Тьма впереди

Вера осторожно ступала по скрипучему полу, ловя себя на мысли, что даже её дыхание звучит слишком громко. Солнечный свет, уже горячий, яркий, полосой проходил через окно и пыльным столбом висел в воздухе. На выцветших розовых обоях в полоску над кроватью четко выделялись светлые прямоугольники. Фотографии или картинки давно исчезли, но молчаливые следы их присутствия остались.

Вера подалась вперёд, провела ладонью по стене. Сухая, тёплая, как старушечья кожа. Повернулась к шкафу. Лак на рыжеватом дереве пошёл трещинками. Зеркало по центру помутнело. Она решительно распахнула дверцу. Одежда бабы Таши занимала самую малую часть пространства. Два одинаковых бархатных халата, точно таких, как она носила каждый день, длинные ситцевые платья. Стопка белья и платков на средней полочке. Какая-то верхняя одежда. Обувь. Всё выглядело настолько старым, что казалось, вот-вот рассыплется в прах. Это подтверждал и запах: тяжёлый, застоявшийся, старушечий.

Нерешительно протянув руку на с виду пустую верхнюю полку и пошарив по пыльному основанию, Вера вдруг наткнулась на что-то. Подпрыгнула, пытаясь ухватить. Ещё и ещё. Чихнула от пыли, забившей нос. Наконец изловчилась, уцепила, смахнула на себя. В лицо, больно ударив уголком, прилетел увесистый, плотно набитый бумажный пакет.

– Есть!

Открыв его дрожащими пальцами, она обнаружила пачку старых фотографий, скреплённых обрывком тесёмки. Сердце ёкнуло.

На первом снимке, цветном, размытом, какие получались на мыльницы «Кодак», на фоне этого самого дома стоял красивый алтаец лет пятидесяти. Смуглый, с чёрными, почти без проседи волосами, высокими скулами и внимательным задумчивым взглядом. На следующих – он же, всегда один, то с лошадью, то на фоне гор. А потом один кадр – молодая девчушка. Худая, угловатая, как подросток, со счастливой улыбкой во всё лицо. Неужели баба Таша?

Неожиданно Вера почувствовала толчок под локоть. Фотографии вылетели из рук и рассыпались по полу. Она резко обернулась. Никого. В желудке похолодело. Медленно опустившись на колени, начала собирать снимки.

– Я сейчас, сейчас… Я всё уберу… Простите меня.

Она не могла поверить в существование Темира, в болезнь бабы Таши, в разлом в земной коре, который создал какую-то аномальную зону. Но спрятав фотографии в шкаф, Вера поняла: эти стены хранят тайны, которые ей не дано познать. Возможно, если она пройдёт все испытания и станет достойна, ей откроется правда.

Из спальни она выскользнула с чувством, что дом смотрит на неё испытующе и будто спрашивает: «Что ты сделаешь дальше?»

Глава 16. Там – подделка

Тишина раннего утра баюкала в своих ласковых объятиях. Мир казался чистым, первозданным, и только люди, мысленно вздохнул Илья, снимая закипевший чайник с перекладины над костром, могут всё испортить.

Тут же раздался голос:

– А где Ира?

Даня вылез из палатки и уставился на Илью, как будто тот спрятал его жену и не хотел в этом признаваться. Помятое после сна лицо было одутловатым и бледным. Но в глазах уже плескался волнами накатывающий страх. Знакомое чувство. Ты ещё не веришь в то, что случилось что-то плохое, но сердце уже начинает биться чаще и поднимается куда-то к горлу. Мозг ищет разумные объяснения, но паника медленно охватывает тело, заставляя его трястись и слабеть.

– Её нет в палатке. И я не слышал, как она выходила, – не дождавшись ответа, продолжил Даня.

Илья поставил чайник на траву.

– Я её не видел. Может, вышла в туалет или умыться?

