Кровь на песке

– Ничего.

Подгоняемые ветром, они поспешили наверх. «Ветер, – подумал Рамад. – Чьим голосом он завоет сегодня?»

* * *

Мерьям терпеть не могла, когда он поил и кормил ее, но сегодня ему невыносимо было смотреть, как она борется со слабостью. Рамад сел рядом и, поддерживая голову, поднес к ее губам стакан козьего молока с медом.

Она послушно потянула напиток, немигающим взглядом уставившись на горный пейзаж на стене. Как же она исхудала… Уйти бы и заставить ее хоть немного поспать, чтобы набралась сил. Но он решил сперва выслушать ее идею.

Мерьям закончила пить и похлопала его по руке.

– Достаточно.

Рамад осторожно уложил ее обратно на подушку. Пусть Мерьям и заставила его прийти срочно, Рамад видел, что она засыпает. От нее веяло странным спокойствием – может, потому, что он наконец пришел.

– Зачем ты меня вызвала?

– Потому что мне нужна твоя помощь.

– Не нужно меня ни о чем просить, я готов.

Мерьям усмехнулась: ее смешок был словно перестук первых камушков катящейся лавины, который немедленно перерос в приступ кашля.

– Будь осторожен, предлагая помощь, братец. Моя просьба может тебе не понравиться.

Пусть они с Мерьям и не были в кровном родстве, но частенько звали друг друга братом и сестрой. Только это им осталось после смерти Ясмин, настоящей сестры Мерьям. Когда-то ему нравился этот их маленький ритуал, нравилось дразнить Ясмин, которую это их наигранное «Брат! Сестра!» и глумливые ухмылки ужасно раздражали. После ее гибели, после смерти Реханн, шутки кончились. Теперь это обращение причиняло ему лишь боль.

– Я знаю, что это опасно, сестра. И все же, чего ты желаешь? Мне исполнить волю твоего отца и позвать других магов из Альмадана?

Мерьям отмахнулась от этого предложения, как от надоедливой мухи.

– Нет. Мне нужен твой разум. Твоя воля.

– Мой разум и воля? – Рамад скрестил руки на груди. – Как у меня получится то, чего не смогла ты?

– Вот мы и подошли к самому сложному. Хамзакиир, похороненный заживо, десятилетиями лежал во дворце Кулашана. Он напился крови одного из людей Масида, но жаждет еще. Я думала, что в этом мое преимущество, и пыталась измотать его, но он коварен и осторожен, Рамад. Стоит мне подумать, что он на крючке, как все срывается. А сегодня… я едва не попалась в его ловушку.

– Значит, нужно подождать. Пока мы морим его голодом, ты отдохнешь и накопишь сил.

Мерьям нахмурилась.

– Нет. Он слаб, потому что я не даю ему передышки. Я не знаю, как он столько прожил и держится без крови… Возможно, это часть договора, что он заключил с Гулдратаном. Нет. Я не отпущу его.

– Так что я могу сделать?

– Мне нужно приманка.

Рамада ее ответ не удивил, но то, с какой жадностью она произнесла «приманка», заставило поневоле задуматься, не иссякают ли и ее силы.

– Ты хочешь, чтобы я его выманил.

Мерьям кивнула.

– Чтобы ты выманил его, да. Тогда он станет уязвимым.

– И как мне это сделать?

– Своей кровью, братец.

– Ты хочешь, чтобы я напоил кровью человека, который убьет нас, как только вырвется?

– Либо так, либо просто покончи с ним уже.

– Именно это я и предлагал все время. Давай вернемся в пустыню, швырнем его в пасть Гулдратану и продолжим охоту на Масида.

Мерьям покачала головой. Ее снова затрясло.

– Даже если б я захотела… отец не позволит. Хамзакиир слишком ценная фигура в этой игре. Царь так легко от него не избавится.

– Гулдратан – серьезная угроза для всех нас, и опасность растет с каждым днем.

– Сколько пафоса! Мы с тобой в опасности, это верно. Но только мы.

