Тьма впереди

– Избушка? А можно посмотреть? Всё равно до вечера делать нечего.

Илья отвёл взгляд, словно не хотел продолжать разговор, но из вежливости не мог бросить её одну.

– Не на что там смотреть. Обычный сруб.

– Я тебе расскажу, почему приехала, – не думая, выдохнула Вера.

По его лицу пробежала тень сомнения.

– Ну садись.

Радуясь победе, она обошла машину, открыла дверцу и залезла на переднее сиденье. Сзади на неё настороженно глянул чёрный пёс, но не залаял и даже не зарычал. Илья резко тронулся с места.

Трястись пришлось недолго. Минут через десять они свернули влево, в лес, а ещё через пять выехали на укромную полянку.

Вера ахнула.

Сруб, конечно, был совершенно обычным, но ей показалось, что она попала в сказку. Небольшой аккуратный домик из светлых брёвен, два окна, тяжёлая дверь, крыльцо, крыша, усыпанная хвоей. Вдоль одной из стен под навесом ровными рядами лежали колотые дрова. Сразу за домом начинался подъём в гору, поросший пихтами, а вокруг поляны шелестели кедры. В траве белыми бусинами были рассыпаны цветы земляники.

Когда они вошли внутрь, Вера пожалела о своём импульсивном поступке. Зачем она напросилась в гости к чужому мужчине? Помещение было хоть и аскетичным, но по-своему уютным: широкая лавка вдоль одной стены, столик у окна напротив, несколько полок с продуктами и книгами, металлическая печь, табуретка. Однако её смутило не это – тут было настолько тесно, что расстояние между ней и Ильёй неизбежно сократилось. Даже если забиться в самый дальний угол, они всё равно будут слишком близко друг к другу.

Чёрт сразу же залёг под лавку – видимо, это было его место.

Пока Вера озиралась, Илья растопил печь, набрал воды в металлический чайник, поставил на стол кружку и стакан, чай, хлеб, ветчину и бутылку виски.

– Ну что ж, присаживайся. Я не привык принимать гостей, так что… Выпить хочешь?

– Да ты гурман, – похвалила Вера, чувствуя, как напряжение сковывает плечи, а ноги деревенеют. Как же она дура, что приехала сюда! – Спасибо, но… А вообще… Давай.

– Я отвезу тебя обратно. Не переживай.

Вера на табурет, Илья на деревянную колоду. Когда он резал хлеб и ветчину, оставляя толстые ломти прямо на разделочной доске, она обратила внимание на его руки: изящные и сильные одновременно. Загорелую кожу красно-коричневого цвета покрывали царапины и трещины, но коротко стриженные ногти были чистыми. На ребре правой ладони, у мизинца чернела маленькая татуировка, но что на ней было изображено, она не смогла разглядеть.

Подняв стакан с плещущимся на дне виски, Вера поняла, что дрожит. Сделала глоток. Зажмурилась. Удивилась, как мягко, будто маслом, смазало горло. Положила на язык кусок ветчины. Чуть не подавилась слюной. Закусила редиской. Во рту растеклось пряная острота. В животе потеплело.

– Мне некого любить, – тихо, почти шёпотом начала она.

Илья вскинул бровь. Вера продолжила:

– Отец ушёл из семьи. Мама умерла. Муж и дочери – у меня было две девочки, Алиса и Милана – погибли. Даже собака… и та… Я так долго терпела, так долго… Пыталась делать вид, что сильная, что всё переживу. Работала. Ходила к психотерапевту. Пила таблетки. Медитировала. Обращалась к священникам, медиумам, гадалкам. Ни-черта-не-помогло. – С каждым словом говорить становилось легче. – Я просто хочу, чтобы всё стало как раньше. Я не научилась жить без них.

Но знаешь, что самое жуткое? Когда-то я мечтала остаться одна. Ранние подъёмы, завтраки, сборы в садик, прогулки с собакой, дела в галерее, бесконечные звонки, встречи, разговоры, выставки, поездки. Без выходных и праздников. В какой-то момент стало невыносимо. Я взмолилась об одиночестве и… получила желаемое. Но оказалось, если некого любить, то и жить не за чем.

Илья долго молчал, а потом так же тихо спросил:

– Что тебе мешает любить их, оставаясь здесь, со мной?

Веру словно прошило током. Кожа покрылась мурашками. С ним? Он псих?

– Ты псих? – хрипло выдохнула она.

Илья расхохотался. У неё тут же непроизвольно поднялись уголки губ, будто это и правда было очень смешно.