За те полчаса, что он возился с костром и чайником, любой успел бы сбегать в кусты и вернуться в лагерь, а озеро начиналось буквально в десяти метрах от костровища. Илья покосился в сторону воды. Может, зря он вчера сочинил эту байку про безмолвных?

Даня забегал вокруг палатки, разбудил Макса с Ритой, метнулся в сторону кедров.

– Ира! – В его голосе послышались визгливые нотки.

Илья вышел на берег и осмотрелся. Полная безмятежность. Восточный склон горы светился нежной зеленью, тени растворялись, прозрачный воздух, согреваясь, чуть дрожал в предвкушении летнего дня. Не может быть, чтобы именно сегодня случилась беда.

– Ира! – доносился из-за спины удаляющийся голос Дани. Кажется, тот решил пойти искать в обратном направлении.

Продолжая сканировать взглядом окрестности, Илья заметил маленькое белое пятно на освещённом солнцем пригорке. Негромко выругавшись, двинул в том направлении. Через десять минут, пройдя по береговой дуге, поднялся на невысокий уступ. Ира сидела на камне, обняв колени и смотрела на водную гладь.

– Вообще-то тебя потеряли, – рявкнул Илья.

Он не рассчитывал на ответ, потому что хорошо знал эту застывшую позу и отрешённый, направленный то ли вдаль, то ли внутрь себя взгляд.

Девушка ничего не ответила, даже не шелохнулась. Пришлось сесть рядом, но на некотором расстоянии, чтобы не нарушить границу. И ждать. Он не любил быть ни тамадой, ни психологом, но иногда приходилось. Люди, которые приезжали на Алтай, не все были бесчувственными выпивохами. Некоторые выглядели потерянными, несчастными, глубоко одинокими, даже если их сопровождали мужья, жёны, дети. Такие часто «зависали», увидев нечто красивое. Или, наоборот, выпадали из реальности на ровном месте. А иногда совершали нечто похожее на демарш, бунт. Замолкали, сбегали, терялись. Никогда надолго, потому что привычный образ жизни настолько глубоко укоренился внутри, пророс метастазами во все органы и ткани, что излечиться было уже невозможно. И только единицы решались на кардинальные изменения, бросали всё, сжигали мосты, резали по живому.

– Послушай. Я тебя понимаю. Мне тоже не раз хотелось вот так уйти подальше ото всех, и чтобы никто не трогал. Я даже понимаю, чем тебя раздражает муж. Это не его место. Твоё – возможно. Но разве он в этом виноват? Давай возвращаться, здесь небезопасный спуск, я не могу оставить тебя одну. Но обещаю, больше до конца похода не побеспокою. Если, конечно, ты не будешь лезть туда, где опасно.

Ира быстро вытерла щёки, повернула к нему заплаканное лицо и сказала:

– Да, вы правы. Простите.

Только встретившись с ней взглядом, Илья почувствовал, как в груди развязался узелок тревоги. Нахлынувший покой имел привкус горечи и сожаления, но это всё же был покой.

***

Обратно шли молча, уставшие, потные, всё ещё под впечатлением от Ириной выходки. Только вечером у костра все повеселели, и Илья, расслабившись, решил, что завтра поведёт их другой тропой, более короткой, более живописной. Главное, приблизившись к тому самому, хорош знакомому ему склону, не смотреть налево, вниз, не вспоминать, не кормить собственный страх. И всё будет хорошо. Десять минут неспешного шага, и проклятый обрыв скроется из вида, перестанет будоражить. Он ходит по этой тропе несколько раз в год. Должно же это однажды закончиться?

Он пытался убедить себя, поверить, но ничего не вышло. Всё снова было, как всегда. Липкий пот, пульс в висках, слабость в коленях. А ещё эта жара. Перед глазами поплыл туман.

Как манит пропасть под ногами. С каким вкусным хрустом осыпаются камешки. Ещё один шаг, и ты летишь в бесконечность. Зачем тебе переход? Вот то, что нужно, и результат гарантирован.

