Тьма впереди

Вера отмерла. Сглотнула слюну. Посмотрела на мотылька, вьющегося вокруг лампочки. Сейчас перестанет. Обожжётся и упадёт замертво. Хлоп.

– Всё, я спать. Убери со стола, – велела баба Таша, тяжело поднялась на ноги и пошаркала в сторону спальни.

Глава 11. Предчувствие грозы

Илья поморщился от боли и даже замедлил шаг, когда почувствовал, что кровавая мозоль на пятке лопнула. Проклятые сапоги! До чего же паршивую обувь сейчас делают. Как доковылять до дома? Глубоко вздохнув, он двинул дальше – по узкой, как ниточке, тропинке, петляющей через луг.

Чёрт, навернув очередной гигантский круг по траве, вернулся к хозяину, ткнулся мокрым носом в руку – Илья едва успел провести пальцами по гладкой шерсти – и снова ускакал в дальние дали. Что за неугомонный пёс? Но лучший охранник. Лучший друг. Единственный после Палыча.

В воздухе висела липкая влага, ноздри залепил аромат луговых цветов, сердце тревожило предчувствие грозы. Илья оглядел низкое небо: с гор стремительно надвигалась туча. Такая, что закроет собой всё. Закроет и проглотит. Спрятаться тут негде – до ближайших деревьев ещё надо добраться, а до избушки и того дольше, минут сорок.

Словно в ответ на опасения человека где-то вдали пророкотал гром. Ещё не сердито, скорее предупредительно. Илья ускорился, несмотря на стёртые ноги. Он не боялся промокнуть, но мысль оказаться в открытом поле один на один с бушующей стихией покрыла его кожу противными мурашками.

«Один в поле не воин», – промелькнуло в голове.

Смешно. Ему сорок один. Чего он только не видел за свою жизнь. Драки, болезни, смерти. Но ничто до сих пор не смогло вытравить из души детский, глупый, совершенно иррациональный страх грозы.

Илья стиснул зубы. Если просто идти вперёд, шаг за шагом, то скоро он окажется под защитой толстых бревенчатых стен, в комнатушке, где пахнет сушёным зверобоем и кипреем, заварит чаю, ляжет на жёсткую, покрытую тонким матрасом лавку и расслабится.

Он увидел её, когда на нос упали первые капли дождя.

Тонкая, высокая фигурка в светлом. Женщина стояла в пятидесяти метрах, не на тропике, а прямо посреди травы, достающей ей до бёдер. Стояла спиной к нему в странной позе – раскинув руки в стороны и задрав лицо вверх. Словно звала кого-то или что-то.

Он резко остановился, как будто путь ему преградила невидимая стена. Что-то не так было с этой женщиной. Темнеть ещё не начало, но вокруг её силуэта сгустилась дымка. Илья даже прищурился, пытаясь разглядеть, что происходит.

Она стояла неподвижно, лишь слегка покачиваясь взад-вперёд. Абсолютно прямые гладкие светлые волосы закрывали спину до лопаток. Простое длинное платье, больше похожее на ночную сорочку. Напряжённые кисти рук, тонкие растопыренные пальцы. Вдруг показалось, что её лицо, которого он не видел, ему знакомо.

И тут небо вспыхнуло молнией. Почти сразу ударил гром. Илья на секунду зажмурился, инстинктивно втянув голову в плечи. Дождь усилился.

Пёс вернулся, крутанулся вокруг ног и, вдруг заметив незнакомку, прижал уши к голове. Зарычал.

– Фу, Чёрт! Тише.

Женщина не могла услышать ни рык собаки, ни его тихий голос, но руки её в тот же миг опали, и она медленно, словно пьяная, повернулась. Илья не отрывал от неё взгляда, чувствуя при этом, что страх попасть в грозу растворяется каким-то другим, гораздо более мощным страхом. Это она. Женщина, которую он видел у костра в ту дождливую ночь.

– Да пошло оно всё!

