Королева Парижа. Роман-фантазия о Коко Шанель

Девушка выглядела как возбужденный жеребенок – красивая, изящная, с пружинистой походкой. Коко решила, что ей нет и двадцати одного года. Подойдя ближе к приехавшим и тяжело дыша, девушка перебросила через плечо длинную белокурую косу, и в ней засверкали золотистые искорки. Коко поразили ее большие сияющие глаза цвета аметиста, гладкая мягкая кожа, натуральный цвет губ и румянец.

– Позвонила Сюзетта из магазина, – задыхаясь, сказала девушка. – Мы вас ждали.

Коко, изучая девушку взглядом кутюрье, протянула руку так, чтобы кончики их пальцев соприкоснулись. Такая внешность пропадает в глубинке Прованса. Если бы Коко продолжала создавать модели, она бы обязательно наняла эту девушку манекенщицей.

Дверь дома распахнулась, и на пороге появился мужчина в возрасте. Отец семейства, парфюмер Бесс, догадалась Коко. Она смотрела на него, оценивая, пока он спускался по ступеням и шел к ним по узкой грунтовой дорожке под газовыми фонарями, свисавшими с веток деревьев у него над головой. На пороге осталась стоять женщина-тень – седые волосы, неясные черты лица. Как это уже бывало не раз, Коко задумалась о том, почему женщины в определенном возрасте позволяют себе просто исчезнуть.

Мужчина остановился рядом с девушкой.

– Я Ури Бесс, – представился он. Голос у него был резкий, раздраженный. – А это Мариэль, моя дочь.

– Благодарю вас за то, что вы позволили мне приехать, господин Бесс. Я Габриэль Шанель.

– Я знаю, кто вы. – Она явно не произвела никакого впечатления на этого грубого, тяжело работающего провансальца, раздраженного тем, что его день нарушили.

– Идемте, – пригласил Бесс. – Мы покажем вам, где мы работаем. – Положив руку на плечо дочери, он направил ее к длинному зданию позади дома. Коко пришлось последовать за ним. Женщина, остававшаяся на пороге, исчезла.

Когда они обошли дом, девушка остановилась, чтобы подождать Коко, а Ури Бесс продолжал идти вперед.

– Прошу вас простить моего отца, мадемуазель. Мы готовимся к сбору летнего урожая, и он немного нервничает. Нам сейчас трудно найти работников. – Девушка пожала плечами. – Все молодые люди уйдут на фронт, если начнется война. – Мариэль взяла Коко под руку. – Но, насколько я понимаю, вы приехали ради этого. Вот наше производство.

– Замечательно, – оценила Коко и после короткой паузы спросила: – Вы продаете весь ваш товар в магазине в Каннах?

– Да, мадемуазель, но у нас есть несколько клиентов за рубежом. – Мариэль с гордостью посмотрела на нее. – У нас маленькая ферма, всего лишь около шестидесяти акров. Но этого более чем достаточно, чтобы каждый год заполнять полки нашего магазина в Каннах.

Коко кивнула. Да, все так, как она надеялась. Магазин в Каннах был пуст. У них обязательно есть запасы.

Ури Бесс открыл дверь, отступил в сторону, пропуская вперед Коко и свою дочь, и вошел следом за ними. Помещение было сумрачным и прохладным, низкий потолок лежал на балках из грубого темного дерева. Камень и дерево много лет впитывали разнообразные ароматы. Закрыв дверь, Бесс включил электрическую лампочку под потолком. Другим источником света было окно, выходившее на коттедж и дорогу. У окна стоял большой дубовый стол – рабочее место парфюмера.

Девушка придвинула к столу высокий табурет.

– Прошу вас, мадемуазель. Не хотите ли присесть?