– Эй, с вами всё в порядке?

Он обернулся и с трудом различил Ирино лицо. Она легонько прикоснулась к его плечу.

– Да, а что?

– Вы так побледнели и как будто пошатнулись. Может, присядем? Сделаем привал?

– Привалы – это моя компетенция, – криво улыбнулся Илья. – Но спасибо, что спросили. Через сорок минут затаборимся.

– Хорошо. Спасибо вам. Если бы не вы тогда нашли меня, а Даня, я бы не вернулась. Глупо, смешно, знаю, но… Я поняла, что ошиблась. Я вообще не так хочу жить. Не с ним.

Она смутилась, опустила глаза в землю. Потом быстро отвернулась и пошла к своим.

***

Солнце скрылось за горой, как будто кусочек лимона утонул в чае, и вокруг вмиг разлился зябкий сумрак. Вера услышала шаги и удивилась: что-та баба Таша сегодня рано. Вышла на крыльцо и замерла. За калиткой стоял Илья.

– Привет. Пустишь?

Внутри шевельнулся неосознанный страх. Захотелось тут же его прогнать, не здороваясь, но Илья успел произнести:

– Неужели ты правда приехала, чтобы…

– Да какое тебе дело? Что ты можешь знать?

Осеклась. Этот мужик один из тех, кто?.. Илья не дал ей домыслить.

– Ты хочешь совершить переход. Я вижу это по твоим глазам. По пустоте в них. По злобе. Ну и тачку ты не так просто продала за три копейки. Зачем? Расскажи зачем.

– А ты… тоже бывал здесь?

Он ухмыльнулся, как будто только и ждал, когда она догадается. А потом достал руку, которую прятал за спиной. В ней был букетик огоньков. Жалкий, почти увядший. Сколько он пронёс его в горячем кулаке?

– Теперь мы сообщники. Расскажи зачем.

– Нельзя рвать цветы, занесённые в Красную книгу. – Вера резко развернулась и пошла в сторону дома. Следом лязгнула защёлка калитки и раздались размеренные шаги.

Пусть идёт. Желание прогнать его уступило место болезненному любопытству. Возможно, удастся узнать что-то новое, чего не рассказывала баба Таша.

Когда они вошли в избу, Вера налила воды из ведра в гранёный стакан и поставила в него цветы. Потом плеснула в металлические кружки ещё горячий чай со смородиновым листом и села за стол. Илья расположился напротив и медленно рассматривал комнату, будто вспоминая что-то. Ей показалось, что это он у себя дома, а она в гостях. Наверное, так и было.

– Как ты тут? Справляешься? – с жалостью поинтересовался он.

– А ты думаешь, я ничего не умею? Детство у меня было тяжёлое. Мы с мамой жили на пятнадцати квадратных метрах в двухэтажном деревянном бараке с уличным сортиром. А мама у меня последние шесть лет была лежачим инвалидом. Так что не суди о людях по внешности.

Илья отпил чай, не сводя с неё глаз.

– Досталось тебе. Прости. Но ведь не это привело тебя сюда?

Вера перестала крутить в руках кружку.

– Не это.

И снова замолчала.

– Ладно. Тогда я расскажу, – тихо продолжил он. – Свои мозги в чужую голову не вложишь, но если ты послушаешь внимательно, если хотя бы задумаешься, может, и поймёшь. Много лет назад я убил человека. Случайно. К моей девушке на улице начали приставать пьяные ушлёпки, я толкнул одного из них, он упал и разбил голову о каменную клумбу. Меня за это посадили. Знаешь почему? Потому что его папаша оказался ментовской шишкой, а мои родители… Отец – учитель истории, а мама – научный сотрудник в загибающемся институте. Семь лет я провёл в колонии строгого режима, в УДО мне было отказано. За это время мать умерла от рака, а отец перестал со мной общаться. Куда-то переехал.

