Необычайные путешествия Сатюрнена Фарандуля в 5 или 6 частей света и во все страны, известные и даже неизвестные господину Жюлю Верну

Спустя несколько часов Обезьяний остров исчез из виду и пальма оказалась посреди Тихого океана.

Сатюрнен Фарандуль, спокойно сидевший на перекрестье двух веток, был счастлив: в нем просыпались инстинкты мореплавателя! Его запасы состояли из нескольких десятков кокосовых орехов, все еще висевших на дереве, и солнце метало лучи на его совершенно голую спину; проведя всю жизнь среди обезьян, сам себя полагая обезьяной, он и не мог знать, что такое одежда.

На шее у него – со дня прибытия на остров – болтался кисет, в котором находилось его свидетельство о рождении; приемные родители, уж и не знаю зачем, повесили этот мешочек малышу на шею, и Фарандуль так и носил его с тех пор, не снимая.

Глава II

Мы знакомимся с «Прекрасной Леокадией». – Общество «Бора-Бора и Ко», пиратствующее в Зондских морях. – Шрапнельный кабан

Капитан Ластик и старший помощник Мандибюль

– Капитан Ластик, видите эту точку на юго-юго-востоке?

– Онфлёрские[1] громы! Да именно на нее-то, старший помощник Мандибюль, я и смотрю вот уже с четверть часа в мою подзорную чушку!

– И что вы о ней думаете?

– Да разразит меня онфлёрская молния, старший помощник Мандибюль, если это не обломок какого-то потерпевшего кораблекрушение судна!

– Но там что-то шевелится, капитан Ластик!

– Онфлёрские громы! Да это же дерево, старший помощник Мандибюль, и на нем кто-то есть!

Этот короткий диалог произошел на полуюте «Прекрасной Леокадии», чудесной трехмачтовой шхуны из Гавра, между капитаном и старпомом этого судна. «Прекрасная Леокадия» доставила груз фортепияно, платьев и конфекций для молодых мисс Окленда, крупнейшего города английской колонии Новая Зеландия, и теперь на всех парусах летела в свой порт приписки с грузом новозеландских шкур.

Капитан Ластик быстро принимал решения; две минуты спустя, передав зрительную трубу старшему помощнику Мандибюлю, он приказал лечь в дрейф, и к косовой пальме нашего героя Сатюрнена Фарандуля направилась весельная шлюпка.

При виде корабля, который издали он принял за ужасающего монстра, у Сатюрнена округлились глаза, тем не менее он даже не попытался удариться в бегство, решив дождаться развития событий. Шлюпка подошла к нему уже через полчаса; облик находившихся в ней людей поверг Фарандуля в ступор. Они имели лишь весьма отдаленное сходство с обезьянами его острова, и их лица отнюдь не носили отпечаток тех же моральных качеств. Сатюрнен встревожился, но стоически встретил этих новых для него обезьян с широкой улыбкой.

– Как ты здесь оказался, разрази тебя онфлёрский гром? – вопросил сидевший в лодке старший помощник Мандибюль, который полагал необходимым для поддержания своего авторитета использовать излюбленные бранные словечки капитана, когда командовал вместо него. Сатюрнен никогда не слышал человеческого голоса, а посему ничего из этих аккордов не понял и нашел их менее гармоничными, нежели возгласы обезьян своего семейства.

– Ты что, глухой? – переспросил старший помощник.

Сатюрнен снова не ответил, но, приняв реплику за приглашение, перескочил в шлюпку в один большой прыжок, несказанно удививший матросов.

Лодка переменила галс и взяла курс на корабль. Других вопросов старший помощник юному Сатюрнену не задавал, – в конце концов, то было дело капитана.

На «Прекрасной Леокадии» все взгляды были устремлены на шлюпку; капитан Ластик не отрывался от подзорной трубы до тех пор, пока лодка не оказалась в паре кабельтовых от судна.

По знаку старшего помощника Сатюрнен – опять же, в один скачок – первым забрался на палубу, едва не сбив с ног не ожидавшего от него подобной ловкости капитана.

– Онфлёрские громы! Ах ты, свинка морская!.. Вижу, вежливость тебе неведома! Да я – капитан Ластик!