Он собирался отвернуться и продолжить свой путь, но отчего-то сделал прямо противоположное: пошёл к женщине, на ходу выкрикивая:

– Здравствуйте! С вами всё в порядке? Вам нужна помощь?

Она молчала. Чем ближе он подходил, тем явственнее видел её лицо. Огромные запавшие глаза цвета чёрной смородины. Худое круглое лицо. Длинная белая шея. Лет сорок на вид. Вроде обычная. Уставшая, замученная жизнью, как и многие его ровесники. Встреть он её в городе, прошёл бы мимо и не заметил. Но тут…

Когда Илья оказался рядом, они оба были совсем мокрыми. Её платье сделалось почти прозрачным, и пришлось отвести взгляд, чтобы не поставить незнакомку в неловкое положение. Но ей, казалось, было плевать. Она по-прежнему не двигалась и смотрела пустыми глазами куда-то сквозь него.

– Эй, что с вами? Откуда вы тут взялись? Вас проводить?

Наконец она моргнула, подняла руку и вытерла лицо.

– Нет.

Голос у неё был низкий и глухой. Как у старухи.

– Что нет? – Илья начинал злиться. Ему надо домой, а тут эта сумасшедшая. Ну нравится ей гулять под дождём – на здоровье! Чёрт, держась чуть поодаль, снова зарычал.

– Не надо меня провожать. Зачем вы мне помешали…

– Вы тоже мне помешали! Я спокойно шёл по своим делам, надеясь успеть до дождя. А тут вы распятую посреди поля изображаете. Какого чёрта? – Пёс подал голос. – Тише, Чёрт! Моего пса так зовут, а я всё не могу отучиться чертыхаться всуе. Ладно. Пошлите. Нечего тут торчать.

– Да оставь ты меня в покое! – Она резко перешла на ты, и раздражение превратило её в живого человека. В глубине чёрных глаз полыхнул гнев, к бледной коже прилила кровь.

– Ну уж нет. Повидал я вас, туристок недоделанных. Или идёшь за мной, или я тебя перекину через плечо и унесу, а будешь сопротивляться, свяжу. Ты где остановилась?

Илья развернулся и, почти не надеясь на то, что женщина послушается, пошёл в сторону тропы.

– Каракарган, – услышал он, и затылка коснулось ледяное дыхание.

Она одна из тех, кто…

Он не стал оборачиваться и продолжил идти. Судя по шороху травы, женщина шла следом.

– Как тебя зовут? – брякнул он первое, что пришло в голову, хотя знакомиться с ней не входило в его планы.

– Вера.

– А я Илья. Если ты захочешь уехать… Ну там, съездить в город, я подкину. Я в Чарыке живу, туристов вожу по разным местам.

– Нет.

Он резко развернулся.

– Что опять нет?!

– Не захочу. Уехать.

Лицо Веры снова стало пустым и безжизненным.

Илья понял, зачем она здесь. Как и он много лет назад, она приехала, чтобы совершить переход. Исчезнуть из этого мира. Какое ему дело? Нужно просто довести её до дома бабы Таши, вернуться домой и забыть. Заняться работой, хозяйством.

– А что ты делала там, посреди поля?

– Я хотела почувствовать… Хоть что-то.

И тут он понял, что с ней не так. Эта женщина не была ни доброй, ни злой, ни хорошей, ни плохой, ни красивой, ни уродливой. Она была совершенно пустой. Кто-то сжал его горло сильной невидимой рукой, так, что стало трудно дышать.

Он захотел её наполнить.

Оживить.

Помочь.

Прикрыл глаза, вспомнив, что в прошлый раз его желание защитить женщину обернулось семью годами колонии. Ничего не ответив, он повернулся и заспешил вперёд по тропинке, не оборачиваясь и не прислушиваясь к её шагам.

Только сейчас Илья заметил, что дождь прекратился, небо прояснилось, а стёртые ноги в резиновых сапогах перестали болеть. Может, ему снова снится сон?

***

Дотопав до дома в сопровождении этого, как его там… Ильи, – какого чёрта он тащился за ней до самой ограды? – Вера ворвалась в сени и хлопнула дверью перед его носом, даже не попрощавшись. Дома, как обычно, никого не было.