Коко проигнорировала табурет. Она была невысока[2], грациозна и с хорошей осанкой, поэтому предпочла разговаривать с недружелюбным фермером, стоя в полный рост. Если манеры Бесса станут лучше, она, возможно, предложит ему долгосрочный контракт на покупку его абсолюта жасмина. Хотя угроза войны скоро минует и цены упадут. Так стоит ли брать на себя обязательства?

Коко поставила сумку на стол, сунула руки в карманы юбки и осмотрелась. Ури Бесс скрылся за дверью рядом с камином в дальнем конце комнаты. Должно быть, дверь вела к цветочным полям, предположила Коко. На полках слева от нее стояли сосуды с названиями ингредиентов с этикетками, написанными от руки, – корни растений, специи, травы, мускус, амбра, абсолют циветты. Там были емкости и с химическими веществами.

– Синтетические ингредиенты?

– Да, мадемуазель, – ответила девушка, забирая тряпку с рабочего стола.

Справа от Коко, на другой стене, располагались еще полки с флаконами из толстого янтарного стекла, в которых, как она догадалась, находились абсолюты, полученные из цветов. В углу под полками на полу стоял маленький черный железный сейф.

– Папа сейчас вернется, – сказала Мариэль. – Прошу меня простить. – Она отошла к камину, где был подвешен двойной медный чан. Девушка болтала о ферме, об урожае и жизни в деревне, пока чистила чан снаружи и они ждали возвращения парфюмера.

Наконец вернулся Бесс. Кивком указав на полки с ингредиентами, Коко сказала:

– Я вижу, что вы используете синтетические вещества, господин Бесс. Позвольте спросить, где вы изучали науку, химию?

Густые брови мужчины сошлись на переносице. Он был примерно на фут выше Коко и, хотя немного сутулился, оставался мускулистым и крепким. Кожа потемнела от солнца, непослушные седые волосы были жесткими.

– Соединение синтетических веществ и природных материалов – это искусство, мадемуазель, а не наука. Художнику незачем знать химический состав красок, чтобы писать картины. То же самое относится и к парфюмерам. – Он положил руку на чан рядом с ним. – Мужчины семьи Бесс, – он бросил взгляд на дочь, – и женщины на протяжении поколений создавали духи.

Коко перевела взгляд на Мариэль.

– О! Значит, вы тоже создаете ароматы?

– Да, мадемуазель. – Девушка чуть вздернула подбородок и добавила: – Сюзетта сказала, что сегодня утром вы купили флакон моих духов «Любовь Прованса». Я создала их сама. Я надеюсь когда-нибудь работать в Париже.

– Меня интересуют именно эти духи. – Девушка выглядела слишком молодой, чтобы создать такой изысканный аромат. – Расскажите мне о жасмине. Какой процесс вы используете для получения масла?

Мариэль соединила ладони и улыбнулась.

– Разумеется, мы используем только цветы, выращенные на наших полях.

– Сейчас мы собираем урожай роз, – прервал ее Бесс. – И, как вы понимаете, формула «Любви Прованса» – это тайна.

Разумеется, мелкий фермер должен хранить свои секреты. Но тон его был неприветливым. Руки Коко в карманах сжались в кулаки, ногти вонзились в ладони, но голос прозвучал спокойно.

– Я здесь не для того, чтобы шпионить, господин Бесс.

– Что ж, тогда ладно. – Его рука погладила бок чана. – Если речь идет о майских розах, то вот здесь мы отделяем масло от цветков и листьев с помощью мацерации. Используем высокую температуру. В этом чане сырье кипит в растворителях, а потом мы отправляем их в экстрактор вон там. – Он кивком указал на дверь и комнату за ней. – Конечный продукт, масло, как вы сказали, и есть абсолют.

– Да, это мне известно.

– Но с жасмином, – вступила в разговор Мариэль, – мацерации мы предпочитаем старинный метод.

– Мари! – прервал ее Бесс. Коко уставилась на него. Как же тяжело с провансальцами! В Париже она привыкла к большему почтению.

