Чёрные небеса: Рождённый из пустоты

Его новые приятели уже не спорили, а весело балагурили, травили какие-то байки. Шин же, привстав и держась за борт телеги, смотрел вокруг – карьер, похоже, был не так далеко от места их проживания.

Они медленно ехали по дороге, петляя среди полей и невысоких холмов. Вокруг тянулись участки земли, некоторые только что вскопанные, с чёрной землёй, другие поросшие какими-то овощными культурами. Шин пытался определить их, хотя его знания в этой области были весьма поверхностными. Кое-где росли кустарники и небольшие деревца, усыпанные плодами, что говорило о качестве этих земель. Шин подумал, что здесь выращивают фрукты или ягоды, судя по тому, как аккуратно располагались растения вдоль дороги.

Местами попадались редкие одноэтажные и не очень ухоженные домики. Деревянные стены были обветшалыми, крыши кое-где покрыты тростником, а где-то сквозь него проглядывала черепица. Вокруг таких домиков всегда была какая-то рабочая утварь – телеги, плуги, лопаты и деревянные корыта. Рядом стояли сараи, похоже сделанные наспех, но вполне крепкие. Люди, которые сейчас ухаживали за всем этим хозяйством, уже трудились на своих участках. Но было непонятно, были ли это хозяева, или здесь трудились наёмные работники, которые ухаживали за полями. Всё это создавало впечатление бедности и тяжёлого труда, но вместе с тем подчёркивало характерный ритм деревенской жизни, где каждый день был похож на предыдущий.

Телега двигалась вперёд, Шин оглядывался по сторонам, но не видел лес, о котором упоминал его попутчик Джанни – только бескрайние поля, кустарники и редкие деревья. Холмистая местность ограничивала его обзор, и он предположил, что лес мог быть с другой стороны города или вообще находиться за горизонтом, куда они ещё не доехали.

Поездка, вопреки его предположениям, затянулась, и Шин уже начал уставать от тряски в деревянной телеге. Холмы сменяли друг друга, но наконец, за одним из них показался небольшой карьер. Он располагался в низине, окружённый холмами и каменистыми склонами. Там уже вовсю кипела работа – два десятка людей были заняты тем, что добывали камень и грузили его на тележки. Они остановились у большого сарая, где уже собралась группа людей. Шин заметил, что все они были вымотанными, лица были покрыты пылью и потом. Рабочие, едва сойдя с телеги, тут же начали перебирать инструменты и готовиться к своей работе. Похоже, это место было их основной точкой сбора, куда привозили людей для дальнейшего распределения.

Извозчики, выгрузив телегу, повели своих лошадей к большому навесу, что стоял немного в стороне от основного карьера. Под навесом находились простые лавки и столы, за которыми сидели люди и, как показалось Шину, во что-то играли. Издалека было сложно рассмотреть детали, но извозчики явно развлекались, убивая время до следующей поездки. Это странно контрастировало с процессом тяжёлого труда, который шёл буквально в нескольких десятках метров от них.

Шин оглянулся на остальных рабочих, которые вылезли из телеги вместе с ним. Все они выглядели молчаливыми и сосредоточенными. Никто не задавал вопросов, и казалось, что каждый здесь знал своё место и роль. Они всей бригадой направились к ближайшему сараю. В голове мелькнули мысли о том, что его будущее здесь может оказаться не таким уж плохим.

Мимо Шина проходили люди с мешками на плечах, некоторые тащили в тележках инструменты – кирки, лопаты, ведра. Работы здесь было много, и она требовала от всех полной отдачи.

В сарае их ждали другие нарядчики, здесь же лежали инструменты для добычи камня – кирки, кайло, молоты, ломы. Нарядчики, отметили каждого в книжечках, выдали инструмент и две ручные тачки.

– Ваша телега – третья, после того, как загрузите, – к нам для оценки. Всё, свободны!

Карьер, в котором Шин начал работать, был относительно новым и неглубоким. Пока его масштабы казались незначительными, но это не уменьшало тяжести самой работы. Задачи были просты, но однообразны и требовали физической выносливости. Камень нужно было добывать, складывать в телеги, а затем доставлять на зону погрузки. Это всё занимало время, хорошо, что хоть расстояния были короткие.

Первые две телеги наполнились довольно быстро – его напарники были явно привыкшими к тяжёлому труду и работали слаженно и уверенно. Для Шина же всё это было новым. Его тело, ещё не восстановившееся после пыток, отказывалось действовать в полную силу. Он изо всех сил пытался не отставать, но чувствовал, что работает едва ли вполовину своих возможностей. Каждое движение сопровождалось болью – раны давали о себе знать. Шин боролся с усталостью и понимал, что далеко не все в его положении смогли бы выдержать такой ритм. Его спасала прохладная вода, которая находилась в мехах у нарядчиков в сарае. Каждый раз, когда у него выдавалась короткая передышка, он спешил туда, чтобы утолить жажду и немного освежиться. Влага помогала охладить раскалённое тело и на несколько мгновений давала ощущение облегчения.

