Девяностые. Охота на Колючего маньяка

– Я домой, – сказал Каравай. – Спать надо.

– Сломался, короче! – продолжал доставать его Калмык.

Каравай посмотрел на товарища, но сдержался.

– До завтра, братва, – сказал он всем сразу и пошёл на выход.

Пацаны пялились ему в спину. Калмык прощально махнул рукой. Двое других просто смотрели.

– Надо было его проводить, – щурился Фейс. – Серый приказал держаться вместе.

Балу пожал плечами. Я прочёл в этом жесте философское начало, мол, все мы там будем; сегодня сдохнет Каравай, завтра мы…

– А на него какой маньяк будет охотиться? – продолжал стебаться Калмык. – Который наших мочит или тот, что девок насилует?

Балу и Фейс покосились на Калмыка. Шутка не зашла.

– У нас в городе завелись маньяки? – спросил я, потому что всегда важно знать, о чём думают люди; и, казалось бы, в бессмысленных словах можно почерпнуть море полезной информации.

Эти двое не знали обо мне ничего. Они даже не знали, что я встречался с Серым и Гусём.

– Да на девок нападает псих какой-то, – сказал Балу.

– Трахает, что ли? – уточнил я.

Балу поиграл мышцами на шее и ответил:

– Если бы только трахал. Он позавчера Светку Полякову изнасиловал и зарезал. Она на Восточном посёлке живёт. Жила то есть.

– Да ладно? – искренне удивился я.

– Ага. И насилует прямо в подъезде. Нападает по ночам, трахает, грабит и режет горло. Говорят, у него вот такой нож! – Балу приложил ребро ладони к своей руке и стал двигать ближе к локтевому суставу, показывая размеры оружия.

– Больше, чем нож у Каравая? – спросил я.

– Мы не видели, – щурился Калмык. – Может и больше.

Я допил своё пиво, закурил и всё же спросил:

– И давно маньяк в городе?

Пацаны с подозрением посмотрели на меня. Я задавал слишком много вопросов.

– С какой целью интересуешься? – снова щурился Калмык.

– Хочу найти его и казнить, – серьёзно ответил я.

Калмык присвистнул.

– Какой ты резкий. А как же суд и презумпция невиновности? Пока преступление не доказано, казнить человека нельзя. У нас в стране демократия, ты в курсе?

Ну ещё бы… Конечно, я в курсе – что у нас демократия, что ресторан, гостиница, бармен и ваши души принадлежат двум братьям. Я всё помню. У меня великолепная память.

Я хотел заявить, что если застукаю на месте преступления пидора, убивающего девчонок, то непременно убью, но не успел.

Мой взгляд упал на окно в ресторане, за которым неестественно ярко блеснули непонятные огни. Возможно, это отразился свет разворачивающейся машины, но мне показалось, что это знак. Я всегда следую за знамением. Полагаю, что я умею распознавать знаки судьбы.

– Ну всё, пора, парни, – сказал я, и мне было всё равно, что подумают бандиты; а они лишь повертят пальцем у виска и скажут: «Он точно ёбанутый какой-то…»

Я вышел в холл. Ольга Николаевна подала мне мою шапку и куртку.

На улице было темно. Возле «Викинга» ни одной машины. Нет такси и нет тачек загулявших мужей, у которых стоит хер на Анжелкиных девочек, словно все проститутки – мисс своих украинских посёлков и городов.

Я пошёл прочь от «Викинга» к жилым домам. Это были с десяток панельных девятиэтажек и пяток панельных пятиэтажек; обычный спальный район со своим гастрономом, школой и детским садом.

Взглянув на часы, заметил, что уже половина двенадцатого. Город уже спал. И света во дворах почти нет. Вокруг был только мрак, безысходность, снег и холод. Зимние ночи всегда тёмные и холодные. Особенно в январе.