Рамад глубоко вздохнул. Он не собирался снова об этом спорить, прекрасно зная, что ни Мерьям, ни ее отец не передумают.

– Когда?

Мерьям улыбнулась, глядя на него с гордостью, как смотрят на какого-нибудь племянника, только что сделавшего отличный выстрел из лука.

– Я бы не откладывала.

А ведь Рамад думал, что Дана’ил ошибся. Сперва он и Мерьям не поверил, решив, что она пошутила. Но Мерьям не улыбнулась в ответ. Она была предельно серьезна.

– Ты еще не готова.

– Он ослаб.

– Ты тоже ослабла.

– Я знаю, что выгляжу хрупкой, братец, но я готова и не желаю откладывать. Вместе мы сломаем его.

Нужно было отказать ей. Обычно Мерьям требовалось несколько дней, чтобы прийти в себя. Казалось, она на пороге истощения. Откуда такое безрассудство?

– Почему именно сейчас?

– Я почти одолела его.

Рамад мало знал об алой магии и не мог сказать, права ли она, хватит ли у нее сил. Возможно, Мерьям нащупала наконец брешь в защите Хамзакиира. Возможно, он стал еще слабее нее. Он был голоден, Мерьям – упорна. Возможно, его разум и вправду дрогнул.

– Хорошо, – наконец решился Рамад. – Если ты так уверена.

– О, да, – темные глаза Мерьям блеснули. – Я уверена.

* * *

Горящие в жаровне угли отбрасывали алые блики на стены и потолок темницы, находящейся глубоко под башней Черного лебедя. Сырой воздух пах плесенью. Пробирающий до костей холод подземелья был вовсе не похож на бодрящий холодок моря. Казалось, это духи погибших здесь мужчин, женщин и детей не желают покидать последнего пристанища, тянут к живым призрачные руки, ледяным дыханием смерти пытаются остудить их горячие сердца.

Мерьям откинулась на спинку кресла посреди камеры. Дана’ил стоял рядом, готовый в любой миг подхватить, если Мерьям начнет падать. Напротив, пристегнутый черными кожаными ремнями к подобию трона, на предназначение которого намекали въевшиеся пятна крови, восседал Хамзакиир.

Рамад подумал, что они странно, должно быть, выглядят со стороны: пышущий здоровьем мужчина, изможденная женщина и пленник-полутруп. Правильный ли выбор он сделал? Еще ведь не поздно отказаться. Он мог просто поднять бритву, которую сжимал в руке, и одним ударом перерезать Хамзакииру горло. Схватить его за жидкие патлы и…

Со стороны Хамзакиир казался мертвым, но Рамад научился замечать в нем признаки жизни: медленные движения глаз, слегка вздымающаяся грудь, слабый пульс, прощупывавшийся лишь на шее, – все едва заметное, слишком слабое для живого. Он был похож скорее на големов, которых, по слухам, создавали маласанские жрецы. Но Рамад знал, что это притворство. Даже после всех стараний Мерьям Хамзакиир оставался опасным противником.

«Мы все играем с огнем, – подумал Рамад. – Я, Мерьям, ее отец. И этот огонь придется обуздать, иначе он погубит Каимир».

– Подойди, – велела Мерьям, щелкнув пальцами. Рамад послушался, хоть ему и было тошно находиться близко к этим живым мощам. Похожее чувство он испытал рядом с шарахайскими асиримами, но Хамзакиир почему-то казался опаснее. Асиримы не знали ничего, кроме гнева, Хамзакиир же, если легенды не врали, был расчетлив, амбициозен и тщеславен – опасное сочетание.

Дана’ил встал между Мерьям и Хамзакииром с фарфоровой чашей в руках. Мерьям ткнула в Рамада костлявым пальцем.