Фермер подошел к дочери и вцепился рукой в ее плечо.

– Довольно. Нашей посетительнице пора уходить. – Он бросил взгляд на Коко. – Нам нужно работать.

– Но я проделала такой путь!

Его глаза стали ледяными.

– Вам не повезло. Это Мари разговаривала с продавщицей из магазина в Каннах. Я бы предложил вам не тратить время понапрасну, мадемуазель. Мы заняты. И обычно мы не пускаем сюда посетителей. – Мариэль, стоявшая рядом с отцом, покраснела.

Коко прислонилась к краю рабочего стола и принялась перебирать жемчуг на шее, борясь с нарастающим раздражением.

– Возможно, вы неправильно поняли цель моего визита. Я приехала по делу, если вы захотите меня выслушать. Я хочу приобрести абсолют жасмина, который у вас есть. Какую цену вы хотите за кило?

– Сейчас у нас всего лишь один флакон, – сказала Мари. – В нем один килограмм. Сбор урожая будет только в середине лета.

– Излишки нашего абсолюта жасмина уже обещаны, мадемуазель Шанель. – Тон старика был грубым.

Холодная улыбка исчезла с лица Коко.

– Весь абсолют? Даже после сбора урожая?

– Все, что мы не используем.

– У вас есть контракт?

– Я дал слово.

– Кто покупатель?

– Вас это не касается, но я могу вам сказать. – Его взгляд уперся в Коко. – Я слышал, что ваш человек вчера был в Грассе и пытался приобрести контракты на жасмин. Мой друг сказал, что он был настойчив. Но, как вам должно быть известно, мы все привыкли иметь дело с господином Вертхаймером.

В комнате стало тихо. Запах вдруг стал удушающим. Коко скрестила руки на груди, чувствуя, как колотится сердце, когда фермер добавил:

– Возможно, вы об этом не знали, но господин Вертхаймер уже забронировал урожай в Грассе, и у нас тоже.

Коко изо всех сил пыталась справиться с собой. Она поняла, что этим и объясняется тот прием, который ждал Прюдона в Грассе. Но, возможно, еще не поздно. Она предложит больше денег, чем Пьер, по крайней мере, вот этому фермеру. Это даст сигнал остальным. И это только начало.

– Я заплачу восемьдесят тысяч франков за полную емкость, которая у вас есть сейчас. – Это было щедрое предложение, выше, чем цены в Грассе, выше, чем хитрый бизнесмен Пьер Вертхаймер предложил бы мелкому фермеру в Провансе. – И столько же за килограмм вашего будущего летнего урожая, за все излишки, которые вы не планировали использовать.

– Странно, что вы пытаетесь обойти вашего партнера.

– В настоящий момент у нас разные интересы. – Коко смахнула пылинку с рукава. – Предложенной мной суммы хватит, чтобы инвестировать в вашу собственность и расшириться. Достаточно, чтобы удвоить размер вашей земли и вашей будущей продукции, месье.

Рука Бесса отпустила плечо дочери.

– Как я уже сказал, жасмин продан.

– Девяносто тысяч. – Почти вдвое больше рыночной цены.

– Уберите ваши деньги, – рявкнул Бесс. – Вы как будто не понимаете, мадемуазель. Я дал слово. Это дело чести.

– Сто тысяч франков за килограмм, месье Бесс. – Он будет дураком, если откажется.

Он отступил назад и покачал головой.

– Полагаю, наш разговор окончен.

Осознав слова Бесса, Коко уставилась на него, изучая глубокие морщины на лбу, вертикальные складки между бровями, темные круги под глазами и запавшие щеки. Как он мог отказаться от такого предложения? Жизнь мелкого парфюмера не могла быть легкой, когда клиентам, ожидавшим следующего хода Гитлера, было не до парфюмерии.

– Прошу вас. Вам пора уйти.