И вдруг я услышал сдавленный писк, будто кого-то душили… В голове вмиг мелькнула картинка, как фильм, как отрывок из кино – будто какой-то мужик приставил к женскому горлу громадный нож и зажимает ей ладонью рот. Я даже услышал, что шептал этот мужик. «Заткнись, дура! Отсосёшь у меня, и я тебя отпущу!»

Я рванул к подъезду дома, мимо которого проходил.

Распахнув тяжёлую дверь, увидел мужика и девушку, которую он прижал к стене. Действовать нужно было стремительно. Потому я выбросил кулак и врезал насильнику точно в затылок.

Удар вышел приличный. Мужик рухнул, словно ему досталось не кулаком, а пустили в голову пулю… Сначала я выхватил у него нож, а затем помог выбраться девушке, которую псих придавил обмякшим телом.

Было темно, и я не мог хорошо разглядеть, как выглядит жертва. Показалось, что она старше меня, а под глазами огромные синяки. Ещё… девушка отчего-то улыбалась. Наверное, это с испугу.

– Беги, не оглядывайся. Я с ним сам разберусь, – сказал я, поскольку не было времени на комплементы.

Девушка почему-то рассмеялась и пулей выскочила из подъезда, и как-то легко и невесомо побежала вдоль дома прочь.

«А теперь займёмся тобой, тварина!» – подумал я и перевернул на спину мужика.

Я немного уже привык к темноте и, вглядевшись в лицо, узнал его.

Невероятно, но это был бандит Каравай! Только рожа у него была перекошенная и чуть припухлая, и одет он был странно. Когда только успел переодеться? Уходил Каравай из «Викинга» в серой куртке, а сейчас на нём был чёрный пуховик. И джинсы Каравай поменял. Вот ведь шустрый мудила! Такой скорости переодевания могут позавидовать и Катька, и Надька.

Он открыл один мутный глаз и криво изобразил улыбку своими липкими губами. Мне стало противно, и ничего не оставалось, как снова вырубить его. И я врезал увесистой ручкой ножа точно этому пидору в лоб!

Глава 4

Каравай был без сознания. Теперь я мог спокойно вызвать милицию. У меня для этого был и телефон, и здравый смысл.

А ещё я мог поднять шум. Орать во всю глотку: «Помогите!» или «Пожар!» – и разбудить весь подъезд, чтобы перепуганные жильцы выбегали в трусах на площадку, а затем сами вызывали милицию.

Но что произойдёт после того, как приедет милиция? А я знаю, что произойдёт.

Пострадавшая сбежала, свидетелей нападения нет, и получается, что нет самого преступления. Есть только озлобленный поздним вызовом милицейский патруль, мои голословные подозрения и моё же хулиганское нападение. Ведь именно это я избил Каравая.

Выходит, что есть только слова Феди Спицына против слов Караваева – как его там по имени? Саша, вроде…

И этого урода к утру отпустят, да ещё извинятся. В отделение милиции подъедет Гусь или кто-нибудь другой из старших и заберёт с собой этого пидора. Они приедут в бандитский офис ресторана «Юг», и Каравай поклянётся на Библии, что хотел приколоться, что только косил под маньяка, а так он никого не убивал и женщин не насиловал. И даже если найдут девушку, то поверят ему, а не ей или мне. Он пацан, а я чушок, который по своей тупости нападает на братишек и бьёт рукоятью ножа по башке Каравая.

И они с меня спросят. Даже если найду убийцу замученных в подвалах парней, всё равно спросят. Что будет со мной далее, спрогнозировать тоже несложно. Ничего хорошего, в общем, не будет. Или я свалю из города, или меня убьют.

Но был и другой вариант. У меня не осталось сомнений, что второй вариант – самый верный и справедливый.

Я выволок Каравая из подъезда и потащил за ворот куртки к торцу дома, где был вход в подвал. По снегу было легко волочить эту суку.