– Давай же…

Рамад поднял над чашей правую руку и провел бритвой по запястью. С полчаса назад он сделал то же самое с левой рукой, чтобы Мерьям смогла напиться, готовясь ко второй части их ритуала. Он надрезал руку еще раз, невзирая на обжигающую боль, и ручеек крови потек, разбиваясь о голубой фарфор.

– Довольно, – сказала наконец Мерьям. Рамад быстро и тщательно забинтовал руку.

– Подними ему голову.

Рамад послушался. Дана’ил поднес чашу с кровью к губам Хамзакиира, и несколько мгновений ничего не происходило, но вот дернулся кадык на тощей шее, дрогнула длинная бородка, разомкнулись пересохшие губы.

– Держись, – предупредила Мерьям. – Я помогу, но ты должен сдерживать его. Сдерживать до последнего.

Сердце Рамада колотилось в груди как боевой барабан. Меч в руках, враг на поле боя.

Алая магия была одной из каимирских традиций, но он всегда старался держаться от нее подальше, настороженно относился даже к Мерьям, которой в остальном всецело доверял. Теперь же ему предстояло соприкоснуться душой и разумом с Хамзакииром, хоть и под ее защитой. Дана’ил стоял напротив, уверенно сжимая чашу, но глаза его выдавали тревогу. Он боялся, напряженный, как струна, готовый ко всему. Они с Рамадом договорились, что, если что-то пойдет не так, он вонзит нож в грудь Хамзакииру. Рамад кивнул, старпом кивнул в ответ. Верный, стойкий Дана’ил!

Хамзакиир поднял голову, скрипнули кожаные ремни. Не открывая глаз, он потянулся вперед, будто невольно. Дана’ил решительно наклонил чашу.

Один осторожный глоток, второй… Свежую рану на руке Рамада ожгло огнем, затем холодом, словно руку сунули в ведро со льдом.

– Сядь, Рамад, – велела Мерьям, не отрывая взгляда от Хамзакиира.

Рамад глянул на стул в углу, но отвернулся.

– Я буду стоять.

Она пожала плечами.

– Как пожелаешь.

Хамзакиир сделал еще глоток, его глаза заметались под веками. Рамад почувствовал, как немеют кончики пальцев и холод бежит от запястья к плечу, охватывает грудь, касается левой руки, того пореза, из которого пила Мерьям, связывая их. Она предупредила, что так будет, и все же…

Холод охватил все его тело, ноги, руки, и, наконец, Рамад почувствовал чужое присутствие где-то на краю сознания. Нечто неуловимое, скрывающееся в тенях, вызывающее первобытный, животный ужас. Могучее. Вечное, как бег двух лун по ночному небу.

Много лет назад Рамада вышвырнуло за борт у холодных южных островов Острального моря, окаймленных льдом, изрезанных ветрами. К тому времени, как он доплыл до корабля и поднялся на палубу, дрожь, бившая его от холода, улеглась. Корабельный лекарь сказал, что это дурной знак. Его тогда утащили под палубу, растерли и отогрели, но каждое движение отзывалось болью, словно льдинки впивались в кожу. И теперь, в подземельях под Виарозой, он ощущал то же самое, но куда хуже: он был между Мерьям и Хамзакииром как на дыбе, неспособный до конца осознать их мощь, словно они – древние чудовища, эоны, проспавшие под землей и наконец выбравшиеся наружу, готовые вцепиться друг другу в глотки.

– Ты очнулся? – спросила Мерьям. Она говорила спокойно, но дышала быстро, загнанно. Рамад знал, как тяжело дается ей это сражение, чувствовал битву, что развернулась внутри. Если сейчас сила Хамзакиира так огромна, то какую силу он обретет, какое могущество, если дать ему вылечиться? Рамад никогда в жизни не смог бы остановить это создание – оставалось молиться, что Мерьям сумеет. Она стояла уверенно, как бастион. Ладонь Дана’ила лежала на рукояти рыбацкого ножа, Дана’ил вопросительно взглянул на Рамада, но тот покачал головой – еще не время. Он сглотнул, затравленно глянул на Мерьям, на Хамзакиира и кивнул на правую руку Рамада – повязка ослабла, размоталась, и кровь капала с пальцев на каменный пол. Лишь теперь Рамад почувствовал ее тепло – словно клеймо на обмороженной коже.