Сатюрнен уже карабкался по рангоуту

Мальчуган в ответ лишь улыбнулся. Его уже окружили матросы, и старший помощник Мандибюль поведал капитану, что не смог вытащить из потерпевшего кораблекрушение паренька ни единого слова. Охваченный глубочайшим оцепенением, Сатюрнен таращил глаза. Внезапно он подскочил к капитану и обошел того кругом; затем то же самое проделал со старшим помощником, потом – с каждым из членов судовой команды. Один из матросов находился на рангоуте; Сатюрнен без малейших колебаний ухватился за канат и в мгновение ока забрался на фор-марсель фок-мачты. Марсовой взирал на него сверху и ничего не мог понять в этом стремительном подъеме совершенно голого паренька. Сатюрнен обошел его кругом, как до этого всех прочих, громко вскрикнул и проворно спустился на палубу. «О радость! О счастье! – думал он. – Этот новый вид обезьян имеет почти такое же сложение, как и я сам! Вот и пришел конец моим унижениям, моему позору!» Вне себя от радости, Сатюрнен сделал несколько кругов по палубе, то и дело совершая кульбиты и иные прыжки; последний он проделал прямо перед ошеломленными матросами, приземлившись на ноги рядом с капитаном, вокруг которого – для пущей уверенности! – покрутился еще немного.

– Это еще что такое, разрази меня онфлёрская молния! – вскричал капитан.

Сатюрнен, пребывая на седьмом небе от счастья, разумеется, ничего не отвечал.

– Ну так как, онфлёрские громы, – продолжал капитан, – скажешь ты нам, кто ты такой?

– Возможно, эта морская свинка не понимает по-французски, – заметил старший помощник.

– Попробуем по-английски, – сказал капитан, беря Сатюрнена за руку.

– What is your name?..

Никакого ответа.

– Was ist ihre name?..

– Siete Italiano?..

– Habla usted Espanol?..

– He хочешь отвечать – ну и ладно!.. Вот только тогда мотай отсюда, и да разразит тебя онфлёрская молния! – выругался капитан, исчерпав весь свой лингвистический запас. – Не с луны же ты свалился?..

Сатюрнен Фарандуль пытался понять все эти новые для него звуки, но, насколько ему помнилось, человеческий голос никогда не доносился до его ушей – обезьяний язык был единственным, который он понимал.

– Смотрите-ка, капитан, – вмешался старший помощник. – У него на шее какой-то кисет…

Капитан, до сих пор не обращавший на кисет внимания, снял мешочек с шеи мальчугана.

– У него здесь с собой документы, – сказал он. – Посмотрим, что они нам скажут… Ага! Он – француз, родом из Бордо.

Капитан остановился.

– Миллиард онфлёрских громов! – воскликнул он, хватая паренька за руку. – Тебя зовут Сатюрнен Фарандуль, мой мальчик, и ты сын бедняги Барнабе Фарандуля, который был, как и я, капитаном и лет десять тому назад сгинул где-то в этих морях!

– Быть того не может! – изумился старший помощник.

– Да посмотрите сами, Мандибюль: вот свидетельство о рождении этой морской свинки, сейчас ей одиннадцать с половиной лет.

– Я бы ей дал все пятнадцать, капитан.

– Я бы тоже; видно, она не страдала от отсутствия корма, разрази меня онфлёрская молния! Из этого пацаненка выйдет отличный марсовой!.. Я усыновляю тебя, мой мальчик!

И Сатюрнен Фарандуль – а нам теперь известен его точный возраст – вошел в новую фазу своей жизни.

Как ему удалось при помощи живой и выразительной пантомимы рассказать капитану Ластику свою историю, мы объяснить не в силах; однако же это случилось, и вскоре капитан уже был в курсе мельчайших деталей сей восхитительной жизни, омраченной для бедняги Фарандуля разве что констатацией унизительной неполноценности.

На борту «Прекрасной Леокадии» обнаружилось несколько книг. В одном из рассказов об океанийских путешествиях некоторые гравюры представляли обезьян, которых Фарандуль, когда ему их показали, покрыл нежными поцелуями.

– Пóлно, мой мальчик, будь мужчиной! Позднее как-нибудь мы еще с ними повидаемся, разрази меня онфлёрская молния!