Что за назойливый тип? Откуда он вообще взялся? Деревенщина! Шёл за ней целый час, хорошо хоть молчал, а если он маньяк какой? Она хмыкнула при мысли о том, что на её немощную плоть мог покуситься хоть кто-то. Прошла к зеркалу на шкафу в спальне бабы Таши, сняла платье и начала изучать своё отражение.

Вера не помнила, когда последний раз осматривала себя вот так: оценивающе, пристально, целиком. В последние годы внешность мало заботила её. Привычная одежда (не покупать ничего нового), привычный макияж (пудра, карандаш для бровей, тушь, блеск для губ), привычное поведение (деловое). Было плевать, кто что о ней думает. Главное – держать лицо, существовать в пределах знакомой парадигмы, не опуститься (даже мысленно произнося это слово, она чувствовала, как в груди начинает скрести что-то противное, как гвоздь по стеклу). Невидимый стержень, на котором держалась её жизнь, диктовал простые условия: никаких мужчин, никакого алкоголя, никаких развлечений. Дом, работа, пробежки в парке, Немо. Это не поможет смириться с горем, но удержит на плаву.

Из зеркала на неё смотрела высохшая мумия. Дряблая кожа висела на худом теле некрасивыми складками. Опущенные плечи, сгорбленная спина, сжатый в тонкую линию рот. Чёрные глаза как провалы на бледном лице. Бесцветные, слишком прямые волосы, которые, словно воду, невозможно уложить ни в какую причёску. Поэтому она всегда заплетала тугую косу или носила их распущенными.

– Ты глупый мотылёк, – прошептала она, прикасаясь к холодной поверхности зеркала. – Лети на свет и сгори. Сгори уже наконец. Потому что ты никому не нужна.

Вера собрала во рту слюну, напрягла горло, сжала губы, вытянула их в трубочку и плюнула. Её лицо превратилось в кляксу. Размазав слюну по зеркалу, она растянула рот в улыбке.

– Исчезни, уродина.

Раздался удар.

Вера вздрогнула, взглянула в окно. Снаружи разбушевался ветер, и ветки берёзы, резко хлестнув по стеклу, продолжали извиваться под его порывами. Потом застучали капли – крупные, щедрые, злые. Снаружи всё моментально потонуло в потоках дождя, смазалось влагой. Горы накрыла гроза.

И тут до Веры донёсся звон колокольчика. Это Васёк с бабой Ташей торопились домой, чтобы укрыться от непогоды. Она быстро натянула платье и пошла их встречать. На крыльце её окатило запахом озона, мокрой листвы и быстрыми брызгами. Вера замерла от красоты и мощи стихии. Сколько бы ты её ни звал, как бы ни пытался подготовиться, она придёт, не спрашивая разрешения.

Баба Таша, совершенно мокрая, смешно растопырив руки, взлетела по ступенькам.

– Ух ты, мама дорогая… Вот это грозища! Чего пялишься, пошли в дом.

Вера улыбнулась и последовала за ней. Надо выпить горячего чаю.

И спросить, кто такой Илья.

Его странный взгляд, как будто он знал о Вере что-то, чего не знала она сама, не отпускал. Ей казалось, что он всё ещё смотрит на неё откуда-то издалека сквозь пелену дождя.

Глава 12. Неприкаянная душа

Ночью Вере снилась незнакомая девушка Яна. С короткой растрёпанной стрижкой, веснушками на курносом носу, бледными щеками и серыми глазами на пол-лица. Яна пахла яблоками, не умела улыбаться и часто курила. Пока не закончились сигареты. Пока не растаял снег. Когда земля – холодная, влажная и тяжёлая – набухла, и на фоне коричневой жижи начали появляться бледно-зелёные ростки травы, Яна повеселела. Она даже запела.

«Я не вернусь…»

«Разбежавшись, прыгну…»

«Некуда деваться…»

И затанцевала. Выходила в огород в резиновых калошах на два размера больше её, раскидывала руки, пела и кружилась. Иногда, правда, поскальзывалась и падала в грязь. Но снова вставала и снова кружилась. Пока совсем дурно не станет.