– Да, конечно, да! А ты разве нет? Мы оба здесь, у чёрта на куличках, творим какую-то дичь и при этом пытаемся делать вид, что всё нормально.

Вера впилась в него взглядом, пытаясь понять, как он может так небрежно, буквально парой слов описать то, что у неё внутри. Она и правда давно сошла с ума или умерла. Нечего терять, не за что цепляться, не о чем жалеть. Всё случилось. Всё решено. Лучше не будет. А значит, можно всё.

Сдвинув руку на несколько сантиметров, она коснулась его ладони. Сухой и горячей. Накрыла его пальцы своими. Обхватила запястье. Почувствовала бьющий пульс. Сжала со всей силы. Так, что ногти не впились в кожу, раздирая до крови. Ждала, когда в его глазах блеснёт боль или недоумение, когда он отдёрнет руку, выругается, выставит её вон. Он лишь сжал челюсти и продолжал, не моргая, смотреть на неё.

Она выдохлась, ослабила хватку. Часто задышала. Поняв, что уже не сможет остановиться и простой уйти, встала, обошла стол, оказалась совсем рядом, подняла платье повыше, села к нему на колени лицом к лицу и сказала:

– Теперь ты знаешь.

***

До Каракаргана ехали в полной тишине. Двигатель уазика урчал низко и равномерно, нарушая безмолвие ночи. В свете фар мелькали только корни деревьев, трава, кочки, камни. Темнота шевелилась. Обступала со всех сторон, проникала в открытые окна, не хотела отпускать. Воздух пробирал неожиданным ознобом. Но Илья не включал печку. Ему хотелось остудить и голову, и тело.

В какой-то момент показалось, что впереди мелькнула лисица, он ударил по тормозам и выругался. Вера даже не повернула к нему лица. Она сидела неподвижно, насколько можно быть неподвижной в трясущейся машине, и смотрела в боковое окно.

Когда они наконец добрались, Илья притормозил у покосившегося забора. Дом бабы Таши стоял тихий и тёмный. Вера молча открыла дверцу, спрыгнула на землю. Он тоже вышел, огляделся – всё было знакомым и в то же время тревожным.

– Ты уверена? – спросил он.

– Разумеется. – В голосе ни теплоты, ни сомнения.

Он не видел её лица, лишь фигуру в светлом платье на фоне тёмной изгороди. В попытке задержать протянул руку, скользнул по предплечью. Кожа была прохладной и чуть влажной. Вера мгновенно отшатнулась и, не говоря больше ни слова, слилась с темнотой.

Илья услышал, как скрипнула калика, зашуршали по ступенькам лёгкие шаги, хлопнула дверь. Он остался стоять на месте. Дождался, когда за окном загорится свеча, и её мерцающий свет проплывёт в спальню. Мыслей не было. Только желание пойти за Верой и остаться рядом. Не ради её тела. Ради того, чтобы знать, что она в безопасности.

Она не позволит. И, пожалуй, никогда не будет безопасна сама для себя.

Он провёл рукой по разгорячённому лицу, смиряясь с тем, что лихорадка не отпустит его ещё долго, и вернулся в машину.

Глава 19. Перестрелка

Вера не поняла, что её разбудило, но когда открыла глаза, увидела прямо над собой лицо бабы Таши. Стянутое морщинами, оно покачивалось, то скрываясь в темноте, то выныривая на свет свечи, и походило на лик болванчика. Узкие губы, сжатые в трубочку, резко расширились и выдохнули:

– Алкоголь запрещён! Ещё раз учую, побежишь отсюдова с голой жопой!

Дёрнувшись в сторону, Вера не рассчитала силы и упала на пол. Взывала от боли в плече и бедре.

– Это предупреждение. А вот совет. Не якшайся с Илюшей, – продолжала баба Таша, обернувшись к ней. – Он тебя до добра не доведёт. Сам струсил и тебе будет в уши петь. Учить жить. Не верь. Ни черта он не знает, как жить. У самого семь бед на неделе. Я тебе больше скажу. Если продолжишь – не доживёшь и до конца лета. Ясно тебе?

Вера и слова не могла вымолвить от ужаса. Тело била крупная дрожь. Она так и сидела на полу, молча глядя на тёмный сгорбленный силуэт на фоне окна.

Баба Таша не сдвинулась с места, но Вера вдруг почувствовала костлявые пальцы, впившиеся в горло.

– Ясно тебе? – Змеиный шёпот затёк в уши и запечатал их расплавленным воском.

– Да-да, – прохрипела Вера, и тут же стало легче дышать.

Она моргнула. Обернулась. Баба Таша лежала в своей постели и глубоко, размеренно дышала. В окно смотрела огромная полная луна.