Здесь я оказался, потому что больше некуда было податься. Тут, в доме дедов, я провёл детство, и это всё, что осталось от моего прошлого, от того, кем я был и кем хотел стать. И тут жила баба Таша. Слухи о ней всегда ползали по Чарыку. Мы с другом даже один раз залезли сюда. Ух, и страху натерпелись…В общем, жизнь мне тоже малиной не казалась. Если бы можно было вернуть время вспять, вычеркнуть из жизни ту страшную ночь и семь лет ада, я бы душу чёрту продал. Но потом понял… Даже если за границей этого мира и существует другая реальность, мне она не нужна. Моя жизнь – только моя. Всё, что я сделал, всё, что пережил, принадлежит мне. – Илья подался в её сторону, и она уловила его тёплое, пахнущее смородиной дыхание на лице. – Переход – ловушка. Настоящая жизнь здесь, а там – подделка.

Её щёки вспыхнули от ярости. Что бы она ни думала о переходе, никто не смеет указывать ей, что делать, во что верить и к чему стремиться. Кто он такой, чтобы судить о величине её страдания, о том, что для неё лучше?

– Уходи.

Вера почувствовала, что, если он останется хоть на минуту, произойдёт непоправимое. Она ударит его или убьёт. Нужно остаться одной, в темноте старого дома, вернуться в равновесие. Мнимое, но всё-таки равновесие. Она изо всех сил старалась выдержать его взгляд, не отвести глаз, не сдаться. Показать, что она сильная, а он – никто. Мужлан. Зэк. Убийца. Ей было не страшно рядом с ним, но неспокойно. Словно начиналась гроза, а укрыться негде. Как тогда, посреди луга.

Илья тяжело поднялся со стула. Кивнул.

– Спасибо за чай. – И вышел, скрипнув дверью.

Дом поглотила тишина. В стакане горели поднявшие головки огоньки.

Глава 17. Выше закона и природы

Вера долго не могла прийти в себя после визита Ильи. Этот мужчина казался ей одновременно простым и не понятным, приземлённым и недостягаемым, словно они жили в двух параллельных вселенных, которые смогли соприкоснуться лишь однажды: здесь и сейчас. Она снова и снова перебирала в уме их разговор. Он не был похож на того, кто отступает в последний момент. Если он не смог перейти, смогу ли я? С другой стороны, он не терял ни ребёнка, ни любимого. Можно ли положить на чашу весов собственную несвободу и жизни близких? Что на самом деле пришлось ему пережить?

«Ведь я не знаю, не знаю, не знаю».

Вечерний разговор с бабой Ташей не состоялся. Та, просканировав её прищуренным глазом, не проронила ни слова, только жевала узкие губы, щурилась, думала о чём-то своём. То ли была недовольна, каким-то образом почуяв, что городская приводила гостя, то ли, напротив, решила, что всё идёт как должно.

Не в силах уснуть и не желая тревожить покой бабы Таши, Вера вышла в тёмный двор и начала ходить вокруг дома.

«Завтра же выполю траву», – подумала она, когда крапива хлестнула по лодыжке, оставив на коже ожог.

Резко остановившись, Вера прижала ладони к стене дома, ощущая слоистость старых брёвен. Кто он, этот Илья? И почему ей так хочется сделать что-то такое, чтобы вскрыть словно консервным ножом его напускную непробиваемость и увидеть, что спрятано внутри, там, куда он никого не пускает.

«Кто ты такой и зачем я тебя встретила?»

– Да ложись ты уже, хватит сновать туда-сюда. В глазах рябит.

Вера вздрогнула, когда баба Таша высунулась из окна и громко гаркнула, будто в самое ухо.

– Иду.