Вере казалось, что Яна хочет разбить стеклянную колбу, в которой оказалась. Со всех сторон – толстое стекло. Сквозь него не проникают звуки и запахи, фигуры выглядят чуть размытыми, а цвета тусклыми. Но его невозможно разбить. И даже если громко кричать, никто не услышит. А что если петь и плясать? Вести себя странно? Паясничать? Это поможет вылезти наружу? Привлечёт внимание?

Яна пыталась, но у неё не получилось. Поэтому она ушла. Отворила подпол, сделала несколько шагов и исчезла.

Вере приснилось, что эта девочка нашла своё счастье. Иначе и быть не может. Иначе зачем всё это? И она тоже сможет. Как бы страшно ни было.

Проснулась Вера с ощущением неуловимой лёгкости в теле и мыслях.

«Я не одна. Здесь были люди до меня. Такие же, как я. У них всё получилось, значит, получится и у меня. Что такое подождать три месяца, если я жду уже четыре года? Подумаешь, побатрачить на огороде. Ведь я не та, кем привыкла себя считать. Совсем не та…»

Мысль о том, что она приняла правильное решение, приехав сюда, доставила ей удовольствие.

Вера встала, сбегала до нужника, умылась. Бабы Таши и Васька, который ночевал в тесном пригоне, не было. Похоже, каждый день рано утром они уходили на прогулку и возвращались только после захода солнца. Сложно было понять, почему старуха относится к телёнку, как к собаке, но тут многое казалось странным, и Вера не видела резона анализировать происходящее.

На круглом столе стояла металлическая миска, накрытая второй такой же. В ней – два варёных яйца. Под миской лежала записка.

«Полей грядки и теплицу. Помой полы в доме. Протри пыль ВЕЗДЕ. К вечеру затопи баню. Для этого натаскай воды в бак над печкой и разожги огонь».

Вера удивлённо приподняла брови. Тут есть баня? И прочитала последнюю строчку:

«Не думала же ты, что я живу, не моясь?»

***

После бани, когда они с бабой Ташей сидели на крыльце, разбавляя горячий чай вечерней прохладой, Вера решила воспользоваться благостью момента и спросила:

– Кто такой Илья?

Старуха подозрительно покосилась на неё. В её узких тёмных глазах промелькнула настороженность.

– Какой ещё Илья?

– Я встретила мужчину, когда ходила гулять. Тут недалеко. Лысый такой. И собаку у него странно зовут. Чёртом.

Баба Таша не сводила с Веры пронизывающего взгляда, как будто хотела уличить её в чём-то.

– И что ж? Понравился тебе энтот Илья?

Вера вспыхнула и отвернулась. Что за дурацкий вопрос? И почему старуха никогда не может ответить прямо? Не хочет, и ладно.

– Неприкаянная душа, – продолжила баба Таша после длинной паузы. – Вроде местный, бабка с дедом у него тут, в Чарыке, жили, он на лето приезжал. Но чужой. Даже когда перебрался сюда насовсем, а это уж лет пятнадцать назад было, всё равно чужим остался. Вроде с людьми и ладит, но видно же, что сторонится. Сам по себе. Бобыль, одним словом.

– Что с ним не так?

– Ну-у-у… В детстве-то он был хорошеньким, любопытненьким. Один раз залез сюда с другом своим. Я их так шуганула, что чуть с крыльца кубарем не свалились, бежали, только пятки сверкали. – Изо рта бабы Таши вырвался неожиданный каркающий звук, отдалённо напоминающих смех. – А потом он пришёл ко мне уже взрослым.

Вера резко перевела на неё взгляд. Что? И он тоже?