Хамзакиир медленно поднял голову. Лицо его было наполовину скрыто свисающими седыми прядями, взгляд будто искал что-то… и остановился наконец на Мерьям.

– Так-так… – прохрипел Хамзакиир непослушным от долгого молчания голосом. – Дитя Каимира…

– У меня была причина искать тебя, Хамзакиир. Хочешь ее узнать?

– Кто же говорит со своими пленителями на равных? Отпусти меня, Мерьям шан Алдуан, тогда и поговорим. Если же не отпустишь, я освобожусь сам.

– Слушай меня, – приказала Мерьям. – Слушай…

Она говорила еще что-то, но Рамад не мог различить ни слова. Голова кружилась, тяжело было даже стоять на ногах. Он задышал глубже, чувствуя, как два сознания крепко сплетаются в нем. Удалось ли Мерьям задуманное? Она ведь столько старалась, билась в одну и ту же стену неделями, а затем сменила тактику… Настойчивая Мерьям. И этот блеск в ее глазах… будто она радовалась чему-то, но не хотела, чтобы он знал.

Ощущая, как опускаются тяжелые веки, Рамад обернулся к Хамзакииру. Тот выпрямился в кресле и выглядел живее, чем раньше. Теперь он говорил что-то, а Мерьям увлеченно слушала. Дана’ил в ужасе потянулся за ножом и уже хотел вонзить его в грудь Хамзакиира, но почему-то передумал. Он взглянул на Рамада молящим взглядом, прося сделать что-то, осознать опасность, но Рамад не двинулся с места, пока Хамзакиир не попросил его расстегнуть ремни.

Этого нельзя было делать – Рамад знал. Но отчего-то повиновался, и это было неправильно… но почему – он не мог осознать, будто на его разум набросили покрывало. Хамзакиир потребовал еще чего-то, но чего – Рамад не понимал. Только помог ему выбраться из кресла и вывел из темницы. Проводил в свои покои, где уложил в постель и прикрыл одеялом, как любимого дедушку, который приболел.

– Теперь иди, – мягко велел Хамзакиир. – Мне нужно передохнуть, разбуди меня завтра. Прежде чем мы вернемся в пустыню, нужно подготовиться. Возвращайся к своей сестре. – Он улыбнулся и потрепал Рамада по окровавленной руке. – Она наверняка замерзла. Мы же не хотим, чтобы она простудилась?

Рамад кивнул и, поклонившись, вышел.

Он вернулся в темницу. Мерьям сидела на своем месте, уставившись на пустое пыточное кресло. Кажется, раньше там кто-то сидел…

На полу лежал какой-то человек. Рамад окинул взглядом его погасшие глаза, нож в безвольной руке, внутренности, вывалившиеся из зияющей раны на животе. Странно, что он тут делает, почему разлегся вот так? Лицо его казалось знакомым, но Рамад никак не мог вспомнить, кто это. Верно, какой-то вор, заслуживший наказание.

Он обернулся к Мерьям.

– Что я наделала… – прошептала она дрожащими губами.

– Что, прости?

Мерьям подняла на него глаза. Она будто поняла что-то… но вспышка осознания угасла.

– Мне очень холодно. Прошу, отнеси меня наверх.

– Конечно, – ответил Рамад и взял ее на руки.

Глава 3

Над Шарахаем раскинулось яркое синее небо. Чеда спускалась по Дороге Королей, верхом на Искре, прекрасного медного оттенка гнедой с золотистым хвостом и гривой.

Три недели прошло с провальной попытки убить Королей – пролетело в веренице событий. Наставницы допросили ее о той ночи, и незатейливая история их полностью удовлетворила: она вышла на прогулку, услышала колокола и прибилась к ближайшей длани. Многих Дев также допрашивали, но что они поведали, Чеда так и не узнала.