***

Утро было хмурым, влажным, пропитанным дождём, который вот-вот накроет тайгу и превратит её в мягкий акварельный рисунок. Илья любил это меланхоличное состояние, окутывающее сердце лёгким покрывалом грусти и ностальгии. Когда идёт дождь, не видно слёз. Но сегодня, возвращаясь в Чарык из лесной заимки, он думал совершенно о другом. Он думал о Вере.

Ему казалось, что он видит её, понимает, чувствует, но лишь до определённой глубины, словно она была озером с коварным илистым дном, которое скрывало под собой жадную трясину. То, как она смотрела, сидя у него на коленях, больше пугало, чем возбуждало. Её взгляд – беспощадный, торжествующий – мог принадлежать самке богомола, а не женщине. Но в этой дикости было что-то вытряхивающее душу, выбрасывающее за рамки приличий и условностей, освобождающее инстинкты. Он никогда не испытывал ничего подобного.

А потом она захлопнулась, как моллюск в раковине. И стала ещё более отрешённой, чем раньше. Илья не мог понять, что с этим делать: плюнуть и забыть или искать способ снова спровоцировать её. Не стоит врать себе. Он не смог бы забыть.

Но что дальше? Он будет играть в её игры все три месяца, а потом она просто исчезнет? И он снова останется один?

Вдруг с заднего сидения залаял Чёрт. Илья пришёл в себя. Посмотрел по сторонам. Справа в лесу, почти невидимый за деревьями, стоял знакомый «Газон». Резко ударив по тормозам, Илья сдал назад и свернул в сторону кедрача. Ему не хватало самых важных кадров: автомобиля и тех, кто рубил лес.

Он остановился за молодой порослью, закрыл пса в салоне, велев ему молчать. Чёрт жалобно заскулил и, обидевшись, улёгся на сиденье. Илья осторожно пошёл вперёд. Снова свежие спилы. Брёвна, лежащие штабелями. Изрытая колёсами земля. И звук работающей бензопилы где-то поодаль.

Присев за толстым кедром, он достал телефон и включил камеру. Сердце билось часто и неровно – наконец он подобрался достаточно близко, чтобы сделать последние, самые важные кадры. Пару раз щёлкнул «Газон», навёл объектив на номера. Приблизил. Руки дрожали, снимки были нечёткими, но главное, что можно разобрать цифры. Внезапно в кустах щёлкнула сухая ветка. Он дёрнулся, но не прекратил снимать. Шаги приближались. Илья прислонился плотнее к дереву, пытаясь слиться с ним.

– Эй! Ты кто, мать твою?

Из леса вышли трое. Один – в залитой потом майке, второй – с золотой цепью на шее, третий, худой, в кепке – водитель. Илья узнал их.

Кто из них приходил к нему домой?

– Так это ж наш старый знакомый! – протянул Гена. – Тебе мало, что ли? А? Ну сейчас разговор будет коротким.

Он кивнул первому, в майке, и тот достал из-за спины револьвер. Не станет же он…

Пуля с визгом впилась в кору рядом с головой. Илья развернулся и побежал назад, стараясь пригнуться как можно ниже. В спину впились крики: «Мочи его! Закопаем!» Он знал, что в кармане штанов на уровне голени лежит нож, но возможности для манёвра не было. Краем глаза заметил вспышку очередного выстрела. Боль полоснула по плечу. В ушах загудело.

Сделав нечеловеческий рывок, Илья ускорился и наконец увидел родной уазик. По салону метался, чувствуя опасность, Чёрт. Как хорошо, что он не взял его с собой. Но получится ли скрыться? Между ним и стрелком слишком маленькое расстояние. А стоит выехать на открытую местность, и он превратится в отличную мишень.

– Стой, сука! – донёсся голос сзади, и рядом с ногой взорвалась от выстрела земля.

Илья добежал до машины, коротко обернулся и увидел, как мужик в майке бьёт рукояткой револьвера по ладони. Осечка? Закончились патроны? В это время двигатель завёлся, педаль газа ушла в пол, и уазик, взрывая колёсами влажную земли, рванул в сторону села.

Пролетая мимо Каракаргана, Илья бросил взгляд в заросли крапивы и подумал: «Только бы не добрались до неё».

Остановившись около дома, он сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, закрыл глаза и прислонился лбом к рулю. В ноги ударила слабость. Доказательства были у него. И ему снова повезло остаться в живых. Надолго ли? У них нет никаких рамок. Незаконная вырубка. Незаконное проникновение в жилище. Незаконный ствол. Их крышует человек с деньгами и авторитетом и, похоже, менты. Он вляпался по-крупному.

