Бес лести предан

«Может быть, я совсем один такой».

Эта мысль привела Алексея в ужас. Но с какой стати ему быть таким особенным? Он ничего плохого не сделал, чтобы заслужить эти проклятые силы. Нет, нет, нужно продолжать искать. Не может быть, что он первый такой в истории – слишком это было бы жестоко.

В декабре, когда Алексею уже стукнуло пятнадцать и он стал сержантом, их повели смотреть, как образуется и сшивается разлом.

– Это редкое зрелище, – сказал Мелиссино, лично руководящий операцией. Кадеты шли за ним мимо строящегося собора и в сторону Сенной площади. Их сопровождал отряд черно-белых гвардейцев. – Кто мне скажет, почему?

Алексей припомнил, что рассказывали на занятии, и подался вперед:

– Разломы образуются из-за того, что особо крупные твари с той стороны подтачивают разделяющий наши миры барьер. Но с нашей стороны невозможно понять, что происходит, пока ткань не разойдется и не откроется дыра на Изнанку, – тут он нахмурился, сам заметив противоречие. – Но откуда тогда вы знаете, что он здесь появится, ваше превосходительство?

Мелиссино довольно кивнул.

– Хороший вопрос. На свете есть люди, которые чувствуют такие вещи. Их очень мало, большая часть принадлежит к императорской фамилии.

Алексей не сумел подавить любопытства.

– Значит, вам сказала ее величество?

Шагающий рядом гвардеец кашлянул, то ли слишком резко вдохнув морозный воздух, то ли маскируя смешок, но под строгим взглядом генерала тут же смутился и отвел глаза.

– Нет, – сказал Мелиссино. – Ее величество занимают другие дела, с такими заботами она предоставляет разбираться нам. Меня уведомил его высочество цесаревич.

Ах да. Наследник престола, чьего восхождения на трон никто уже не ждал. Алексей слышал, что он почти не покидает Гатчину, но, видимо, иногда все-таки появляется в столице.

Они остановились на углу Большой Мещанской и Демидова переулка. Стояла глубокая ночь: ни в одном окне свет не горел, только редкие фонари освещали безлюдный перекресток. К счастью, в темноте Алексей видел неплохо – еще один подарок от бесов.

Сперва было неясно, куда смотреть, но потом Алексей и сам что-то почувствовал: далекую пульсацию, будто грохот барабанов за много верст отсюда. Что-то носилось в загустевшей ночи, словно предчувствие грозы. Очень медленно воздух помутнел, наливаясь темнотой. Алексей будто наблюдал, как гниет давленый фрукт, только ход времени ускорили во много раз.

Дымная темная полоса сделалась непроглядной. А потом – воздух вздрогнул и разошелся с тяжелым вздохом.

Алексей увидел такую же трещину, как в ту ночь у Адмиралтейства. Кривой разлом между мирами. Гниющая рана в ткани бытия.

– Вперед, – приказал Мелиссино.

Гвардейцы по одному входили в разлом. Идти с ними разрешали только старшим кадетам, остальные должны были ждать снаружи. На Изнанке бесы гораздо сильнее, им ничего не стоит разделаться с неоперившимися мальчишками. Алексей все это понимал, но его мучительно тянуло вслед за старшими. Разрушенный мир под красным небом был страшен, но что-то влекло его туда: может, робкая надежда, что ключ к разгадке найдется там, а может…

«А может, я так же порочен, как все эти твари».

– Бесы летят! – выкрикнул кто-то.

И точно – с Мойки к ним тянулась вереница черных пятен. Кадеты обнажили штыки.

Сбивать тварей на лету уже стало делом привычным. Если они мелкие, на один удар, всего-то и нужно, что быть начеку. Алексей больше не беспомощный ребенок, безропотно пускающий тьму в свое тело. Теперь у него есть оружие, и он только рад пустить его в ход.

Снег колол лицо, прыгать в сугробах было тяжело, но Алексей, не обращая внимания на холод, взрывал сапогами снежные фонтаны и крепко сжимал штык оледенелыми пальцами. Преследуя особо изворотливую тварь, он оторвался от группы. Поскользнулся на льду, упал, снова вскочил. Бес, точно смеясь над ним, выписывал круги над самым острием штыка, вихляя туда-сюда, как большой назойливый комар.

«Иди к нам, – шипел он. – Иди к нам. Ты наш».

– Сам иди! – рявкнул Алексей, широко размахнувшись.