Сон никак не шёл, Вера рассматривала тонувший в ночи потолок и едва различимый рисунок обоев на стенах. Окончательно измаявшись, решила, что не уснёт до утра, дождётся момента, когда встаёт, соберётся и покинет дом хозяйка. Наконец застанет её за привычным копошением, подслушает, как та кряхтит и бормочет что-то себе под нос, как стучит посудой на кухне, льёт воду, но когда Вера в очередной раз открыла глаза, за окном стояло ясное утро. И она была в доме одна.

***

В этот раз Илья пошёл пешком. Даже Чёрта оставил дома. Нечего провоцировать этих бандитов. Всю дорогу он пытался угадать, который из троих них залез к нему ограду? Чей ботинок пинал пса? Вряд ли водитель, слишком щуплый и с виду трус. Внутри поднималась мутная, плотная пелена ярости, стоило лишь вспомнить, как крепко врезалась в запястья верёвка, каким беспомощным он себя ощутил в тот момент. Да, ему было страшно. И тогда, и сейчас. Никакого оружия у него было, даже ножа, только телефон – его очередь поработать.

Они вывезли весь спиленный лес. Свежая трава скрыла собой опилки. Только пеньки, голые, беззащитные свидетели преступления остались на своих местах. Кедры. Сосны. Крепкие, здоровые. Они росли не меньше тридцати-пятидесяти лет, прежде чем кто-то решил, что толщина его кошелька важнее нескольких десятков деревьев. И не погнушался пилить сырой лес – сейчас всем плевать, что заготавливать, что продавать. Скинул цену – и готово.

Илья медленно обошёл деляну, сделал несколько снимков с разных ракурсов, снял видео.

Он не верил в то, что это случайный набег, или в то, что лесорубы испугались полиции. Даже если они ушли отсюда, скорее всего, продолжат где-то поодаль. Но он сделает всё, чтобы их остановить.

Когда вышел на дорогу и зашагал в сторону Чарыка, он услышал где-то вверху, за спиной, тихое жужжание. Неприятный звук заставил его передёрнуть плечами, но тревога не отступила. Илья обернулся, посмотрел на небо и увидел едва заметную вибрирующую точку на высоте в несколько десятков метров. За ним следили.

– Я что, мать вашу, похож на героя какого-то боевика? Идите на хрен!

Коптер, будто услышав его, резко взмыл вверх и растворился в воздухе.

Пытаясь избавиться от злости, Илья зашагал вперёд с удвоенной скоростью.

«Если хочешь выиграть партию, сохраняй хладнокровие, – вспомнил он слова своего тренера по шахматам. – Твой ум и способности, Илья, ничего не будут стоить, если ты не научишься контролировать агрессию, ярость, любые эмоции во время поединка. Думай, действуй, но не чувствуй».

Он так и не научился этому по-настоящему.

Как только появилась связь, в кармане завибрировал телефон.

Илья с раздражением взглянул на экран: незнакомый номер.

– Да, – рявкнул, ответив на вызов.

– Илья, здравствуй. – Он не сразу узнал тихий, вкрадчивый голос. – Это Васютин Антон Сергеевич.

Илья сглотнул. Васютин – местный предприниматель, хозяин лесопилки, друг главы администрации района и спонсор всех спортивных мероприятий в селе. Тот самый, который купил машину Веры. Неужели с ней что-то не так?

И тут до него дошло. По Чарыку давно ходили слухи, что через руки Антона Сергеевича проходит вся древесина района и не только – легальная и нет, что он торгует с китайцами.

– Добрый вечер, – ответил Илья через неприлично долгую паузу.

– Загляни ко мне на огонёк. Прямо сейчас, если не сложно. У меня для тебя есть интересное предложение. Кофе выпьем или чего покрепче, по душам поговорим. Лады?

Пальцы, сжимающие телефон, похолодели. Илья остановился.

– Загляну.

– Вот и славно. Жду тебя.