Я остановился у двери. Заметил в петлях хлипкий навесной замок. Увесистый нож Каравая снова пригодился. Им-то я и сбил замочек с первого удара.

Затащив Каравая в подвал, нащупал на стене выключатель и щёлкнул клавишей.

При входе зажёгся тусклый свет лампочки в грязном плафоне. Затем я закрыл железную дверь.

Я решил тащить его дальше. Волочил метров десять, потом снова заметил на стене выключатель и нажал клавишу.

Мне повезло, снова загорелся свет. Света было достаточно, чтобы не спотыкаться об обломки кирпичей и какие-то железки.

Повернув направо, я подтянул тело ближе к горячим трубам и бросил на неструганные доски.

От падения Каравай очнулся. Негромко застонал и зашевелил губами. Мне показалось, что он просил пить. Тоже мне раненный.

Но я Каравая не жалел, хотя ещё минут пятнадцать назад играл с ним в американку. Я сел ему на грудь и приставил острый конец лезвия к левому глазу.

– Ты зачем баб убиваешь, падаль? – спросил я.

Каравай пришёл в себя. Он хорошо расслышал вопрос.

– Слышь, баклан… ты кто? – зарычал Каравай.

Судя по всему, я здорово заехал ему по башке. Память отбил напрочь. Не исключено, что сейчас он и мать родную не вспомнит. Или всё-таки претворяется?

Но в одном я был уверен, что именно эта тварь насилует в городе женщин. Потому разговор с ним будет особый.

Я, конечно, не прокурор, а также не киллер, убивающий за деньги плохих или хороших людей; я считал себя выше бандитских понятий, человеческих слабостей и закона, который давно не работал в нашей стране. Я вполне мог назвать себя частным детективом, справедливым судьёй, а далее – безжалостным палачом. А почему нет? Если распоясавшемуся мужику можно ловить молоденьких женщин и насиловать их, и убивать, то почему не прийти на помощь отважному и безжалостному герою? Теперь в этом городе я судья и палач. А в этом подвале я есть самый важный и строгий закон!

Моя рука не дрогнула, когда охотничий нож резал ему левую щёку. Я так заводил себя. Привыкал к крови и учился быть безжалостным героем.

А Каравай почти не сопротивлялся, будто у него отнялись ноги. Он только хрипел, а кровь вытекала из раны и быстро бежала по лицу.

Где-то за моей спиной светил заляпанный пылью плафон, но всё равно было темно. Я еле разбирал черты лица Каравая. Ещё меня здорово мутило. Поскольку не каждый день я ловлю маньяка и не каждый день режу ножом человеческую плоть.

Но всё же я видел, как красные ручейки стекали на грязные доски, – и в подвальной сырости я чувствовал резкий запах крови. Запах меня возбуждал, будто я сам превращался в зверя. Хотелось закончить, что начал. И тогда я силой вдавил лезвие в кожу и вырезал крест где-то между его бровей.

Каравай завыл. Но удивительно… эта тварь держалась достойно. Он ничего не просил и выл исключительно от боли, но не из-за страха. Я подумал, что при определённых условиях из Караваева мог получиться великолепный солдат Федерации; он умел терпеть и переодевался очень быстро. Только несостоявшийся солдат был маниакально жестоким. Такому необходимо запретить всяческое общение с женщинами, а также его нельзя подпускать к пленным, – и по своим он рано или поздно начнёт стрелять в спину. А русский солдат – благороден, милосерден и верен товарищам. Русский солдат жизнь отдаст за други своя.

– Это тебе за Светку Полякову! – сказал я, хотя лично не знал эту девушку.

Мои челюсти сжались. От напряжения у меня заскрипели зубы, а сердце бешено застучало. Но мой разум оставался светел и свеж. Или мне так казалось, что он светел и свеж. Но я точно знал, что нужно быть внимательным и хладнокровным, иначе понаоставляю в подвале следов – и за этого урода мне будет мстить половина города.