Не достал. В отчаянии подпрыгнул, снова проехался каблуком по льду и нелепо завалился набок. Снег забился в рот, за ворот, в рукав. Алексей в панике взмахнул штыком, но бес ловко обошел лезвие и прежде, чем он успел отползти, коснулся пальцев чернильным боком и жидким огнем хлынул в вены.

Алексей закусил губу, чтобы не вскрикнуть. Испуганно огляделся. Возгласы сражающихся кадетов звучали прямо за углом, но на перекрестке… На перекрестке стоял только один.

– Что ты сейчас сделал? – Костенецкий таращился на него так, будто видел впервые.

Алексей вскочил, отряхиваясь от снега.

– Ты о чем?

Костенецкий подошел ближе, хмуря густые брови.

– Я видел… – начал он.

– Как я разрубил беса?

Сердце гулко колотилось, но Алексей не позволил себе впасть в панику. Его видел только Костенецкий, уж конечно, ему никто не поверит. Так ведь?

Да тот, кажется, и сам себе до конца не верил, но пробурчал:

– Да нет же! Он растворился в твоей руке, я точно видел.

К счастью, почерневшие пальцы прятали перчатки. Алексей отчеканил:

– Он растворился от моего клинка. Бесам, знаешь ли, такое свойственно.

Костенецкий ощетинился:

– Ты за дурака меня, что ли, держишь?

«Да, – едва не брякнул Алексей, – Кто же виноват, что ты правда дурак?»

Но говорить ничего и не надо было. Костенецкий шагнул вперед и толкнул его в грудь. Алексей пошатнулся, но устоял.

– Как ты надоел, Аракчеев! Вечно считаешь себя самым умным. Думаешь, все остальные тупые и слепые?

«Кто же виноват, что…»

Костенецкий попытался толкнуть его еще раз, но Алексей отбил его руку. Они замерли, схлестнувшись яростными взглядами. Костенецкий был ненамного выше него, но раза в два шире в плечах – даже один на один одолеет без труда.

«Убей его! – взвилось в ушах крещендо черных голосов, – Сожги его! Дай нам его сожрать!»

Сжав зубы, Алексей заткнул штык за пояс. Процедил:

– Ты сам знаешь все способы, какими можно изничтожить беса. Пошевели мозгами и вспомни, есть среди них «растворить в руке»?

Тяжелый кулак врезался в скулу, окрасив мир белой вспышкой. Щека вмялась в кромку зубов, рот наполнила кровь.

Желчный голос Костенецкого донесся будто издалека:

– Да мало ли что ты там еще придумал, страшила! Ты ж сам почти как бес.

Алексей пошатнулся, сплюнул. И со всей силы вмазал в ответ.

Костенецкий от неожиданности пропустил удар. Кулак с хрустом влетел ему в нос. Костенецкий вскрикнул и схватился за лицо – темная кровь побежала между пальцами.

«Выпусти нас! – зашипела тьма, – Кровь! Кровь! Кровь! Убей его! Убей!»

Костенецкий бешено уставился исподлобья.

– Ну ты сам напросился!

Он с ревом бросился вперед. Алексей едва успел вскинуть руки, защищая голову. Один кулак тяжело ударил в предплечье, другой – вкатился под дых, и он согнулся пополам, забыв, как дышать. Костенецкий не стал ждать, пока он очухается, – тут же ударил еще раз, теперь в плечо. Не разгибаясь, Алексей бросился на него этим же плечом. Влетел противнику в грудь, и оба повалились в сугроб. Сцепились в барахтающийся ком, яростно молотя руками и ногами.

Снова прилетело по лицу. Мир расплылся, но клокочущая в груди ярость не дала лишиться чувств.

«Убей его! – надрывалась тьма. – Убей! Убей! Убей!»

Алексей еще пытался бить в ответ, но на каждый его удар у Костенецкого находилось три. Все тело превратилось в ноющее пятно боли. В носу хлюпало, перед глазами пестрели вспышки.

Костенецкий откатился, вскочил на ноги. Алексей попытался сделать то же, но едва смог подняться на колени, как под ребра уже прилетело тяжелым сапогом.

Тьма металась внутри загнанным зверем, рвалась с цепи, как взбесившийся пес.

«Убей! Убей! Убей!»

Задыхаясь, Алексей вытянул руку и схватился за занесенную для нового пинка ногу. Потемневшее запястье выставилось из-под рукава и соприкоснулось с незалатанной прорехой в штанине – кожа к коже.