Жизнь шла своим чередом. Погибшей от стрелы Деве устроили поминальную ночь: все, кто знал ее, пели песни, рассказывали истории у костра. Тем и закончилось. Хоть Копья и прочесывали город в поисках убийцы, но, как слышала Чеда, не слишком лютовали.

Были только две причины, по которым Короли захотели бы замять дело об убийце, проникшем в Закатный дворец. Первая, самая очевидная: Короли не желали сразу после смерти Кулашана рассказывать, что снова подверглись нападению. Не хотели показывать слабость. Да к тому же… вдруг Кагиль все-таки проиграл битву с ядом? Чеда жалела, что пришлось убить стражника и Деву, но искренне жаждала смерти Кагиля.

Вторая причина: они не желали привлекать внимание к своему омерзительному ритуалу. Все в Шарахае знали об асиримах, но лишь то, что им положено было знать: асиримы – святые защитники Шарахая, добровольно принесшие себя в жертву богам в ночь Бет Иман и спасшие город от армии кочевников. Разумеется, Короли не стали бы кричать на каждом углу, что недавно снова схватили и насильно превратили в асира женщину, в чьих жилах, вероятнее всего, течет кровь потерянного тринадцатого племени. В найденном Чедой стихотворении был намек на то, как именно Месут это сделал:

    Сын оазисов, страшен твой злой оскал,    Золотое запястье – Йеринде дар,    Стоит мертвым воззвать к справедливости высшей —    Над тобою смерть занесет кинжал.

«Золотое запястье», – браслет на руке Месута. А мертвые, взывающие к высшей справедливости… Он вызвал из браслета призрака. Или может, выпустил чью-то душу. Все в пустыне знали, что ее можно заточить в драгоценный камень. Вероятно, в ночь Бет Иман Король Месут получил золотой браслет именно для этого… Но пока до правды не добраться.

Вскоре в Обители Дев все успокоилось: одни патрулировали город и охраняли Королей, другие, как Чеда, исполняли волю Стражей или повелителей, взявших их под крыло. Король Юсам несколько раз вызывал Чеду во дворец и давал задания, однако ни разу не упомянул, что четырем его братьям грозила опасность. И все же Чеда не расслаблялась: Юсам мог узреть в своем колодце видение о ней, Король Зегеб мог услышать что-то и напасть на след. Они могли найти ее доспех и отыскать зацепку, которую она упустила, так что Чеда пристально наблюдала за всеми и спала вполглаза, каждую ночь гадая, потащат ее сегодня к Кагилю, Королю-Исповеднику, или нет.

Спустившись с холма, она направилась на запад, в Обитель Дев. Внутренние ворота были, как всегда, открыты. Она махнула рукой Девам на стене, и девочка-ученица свистнула, предупреждая въезжающих на Таурият дать дорогу. Подходило время тренировки – Чеда собиралась найти Наставницу Сайябим, обучавшую ее фехтованию, но подскочила девочка-конюшая, тонкая и гибкая, как травинка.

– Первый страж желает вас видеть, Дева Чеда, – дождавшись, когда Чеда спешится, сказала она, старательно отводя глаза.

– Зачем? – Чеда передала ей поводья.

– Не могу сказать. – Девочка заговорщицки наклонилась к ней и зашептала: – Она во дворе у казарм. Хочет вас кое с кем познакомить. С новенькой из вашей длани.

Чеда улыбнулась.

– А я-то думала, тебе нельзя говорить.

Девочка покраснела. Чеда рассмеялась, но внутри зародился неприятный холодок. Она порой спрашивала у Сумейи о замене, но вот уже много недель их было четверо: Сумейя, Камеил, Мелис и Чеда. Ее устраивало, что место Джализ, убитой во дворце Кулашана, никто не занимал, однако вечно так продолжаться не могло. Чеде стало тревожно: баланс нарушился, и если новая девица такая же, как остальные королевские дочери, с ней придется быть осторожной. Очень осторожной.

