Необычайные путешествия Сатюрнена Фарандуля в 5 или 6 частей света и во все страны, известные и даже неизвестные господину Жюлю Верну

Вскоре ситуация из критической превратилась в безнадежную!

Ужасному Бора-Боре также пришла в голову одна мысль, и сейчас мы увидим, в сколь незавидное положение она поставила матросов.

Утром сотни две пиратов вскарабкались на гору с тыльной стороны и закрепились прямо над платформой, в том самом месте, откуда бил источник, сбегавший затем ручейком в грот через щели в скальной породе.

Презренные негодяи притащили с собой котелки и несколько десятков вязанок хвороста, а затем разожгли с дюжину костров, над которыми и подвесили свои доверху наполненные родниковой водой чугунки́.

– Что, черт возьми, они собираются там варить? – проворчал старший помощник Мандибюль.

Ответ не заставил себя ждать.

Внезапно настоящий душ из кипящей воды пролился на несчастных черепах бастиона, и потоки горячего пара заполонили пещеру. Будучи не в силах захватить черепаший бастион с бою, злодеи попытались восторжествовать над ним посредством медленной варки!

Котелки исправно кипятили воду на протяжении всего дня; бедняжки-черепахи умирали в ужасном бульоне, беспрестанно проливавшемся на их спины. Мандибюль метал громы и молнии!

И ничего-то ведь не поделаешь! К вечеру шесть черепах сварились заживо, и матросы, чтобы добро не пропадало, съели их на ужин. Под покровом ночи в черепаховую цитадель заместо съеденных были установлены шесть запасных.

Напрасный труд! На следующий день осажденные были вынуждены констатировать еще восемь смертей и пустить на суп еще восемь проварившихся черепах.

Бастион продержался неделю, по истечении которой состоял уже только из пустых и разбитых панцирей. Экипаж «Прекрасной Леокадии» жирел на глазах, но уже начинала ощущаться жажда, так как пираты нашли способ подогревать сам родник, в результате чего вода до матросов доходила только горячая.

Так обстояли дела, когда в один прекрасный вечер старший помощник Мандибюль, вернувшись из горного лабиринта, собрал своих людей и сказал, чтобы начинали готовиться к выходу – завтра, мол, будем выбираться.

– Стало быть, старпом, есть новости? – спросил матрос Турнесоль.

– Прощай, горячая вода, – капитан вернулся! – ответил Мандибюль. – И, тысяча чертей, мы идем врукопашную! Завтра с первым же ружейным выстрелом на пляже атакуем тех шельмецов, что остались внизу!

Ночь показалась слишком долгой бравым матросам, утомленным наваристым черепаховым супом, которым Бора-Бора в отместку за басиланского шрапнельного кабана потчевал их вот уже целую неделю.

Едва рассвело, Мандибюль приказал им спуститься в лощину, и все, с ружьями наизготове, замерли в ожидании условного сигнала.

Лагерь

Глава IV

Водолазы капитана Немо. – Старший помощник Мандибюль проглочен устрицей. – Любовь в скафандре

Перенесемся в лагерь пиратов, где вот-вот разыграются последние перипетии драмы. Презренные негодяи расположились группками на пляже, вокруг нескольких палаток, предназначенных для главарей; одни спят на траве, завернувшись в свои пледы, другие – вокруг костров, в которых последние, уже готовые угаснуть головешки выбрасывают время от времени во все еще звездное небо редкие искры и витки голубоватого дыма.

Перевернутые пироги да пересохший валежник – вот и все укрепления лагеря.

Бора-Бора просыпается и грозит горе кулаком.

– Они так и будут жрать своих черепах, – восклицает он, – до тех пор, пока мы не убедимся, что идти на штурм безопасно! Пошлю-ка я туда парочку разведчиков…

И Бора-Бора, рассовывая за пояс весь свой многочисленный арсенал, пинками расталкивает нескольких все еще дрыхнущих товарищей.

Едва он выходит из лагеря, как шагах в двадцати от него раздается ружейный выстрел! Повсюду слышатся дикие крики, и, прежде чем ошеломленные пираты успевают выхватить свое оружие, примерно сотня черных теней перескакивает через слабые укрепления лагеря и налетает на них!