Рука налилась горячей пульсацией. Одно слово, одна мысль – и тьма выплеснется наружу, вгрызется в чужую плоть, сжигая дотла.

«Я смогу сказать, что это сделал вылетевший из разлома бес».

Тьма бурлила под самой поверхностью кожи, пузырилась, шипя, свистя, понукая:

«Ну давай же, давай же, давай же!»

Испуганные глаза дворовой девки. Умирающая в колыбели сестренка. Последний наказ матери: «Смотри, вырасти достойным человеком».

Алексей до крови закусил губу. И отдернул руку.

Скрючился в снегу, подогнув колени к груди. Плечам и спине не так больно, и даже Костенецкий не такой безумец, чтобы бить в голову.

Один бьет, другой терпит. Они проходили это сотню раз – единственный урок, который Алексей, похоже, никогда не сможет усвоить.

Когда Алексей, наконец, нашел в себе силы подняться, Костенецкий уже пару минут как исчез за углом. Звуки сражения стихли, им на смену пришли другие – возвращались гвардейцы. Пошатываясь, он побрел назад и поспел на Большую Мещанскую как раз к возвращению генерала Мелиссино. Даже в таком состоянии Алексей сразу заметил, что пары людей не хватает.

Мелиссино скользнул взглядом сначала по нему, потом по Костенецкому, у которого все еще кровил нос. Его лицо потемнело.

– Это еще что такое?

– Мы гоняли бесов, – буркнул Костенецкий. – Упали на лед. Лицом.

Своего лица Алексей не видел, но по ощущениям нужно было приложиться о лед раз восемь, чтобы добиться такого результата. Мелиссино перевел взгляд на него.

– Правда это?

Алексей покосился на Костенецкого. Тот тяжело зыркнул в ответ.

– Никак нет, – с вызовом ответил Алексей. – Мы подрались, ваше превосходительство.

Взгляд Мелиссино сделался еще суровее.

– Нашли время! Видно, розгами давно не получали – ну, это мы исправим. – Он отвернулся, оставив в груди Алексея сосущую пустоту – в немилость к директору он еще не попадал. – Расступились! Начинаем сшивать разлом.

Дышать было больно и трудно – куда больше, чем сшивание разлома, Алексея сейчас интересовало, как бы в обморок не хлопнуться. Но он все равно смотрел, как Мелиссино достает из кармана самую настоящую иглу, но очень большую и толстую, в целую пядь длиной. Алексей-то думал, что «сшить» – это такое выражение…

Нити в Игле не было, но генерал орудовал ею, как настоящей. Стоило освященной стали коснуться разлома, она загорелась красным. Прореха сужалась, сворачивалась внутрь себя и, наконец, сошлась в тонкую черную нить, стремительно бледневшую в морозном воздухе.

– Какое-то время это место будет слабым, – сказал Мелиссино. – Поэтому разлом нет смысла сшивать, не убив самых крупных тварей с той стороны – они просто продерут трещину заново. Вот и все, на сегодня мы закончили. – Он кивнул гвардейцам. – Хорошая работа, вы свободны. Кадеты – стройся.

Проходя мимо, Костенецкий задел Алексея плечом, снова едва не отправив в сугроб. Одними губами обвел: «Ты дождешься».

Алексей глубоко вдохнул, чувствуя, как пульсируют внутри то боль, то бесы.

Плевать на школьные драки. Сегодня он снова не проиграл тьме – это самое главное.

Глава 9. Смысл

С той ночи Алексей все делал, чтобы не допустить второй такой оплошности. На ночных учениях бил молниеносно, до боли выворачивая руку, – жжение в перетянутых мышцах ничто рядом со страхом разоблачения. Костенецкий о произошедшем не болтал – или разуверился в том, что видел, или понимал, что за такие небылицы его на смех подымут. Но неприязнь между ними только росла, и в своем угрюмом пузыре отчуждения Алексей не раз думал, что никому из кадетов не достается столько тумаков, сколько ему.

Отношения с одноклассниками накалились до предела, когда учителя, заметив его успехи в точных науках, повесили на Алексея занятия с отстающими. Лестно, конечно, да только откуда взять время и силы? А отказаться нельзя – он все еще не нашел тактики выживания лучше, чем быть на хорошем счету у всех преподавателей.