Мне не было страшно. Я делал, что должен был делать, и думал не оставить улик. Мне нельзя быть пойманным. В противном случае на меня повесят всех замученных в Москве и по всему Подмосковью. И если меня раскроют, то обязательно спросят: «Робин, а зачем ты мучил несчастного Каравая? На кой хер ты порезал ему лицо? Ты ведь мог просто убить, если был уверен в его вине…»

Не знаю, что я бы ответил. Но если меня не найдут, то и спрашивать не станут. Надо только сейчас быть аккуратным и не тупить. И не тянуть с неизбежным.

Я крепко сжал рукоять ножа, размахнулся и ударил, вонзив лезвие точно в рот Караваю. Теперь скрипели и даже сыпались зубы моего врага.

Нож вошёл точно в горло, насквозь пробил череп и застрял на выходе в мокрых и грязных досках на полу. Изо рта сражённого маньяка торчала только массивная ручка, которая немного мешала ему видеть меня перед смертью.

Лицо Каравая скривилось. Кровь густо шла горлом. Он таращил глаза, а тело его колотило. Он дрыгал ногами и как-то неуклюже тряс руками, постукивая ногтями по доскам. А я ловил его угасающий взгляд и наслаждался. Мне почему-то на миг показалось, что этот маньяк вовсе не Каравай, а какой-то другой человек.

– Прикинь, пидор, твоё тело найдут и решат, что тебя убил ещё не пойманный мною псих. А на Федю Спицына даже не подумают. Классно я всё подстроил? – дразнил я его, зная, что он меня слышит. – Видишь, как бывает, Каравай: хотел убить ты, а убили тебя. Ты считал себя волком, а оказался овцой. Я зарезал тебя так просто, что сам не верю. Но у тебя есть повод для радости. Ведь тебя перед смертью не трахнули.

Караваев всё слышал. Он смотрел на меня и даже не моргал. Наверное, запоминал моё красивое лицо, чтобы, когда придёт мой черёд, встретить меня на том свете с пышным караваем и солью в солонке.

Через минуту он перестал трястись. Глаза его помутнели. И он тихо умер.

Я сидел на трупе и смотрел по сторонам. Заметил у стены кусок колючей проволоки – наверное, метра полтора. Сама судьба подбрасывала мне идеи. И вероятно, это был хороший знак, что всё я делаю правильно. Добро и справедливость должны быть с кулаками – а в наше время ещё и с большим охотничьим ножом.

Я встал с мертвеца, взял проволоку и, соединив руки Каравая, скрутил их колючкой. Пусть теперь опера расследуют и гадают, когда его руки вязали – до или после смерти?

Затем я стал искать веник или тряпку. Хотел, выходя из подвала, замести за собой следы обуви. Но ничего подходящего так и не нашлось.

Тогда я не стал мудрить и снял с Каравая сначала ботинки, потом стянул джинсы. Теперь для ментов будет ещё одна загадка: куда пропали штаны мёртвого бандита? И в морге работы прибавится. Кому-нибудь придётся исследовать задний проход Каравая. А вдруг его перед смертью ещё и…

Я прощально посмотрел на Каравая в трусах и подумал, что даже после смерти ему здорово достанется. Но мучить мёртвых не то же самое, что мучить живых.

– Прощай, – коротко бросил я, отдавая должное Караваю, потому что перед смертью он не обоссал свои джинсы, которыми я заметал собственные следы.

Я вышел на улицу. Прикрыл тяжёлую дверь. Приладил замок, казавшийся со стороны целым.

Вокруг было темно, безлюдно и холодно. Но меня не покидало странное ощущение, будто я не один. Я даже усмехнулся, подумав, что дух маньяка Караваева крутится и зависает надо мной в данную минуту.

Я всегда по-особенному чувствовал окружающий мир и даже не сомневался, что дух человека вполне реален. Только вряд ли сейчас Каравай преследует меня. Его проблемы только начинаются. Кто его знает, как там всё устроено после смерти. Может, его уже ловят черти, чтобы утащить прямо в ад?