И вот уже палатки сбиты и валяются в ногах у сражающихся; в предрассветном полумраке становится различимой жестокая рукопашная схватка! У напавших – численный перевес, земля усеяна трупами пиратов; все это похоже на некий адский хоровод, который кружится вихрем, сокрушая все на своем пути… Бора-Бора выхватывает свои пистолеты, но не может понять, в кого стрелять. Внезапно он содрогается от ужаса: эти новые враги гораздо хуже людей – это здоровенные обезьяны, вооруженные увесистыми дубинками.

Этот ураган четвероруких уже истребил половину пиратов; другие пытаются спастись бегством, но валятся наземь, сбитые ударами ужасных палиц.

Странная штука! Возглавляет этот обезьяний отряд какой-то человек – человек ли? – чередующий слова приказов с гортанными криками, от которых обезьяны подпрыгивают и бросаются в атаку.

Бора-Бора не верит своим глазам: при очередной вспышке пистолетного выстрела он узнает в этом человеке Сатюрнена Фарандуля!

В голове у главаря морских разбойников лишь одна мысль: собрать оставшихся в живых и поскорее отчалить; со стороны горы тоже уже доносятся звуки яростной ружейной пальбы, и вскоре те пираты, что блокировали матросов, также начинают отступать к морю.

Бора-Бора и десятка три выживших в этой жуткой резне бегут к лодкам. На берегу к ним присоединяются еще человек двадцать; все вместе они спешат спустить пирóги на воду.

Уже рассвело. Солнце заливает пляж своим нежным утренним светом, позволяя как следует разглядеть противников. Пираты с ужасом замечают, что на них несутся матросы «Леокадии» с одной стороны и обезьяны Фарандуля – с другой.

– Выходим в море! Скорее! – кричит Бора-Бора.

Но тут случается новое чудо, еще более необъяснимое!

Десятка полтора совершенно фантастических существ возникают вдруг из морских глубин! В округлившихся глазах пиратов стоит невыразимый ужас: у этих двуруких созданий, в одеждах из толстой кожи, совершенно круглые железные головы, на лице мерцает один большой желтый глаз; ни рта, ни носа нет вовсе! Но какая-то трубочка спускается от головы к закрепленному на спине мешку.

Бора-Бора не верит своим глазам…

Прежде чем Бора-Бора успевает поразмыслить над тем, как эти существа смогли выйти из глубоких вод океана, вооруженные железными топориками люди-рыбы стремительно набрасываются на преследуемых обезьянами пиратов.

– Вперед, «Прекрасная Леокадия»! Вперед, обезьяны! – кричит Фарандуль и ударом дубинки, с которой он обращается не менее ловко, чем его четверорукие союзники, разбивает череп уже ухватившемуся за борт своей пироги Бора-Боре.

Битва закончилась, едва успев начаться.

Те, кого не смогли достать дубинки обезьян или карабины матросов, пали под топорами фантастических существ, так кстати вышедших из глубин моря.

Полагаем, нам следует сейчас же дать читателю объяснение этих фактов. Человек, столь чудесным образом появившийся в пещере, был не кто иной, как знаменитый капитан Немо, которого знают все читатели господина Жюля Верна, то есть весь мир, что избавляет нас от необходимости приводить здесь его портрет.

Остров, к которому «Прекрасная Леокадия» пристала для ремонта, был тем самым Таинственным островом, где в недрах горы-цитадели располагался секретный порт капитана Немо, служивший основным местом стоянки его восхитительному подводному кораблю «Наутилусу».

Когда Фарандуль, в разговоре с Немо упомянул Обезьяний остров, капитан «Наутилуса» поведал юноше, что примерно в ста пятидесяти лье к западу находится остров, населенный одними лишь многочисленными трибами этих животных; после того как капитан Немо по просьбе Сатюрнена описал остров более подробно, у Фарандуля отпали последние сомнения.

– Давайте сходим туда на моем «Наутилусе», – добавил Немо. – Скажете, кто вы, – и, если сможете убедить ваших старых друзей прийти на помощь «Прекрасной Леокадии», возможно, мы сумеем дать пиратам сражение.