Следующие несколько месяцев окончательно убедили Алексея в том, что львиная доля его однокорытников – нерадивые тупицы. На дополнительных занятиях он по десять раз вдалбливал им одно и то же, но стоило отвернуться, и все принимались дурачиться или витать в облаках. Как и с солдатами, с которыми Вечерние тренировались в наводке, лучше всего работали строгие окрики, жесткие выговоры и угрозы нажаловаться вышестоящим. За пределами классной комнаты для отстающих Алексей оставался посмешищем и ничтожеством, но в ее стенах ненадолго становился царем. Отвязаться от занятий неучи не могли – за прогулы наказывали, так что час после обеда им приходилось терпеть друг друга.

«Я мог бы заниматься чем-нибудь полезным, – раздраженно думал Алексей, перечеркивая кривые вычисления и швыряя тетрадь обратно хозяину, – В библиотеке сидеть. Или спать».

– Пересчитывай.

На вечерних учениях Костенецкий показывал отличные результаты, а вот дневные предметы его отправили подтягивать. Сразу было ясно: ничем хорошим это не кончится, да разве возразишь тут? Приходилось переругиваться на занятиях и получать потом в коридорах в двойном объеме. К насмешкам Алексей давно привык, а вот ушибы всегда саднили как в первый раз. Драться он стал лучше, но что толку махать кулаками, когда обидчиков пять, а то и больше?

Вражда с нерадивыми студентами достигла апогея в начале мая. Перед дополнительными занятиями Алексей пошел к директору. Из дома пришло письмо: отец просил походатайствовать, чтобы Андрея, вдохновленного успехами старшего брата, тоже взяли в кадеты на будущий год.

В ответ на стук из-за двери раздалось:

– Входите.

Генерал Мелиссино разбирал бумаги. Алексей не понимал, как один человек совмещает столько обязанностей: директорские дела, подготовка Вечерних кадетов, вылазки с черно-белыми гвардейцами… Но может, он зря обольщается – вдруг директорский стол так завален не из-за востребованности генерала, а потому, что тот вечно откладывает все на потом? Уж Алексей-то помнил, сколько сам ждал принятия в корпус.

Мелиссино с готовностью отложил исписанную бумагу.

– По какому вопросу, кадет?

Свой капитал, заработанный безропотным подчинением и готовностью оказать любую услугу, Алексей расходовал бережно, но сейчас время пришло.

– Я хотел просить за своего младшего брата, ваше превосходительство. Он тоже хочет поступить в корпус.

– Сколько ему?

– На три года младше меня.

Мелиссино прищурился.

– А есть у него тот же талант, что у тебя?

Если бы. Насколько легче была бы жизнь, знай он с детства, что не один такой…

– Нет, ваше превосходительство. В нашей семье – только у меня. Но он прилежный мальчик и, я уверен, не посрамит кадетского мундира.

Алексей замер, затаив дыхание. Драку с Костенецким Мелиссино припоминал ему не раз как позорное пятно на почти безупречной репутации. На выходки других кадетов внимания не обращал – у директора есть дела поважнее, чем глупых мальчишек воспитывать. Алексей не знал, чем такую «честь» заслужил, но надеялся, что Мелиссино так о нем печется, а не просто ищет повод придраться к главному пай-мальчику.

– Да уж должен быть усердным, если твой брат. – Мелиссино почесал подбородок. – Странно. Обычно Видящие в семьях скопом нарождаются… Ну да пусть приезжает с прошением.

Впервые Алексей спешил на дополнительные занятия окрыленный. Но на полпути его вдруг скрутило – странное чувство, будто съел что-то паршивое. Алексей покосился на свои запястья: вены выделялись темными линиями – по ним бежала черная сила, которую он жег, как топливо. Сверх обычного бесов сегодня не хватал, отчего же так мутит? Наперекор тошнотворной слабости, он ускорил шаг.

К нужному кабинету на верхнем этаже вела узкая лестница. Хотя Алексей уже – неслыханное дело! – опаздывал, на первой ступеньке пришлось замешкаться, шаря по карманам в поисках носового платка – стереть выступивший на лбу пот.

В ушах шумело, перед глазами кружила черная мошкара. Ослабевшие пальцы дрогнули, платок упал на пол. Чертыхнувшись, Алексей шагнул назад и наклонился за ним.

Воздух разорвал оглушительный треск.

Алексей ошалело вскинулся. На ступеньке, где он стоял секундой ранее, лежал крупный серый булыжник.

Алексей задрал голову. Никого. Только удалявшийся топот подсказывал, что это не Бог попытался обрушить на него небесную кару.