Коко развернулась и быстро направилась к выходу. Она пересекла двор и прошла вдоль стены дома до машины с прямой спиной и высоко поднятой головой.

Увидев ее, Жак выбрался из машины и поспешил к пассажирской дверце, чтобы открыть ее. Коко хватала ртом воздух, она никак не могла вдохнуть полной грудью. Ей пришлось прижать руки к груди, чтобы усилием воли заставить сердце биться медленнее. Жак завел мотор.

«Пьер получит жасмин и выиграет. Матерь Божия, святая Тереза Маленький цветок, молитесь обо мне. Пьер все у меня отберет».

Потянувшись к сумочке, она вытащила из внутреннего кармана маленькую потертую карточку. Края обтрепались, но она никогда с карточкой не расставалась. На ней было написано, что она католичка, и эта карточка гарантировала, что, когда ее не станет, в церкви святой Магдалины в Париже по ней прочтут поминальную мессу.

Коко держала карточку в руках, и сердцебиение постепенно замедлялось. Наконец-то ее легкие получили желанный воздух, она снова могла дышать. Откинувшись головой на подушки, Коко обмахивала лицо рукой. Но когда автомобиль проезжал под аркой и выезжал на дорогу, Коко все еще чувствовала боль от встречи с Ури Бессом.

Она так устала от событий этого дня. Она должна помнить, кто она такая, кем она стала. Она Коко Шанель. Закрыв глаза, она увидела себя спускающейся по зеркальной лестнице на улице Камбон в тот день, когда был выпущен № 5. Она держала в поднятой руке прямоугольный флакон с янтарными духами. Простой дизайн был ее собственным. Внизу в шоу-руме засверкали вспышки репортеров.

Коко вспомнила, как ей тогда удалось придумать единственную фразу для прессы, идеальную, но которая прозвучала как импровизация. Эту фразу должны были запомнить все и постоянно цитировать.

Когда репортеры начали выкрикивать свои вопросы, она рассмеялась и легко и непринужденно произнесла продуманную фразу, словно спонтанную: «Женщина без Chanel № 5 – это женщина без будущего».

Как и все остальное в ее жизни, эти слова были тщательно срежиссированы.

Но когда они проезжали по деревушке Флёр, улыбка Коко погасла. Потому что теперь ей нужно было найти другой способ защитить свое будущее.

Глава шестая

Из Канн в ПарижВесна 1940 года

На другое утро Коко уже сидела в своем купе в «Голубом экспрессе», который курсировал между Лазурным Берегом и Парижем. Она прижалась лбом к оконному стеклу и смотрела на пролетавшие мимо деревья, фермы, коров, дома и городишки. С момента получения письма из Нейи ее не покидало ощущение, что времени у нее ничтожно мало. Сколько осталось до того, как Пьер воскресит бизнес в Америке, украв у Коко формулу? Несколько недель? Несколько месяцев?

Вытащив из кармана носовой платок, Коко промокнула слезы на щеках, сердясь на себя за слабость. Нет, она не станет упиваться жалостью к себе. Это не первая битва, которую она вынуждена вести со своим партнером. Что ж, на этот раз она его прикончит. Коко уронила платок на колени, охваченная новой решимостью. Она рассмотрит все варианты.

Когда поезд остановился на Лионском вокзале в Париже, Коко и Алиса оказались среди густой толпы. Люди толкались, отпихивали друг друга в отчаянном желании сесть на поезд, идущий на юг. На платформе Коко велела носильщику идти вперед с багажом и прокладывать им путь в этом жужжащем улье. Они с Алисой двинулись следом.

Голубой «Роллс-Ройс» Коко ждал их у входа на вокзал. Она выбрала цвет автомобиля как дань «Голубому экспрессу» с его голубыми спальными вагонами с золотой отделкой. Ее шофер Эван, работавший у нее много лет, открыл пассажирскую дверь и помог сначала ей, а потом Алисе сесть в машину. Затем он погрузил чемоданы в багажник.