Но чувство опасности меня не покинуло. Рядом кто-то был. Кто-то наблюдал за мной.

Я огляделся, но никого не заметил. Возможно, местная бабулька, мучаясь от бессонницы, наблюдала за мной из окна своей спальни. Впрочем, что она могла разглядеть? Январская ночь темна, а снежная метель не оставляет ни единого шанса увидеть моё лицо.

На всякий случай я путал следы. Мой дом находился в одной стороне, но я двигался в другую сторону. Прошёл несколько дворов, заметил помойные баки и выбросил джинсы маньяка. Если милиция будет работать качественно, то, возможно, штаны найдутся и направят сыщиков в противоположном направлении.

Затем я всё-таки отправился в свою квартиру. Идти мне было долго – минут двадцать пять. Но вызывать такси, неразумно.

И тогда я побежал. Жилы не рвал, просто перешёл на лёгкий бег и, пользуясь моментом, рассудительно думал.

Мысли были примитивные. Хотелось остаться одному и выпить водки. А ещё появились сомнения: может, зря я его зарезал? Возможно, нужно было провести доверительную беседу и уговорить маньяка больше не убивать людей. Я б ему говорил: «Ну, Каравай, ну как же так? Ты, Каравай, ведь хороший парень. А женщин убивать – это очень плохо. Завязывай глотки резать, Каравай, – и стань наконец человеком!»

Смешно, правда? И ужасно глупо… Потому я всё сделал верно. Я убил не человека, а законченного психа, который охотился на слабых людей.

Я открыл ключом дверь и прошёл в квартиру.

Здесь было уютно… спокойно. Пахло свежестью. Потому что перед уходом я распахнул форточку, чтобы выветрить запахи пьянки с Юрцом Лаптевым.

Я прошёл на кухню, достал из морозилки бутылку водки. Открутил пробку, налил половину стакана и выпил одним глотком.

Потом, не закусывая, добрался до своего дивана и, не раздеваясь, упал мордой на подушку.

Через минуту я уже спал…

***

Проснулся я от стука в дверь. Кто-то был невероятно настойчив и долбил ногами и кулаками.

И только я открыл глаза, как нахлынули воспоминания вчерашней ночи.

Блять, мне вдруг стало страшно! Я даже не могу вспомнить, когда мне было так страшно в последний раз.

Я встал с кровати, взглянул на часы. Время было половина десятого утра.

Осторожно приблизившись к окну, я посмотрел во двор.

У подъезда стояла чёрная «бэха». Это машина Гуся. Рядом ещё какая-то тачка и несколько парней, которые, задрав рыла, смотрели на мои окна.

Вот я влип! За чёртова Каравая меня сначала будут резать, а затем…

Даже думать не хотелось, что будет дальше. Потому нужно сообразить, что говорить бандитам, убеждая их, что у меня не осталось выбора, как казнить Каравая на месте преступления. Поскольку Каравай – это маньяк, убивающий женщин. Потому что у каждого мужчины есть любимые женщины: мамы, дочери, жёны, любовницы, одноклассницы Анжелки и Маринки…

Я подошёл к двери и открыл её, не спрашивая: «Кто там так громко стучит?»

На площадке стояли двое. Это был Калмык с помятой рожей и Гусь, у которого почему-то светились глаза.

– Здорова, Робин, – неожиданно дружелюбно поздоровался Гусь. – Собирайся и выходи. Надо поговорить.

Нихрена себе! То есть на меня не набросились, меня не крутили, а просили собраться, чтобы поговорить?

– Доброе утро. Только зачем дверь ломать? – неожиданно даже для себя грубо спросил я. – У меня, вообще-то, телефон есть. Можно было просто набрать.