Тут славный капитан вырезал обезьянок и собственноручно наклеил на стену в выделенной Фарандулю небольшой каюте, располагавшейся неподалеку от его собственной. Так наш герой получил возможность постоянно иметь перед глазами изображения родственников, которые на их песчаном берегу, возможно, все еще оплакивали несчастного беглеца.

К одежде цивилизованных людей Фарандуль привыкал долго и мучительно. В первые дни, когда он надевал куртку вместо брюк и брюки вместо куртки, его костюм был далек от элегантности; тем не менее, желая во что бы то ни стало понравиться капитану Ластику, вскоре он все же научился придавать себе вполне презентабельный вид.

Вследствие же того, что на борту находились матросы всех национальностей, он быстро преуспел и в изучении языков. Фарандуль одновременно выучил французский, английский, испанский, малайский и китайский, а также кельтское наречие, на котором говорят в Бретани.

Капитан Ластик не переставал расхваливать новичка старшему помощнику Мандибюлю:

– Онфлёрские громы, Мандибюль! Какой марсовой!.. Наша морская свинка превратилась в очаровательного юношу! Да он в два счета спускается с перекладин бом-брамселя до грот-брамселя, давая десять очков вперед самому сноровистому марсовому торгового флота! За этого парня, Мандибюль, мне определенно не будет стыдно!

И действительно, если на Обезьяньем острове Фарандуль вынужден был пасовать перед ловкостью своих молочных братьев, то на борту «Прекрасной Леокадии», напротив, проявилось его полное превосходство над матросами. Никто не мог сравниться с ним в безрассудных кульбитах, которые он исполнял на марселях.

Ливерпульское дело

Мачты напоминали ему родные или почти родные кокосовые пальмы, и величайшим счастьем для него было пораскачиваться в легкий бриз на клотике грот-мачты.

Тот, кто увидел бы Сатюрнена Фарандуля через пять лет после этих событий, не узнал бы воспитанника обезьян в молодом человеке с изящными усами, умным лицом и энергичными жестами, который прогуливался по полуюту «Прекрасной Леокадии» в компании слегка уже постаревших капитана Ластика и старшего помощника Мандибюля.

О блага воспитания! Цивилизация превратила некогда бездарную обезьяну в превосходного человека! Конечно, изредка Сатюрнен еще вспоминал с некоторым умилением свою приемную семью, но теперь все его мысли занимали судоходство и торговля.

Вот уже пять лет как он путешествовал с «Прекрасной Леокадией», доставлявшей стенные и настольные часы, кожаные перчатки и кринолины на Сандвичевы острова, шампанское и зонтики от солнца – в Индию, обувь, галантерею и парфюмерию – в Чили, возвращавшейся с кампешем для виноделов из Бордо, грузами тикового, палисандрового, эбенового дерева и т. п. Он, который в ранней молодости полагал мир ограниченным горизонтами своего острова с обезьянами в качестве всего человечества, находил теперь не очень большой всю вселенную.

Он уже избороздил моря пяти частей земного шара, побывал на всех континентах, посетил множество островов, но капитан Ластик все никак не мог на него нарадоваться. Фарандуль ни разу еще не доставлял ему даже малейшего огорчения. Конечно, однажды ему пришлось вызволять юношу из ливерпульской тюрьмы, куда того завела минутная забывчивость, но этот мелкий проступок, напротив, лишь грел капитану сердце; все произошло в ливерпульском музее естествознания, где Сатюрнен Фарандуль при виде чучела обезьяны не смог сдержать своей боли и негодования. Он набросился на испуганных смотрителей с такой яростью, что, прежде чем их вырвали из его рук, уже успел их порядком поколотить.

В настоящее время «Прекрасная Леокадия», идущая из Сайгона с грузом для Нового Южного Уэльса, находилась у входа в Целебесское море, неподалеку от островов архипелага Сулу. Капитан Ластик выглядел совершенно спокойным. Ничто не предвещало угрозы со стороны стихии; лазурное небо и безмятежное море обещали успешное плавание. Поговаривали, что в этих краях полно пиратов, но капитан Ластик, никогда с ними не встречавшийся, не верил ни единому слову из этих историй о морских разбойниках.

– Пираты, разрази их онфлёрские громы! Да последнего из них вздернули лет пятьдесят назад! И потом, если они еще и остались, Мандибюль, я буду только рад увидеть их лично, – нередко повторял капитан Ластик.