– Из-за чего такое столпотворение, Эван?

– Говорят, немцы на подходе, мадемуазель.

Улицы, по которым они ехали от вокзала до отеля «Риц», оказались запружены легковыми автомобилями и грузовиками, медленно двигавшимися по направлению к ведущим на юг шоссе, подальше от города. Когда они наконец добрались до Вандомской площади, «Роллс-Ройс» встал в очередь из автомобилей. Эван не стал глушить мотор, положил локоть на открытое окно и объявил, что им, судя по всему, придется подождать. Коко свирепо посмотрела на вереницу автомобилей, ожидавших своей очереди, чтобы подъехать ко входу. Справа от нее стеной стояли мужчины, женщины, дети, домашние питомцы, коробки, сундуки и чемоданы, еле-еле двигаясь по направлению к гостинице.

Вспомнив толпы в Каннах и на вокзале, Коко подалась вперед и похлопала Эвана по плечу.

– Даже здесь?

– Они из северных пригородов и городов, – ответил шофер. – Бегут от бошей.

Коко застонала, откинулась на спинку сиденья и поймала его взгляд в зеркале заднего вида.

– Ты можешь что-нибудь сделать?

– Да, мадемуазель.

Эван выехал из очереди, рванул вперед и влез перед другим автомобилем, поставив машину у самого входа в «Риц». Коко проигнорировала звуки автомобильных сигналов. Эван заглушил мотор и поспешил на помощь Коко.

– Эй! – крикнул водитель авто, оказавшегося за ними. – Эй вы там! За кого вы себя принимаете? – Но когда два швейцара, стоявших у входа, бросились навстречу Коко, мужчина замолчал и стукнул кулаком по капоту.

– Поставь машину в гараж, – приказала Коко Эвану, кивком поприветствовала каждого из швейцаров, не обращая ни малейшего внимания на разъяренного мужчину. – А потом принеси багаж ко мне в номер.

Просторный холл гостиницы был полностью оккупирован членами множества семей – мужчины, женщины, дети, казалось, занимали каждый свободный дюйм. Они сидели на диванах, в креслах, на стульях, некоторые умудрились втиснуться в кресло вдвоем или даже втроем. Коко прошла мимо людей, сидевших на полу и даже на широкой изогнутой мраморной лестнице, вытянув ноги и опершись спиной на чемоданы.

Коко оглядела открывшуюся ей сцену, мысленно подсчитывая урон, нанесенный прекрасным гобеленам и коврам, бархатным сиденьям и резным столикам из красного дерева, изящным стеклянным лампам. Одеяла, подушки, корзины для пикника, детские игрушки – все это было разложено у главного входа в отель «Риц».

Но она слишком устала, чтобы жаловаться. Остановившись у стойки портье, Коко обратилась к единственному мужчине, которому в тот момент доверяла.

– Жерó, я дома.

Старший портье поднял на нее глаза, кивнул и тут же повернулся к человеку, стоявшему перед ним. Коко опешила: ни теплой улыбки, ни распростертых объятий в честь ее возвращения. В этой толпе мадемуазель Шанель словно бы и не существовало.

Коко наградила его тяжелым взглядом.

– Париж во время настоящей войны будет отвратительным зрелищем, – пробормотала она и принялась проталкиваться через толпу к лифтам. Алиса последовала за ней. Нажав на кнопку вызова, Коко посмотрела на свою горничную.

– Я сейчас выпью чашку очень горячего чая и съем круассан… с мармеладом. – Она никогда особо не любила горько-сладкий апельсиновый джем, который предпочитал Бой, но это вошло у нее в привычку.

Когда решетки лифта открылись и с ней поздоровался лифтер, Коко повернулась к Алисе и увидела, что девушка зевает. Она махнула рукой в сторону комнат для прислуги.