Гусь хмуро посмотрел на меня, а Калмык, хитро улыбаясь, ответил:

– Ты номер мне свой не оставил. Я просил, умолял, но ты зажал.

На всякий случай я кивнул.

– Ты одевайся и выходи скорее, – сказал Гусь, не набиваясь ко мне в гости. – Пять минут тебе на сборы, Робин. Мы пока в машине подождём… Пошли вниз, Калмык.

Я снова кивнул, закрыл дверь и понял, что тревога оказалась ложной… Пронесло, сука…

«Вот ты ссыкун, Фёдор!» – отругал я сам себя и отправился в ванную.

Я быстро умылся. Успел забежать на кухню.

Бутылку водки я снова спрятал в морозилку. Потом достал молоко и налил себе полную кружку. Я пил молоко и смотрел вниз. Калмык весело махал мне рукой. Ну надо же…

Я вышел на улицу. У «бэхи» всё крутился Калмык.

– Садись к Гусю, – сказал он, – а я с пацанами поеду.

Я обошёл «БМВ» и забрался на переднее пассажирское сиденье. За рулём был Гусь.

– Сейчас мы, короче, в «Юг» поедем. Там и перетрём о делах наших скорбных, – сообщил мне Гусь, и его глаза загорелись ещё ярче.

Он завёл движок, и машина выехала со двора. Тачка с пацанами двигалась следом.

– Недооценил я тебя, – снова заговорил Гусь. – Ты, конечно, тип крутой. Уважаю.

Я никак не мог понять, что происходит. Меня не били, и это уже хорошо. Но о чём он вообще говорит? Возможно, это игра какая-то? Поскольку бандитские прихваты не имеют границ. Может, они меня разводят?

Потому я решил молчать, пока мне не скажут, на кой я им сдался в такую рань.

К «Югу» мы подъехали со служебного входа.

– Айда, братан, – сказал Гусь, покидая машину.

Я тоже вышел. Дверью сильно не хлопал.

Из второй тачки высыпали трое. Это был неунывающий Калмык, качок Балу и Саня Яшин, по кличке Конь.

– За мной иди, Робин, – командовал Гусь.

Мы зашли в высокую дверь и оказались точно на кухне. Здесь во всю уже трудились три немолодые толстые женщины. Это были поварихи. Ресторан начинал работу в 10:00. На кухне пахло борщом и котлетами… Поварихи глаз не поднимали, гремя кастрюлями и ножами.

Гусь шёл впереди, я за ним. Следом двигались пацаны из второй тачки.

Мы зашли в зал и остановились у большого стола, за которым сидели два брата Виноградских. Обоим было уже за сорок. Но выглядели они моложаво. Я слышал, что братья выпивали лишь по большим праздникам и никогда не курили. Видимо, жить собирались вечно.

– Присаживайся, – предложил мне Серый.

Я присел на стул. За моей спиной пристроились пацаны из второй машины и Гусь.

– Значит, тебя зовут Робин? – обратился ко мне Виноградский-старший, по прозвищу Доктор, с которым до этого дня я никогда лично не общался.

– Да, я Робин, – дал я очевидный ответ.

– Прекрасно! Ну а я Доктор, – представился старший брат и улыбнулся. – Сумеешь запомнить?

Я молча кивнул. С утра я кивал, как игрушечный пёсик на торпеде.

Братья переглянулись.

– Рассказывай, как ты его вычислил, – предложил Серый.

Хотелось себя ущипнуть. А что? Может, я ещё спал, и они только снились?

За мной приезжает машина. Сам великий и важный Гусь катает меня по городу и везёт в бандитское логово. А там меня встречают два пахана и непонятно о чём спрашивают. Сейчас они принесут мне борща, огурец и водочки накапают триста граммов. Потом будут с ложечки кормить и нахваливать.

– Не совсем понимаю, о чём вы? – уточнил я.