– Я не могу ни убеждать, ни отговаривать тех, кто хочет совершить переход. Только рассказывать свои байки. Но ему хотелось надрать зад. У него было всё: свобода, ум, здоровье, дом, женщина. Нет! Этого мало! Он так крепко держался за своё прошлое, так упрямился, что не замечал ничего вокруг. Я терпела его больше двух месяцев. Ладно хоть баню мне построил – знатная вышла, скажи? И вдруг пропал на несколько дней. А когда вернулся, я сразу поняла: прозрел, голубчик. На том и попрощались. Уж не знаю, что там у него случилось. Но ничё, живёт.

– Мне он не понравился. Наглый, беспардонный тип.

Баба Таша снова каркнула.

– Ишь ты как заговорила! А сама-то далеко ушла, мамзель городская? Ух!

Вера подскочила с места, уворачиваясь от кулака старухи. Та могла и огреть.

– Я спать.

– Думай, что с машиной своей делать будешь. Мне тут улики не нужны, – вдруг сменила она тему. – Завтра поедешь в Чарык, я тебе скажу, к кому обратиться. Много денег он тебе не даст. Но так они тебе вроде и ни к чему. Согласна?

Вера посмотрела на чёрную «Хонду», сиротливо стоящую за оградой. Не жалко. Махнула рукой и скрылась в доме.

***

Когда Вера проезжала Чарык в первый раз, она была сосредоточена на финальной точке пути и рассмотреть село не удалось. Сейчас, медленно шурша шинами по гравийке, она глазела по сторонам в поисках нужного поворота. Баба Таша сообщила адрес, но навигатор уже два раза завёл куда-то не туда.

Стоящее вдалеке от трассы село уютно обнимали невысокие, поросшие еловым лесом холмы. Почти по середине его разрезала бодро бегущая с гор Талсу – мелкая, чистая, радостно блестящая на солнце. Новые дома из сибита соседствовали с потемневшими от времени деревянными избами. Почти в каждом дворе стояли шестиугольные аилы. Поодаль мелькнула беленькая церквушка.

– Да что ж такое! – Вера раздражённо притормозила около продуктового магазина с кислотно-розовыми стенами и ярко-бирюзовой крышей. Поморщилась от режущего глаза сочетания цветов. Прочитала название на вывеске: «Жемчужина Алтая». И выпрыгнула из машины, собираясь спросить дорогу у местных.

Из магазина вышел мужчина с пакетом в руке, и Вера сразу узнала Илью.

– Опять ты? – вырвалось у неё.

Он на миг замер, чуть расширил глаза и ускорился, проходя мимо.

– Стой! – Вера бросилась за ним. – Теперь мне действительно нужна помощь.

Игнорирующее поведение Ильи, которого ещё недавно она считала назойливым, вдруг всколыхнуло волну паники. Она больше никого тут не знала. К кому обратиться? К пьянчуге, курящему сигаретку на парапете, или к продавщице в магазине, которая тут же разнесёт новость о туристке, продающей машину, по всей деревне? Придётся что-то соврать.

Илья резко остановился и обернулся.

– Что?

Она заметила у него в пакете пачку соли и бутылку растительного масла.

– Я хочу продать машину. За любые деньги. – Вера перешла на шёпот. – Мне сказали, что вот тут это можно сделать. Подгорная, четыре «А». Я не могу найти адрес на карте.

– Кто сказал?

– Не важно. Мне нужны деньги и срочно. Точнее не мне, родственникам, – придумала она.

Илья посмотрел на «Хонду», стоящую в пяти метрах, и кивнул. Кажется, понял с первого раза. Какое счастье!

– Поехали. Я покажу.

Они сели в её машину и через две минуты оказались у большого кирпичного дома на въезде в село. Участок огораживал высокий, тоже кирпичный, забор. Красивые кованые ворота преграждали путь внутрь. На воротах висел домофон с глазком видеокамеры.

– Местный хан, – усмехнулся Илья. – У него единственного здесь есть деньги, чтобы купить твою машину. Быстро, без вопросов и за наличку. Ты посиди пока, я схожу, поговорю.

Вера с благодарностью кивнула. Когда Илья вышел из машины, позвонил в домофон и скрылся за воротами, она взяла в руки стоящий на зарядке айфон. От него тоже придётся избавиться. Но сейчас, в последний раз, она посмотрит на фотографии дочерей и мужа.