– Ничего не надо, Алиса. Иди спать. Чай мне принесет кто-нибудь другой.

Глава седьмая

ПарижВесна 1940 года

В то утро над Парижем висело зловещее облако. Служба новостей Би-би-си сообщила, что Гитлер обратил свой взор на Францию. Третий раз на неделе Ален Жобер стоял перед закрытым решеткой входом в BankLeval на авеню Ош, глядя на табличку «Закрыто», вывешенную на ней. Ален добыл для Пьера формулу № 5, но оставшаяся часть его задания требует помощи Анри Леваля, банкира Пьера, который должен был передать ему новый паспорт. Он обо всем договорился с Анри еще до отъезда из Нью-Йорка. Если немцы войдут в страну до того, как он покинет Париж, ему потребуются новые документы, бумаги с другим, менее узнаваемым именем.

И Ален, и Пьер понимали опасность этого путешествия. Они оба были евреями, которых хорошо знали в Париже. Но немцы двигались быстрее, чем они могли предположить. Семья Алена перебралась на Манхэттен семью годами ранее. И хотя Ален уже был гражданином США, проблема заключалась в том, что он оставался гражданином Франции и на него распространялись ее юрисдикция и законы.

– Ты съездишь туда и сразу вернешься, – сказал тогда Пьер.

И вот уже заканчивалась первая неделя мая, а он все еще был в Париже. Так где же Анри Леваль?

Судя по всему, банкир застрял в своем офисе в Женеве. Боши наступают, и пока что ни один из них не может ничего сделать. Алену удалось всего лишь раз поговорить с Анри по телефону, потом линии были перерезаны. Анри заверил Алена, что новый паспорт для него готов и он понимает, что паспорт нужен срочно. Возможно, Анри что-то знал такое, что нельзя обсуждать по телефону, так как большинство разговоров записывались.

Жобер вытащил из пачки сигарету «Голуаз» и, согнувшись над ладонью, сложенной горстью, зажег ее. Он выпрямился, втянул в себя дым и пошел пешком через город по направлению к своей квартире рядом с площадью Этуаль. До нее было около километра. Что ж, он застрял в Париже. Когда он приехал во Францию, Коко была на Лазурном берегу и под ногами не путалась. Пьер отлично выбрал время. Но она, скорее всего, уже вернулась, и управляющий заводом в Нейи сразу же назовет ей его имя.

Коко устроит скандал, назовет случившееся кражей. Она и не вспомнит о том, что Пьеру принадлежат и компания, и формула. Этого она никогда до конца не понимала. Ален не ладил с Коко, его выводили из себя ее вмешательство в бизнес, ее взрывной темперамент. Но это проблема Пьера, а не его.

Жобер свернул за угол и увидел красивую женщину. Он с удовольствием смотрел, как она идет ему навстречу, покачивая бедрами и слегка размахивая руками. Она была одета в костюм, похожий на творения Коко – короткая юбка, короткий жакет, мягкая ткань обнимала ее бедра и грудь.

Коко одобрила бы такой образ, пусть даже он разил наповал, особенно дополненный короткими белыми перчатками и жемчугом. Красный берет, скрывавший волосы, был надет под задорным углом. Ален встретился с ней глазами, но она лишь коротко улыбнулась и торопливо прошла мимо. Он вздохнул. Как все изменилось! Годом раньше она бы замедлила шаг и посмотрела на него.

Недалеко от площади Этуаль Ален свернул к отелю «Наполеон» на авеню Фридланд. В маленьком баре рядом с вестибюлем, кроме бармена, не было ни души. Ален снял шляпу и сел у стойки.

– Добрый вечер, господин Жобер. Что ж, вы выбрали неудачное время для возвращения в Париж. – Бармен покачал головой, вытирая бокал изнутри и снаружи маленьким белым полотенцем.

– Я здесь примерно с неделю.