– Мы говорим о психе, – внимательно наблюдал за мной Доктор. – Мы не милиция, Робин. Мы работаем круглосуточно без выходных. Нам уже известно, кто, где и кого замочили в этом городе.

Серый хмыкнул, посмотрел куда мне за спину и спросил:

– Ты девочку эту узнаёшь, Робин?

Очко моё сжалось. Ну вот и приехали.

Я обернулся, надеясь, что в этот момент мне просто выстрелят в затылок, избавив от физических мучений.

– Она нам рассказала, как ты не зассал и смело бросился предотвращать преступление, – сказал Доктор и криво улыбнулся, потому что этот человек уже забыл, что такое добрая улыбка. – Ты не побоялся маньяка с ножом и заступился за женщину. Да ты, в натуре, герой, Робин! Даже не знаю, как бы я поступил на твоём месте.

Они надо мной издевались. Однозначно издевались.

За столом сидела девчонка, которой нет и двадцати. А та из подъезда казалась старше меня. Безусловно, в чёртовом подъезде было темно, но, блин… та точно была старше и будто выше… и синяки у неё были. Но самое странное, что эта девчонка напоминала мне самого Каравая. Можно было подумать, что я схожу с ума, но она была женской копией бандита Караваева – только моложе его лет на десять-двенадцать.

Я не знал, что ответить и уже подбирал слова, чтобы признаться и рассказать, как чокнутый бандит из "южной" бригады напал на молодую женщину, и за это я навсегда угандошил его в подвале.

И только я собрался дать явку с повинной, как увидел, что к столу, за которым сидела неизвестная девчонка, подошёл сам Каравай. Он склонился над ней, погладил по голове, что-то прошептал девчонке на ушко, а затем направился в нашу сторону. То есть он шёл на своих двоих, на его поясе всё также висел охотничий нож, а из его рта не сочилась кровь.

Каравай был живее всех живых и улыбался так лучезарно и счастливо, что я всерьёз задумался о своём душевном здоровье.

Глава 5

Тяжёлой походкой Каравай направился к столу, выдвинул стул и присел точно напротив меня.

Внутри живота и в груди всё сжималось, будто я кружил, взлетал и падал на нереальной огромной и мегаскоростной карусели. Стоило невероятных усилий, чтобы скрыть моё удивление.

Со мной так иногда случается: я вижу то, что недоступно обычному человеку, и руководствуюсь этим наблюдением. Сегодняшней ночью я отчётливо видел, как мужчина напал в подъезде на девушку, – и, конечно, я поспешил на помощь. Не мог поступить иначе, не имел права! Сама судьба вела меня в тот чёртов подъезд. И я верю, что мой ангел-хранитель никогда не позволил бы мне творить зло. Но как так вышло, что вместо спасённой девушки в зале сидит совершенно другая девчонка, а вместо Каравая, которого я убивал более чем осознанно, я зарезал неизвестного человека, оказавшегося страшным зверем? Такая путаница произошла со мной впервые… Возможно, бармен Шурик что-то подсыпал мне в пиво? Или друг Море Лаптев скормил другу Феде весёлую таблетку.

– Братишка, я не мастер говорить, но у тебя какая-то особая чуйка, – лыбился Каравай, остановив мои размышления. – Ты спас мою младшую сестру, Фёдор. Теперь я твой должник…

В его взгляде читалась неподдельная радость и какое-то детское умиление. И если бы не присутствие братьев Виноградских, то определённо страшный и злой Каравай полез ко мне обниматься. А потом он стал бы меня по-братски расцеловывать, не зная, что в моей голове происходит невероятный беспорядок.

Но вроде всё складывалось удачно. Получается, что я искал маньяка, убивающего братков, а попутно и так между делом ликвидировал мерзопакостного урода. Моё расстройство психики или назовём это стихийным видением спасло вполне живую и красивую девушку, которая теперь жадно смотрит на меня… Но я не чувствовал себя героем. Я только прятал взгляд и устало пожимал плечами.