Их последний пикник. Фото с чудом сохранившейся камеры.

Алиса смотрит серьёзно. Ей уже десять, она почти взрослая. Закатные лучи подсвечивают ореол светлых волос. Какая же она красивая. Могла бы стать биологом или другим учёным, потому что всегда была почемучкой, замечала детали, мелочи, больше походила на отца. А вот Милана, Мила, хорошенькая смешливая девчушка, прирождённая актриса, сочинительница, фантазёрка. Из неё вышла бы писательница или художница. Мамина дочь. Их нет, больше нет, один-единственный миг отнял их у неё, вычеркнул из жизни, забрал. Она сделает всё, чтобы вернуть их. А не вернёт, так сгинут. Какая разница, нет никакой разницы, лишь бы уйти отсюда туда. Уйти поскорее. Господи, сколько же можно ждать.

– Вера! – Его голос прозвучал как выстрел у виска. Она вскинула голову, не успев понять, что происходит, как она выглядит, не успев надеть маску на лицо и вытереть слёзы. – Что с тобой?

Она открыла дверь, на деревянных ногах вышла наружу и протянула ему айфон.

– Его тоже отдай, – прошелестела она. – Только, пожалуйста, сотри всё, что в памяти.

Илья вмиг оказался рядом. Вера почувствовала жар, идущий от него, и зажмурилась. Потому что он пах солью, солнцем, лесом и землёй. Мужчина, который знает что-то, чего не знает она. Например, где находится дом четыре «А» на улице Подгорной в селе Чарык.

Он вынул телефон из её рук, мельком взглянул на экран, погасил его и сунул в задний карман джинсов.

– Не переживай.

Вера кивнула. Мир вокруг вдруг качнулся, и ей показалось, что земля поменялась местами с небом.

– Да чтоб тебя!

Последнее, что она услышала, был растерянный возглас Ильи. А потом всё провалилось во тьму.

Глава 13. Чокнутая

Подхватив Веру на руки, Илья поспешил в сторону дома. Благо он находился на соседней улице, ближе, чем медпункт.

Почти невесомая, кожа да кости, откуда такая взялась?

Зайдя в дом, он положил её на диван и присел рядом. Дышит, хоть и бледная, будто присыпанная мукой. Губы чуть приоткрыты, тонкие морщинки вокруг глаз и между бровей. Не похожа на холёную городскую дамочку, хотя по другим признакам: гонору, машине и айфону последней модели – она самая. Что её сюда принесло? Ясно, беда какая-то. Развод? Банкротство? Вряд ли. Успев заглянуть ей в глаза тогда, на лугу, Илья чувствовал: эта женщина потеряла не мужа или деньги, а саму себя.

Очнулась.

– Где я? – почти сердито произнесла Вера, подскакивая.

– Аккуратнее. Не торопись. Ты у меня. Если хочешь, отвезу тебя к врачу.

– Не надо. Я пойду. А что с машиной?

– Я обо всём договорился. Подпишешь договор, передашь документы. Завтра приходи, если сможешь.

Вера кивнула. Попыталась встать с дивана и покачнулась. Илья подхватил её под острый локоть и вернул на место.

– Сядь. Я напою тебя горячим сладким чаем. И ты что-нибудь съешь, а потом отвезу в Каракарган.

Она бессильно откинулась на спинку и прикрыла глаза.

Из Каракаргана Илья вернулся, когда смеркалось. Заехал к Палычу, тот заставил поужинать и выпить пару стопок самогонки. Они разговорились, сидя за шатким трёхногим столом на веранде, и Илья поделился историей о лесорубах. Высохший семидесятилетний мужичок, бывший следователь, сокрушённо покачал головой.

– Вот же сучьи потроха! Ни стыда ни совести! Летом рубят! На что им сырой лес? Из такого не строят. Продадут, как пить дать, и дело с концом. Главное – бабло. А ещё на китайцев грешат. Какие, драный валенок, китайцы? Своих извергов хватает. Но ты, Илья, зря полез. А тя знаю. Но зря, ой, зря… Это ж мафия натуральная. Давай ещё по одной.