Дурноту как рукой сняло – на смену ей пришло потрясение. За ним – ярость и испуг. Сердце бешено колотилось о ребра.

А потом его вдруг охватило веселье.

Покушение. Он только что пережил свое первое покушение.

Алексей снова нагнулся за носовым платком. Матушкин подарок, с вышитыми ее рукой инициалами в углу – тремя красными буквами «А». Пальцы сами нащупали под рубашкой образок, который Алексей носил не снимая. Присматривает за ним даже здесь…

Когда он вошел, остальные кадеты сидели по местам. Алексей окинул класс мрачным взглядом. Кто из них? Или все сразу? Остановился перед Костенецким, самым могучим из кадетов. Тот с вызовом уставился в ответ.

«Вот же ублюдок».

Алексей всерьез задумался, не совершил ли ошибку, не убив его, когда была возможность.

– Ну? – в голосе зазвенело железо. – Начали вы уже что-то делать или все дурью маетесь?

В ответ – нестройное бурчание. Алексей скривился. Что, даже «никак нет» четко не выговорить?

– Да вы ничего как следует сделать не можете, – процедил он, не сводя глаз с выдвинувшего подбородок Костенецкого. – Куда вам камни бросать, вы считать-то прилично не умеете.

– Научимся еще, – пообещал Костенецкий с тихой угрозой.

– Вот когда научитесь, тогда и занимайтесь всякой ерундой! – рявкнул Алексей. – Открывайте тетради.

С приездом брата жить стало и легче, и тяжелее. Да, одиночество и тоска по дому ослабели, но на плечи упала новая ответственность. Тягостнее всего было ждать, когда Андрей разочаруется так же, как когда-то разочаровался сам Алексей. Семье он про неприглядную сторону корпуса ничего не говорил – зачем расстраивать? Писал только об успехах в учебе и новых званиях. Но тут уж правду не спрячешь.

Конечно, Андрею пришлось легче: учителя, чью благосклонность Алексей заслужил, и к его брату относились снисходительнее. Да и со сверстниками Андрей сходился проще. Алексей с высоты своего предвыпускного класса и дарованных воспитателями полномочий без труда мог бы приструнить кадетов помладше, начни те донимать Андрея, но брат и сам справлялся неплохо. Учился старательно, но никогда не усердствовал так, как старший брат, – болтать с одноклассниками ему нравилось больше, чем сидеть, зарывшись в пыльные книги.

Только один сентябрьский разговор застрял в памяти Алексея неприятной занозой.

Тащась вслед за ним по коридору, Андрей спросил:

– Почему о тебе все кадеты говорят только гадости?

Алексей покосился на него.

– А тебе-то что?

– Как что? Ты же мой брат! Думаешь, приятно такое слушать?

– А ты не слушай.

– Но…

– Без «но». Тебе не должно быть дела до того, что другие говорят. Помнишь, чему матушка учила? Главное – самому себе цену знать.

Андрей только головой покачал.

– А как ты дальше жить собрался, если тебя уже сейчас все вокруг ненавидят?

Вопрос уязвил Алексея больше, чем он готов был признать.

– Ничего не все! – разозлился он. – Преподаватели меня хвалят. И генерал Мелиссино говорит, что из меня выйдет путный военный.

– Но все остальные…

– Плевать мне на всех остальных! – в горле предательски засаднило. – Чем угождать каждому встречному, надо просто найти тех, кто тебя оценит по достоинству, каков ты есть.

От собственного лицемерия Алексея замутило. Для брата это хороший совет – мать именно так бы и сказала, – но можно подумать, он сам не расшаркивается перед преподавателями только потому, что они преподаватели. И что еще за «каков ты есть»? Во всем мире никто не знал, каков он на самом деле. Проще умереть, чем признаться кому-то в своем чудовищном секрете.

– И что, не тоскливо тебе совсем без друзей?

Алексей повернулся к брату.

– Забыл, из какой мы семьи? Меньше думай о друзьях и больше – о покровителях. Мы в Петербурге никому не сдались, надо помнить свое место.

Это было уже честнее, но прозвучало больно резко. Андрей расстроенно поджал губы. Алексей, устыдившись, взъерошил ему волосы.

– Вот ты сейчас приехал – мне другого друга не надо.