Все прошло как нельзя лучше. Фарандуль разыскал свою семью, выросших и превратившихся в красавцев-орангутанов молочных братьев; ему не составило труда увлечь за собой с сотню старых товарищей по лесу, и мы видели, с каким рвением они налетели на пиратов.

У этих двуруких железные головы

Что до фантастических существ с железными головами, то это была рота водолазов, любезно предоставленная капитаном «Наутилуса».

Водолазы также проявили себя с наилучшей стороны!

Различные подразделения небольшой армии, собравшись на пляже, перезнакомились между собой, чего не могли сделать в пылу битвы.

Матросы и обезьяны разглядывали друг друга со взаимным удивлением; но больше всего бравых орангутанов, похоже, заинтриговали люди с железными головами, водолазы с «Наутилуса». Как же! Еще одна новая человеческая раса! Это разрушало все их представления об устройстве материального мира, и так уже расстроенные появлением на их острове в компании подобных ему существ Фарандуля… Но эти странные особи с большими круглыми кумполами и хвостом на голове – откуда взялись они?

После сражения Фарандуль снова – в который уже раз! – угодил в жаркие объятия приемного отца и пятерых братьев. Какая радость! Какая картина!

Какая радость!

Вокруг них толпились другие орангутаны, которые также были рады снова увидеть ту маленькую пропавшую обезьянку, с которой все они играли в годы своей молодости! Чувствовалось, что они уже не рассматривают Сатюрнена как пораженного прискорбным недугом бедняжку: ведь на примере матросов «Наутилуса» они успели убедиться, что подобное строение тела присуще всей этой расе.

Фарандуль и капитан Немо пожелали закатить в честь победы грандиозный пир. Как только пляж расчистили, все занялись подготовкой к банкету: сорок обезьян отправились на поиски кокосовых орехов, бананов и прочих фруктов; повара с «Наутилуса» и «Прекрасной Леокадии» зажарили с полдюжины опоссумов, приготовили под различными соусами нескольких черепах, менее героических, чем те, которым довелось сыграть роль крепостной стены, но столь же сочных, и вскоре уложенные на траве доски покрыли чистые скатерти.

Самые почетные места заняли Фарандуль, его братья и приемный отец, капитан Немо, старший помощник Мандибюль и командир отряда водолазов.

Обезьяны и матросы расположились за другими столами; можно было заметить, что орангутаны с беспокойством следят за каждым движением водолазов, словно спрашивая себя: как вообще эти существа с железными головами без отверстий намереваются питаться?

Когда же водолазы, прежде чем приступить к трапезе, скинули с себя скафандры, радость обезьян не знала границ – проблема разрешилась: эти неизвестные двурукие также относились к фарандулийской расе!

И как только он питается!

Торжество прошло в атмосфере безудержного веселья. Разумеется, обезьяны не пожелали прикасаться ни к чему другому, кроме фруктов, однако же согласились осушить несколько бутылок шампанского, выставленного на столы добрым капитаном Немо. Некоторые с непривычки слегка опьянели, но кто бы в этот праздничный день стал их за то порицать?

Затем состоялся большой совет, на котором капитану Немо была единогласно объявлена глубочайшая благодарность и было решено отвести пироги и барки пиратов в указанную славным капитаном Немо бухточку и там тщательно укрыть. Немо, ко всему прочему, посоветовал Фарандулю не показываться на Борнео до окончания судебного разбирательства.

Фарандуль, все столь же деятельный, назначил отплытие на утро следующего дня: «Прекрасной Леокадии» и самой большой из пиратских лодок предстояло вернуть обезьян на родину.

Утром, с восходом солнца, два этих судна были уже готовы к отплытию; приближалась минута прощания. Капитан Немо, который проникся особым уважением к Фарандулю, явился последний раз пожать ему руку, и Сатюрнену пришлось принять в качестве сувенира шесть великолепных водолазных скафандров Денейрýза[3].

Пообещав друг другу встречаться как можно чаще, они расстались, но лишь после того, как в честь великодушного капитана Немо были даны двенадцать ружейных залпов.

Плавание выдалось спокойным. Трехмачтовик шел одним курсом с пиратской баркой, в которой разместились несколько человек с «Леокадии» и десятка три обезьян, демонстрировавших явную готовность стать прекрасными матросами.