– Я думал, вы умнее. Не следовало вам приезжать. Разве вы не слышали новости? – Бармен поставил бокал на стойку и потянулся к мойке за следующим. – Если бы мне было куда уехать, меня бы уже здесь не было.

Ален пожал плечами.

– Как всегда коньяк?

– У вас хорошая память. И себе налейте.

Бармен кивнул в знак благодарности, вытащил бутылку из-под стойки, поставил на нее два стакана и налил на два пальца коньяка в каждый.

Ален поднял свой стакан.

– Ваше здоровье! – Бармен ответил тем же и, запрокинув голову, одним глотком выпил коньяк.

– В Дюнкерке было достаточно тяжело. А теперь говорят, что военные действия начались в Бельгии, – сказал бармен. – «Радио Парижа», как обычно, ничего не рассказывает о том, что происходит. Но Би-би-си сообщает, что боши идут через Арденны.

– Я не слышал об этом. – Ален отпил глоток коньяка, поставил стакан и начал выписывать им круги на стойке. – Это плохие новости. Линия Мажино не удержится. Они ее обойдут, или люфтваффе просто-напросто разбомбит ее.

Бармен кивнул.

– Возможно, это только слухи, но поговаривают, что правительство покидает Париж. – Он состроил гримасу. – Эти ублюдки не будут сражаться за нас. Вот увидите. Они сбегут в Тур или Бордо и оставят нас страдать под бошами.

*****

Ждать возвращения Леваля было не только неудобно, но и скучно. Несколько дней спустя Ален вечером сидел на террасе кафе «Купол», одного из его самых любимых. Все говорили о вторжении немцев, и парижане уже начали покидать город, направляясь на юг. Улицы были почти безлюдными, все ждали.

Потягивая пиво, Ален вспоминал хорошие времена и вечер с Летти перед самым его отъездом из Нью-Йорка в Париж по поручению Пьера. Он улыбнулся этим воспоминаниям, они отвлекали его от звуков взрывов в пригородах.

В этот вечер Париж вибрировал от страха, ужас клокотал под поверхностью городских улиц. И Ален стал думать о красивой, избалованной Летти Харлоу и других женщинах в Нью-Йорке, проплывавших по его жизни на своих прелестных облачках. Они были в безопасности в стране, защищенной океаном от ужасов войны. Ален вспомнил гнев Летти, когда он объявил, что уезжает на некоторое время, и отказался говорить, куда именно он едет и когда вернется.

Его мысли нарушили трое мужчин за соседним столиком. Они упомянули человека, которого он когда-то знал. Ганс фон Динклаге был хорошим другом Коко, насколько он помнил. Она представила этого мужчину и его жену Пьеру и Алену несколько лет назад.

В те времена фон Динклаге официально был специальным атташе при посольстве Германии в Париже, но Пьер всегда называл его пятой колонной – нацистским шпионом – или того хуже. Его жену звали Каци. И да, Пьер еще говорил, что она еврейка. Странная была пара.

Ален покосился на мужчин и расслабился. Он их не знал. Но продолжил слушать.

– Ты слышал, что я сказал? Ганс Динклаге снова в Париже.

– Думаю, это имеет смысл. – Раздался смешок. – Он здесь для того, чтобы приветствовать солдат. Мне он никогда не нравился.

– Дамы будут счастливы его видеть. И моя жена тоже.

Динклаге был высоким красивым блондином с внешностью бонвивана, насколько помнил Ален. Он взял стакан с пивом и обнаружил, что тот пуст. Он поставил стакан на стол, закурил сигарету и снова прислушался.

– Ты прав. Брак никогда не останавливал Динклаге. И у него куча денег.

– Он работал в гестапо еще в 1938 году.

– В самом деле?

– Не верю. – Мужчина, вступивший в разговор, невнятно произносил слова. – С Динклаге было все в порядке. Свой парень. Определенно умел устраивать вечеринки. – Он сделал знак официанту.