Пускай разговор закончился на светлой ноте, Алексея после него одолели мрачные мысли. Месяц летел за месяцем, пора думать о будущем. Он мечтал стать артиллеристом, неважно, в черно-белом мундире или в обычном, но еще сильнее – хотел разобраться в том, кто он. Будь у него деньги, отправился бы в Европу – уж в лучших университетах до чего-то бы да дознался. Но денег не было. Значит, нужно искать другой путь.

Предвыпускной год Алексей закончил с золотой медалью за отличия в учебе, но, как верно заметил Андрей, без единого товарища. К выпускному классу война с одноклассниками поутихла – все резко стали считать себя слишком взрослыми для таких глупостей. Но все равно без необходимости с Алексеем никто не заговаривал.

«Я сюда пришел не друзей искать», – напоминал он себе раз за разом. Но был бы на свете хоть один человек, которому он мог открыть правду о себе… И чтобы тот не шарахнулся в ужасе, не разболтал всем вокруг, а пожал бы плечами и принял таким, какой есть…

«Ага. Держи карман шире».

Несколько раз Алексей думал рассказать все генералу Мелиссино, но не решался. Директор ему покровительствовал, но вряд ли примет с распростертыми объятиями, если узнает, какой он ненормальный.

В вязкой нерешительности проплыл последний год. К весне от бесконечных метаний и тягостных мыслей о будущем Алексей совсем скис. Когда на прогулке в саду он столкнулся с Мелиссино, даже тот заметил:

– Ты что это, кадет, расклеиваешься?

Алексей вытянулся в струнку.

– Никак нет, ваше превосходительство.

– Да уж вижу. Что за думы думаешь?

Алексей поколебался. Признался:

– Думаю, что буду делать после выпуска.

– А-а. И что же?

– Я еще не решил. Отец хочет, чтобы я только дослужился как-нибудь до майора, а там можно и в отставку.

– Только до майора? – Мелиссино усмехнулся. – Да ты и дальше пойдешь. Но это ладно, сам-то ты чего хочешь?

Именно над этим Алексей бился уже который месяц.

– Я… Я не знаю, ваше превосходительство.

– Тогда оставайся в корпусе.

Алексей вздрогнул. О таком он и не думал.

– В каком качестве? – уточнил он настороженно.

– Будешь преподавать арифметику и артиллерию. Может, за библиотекой еще присмотришь. – Мелиссино подмигнул ему. – Ну и будет, наконец, кому подменить меня ночью – давно мечтаю начать высыпаться. Что думаешь?

А что тут думать? Так он останется в столице. Может, заведет полезные знакомства. Догрызет недогрызенное в библиотеке. Да и за братом сможет присмотреть.

– Почту за честь, ваше превосходительство.

Тем же вечером, разглядывая свое отражение в оконном стекле, Алексей обнаружил, что едва себя узнает. Высокий, с суровым худым лицом и почти черными от клубящейся тьмы глазами, он уже не был тем заморышем, что месяцами обтирал здесь пороги четыре года назад. Разве что угрюмое выражение никуда не делось.

Почти доучился. Почти дослужился до поручика. Изничтожил бог знает сколько бесов. Но одного так и не понял:

«Кто я?»

У всего должны быть причины. У всего должна быть цель. Даже у такого существа, как он.

Алексей прислонился лбом к холодному стеклу, буравя взглядом темное небо за окном.

У жизни должен быть смысл. Он обязательно его найдет.

III. Гатчина

Глава 10. Перевод по службе

Он стоял под красными небесами, окруженный силуэтами темных зданий. Всюду, куда простирался взор, из земли уродливым частоколом торчали сгнившие балки и каменные остовы, врытые в землю печные трубы и проржавевшие кресты. Крылатые черные твари кружили средь таких же черных облаков. Горло саднило от жаркого прогорклого воздуха.

Он медленно пошел вперед, держа руку на эфесе шпаги. Тонкая полоска освященной стали – вот последний оплот в океане потустороннего мира. Потусторонняя тишина давила на уши – он слышал только свои шаги и хруст костей под сапогами.

Кости. Везде эти кости. Только кости и росли на этой бесплодной земле.

Он обошел скалящийся череп, вперивший в него черные провалы глазниц. Переступил поваленную колонну из черного мрамора. И замер на краю глубокой воронки. Внизу, припорошенный тонким слоем осыпавшейся земли, мрачно поблескивал купол собора. Сквозь прореху в нем чадила тьма.

«Что я здесь делаю? Куда я иду?»

«Сюда, – прошипела тьма. – Ты идешь сюда».