Посмотрев на плечо, Илья понял, что рану нужно зашивать. Застонав не столько от боли, сколько от осознания неизбежного, нащупал телефон, набрал номер Лары и сказал:

– Привет. Мне нужна твоя помощь. Можешь прийти ко мне? С ремкомплектом для подстреленного. Только, пожалуйста, никому ничего не говори.

Нажал на отбой и вывалился из двери. Следом полный нетерпения выскочил Чёрт.

***

Проснулась Вера в одиночестве. За окном сияло позднее утро, но внутри у неё как будто гудел рой потревоженных пчёл. Стыд, страх, сожаление и ещё куча неведомых, неразложимых на составляющие эмоций. Этот Илья – ей почему-то трудно было назвать его просто Ильёй – принял всё, что она творила, без удивления и насмешки, без пошлых шуток и тупого самодовольства. Как будто, что бы она ни сделала, он был готов к этому. Плюнь она ему в лицо, ударь, оскорби – он даже бровью бы не повёл. Как мученик. Как самый близкий человек.

Это бесило. Это притягивало. Разум сдавал позиции. Она не понимала, что происходит, но чувствовала неуёмный зуд. Хотелось снова увидеть его, взглянуть бесстыжими глазами, испытать его: неужели снова не заденет за живое? Неужели он опять стерпит – без улыбки, без грубости?

Вера встала, сходила в туалет, умылась, раздула печь, поставила чайник – автоматические действия, не требующие осмысления, не помогли отвлечься и навести порядок в душе.

– Ни за что на свете. Я больше и шагу в его сторону не сделаю. А если сам заявится, спрячусь. Сбегу. Господи, я рассуждаю, как подросток, у которого бушуют гормоны…Блин! – И только когда, наливая кипяток в кружку, она обожгла палец, боль вернула её в реальность. – Я что, разговариваю сама с собой?

Вера вытерпела два дня, а потом, собравшись за пять минут, вышла из дома и направилась в Чарык.

«Мне просто скучно, – убеждала она себя дорогой. – А ещё хочется насолить этой мерзкой старухе, которая посмела мне что-то запрещать».

Оказавшись у дома Ильи, Вера притормозила. Время пролетело незаметно, будто она не прошла три километра пешком, а пролетела или телепортировалась. Невысокий деревянный штакетник, калитка, ухоженный двор. Под окнами пышными тяжёлыми тёмно-бордовыми шапками цвели пионы. Когда она была здесь в последний раз, разглядывать дом было некогда, а сегодня, вдруг оробев, Вера подумала, что у такой красоты должна быть хозяйка, и она сама полная дура, если решила, что может с лёгкостью ворваться в жизнь другого человека и так же незаметно из неё выскользнуть.

Рука задрожала, когда она перекинула её через калитку, пытаясь нащупать задвижку. Раз уж пришла, не возвращаться же обратно? Вдруг он заметил её из окна. А может, его нет дома, и всё обойдётся? Проклиная себя и Илью, Вера дёрнула щеколду и вошла внутрь.

В этот момент дверь дома открылась, и на крыльцо вышла молодая блондинка. Узкие джинсы, обтягивающая футболка, длинные, собранные в хвост, волосы, чересчур пушистые чёрные ресницы. Вера инстинктивно напряглась.

Закрывая за женщиной дверь, выглянул Илья. И замер.

– Здравствуйте! – Первой пришла в себя блондинка. – Я Лара, а вы?

Вера почувствовала сладкий запах её духов и тут же окончательно поняла, что зря пришла. Не просто зря – это было чудовищной ошибкой. Нужно было затаиться в своей норе и забыть о существовании внешнего мира. Разве не для этого она приехала сюда? Илья в отличие от неё существует в давно сложившемся социуме. У него есть соседи, друзья, знакомые. Жена. Или женщина. Это Вера – призрак. А он – обычный мужчина. Провалиться бы сквозь землю. Но поздно.

– Вера.

– Очень приятно. Кто бы вы ни были, сейчас не лучший момент для визита. Илья плохо себя чувствует. И я как его врач прошу вас…

– Лара, пока! Вера, прошу, заходи. – Голос Ильи оборвал эту неловкую сцену.

Женщина обернулась, сверкнула глазами, поджала губы и бросила:

– Приходи завтра на перевязку, горе ты моё луковое.

Когда за ней захлопнулась калитка, Вера неспешно, всё ещё сомневаясь в своих действиях, поднялась на крыльцо и зашла в дом. Из своего угла её проводил внимательным взглядом Чёрт.

Глава 20. Темир

Первое, что заметила Вер