За шесть дней они добрались до Обезьяньего острова, где их прибытие, о котором сигнализировали дозорные, вызвало такое волнение, что все население, за исключением разве что больных, толпилось на пляже, пока к берегу приставали шлюпки с орангутанами, судя по их надменному виду, определенно гордившимися – и по праву! – прошедшей кампанией.

Мы не станем описывать во всех подробностях теплый прием, оказанный «Прекрасной Леокадии», и последовавшие празднества; к тому же Фарандуль, одержимый жаждой деятельности, в одно прекрасное утро объявил о намерении снова выйти в море.

Подводные разведочные работы

Пиратская барка была оставлена обезьянам вместе с двумя матросами, коим было поручено усовершенствовать мореходные навыки орангутанов, и «Прекрасная Леокадия» возобновила свое крейсерство в акватории архипелагов.

Фарандуль горел желанием заняться серьезными подводными исследованиями – нужно ведь было извлечь хоть какую-то пользу из столь щедро подаренных ему капитаном Немо скафандров!

Сам Сатюрнен, старший помощник Мандибюль и четверо матросов вскоре научились жить и передвигаться на больших глубинах, посреди гигантских подводных лесов, населенных океанийскими монстрами. Там-то у Фарандуля и проявились охотничьи инстинкты, которые до сих пор развивать ему было просто некогда.

Вооруженные до зубов – топорик в руке, два пневматических револьвера и острый кинжал за поясом – матросы устремлялись к липким скалам, в пещеры, где водились неизвестные человеку чудовища, каких может нарисовать лишь самое воспаленное воображение: шестиметровые омары, морские крокодилы, осьминоги-торпеды, крабы с тысячью клешней, морские змеи, рыбы-слоны, гигантские устрицы и т. д.

Между нашими героями и этими ужасными животными произошло несколько ожесточенных сражений. Одна из таких встреч чуть не стала роковой для старшего помощника Мандибюля: едва новоиспеченные водолазы прикончили пятнадцатиметровой длины змея, который, хотя его и застали за поеданием морского крокодила, чей хвост все еще торчал из его глотки, отчаянно защищался, как внимание матросов переключилось на другое необычное животное, внезапно возникшее на сцене.

То была гигантская устрица, метров трех в диаметре, очень выпуклая и приближавшаяся, семеня шестью короткими лапками. Ее приоткрытая раковина являла взору два круглых и неподвижных глаза, в которых читалась исключительная кровожадность.

– Лопни моя селезенка! – пробормотал старший помощник Мандибюль. – Да это же жемчужница! Вот так подфартило!

И, подойдя к устрице, он схватил ее за верхнюю створку, погрузив вооруженную кинжалом руку в приоткрытую щель.

О ужас! Устрица раскрылась настежь – и Мандибюля вдруг не стало! К счастью, Сатюрнен Фарандуль все видел; вместе с четырьмя матросами он немедленно подскочил к устрице, которая остановилась и, казалось, сладостно смаковала бедного Мандибюля.

Тем временем ухом припавший к раковине Фарандуль различил какую-то внутреннюю возню.

– Он еще жив! – вскричал капитан. – За работу, друзья!

Удары топоров градом посыпались на раковину слабо отбивавшейся лапками устрицы; вскоре она немного приоткрылась, чтобы вздохнуть, и несколько приглушенных звуков вырвалось из монстра; то был Мандибюль, кричавший: «Ко мне!.. Я нашел жемчужину!»

Фарандуль ударил по замку раковины – и верхняя створка приподнялась! Ее раскрыли руками, и наконец появились внутренности свирепого животного; старший помощник Мандибюль, в плачевном состоянии, был наскоро вытащен, после чего устрицу прикончили несколькими выстрелами из револьвера.

Мандибюль, проглоченный устрицей

Доставшаяся Мандибюлю жемчужина оказалась величиной с голову! Правда, после этого приключения старшему помощнику, к его крайнему неудовольствию, пришлось в течение нескольких дней соблюдать постельный режим.

«Прекрасная Леокадия» прошла через Торресов пролив и теперь находилась у входа в Зондское море.