Илья принял из рук старшего товарища рюмку и ответил:

– Мне ты можешь не рассказывать о справедливости системы. Но вот в чём беда. Даже ни во что не веря, я всё равно не могу по-другому. Как будто если не здесь, то там она, это гребанная справедливость, существует.

Чокнулись. Выпили.

Палыча в селе все знали, хотя он сам держался особняком. Да и домишко его стоял чуть в стороне, на пригорке, под шапкой многолетней ели. Там и коротал он дни, с любовно собранным самогонным аппаратом, охотничьим ружьём, удочкой и старой кошкой Маськой.

Когда-то он был следователем в райцентре – грозой воришек и буйных пьянчуг. В его послужном списке числилось немало бытовух, разбоев и даже один серийник, за поимку которого его наградили пистолетом Макарова. Он любил об этом рассказывать, потому что единственные приятные воспоминания в его жизни были связаны с работой. Жена с дочкой давным-давно ушли от него, именно по этой причине. Какой из хорошего мента хозяин, муж и отец?

А люди доверяли ему по сей день. Когда Палыч вышел на пенсию и уехал в Чарык, спрятавшись от шума, суеты и былых историй, к нему стали приходить за советом. Как к юристу или к провидцу. То Маруськин внук малолетний пропал из ограды, то сосед собрался дом продавать, но риелторам не доверяет, то молодёжь, хлебнув водки, подралась и чужую машину измахратила. Он слушал, морщил лоб, кивал, подсказывал.

Палыч привык к одиночеству: сам чинил забор, ловил рыбу в Талсу, ходил на зайца. Зимой любил затопить печку, налить себе крепкого чаю, выставить табурет к окну и смотреть, как меняет цвет затянутое снежными тучами небо.

Когда Илья приехал в дом дедов, Палыч был первым, кто помог. Не только словом, но и делом.

– Скучно, сынок, на печке сидеть. А ты ж тепереча мой ближайший сосед. Терпи помощь, – с хитрой улыбкой говорил он.

Иногда деревенские судачили о его личной жизни. Почему он снова не женился? Ведь уже давно в Чарыке живёт. Он только улыбался своим лукавым и одновременно уставшим взглядом. «У меня всё, что надо, уже было», – отвечал загадочно. Но по вечерам, когда за порогом поднимался мягкий, лёгкий как облачко туман, подолгу сидел на веранде, смотря за забор, словно ждал кого-то.

Когда стало совсем темно и сыро, Илья засобирался домой, поблагодарил хозяина. Чёрт, который всё это время лежал у ступенек веранды, вдруг ощерился и глухо зарычал, глядя куда-то во мрак.

За забором хрустнул гравий.

Палыч напрягся, встал, вышел за калитку.

– Никого.

Потом сходил в огород и вручил Илье охапку грязной ярко-красной ядрёной редиски, по-отечески хлопнул по плечу и сказал:

– Во народилась! Бери. Давай, ступай аккуратнее. И смотри в оба.

Когда отец, узнав, что Илья убил человека, заявил, что не хочет больше его ни видеть, ни слышать, он не поверил, что так бывает. Отец, которым он всегда восхищался. Умный, гордый, всезнающий. Отец, который учил его играть в шахматы, возил на турниры, болел за него, вдруг стал не просто чужим человеком, а устранился из его жизни навсегда. Ушёл опозоренный, оскорблённый в лучших чувствах, разочарованный тем, что сын не оправдал надежд. Ушёл громко, со скандалом, с пафосными речами. Не только от него ушёл, но и от своей жены. Тогда Илья решил, что так и останется – без половины сердца, вырванной отцом. Но сейчас, спустя столько лет, вдруг почувствовал, что есть человек, который всегда готов его выслушать, поддержать, по-своему позаботиться, а главное, принять любым. И этот человек – не родня ему, а всего лишь односельчанин, знававший его в детстве.