Увы! Этому пожеланию суждено было осуществиться гораздо раньше, чем на то надеялся бедный капитан! В ту же ночь, воспользовавшись безлунным небом, без малейшего шума или даже плеска, которые могли бы стать предупреждением для матросов «Прекрасной Леокадии», судно взяли на абордаж малайские пироги. Спали ли вахтенные или же были погружены в пленительные воспоминания о недавней поездке на Таити, но они так и не пробудились, и малайские крисы сделали свое грязное дело.

Все так же без малейшего шума пираты наводнили корабль. Капитан Ластик проснулся, но лишь для того, чтобы увидеть себя – с величайшим изумлением – в руках малайцев, крепко-накрепко связанным.

Судно взяли на абордаж малайские пироги

Старший помощник Мандибюль, Сатюрнен Фарандуль и еще с полтора десятка членов экипажа также были обвязаны бечевкой, будто обычные свертки.

То был печальный момент.

По палубе рыскали пираты. В каюте капитана два или три главаря с чрезвычайно неприветливыми лицами обсуждали, что делать дальше. Бедный капитан Ластик, немного владевший малайским языком, более или менее понимал, что пираты пытаются определиться: истребить экипаж незамедлительно или же на следующий день, уже на суше. Понял он и то, что малайцы ведут корабль к самому северному из центральных островов архипелага Сулу – острову Басилан, до которого было всего несколько лье.

К Басилану подошли с рассветом; будучи весьма посредственными матросами, пираты бросили якорь в песчаное дно в паре-тройке кабельтовых от скалистого и неспокойного берега. На корабле тотчас же поднялась невообразимая суматоха; примерно пять десятков разбойников со зловещими физиономиями принялись разгружать «Прекрасную Леокадию» и перевозить добычу на остров.

Внутренняя часть острова, очень лесистого и оживленного, выглядела потрясающе красивой. Тем не менее Сатюрнен даже не помышлял о том, чтобы полюбоваться пейзажем; пираты разместили своих пленников на утесе, с вершины которого те могли наблюдать за разграблением корабля.

Поднимающееся над горизонтом солнце напомнило корсарам, что приближается час завтрака. Впрочем, трюм, в котором хранились запасы спиртного капитана Ластика, утонченного гурмана, и так уже предоставил им возможность промочить горло.

В последний рейс к берегу каждый из пиратов прихватил столько бутылок, сколько смог унести, и – к безмерному отчаянию капитана Ластика – началась оргия.

– Да и пусть себе пьют, – успокаивал капитана Сатюрнен Фарандуль. – Быть может, в этом и кроется наше спасение!

– Онфлёрские громы! Как подумаю, сколько там превосходнейшего коньяку было, – сердце на части разрывается!

Видели бы вы, что за типы были эти пираты! Бороды всех цветов и оттенков, брови всех степеней косматости, носы всевозможной кривизны! Ужасные бандитские рожи, почерневшие от тропического солнца! А какие походные арсеналы! Увешанные пистолетами всех калибров и всех систем, с курковыми, фитильными и кремневыми замками, кинжалами всех размеров, прямыми, изогнутыми, словно пламя, зазубренными, будто пила, но почти всегда смазанными ядом, эти морские разбойники при ходьбе шумно бряцали железом, что самим им, судя по всему, неимоверно нравилось.

К тому же, что вполне естественно, они имели право на самые изысканнейшие спиртные напитки, и правом этим не забывали пользоваться.

Следует заметить, что этих зловещих разбойников знали и боялись на всех Зондских островах. Их предводитель, знаменитый Бора-Бора, на протяжении вот уже нескольких десятков лет извлекал выгоду из малайских морей, разорял архипелаги, захватывал корабли, истреблял экипажи и – последняя и очень важная операция! – находил самый выгодный сбыт плодам этой, как он сам выражался, коммерции на Яве, Борнео или Суматре.

Двое других, Сибокко и Бумбайя, являлись его помощниками; пройдя его школу торговли, они прекрасно знали: нет лучше способа рассчитаться за товар, чем отрубить торговцу голову.

Утоленная жажда наводит на мысль о голоде; вскоре Боpa-Бора проголодался и приказал своему шеф-повару приготовить обед.