– Тюленьи кишки! – ворчал со своей койки Мандибюль. – Когда-то в этих местах я уронил в воду мою любимую трубку, так теперь, с нашими скафандрами, я, быть может, сумел бы ее отыскать!

Трехмачтовик вот уже с неделю как бесцельно лавировал неподалеку от острова Тимор и Зондского архипелага, а все потому, что Сатюрнен Фарандуль, вдруг ставший любителем одиночных подводных прогулок, никак не соглашался покидать этот опасный район.

Если судить по картам, одна половина острова Тимор принадлежит голландцам, хозяевам всего архипелага, а вторая – португальцам, однако две эти нации располагают лишь кое-какими конторами на побережье. В действительности же весь остров, земля и население, принадлежит радже, старому и грозному Ра-Тафии, монарху даже слишком абсолютному, который посредством определенных концессий разрешает португальцам и голландцам торговать в некоторых точках побережья.

Ра-Тафия, старый малаец с седой бородой, любивший попиратствовать во времена своей буйной молодости, теперь практически не покидает дворца, где живет в окружении жен и бутылок со спиртными напитками. Подданные обвиняют его в том, что он покровительствует голландцам в ущерб португальцам – в знак признательности за кюрасо, преподносимый ему батавским правительством в качестве подати. Мы не можем позволить себе осуждать эту политику; в конце концов, у каждого монарха могут быть собственные симпатии, ведь сердцу не прикажешь.

У старика Ра-Тафии всего одна дочь, юная и прекрасная Мизора, голубка, вылупившаяся в гнезде ястреба. Мизора – дочь некой француженки, похищенной Ра-Тафией во время одного из тихоокеанских разбоев; в ту пору у раджи еще было сердце, и, разбив это сердце, несчастная малышка-француженка избежала жестокого с собой обращения и вскоре из рабыни стала рани, правительницей Тимора.

Если мы желаем познакомиться с ее дочерью Мизорой, нам всего-то и нужно, что спуститься по тенистым тропинкам, которые ведут от дворца Ра-Тафии к берегу моря; постараемся, однако же, не попадаться на глаза свирепым малайцам, которые с пикой в руке следят за всеми тропами. Эти часовые охраняют от нескромных взоров ту часть берега, где Мизора и ее фрейлины принимают свои ежедневные ванны.

Купание малаек

Крутые утесы, покрытые лианами, скрывают небольшую бухточку, в которой на мелком песке резвятся девушки.

Какие забавы в чистой воде! Какие взрывы смеха! Какие веселые заплывы! Мизора выделяется среди юных малаек белизной своей кожи; ее длинные черные волосы растекаются по плечам, целомудренно прикрывая нагое тело.

Внезапно пронзительный крик, изданный всеми пятнадцатью фрейлинами, вынуждает Мизору поднять голову; из пенящихся вод возникает фантастическое привидение – человек-рыба с железной головой, который доброжелательными жестами пытается успокоить купальщиц.

Бесполезно! Визжа от страха, все поспешно выскочили из воды и, даже не подобрав своих одежд, унеслись в направлении скал; одна лишь Мизора, забравшаяся на вершину одинокого утеса – своеобразного островка, – не смогла убежать.

Привидение подошло ближе.

– Ничего не бойся, о правительница Тимора! – сказал голос, в котором мы могли бы узнать голос нашего друга Фарандуля.

– Кто вы? – пролепетала прекрасная малайка.

– О Мизора! Я тот, кто пылает к тебе любовью столь жгучей, что всех вод океана не хватило бы на то, чтобы потушить ее!

Зардевшись от смущения, девушка закрыла лицо ладонями.

– О цветок тропиков! – продолжал Фарандуль. – Я знаю тебя! Вот уже неделю, изо дня в день, я вижу, как ты, словно малайская сирена, резвишься в пенистых водах блаженного океана!

Дочь раджи

– О господин!.. – пробормотала Мизора, смутившись еще больше.