– И кто же она?

Девочка помотала головой.

– Не могу сказать.

– Да ты мне вообще не должна была про нее говорить!

– Простите, Дева. – Бедняжка опустила глаза, уши ее загорелись сильнее, чем щеки. – Я слишком много болтаю…

Чеда взъерошила ей волосы и вышла из конюшни, обуреваемая одновременно интересом и тревогой. Путь ее лежал между невзрачными каменными зданиями Обители во двор у казарм, где несколько десятков Дев упражнялись с бамбуковыми мечами, бились на тренировочных копьях и стреляли по мишеням, быстро, ритмично вскидывая луки.

Сумейя, Первый страж, командующая дланью Чеды, стояла в дальнем конце двора и наблюдала, как две Девы сражаются стальными шамширами. Одну из них Чеда узнала легко – высокая, величественная Камеил, самая яростная и умелая фехтовальщица в Обители. Вторая же была ей не знакома: девушка лет семнадцати, с медовыми волосами, заплетенными в косу. Невозмутимая красавица – кажется, вот-вот остановит бой, чтобы поправить прическу.

– Вы хотели меня видеть, Первый страж? – спросила Чеда.

Сумейя обернулась к ней.

– Чеда, – кивнула она и вернулась к сражающимся. Видно, оценивала готовность будущей Девы к ритуалу посвящения и тал селешал – танцу с мечами. Сумейя указала на девушку.

– Чеда, познакомься с Индрис Кагиль’авой, твоей новой сестрой.

Говорила она холодно – видно, особого желания брать к себе эту Индрис не питала. Похожее было и с Чедой: поначалу Сумейя ясно давала понять, что лучше убьет новенькую, чем примет, но ее отец Хусамеддин, Король Мечей, потребовал, чтобы она подчинилась. Может быть, на нее надавили и сейчас?

Камеил и Индрис продолжали танец, и Чеда невольно засмотрелась: так же они сразятся в Солнечном дворце во время ритуала посвящения, когда новая Дева будет доказывать, что достойна войти в Обитель. Эти двое были совсем не похожи друг на друга: Камеил высокая и сильная, Индрис маленькая и гибкая, Камеил уверенная, просчитывает каждое движение, Индрис, в попытках впечатлить, то и дело срывается на вихрь беспорядочных атак. Камеил сражается своей черной саблей, Летящим крылом, Индрис же – обычным клинком, никогда не видавшим настоящего боя. Неплохая фехтовальщица, но дисциплины недоставало: она то и дело отвлекалась на зрителей, за что Камеил немедленно ее наказывала.

Чеде тоже трудно было сосредоточиться на бое. Три Наставницы подошли поглядеть издалека. Они бросали на Чеду взгляды, шепчась о чем-то, и ей казалось, что разговор идет о ней, что ее подозревают…

– Выглядишь так, будто твою собаку пнули, – сказала Сумейя, вновь глянув на нее.

Чеда изобразила улыбку. Наставницы, к счастью, убрались из дворика в арку.

– Не люблю собак. Воняют и вечно в пах тычутся.

Сумейя наградила ее ухмылкой, предназначенной для друзей.

– А кому бы ты позволила… потыкаться?

На этот раз Чеда улыбнулась искренне. Эмре. Рамад. Осман, если сам захочет.

– Есть парочка на примете.

– Скажи их имена, распоряжусь, чтобы обоих к тебе сегодня же прислали.

Чеда не удержалась и рассмеялась.

– Благодарю покорно, Первый страж, если захочу мужчину, сама ему дам по башке и утащу в свое логово.

– Очаровательно. В Розовом квартале по тебе, наверное, все мужики с ума сходили.

Странно было шутить и смеяться, словно они подружки, среди звона стали и боевых выкриков. Чеда снова вспомнила о Розовом квартале. Недавно Король Юсам посылал ее туда с простым заданием: «На рассвете поезжай в каменоломни и наблюдай до полудня. Потом расскажешь мне, что увидела».