Шеф-повар пиратов

Пока кулинар насаживал на вертел огромного кабана, убитого утром одним из малайцев, остальные члены банды решили – так сказать, в качестве закуски – оказать честь провизии, перевезенной на берег с «Прекрасной Леокадии».

Минут пять блюдодел предавался сему серьезному занятию относительно сосредоточенно, но по прошествии этого времени ему захотелось развлечений; он обвел завистливым взглядом пятьдесят своих товарищей, которые, образовав большой круг у костра, жадно уничтожали столь дорогой сердцу капитана Ластика коньяк.

И тут под этим забронзовевшим от индийского солнца черепом родилась удачная мысль: чтобы получить свою долю спиртного, всего-то и нужно, что заменить себя у поджаривающейся на огне туши одним из пленников.

Увесистыми пинками повар раскидал по сторонам нескольких матросов, пока наконец не добрался до Сатюрнена Фарандуля, которому перерезал путы и объяснил, что от него требуется.

– С радостью! – с улыбкой ответил наш герой.

И двое мужчин направились к месту пиршества.

Все шло просто замечательно. Почтенное собрание веселилось до упаду; в пылу дискуссии двое или трое пиратов по недосмотру уже вонзили свои столь хорошо наточенные крисы в животы соседей; не обращая внимания на эти мелочи, повар устремился к бутылкам с горячительными напитками с видом человека, которому срочно необходимо наверстать упущенное.

Оргия началась

Стоя у костра, Фарандуль оценивал ситуацию. Громоздкое и стесняющее оружие – ружья, пистолеты, ятаганы, – а также многочисленные патронташи, пороховницы и ящики с патронами были свалены в кучу метрах в двадцати от пиратов.

Этого было достаточно; в голове Фарандуля уже зрел план.

Он перевернул кабана, затем, сделав вид, что нуждается в дровишках, вышел из круга и направился к пиратскому оружию; спутники юноши, издалека следившие за каждым его движением, решили было, что он собирается подхватить как можно больше сабель и рвануть к ним, чтобы перерубить веревки.

Они ошибались. Сатюрнен Фарандуль насобирал веток и листьев, проворно покидал патронные сумки и пороховницы на ветки, засыпал листьями и со всем этим грузом вернулся к кабану.

Ни один из пиратов не удостоил его даже взглядом.

Времени у Сатюрнена было хоть отбавляй. Он превратил брюхо кабана в превосходную адскую машину: в самом низу – порох на ложе из сухих листьев, в середине – патронные сумки, сверху – камни, собранные вокруг костра; довершал этот минный горн фитиль, позаимствованный у одного из ружей.

Когда все было готово, Сатюрнен подвесил фитиль над огнем, подул в костер – пламя занялось еще больше – и неспешно вышел из круга отдыхающих.

Долго ждать не пришлось.

Не увидев его на рабочем месте, повар направился к кабану, небрежно помахивая крисом, но не успел наклониться, чтобы проверить степень прожарки, как из животного вырвался сноп огня, и прогремел оглушительный взрыв – сдетонировала адская машина.

И вот уже – ни кабана, ни кулинара: первого разорвало на части, второму снесло голову! Десятка два пиратов, извиваясь и корчась, валялись на земле; патроны и камни, которыми Фарандуль начинил своего кабанчика, ударили, будто залп картечи, вправо и влево, ломая руки и ноги, пронзая грудные клетки, выбивая глаза и раскалывая черепные коробки.

Стремительный, словно молния, Фарандуль, подхватив охапку оружия, бросился к своим товарищам. Пятнадцать взмахов ножа избавили их от веревок, после чего, не теряя времени, все вооружились и, ведомые Фарандулем, обрушились на растерянных и ошеломленных пиратов.

Видели бы вы это зрелище! Те, кого пощадила картечь, как и те, кого лишь слегка посекло камнями, выхватывали свои знаменитые клинки и защищались словно черти!

Но как противостоять отважным морякам, вознамерившимся взять реванш? Не прошло и пары минут, как два с половиной десятка разбойников усеяли своими телами морской берег, тогда как оставшиеся убежали вглубь острова, словно стервятники, которых вспугнули, не позволив растерзать добычу.