– Успокойся, королева моей души: я если и осмеливаюсь взглянуть на тебя, то лишь издали, да и то – прячась под водою! Только сегодня я преодолел цепочку рифов, что защищают эту бухту… О Мизора! Я капитан того трехмачтового судна, которое уже восемь дней, как ты могла заметить, крейсирует перед Тимором… Вот уже восемь дней, как мое сердце, распустив все паруса, плавает в водах страсти, и это сердце, которое никогда не билось для других, готово спустить флаг перед тобой!

Произнося эти слова, Фарандуль преклонил колено и склонил шлем своего скафандра к руке, которую позволила ему взять Мизора.

Другой рукой бедное дитя с трудом сдерживало биение своего до предела взволнованного юного сердца.

– О капитан! – промолвила она наконец. – Тебе нужно уходить, и поскорее. Мои камеристки, убежав, должно быть, уже забили тревогу, и вскоре здесь будут слуги моего отца, ужасного Ра-Тафии, раджи Тимора! Они убьют тебя у меня на глазах.

– Ну и пусть! Уж лучше смерть, если сердце Мизоры не отвечает мне взаимностью! Если мне не доведется вновь тебя увидеть, пусть я погибну!

– Не говори так, о капитан! Увидь мое смущение и волнение и сжалься надо мною! Уходи… и возвращайся на этот берег с наступлением сумерек…

Где-то в скалах раздались крики: малайцы были уже близко.

Фарандуль страстно поднес к своим железным губам руку и исчез в морской пучине.

Появление на архипелаге совершенно неизвестного морского чудовища наделало в государстве Тимор много шуму, но выйти в море малайцы осмелились лишь через две недели. Многие предпочли и вовсе не приближаться к берегу, в том числе и камеристки Мизоры, отказавшиеся от морских купаний.

Однако сама Мизора в тот же вечер прибежала на пустынный берег; она видела, что капитан настроен решительно и вполне может совершить какой-нибудь неблагоразумный поступок. Фарандуль уже ждал ее. Он принес с собой второй скафандр, который Мизора натянула на себя, чтобы последовать за отважным Фарандулем туда, где они могли не опасаться никаких неожиданностей.

Любовь на дне моря

Мизора чувствовала себя побежденной; сердце бедняжки стучало так, что, казалось, вот-вот вырвется из груди, – его, это сердце, уже заполняла большая и глубокая любовь.

Какие то были восхитительные моменты! Часы пролетели как одно мгновение в тех задушевных подводных разговорах, которые превратились в чистейшую поэзию. Двое молодых людей, сидя рядом друг с другом и держась за руки, казались потерявшимися в лазурном пространстве мечты; время для них уже не существовало, их души расплавлялись в жгучих лучах любви!

Фарандуль предусмотрительно захватил с собой карманный телефон, дабы их беседа на глубине в семь или восемь метров не требовала больших голосовых усилий.

Наконец наступил час расставания. Мизора оставила свой скафандр в небольшом, но вполне достаточном углублении, скрытом ниспадающей с прибрежных скал пышной растительностью. Она пообещала вернуться на следующий день, ближе к вечеру, и снова спуститься в скафандре на дно бухты.

Фарандуль предложил Мизоре такой вариант: он с большой пышностью, во главе своего экипажа, явится к Ра-Тафии и попросит ее руки; но Мизора этот план отклонила. Прекрасно зная отца, она полагала, что старый раджа, гордящийся знатностью и древностью своего рода, в котором славное звание морского разбойника переходило от отца к сыну на протяжении вот уже пятнадцати веков, никогда не согласится выдать дочь за простого капитана торгового флота. Она знала, что при одном только упоминании подобного мезальянса, свирепый Ра-Тафия в негодовании вскочит со своего трона и прикажет отрубить Фарандулю голову.

Стало быть, пока что-то не изменится, им следовало держать свою любовь в секрете, и, так как видеться на суше не представлялось возможным, они договорились ежедневно проводить долгие часы на дне океана, вдали от шумов земли и всего того, что могло помешать их поэтическим беседам.

Нет! Мы даже не будем пытаться передать все то, что говорилось между ними в эти божественные часы, когда их сердца бились в унисон и влюбленные улетали в эфирные сферы, – этим следовало бы заняться какому-нибудь поэту: лишь поэт смог бы пересказать во взволнованных строфах возвышенные модуляции этого подводного дуэта!