Чеда честно исполнила приказ и долго смотрела, как рабочие долбят камень и грузят его на запряженные мулами возы, но на обратном пути, проезжая через Розовый квартал, свернула на свою улицу и, затаив дыхание, постучала в рассохшуюся, облупившуюся дверь. Старая Янка отворила, щурясь на солнце, и, когда узнала Чеду, разочарованно покачала головой.

Напряжение отпустило. На его место пришли одиночество, растерянность, злость. Янка единственная поддерживала для нее связь с Дардзадой, месяцы Чеда надеялась, что появятся хоть какие-то вести от Эмре… И ничего.

Она не находила себе места с тех самых пор, как бросила его в подземном дворце Кулашана.

Янка сочувственно потрепала ее по руке.

– Он еще объявится, деточка, непременно.

– Конечно, – ответила Чеда, хоть и давно начала в этом сомневаться. Разум говорил ей набраться терпения, но сердце выпрыгивало из груди. У Дардзады было достаточно времени, чтобы поспрашивать среди Воинства… Впрочем, возможно, сейчас найти нужных людей труднее: на пять лиг вокруг пустыня кишела Девами и Серебряными копьями, каждый день из Королевской гавани отправлялись все новые боевые корабли, охотящиеся за Воинством.

– Опять болит? – спросила Сумейя, выдернув Чеду из воспоминаний. Та и не заметила, что рассеянно потирает шрам на большом пальце. Он так и остался напоминанием о том, как она уколола себя шипом адишары, доказывая, что в ней течет кровь одного из двенадцати Королей. Дардзада, переодевшись чужеземным проповедником, привез ее к воротам Таурията. Наставница Заидэ сделала ей татуировку, сдерживающую яд, но, как она и предупреждала, боль порой возвращалась. Сегодня, правда, это был лишь зуд.

– Ничего.

Сумейю это не убедило, но лезть с расспросами она не стала.

– А наш Король? Он тобой доволен?

Сумейе не нравилось, что ее длани приходится быть на посылках у Юсама, но у нее не было выбора. В относительно мирное время Девы прислуживали Королям, но из-за этого начиналась такая неразбериха, что у Первого стража голова шла кругом. За четыре месяца Короли вызвали ее дважды, Камеил – трижды, а Мелис не меньше дюжины раз, и со своего последнего таинственного задания она не вернулась до сих пор.

– По нему не поймешь, доволен он или нет, – ответила Чеда. Она рассказала Юсаму, что видела в каменоломнях, тот потребовал подробностей о перемещениях артельного старшины, надзиравшего за подъемником, выслушал, кивнул и отпустил ее.

– Его тяжело понять, – кивнула Сумейя, – но при этом он один из самых прямых и искренних повелителей. Он дал тебе еще задание?

– Велел подготовиться к церемонии Индрис.

– Хорошо.

Чеда не смогла определить, что значит это «хорошо», – Сумейя говорила холодно, хмурясь в сторону Камеил и Индрис.

– Что до собак…

Сумейя вопросительно глянула на нее, но тут же поняла.

– Что до собак – если тебе нужны покой и упоение, ищи их в битве.

Этот совет Чеда понимала полностью. Ее гнев и тревога, тяжесть лжи, которой она защищала себя от Королей, исчезали, стоило ей сойтись в бою с Камеил, Мелис или Сумейей. Удары клинков казались ей ударами молота, ковавшими из нее нового человека.

– Может, сразимся? – спросила Чеда, положив ладонь на рукоять Дочери Реки.

В глазах Сумейи мелькнул интерес, желание битвы… но тут же исчез.

– В другой раз, голубка. Хватит! – крикнула она, заметив, что удары Индрис становятся все более отчаянными и опасными.

Индрис, не слушая, продолжила бой с все большим задором. Камеил удивительно легко блокировала ее удары, будто тренировалась с ребенком. Молниеносно отбив клинок, она с силой пнула девчонку в грудь.