна предупредила парней сразу, что она девушка в этом городе известная, что за неё могут руки и ноги на хер поотрывать.

Парням ответ не понравился. Они были приезжими – или, скорее, залётными. Оба родом из пригорода Йошкар-Олы. Оба пару месяцев назад откинулись из мордовской зоны, где чалились два дня и два года. После того как пацаны откинулись, они лихо отжали у марийского лоха битую "девятку" и отправились на ней в Московию в поисках удачи и лёгких денег. В город они приехали утром, а уже вечером покоряли умом и удалью русоволосых красавиц.

Но дочь Димы Мэра была неприступна. К тому же неподобающе груба. Она уверяла, что только ей стоит свистнуть, как к столику подкатит толпа очень серьёзных людей, чтобы защитить её и разъяснить пацанчикам, насколько они тщедушны.

Парни услышали угрозу и отступили. Но сдаваться не собирались.

Они сидели в своей "девятке", когда Лариса и Марина вышли на улицу. Затем всё решили секунды и отсутствие на стоянке таксистов. Никто не заметил, как двое парней схватили девушек, затолкали их в машину и скрылись в темноте.

На утро жена Димы Мэра забила тревогу. Дочь не вернулась с дискотеки, и её телефон не отвечал на вызовы. Лариса всегда была загульной тусовщицей, но если она задерживалась, то неизменно предупреждала свою мать.

Оказалось, что никто не заметил пропажи девушек. Никто из "южных" или "борисовских" не видел двух сухощавых парней среднего роста. Никто не запомнил чёрной "девятки" без заднего бампера на стоянке, потому что ни один человек не обратил на машину внимания. Получалось, что парни не оставили после себя ни единого следа. Они просто заехали в чужой город и ограбили его, сорвав спелые плоды, поскольку эти две девочки знали себе цену и встречались с мальчиками исключительно по любви или вообще не встречались.

Дима Мэр сразу пожаловался Серому. Предсказуемо Виноградский-младший приказал искать девчонку. Он подключил к поискам даже милицию.