С Васютиным Илья был знаком мало. Слишком разные у них были круги общения, образы жизни. Высокий худой мужик лет шестидесяти, чуть сгорбленный с выдающимся носом и тёмным взглядом глубоко посаженных глаз, Антон Сергеевич напоминал какую-то хищную птицу: осторожную и непредсказуемую. Он подпускал к себе только избранных, с односельчанами общался вежливо, но формально, много времени проводил в разъездах.

Пройдя через кованые ворота, Илья во второй раз за последний месяц оказался в этом дорого обставленном, но холодном и безжизненном доме. Семьи у предпринимателя не было. Лара как-то раз с придыханием поведала, что его беременную жену и сына ещё в девяностые, когда они жили в Москве, зарезали бандиты, и с тех пор он не женился. Продал бизнес, вернулся в родные края, начал заниматься лесозаготовкой и строительством.

Васютин встретил без улыбки, проводил в просторный полутёмный кабинет и спросил:

– Проходи, Илья, садись. Перекусить хочешь?

Оба сели друг напротив друга в глубокие кожаные кресла.

– Нет, спасибо.

– Зря, у меня тут и икорочка, и коньячок, и сёмужка слабой соли. Не стесняйся. А то наверняка проголодался, пока по лесу гулял.

Илья покосился на металлический поднос на журнальном столике, наполненный закусками. Рядом стоял хрустальный графин с алкоголем и два бокала.

– Давайте ближе к делу, Антон Сергеевич.

– Что ж. Как ты знаешь, я родился в Чарыке. Окончил тут школу. Потом уехал в столицу и там научился вести бизнес. Чем только ни занимался: и стройкой, и торговлей, и борделями. Но Москва меня разочаровала. Как и большие деньги. На тот свет с собой их не унесёшь. Я хочу жить в комфорте, да. Хочу помогать другим. И ещё у меня есть одно незаконченное дело, но это неважно. Самому мне не нужно много. Одного не люблю – когда мне мешают, пытаются учить жить, что-то запрещают.

– Вы себя поставили выше закона и природы.

– Молчи, Илья, скажешь, когда я договорю. Так вот, я хорошо помню твоего деда. Максим Максимыч был золотым человеком. Рад, что тебе, а не чужаку, достался его дом. Он ведь сам его строил, знаешь? Ты когда приехал и ремонт затеял, у кого доску брал по цене некондиции? А доска-то знатная была, высший сорт. Нет, я не в укор. Мне не жалко. Я восхищаюсь твоим трудолюбием и оптимизмом. Отсидев семь лет по сто пятой, вернуться на родину и начать всё с нуля… Не каждый сможет.

В общем, смотри, я предлагаю тебе работать на меня. Хочешь прорабом, хочешь инспектором. Твоя принципиальность и жажда справедливости – редкие качества в нынешнее время. Условия труда – самые приятные. Вознаграждение – тоже. Сколько ты сейчас зарабатываешь за сезон? А если поделить на двенадцать месяцев года? Ну явно негусто. А у меня будет стабильность. Официальное трудоустройство, соцпакет. – Васютин хохотнул. – Если не хочешь в найме работать, можешь взять вот этот конверт. Построй пару гостевых домиков или съезди попутешествуй. Что выбираешь?

На столике рядом с подносом появился пухлый конверт. В кабинете стало душно. Васютин налил себе коньяк, не сводя глаз с Ильи. Смакуя, выпил. Бокал в его руках чуть подрагивал.

Илья молчал. Злость куда-то делась. Накатила усталость. Тяжёлая, нечеловеческая усталость от бесконечной борьбы с самим собой. Может, ну его? Взять деньги, продать дом, уехать туда, где всё по-другому, стать свободным. При мысли о том, что снова нужно сдаться, смириться с подлостью, терпеть, бежать и начинать всё с начала, его затошнило.

– Нет, Антон Сергеевич, так не пойдёт.