В общем и целом из строя были выведены человек сорок или сорок пять малайцев, но – увы! – экипажу «Прекрасной Леокадии» пришлось оплакивать потерю своего командира. Бравого капитана Ластика, собственноручно отправившего к праотцам двух малайцев, проколол насквозь смазанный ядом крис пирата Бумбайи.

Взрыв

Издав последнее «Онфлёрские громы!», капитан Ластик испустил дух, в то время как Сатюрнен, в свою очередь, пронзил саблей ужасного Бумбайю.

На то, чтобы долго предаваться печали, не было времени. Сатюрнен слышал, как в бою Бора-Бора сетовал на задержку отряда своих «торговых представителей», прибытия которого он ожидал с минуты на минуту. К тому же с полутора десятка разбойников, в том числе и сам Бора-Бора, убежали и вскоре могли вернуться с подмогой и перебить матросов.

Стало быть, нужно было незамедлительно грузиться на судно и уносить ноги подальше от рокового острова. После того как все оружие пиратов и тело капитана Ластика были перевезены на борт трехмачтовика, а пироги корсаров – затоплены, экипаж корабля поднял якорь.

Как нельзя вовремя! Сотни головорезов уже высыпали на пляж, неистово размахивая копьями и ружьями; прежде чем окончательно их покинуть, «Прекрасная Леокадия» дала по ним залп из своей единственной пушки.

Выйдя в открытое море, матросы отдали последние почести несчастному капитану Ластику.

Командование по праву переходило к старшему помощнику Мандибюлю, но тот, внезапно расчувствовавшись, заявил, что, так как Сатюрнен Фарандуль проявил себя в этом их злоключении с самой лучшей стороны и всех спас, он, Мандибюль, полагает, что именно Фарандуль должен стать капитаном; сам же он намеревается и дальше оставаться помощником капитана, теперь уже – героического Фарандуля.

Экипаж встретил эту краткую речь бурными аплодисментами.

Так Фарандуль стал капитаном «Прекрасной Леокадии»; впрочем, капитан Ластик, владелец трехмачтовика, давно уже назначил его своим наследником. Все, таким образом, устроилось к лучшему; в честь бедного Ластика матросы вздернули на рее парочку пиратов, которых обнаружили вусмерть пьяными на камбузе.

Волнения на море не наблюдалось, да и экипаж теперь уже не ослаблял бдительности.

Продолжая оплакивать бедного капитана, Сатюрнен Фарандуль вспомнил, что в конце битвы он схватил предводителя пиратов Бора-Бору за пояс (уже намереваясь раскроить ему череп), но тот вырвался и убежал, а пояс так и остался у него в руках.

Он сохранил этот пояс, но даже не подумал как следует его осмотреть. Теперь же любопытство взяло верх, и Сатюрнен, а вместе с ним и старший помощник Мандибюль принялись внимательно изучать трофей. Карманы, приделанные с внутренней стороны, были битком набиты различными документами; одни, покрытые цифрами, похоже, представляли собой торговые чеки, выписки из счетов, договоры; другие показались капитану Сатюрнену Фарандулю еще более интересными.

Он просмотрел их тщательно и благодаря своему знанию малайского языка в конечном счете понял, что держит в руках удостоверенный акт, учреждающий – под вывеской торговой фирмы «Бора-Бора и К°» – «Общество, пиратствующее в Зондских морях»!

Финансирование этого общества осуществлялось малайскими торговцами с острова Борнео, ответственными за сбыт товаров и помещение капитала.

Все бумаги были в порядке: Бора-Бора оказался человеком организованным.

Сатюрнен Фарандуль сумел прочесть даже детальную хронику операций, записываемых изо дня в день, но аж подпрыгнул, когда дошел до своеобразного текущего счета, содержащего перечень расписок в получении денежных средств и собственно сбережений общества «Бора-Бора и К°», общая сумма которых составляла пятьдесят четыре миллиона монет – золотых, серебряных или же медных, не уточнялось, – и все эти деньги лежали на депозите в одном из банков Борнео.

Фарандуль собрал матросов «Прекрасной Леокадии» и ознакомил с обнаруженными документами.

Над палубой разнеслось восторженное и дружное «ура!».

– Друзья! Эти богатства принадлежат нам, мы их завоевали! Каждый получит свою долю. А теперь – держим курс на Борнео! Но нужно быть настороже; Бора-Бора не умер, он попытается нас настичь!