– Не знаю, на что ты рассчитываешь, – устало вздохнул Васютин. – Из полиции придёт отказ в возбуждении уголовного дела на основании пункта первого части первой статьи двадцать четыре уголовно-процессуального кодекса России. А если ты решишь обратиться в СМИ, там тебя тоже ждёт неприятный сюрприз. Федералы вряд ли станут публиковать твои снимки и неподтверждённые претензии, а местные… с ними я договорюсь.

– Что ж, – сказал Илья, вставая, – значит…

…я буду убивать каждого, кто появится с бензопилой в лесу…

– Значит, не судьба, – закончил он. Встал, развернулся и направился на выход, ожидая удара в спину – ругательств, угроз, пули. Но не услышал ни звука.

Тишина сделала воздух тяжёлым, словно он плыл в толще воды, а не шёл. Эта тишина не предвещала ничего хорошего.

Глава 18. Теперь ты знаешь

Большую часть времени Вера проводила одна. Баба Таша каждое утро уходила из дома с Васьком, а возвращалась с заходом солнца. Делала ли она это специально, подвергая гостью очередному испытанию или просто таков был распорядок её дня, неизвестно. Но для Веры это было благословением.

Одиночество обрушилось на неё одновременно со смертью семьи. Между ней и другими людьми словно выросла стена из пуленепробиваемого стекла. Никто не мог понять её, никто не мог помочь. Большинство смотрело на неё как на прокажённую: с молчаливой жалостью и едва прикрытым страхом заразиться чужим горем. А те, кто с благими намерениями пытался достучаться, расшевелить, взбодрить, вызывали только желание сбежать подальше.

Оказавшись отрезанной от людей здесь, в Каракаргане, Вера испытала облегчение. От неё все отстали. Кроме некого Ильи. Но и он, положа руку на сердце, вызывал уже больше сдержанного интереса, чем раздражения.

Рано утром Вера вышла из дома, прихватив бутылку с водой. У неё не было никакого плана – хотелось просто пройтись пешком, поисследовать окрестности. В ту часть леса она ещё не заходила.

Дорожка вилась вдоль берега Талсу. Мелкая речушка не шире пяти метров петляла между ивовых зарослей и наполняла воздух ласковым журчанием. По левую руку стоял густой смешанный лес, плавно переходящий в устилающий предгорья ельник. Прямо впереди горы становились выше и смыкались. Там наверняка существовал перевал, за которым скрывалась новая чудесная земля.

Вера замечталась. Воображение нарисовало зелёную долину, усыпанную жарками, идеально гладкое озеро и снежные вершины, настолько белые, что на них больно смотреть. Между пальцами возникло ощущение твёрдой округлой ручки кисти, ноздрей коснулся сладковатый запах акварели, и тут же перед глазами стали появляться полупрозрачные цветные пятна: изумруд, охра, аквамарин. В какой момент она забыла, что художница? Когда стала женой, хозяйкой галереи, матерью? Когда начала жить сыто, комфортно, даже роскошно? Когда перестала обращать внимание на такие мелочи, как желание творить?

Из задумчивости её вывел звук приближающегося автомобиля. Вера обернулась и увидела уазик, неспешно переваливающийся на ухабах. Эта машина стояла у дома Ильи. Не трудно было догадаться, кто за рулём.

Поравнявшись с ней, он остановился и высунулся из открытого окна.

– И снова здравствуйте! – Насмешливый взгляд говорил о том, что Илья уже привык встречать её самым неожиданным образом. Хотя почему неожиданным – она здесь живёт. А вот встретить автомобиль, пусть даже повышенной проходимости, там, где нет и намёка на дорогу, немного странно. – Гуляешь?

Вера кивнула.

– А что там, дальше? – Она показала рукой в сторону гор. – Разве там можно проехать?

– Ещё десять километров. Потом только пешком или на лошадях. Я там часто бываю с туристами. Но в том направлении, в лесу, есть избушка.