Работа шла без лишних слов. Звук ударов кирок по камню заглушал всё вокруг. В таких условиях любые разговоры сбивали темп работы и расходовали драгоценную энергию. Рабочие двигались словно по заведённому механизму, каждый был занят своим делом. Лишь изредка кто-то мог бросить короткую реплику, чтобы скоординировать усилия, но в основном всё происходило в полном молчании, наполняя всё вокруг лишь шумом разрубаемого камня.

После третьей телеги работа начала замедляться. Первая усталость, которая до этого ощущалась лишь изредка, теперь стала заметной. Каждая последующая телега наполнялась всё медленнее, так как силы у рабочих постепенно истощались. Шин на четвёртой телеге уже почувствовал, что его тело не выдерживает. Дышать становилось всё труднее, руки дрожали от усталости, а раны ныли так, что он едва мог поднять инструмент. Его напарники замечали это, но не подавали вида. Они понимали, что работа должна быть завершена, и никто не хотел, чтобы их усилия были напрасными. Телегу нужно было заполнить до конца, иначе она не будет зачтена, а это означало, что всё проделанное до этого окажется бессмысленным. День был жарким, под палящими лучами солнца работать было тяжело. Хоть температура воздуха, была намного ниже, чем в красной пустыне, когда солнце поднималось максимально высоко над горизонтом, но всё равно для физической работы было достаточно жарко.

Каждый удар молотком по кайлу отдавал болью в мышцах и суставах. Он чувствовал, как тело подводит его, но понимал, что сдаваться нельзя. Его компаньоны, хоть и молча, но поощряли его своими действиями – они продолжали работать, стараясь не замедляться. Это подстёгивало Шина, заставляя его искать в себе последние силы. В какой-то момент он остановился, чтобы перевести дыхание, и встретился взглядом с одним из своих напарников. Тот лишь кивнул ему, давая понять, что нужно продолжать.

С большими усилиями телега была наконец заполнена. Шин с трудом выпрямился, облокотившись на инструмент. Весь его мир в этот момент сузился до ощущения боли, усталости и шума вокруг. Ему хотелось просто упасть на землю и лежать, не думая ни о чём.

–Извините, но у меня практически не осталось сил, наверное, зря вы меня с собой взяли, я для вас обуза, толку от меня совсем немного…

–Ничё, ничё, – улыбаясь сквозь бороду подбодрил Джанни, – сегодня мы тебе поможем, завтра – ты нам, мы тоже так начинали!

Шин уже не колол камень, а собирал куски и складывал в тележку. Везти он её тоже уже не мог, но наполнял по-прежнему ловко. Получалось, что пока он собирает одну телегу, Винни отвозит и возвращается за другой, уже наполненной. День близился к концу, пятая телега была заполнена. Посовещавшись, трудяги решили на сегодня закончить и отправиться на территорию профилактория.

Обратно ехали на телеге с камнем, она делала небольшой крюк, заезжала на производство, где добываемую породу обрабатывали для использования в строительстве или где-то ещё. Шину это было совсем неинтересно, и он не вникал в подробности. Он чудовищно устал и не понимал, что у него больше болит – мышцы или раны. Производство по обработке камня находилось немного поодаль от города, по пути до него были всё такие же участки с посадками, кустарники, плодовые деревья и одноэтажные лачуги и сараи.

Этот пейзаж угнетал и без того уставшего мужчину: первый день из двадцати трёх предстоящих месяцев не вселял никакого оптимизма, а тут ещё грустные лачуги и покосившиеся сараи, такие же, как и его мысли и мечты о скорой свободе. Настроение у его бригады напротив было приподнятым от того, что закончен трудовой день, что он был не так уж и плох и даже вполне успешен. Добравшись до производства, они пересели в пустую телегу, которая следовала до профилактория, а потом опять в карьер. Видимо, в карьере некоторые бригады трудились допоздна, а может быть, и ночью.

Отметившись у старших нарядчиков, можно было идти есть, отдыхать или заниматься, чем душа пожелает. Как такого ужина в профилактории не было, приезжающие с работ заходили в столовую в удобное для каждого время, брали паек, проставляя значок в книжечку, которую Шин получил утром. Позже он узнал, что таким образом еду можно было брать сколько угодно раз, но за каждую дополнительную порцию вычитали по тридцать медяков. Вода была бесплатной. В паек входило два больших куска хлеба, варёное гусиное яйцо внушительных размеров и примерно такой же кусок сыра, иногда давали сырой лук и капусту.

У Шина почти не было аппетита, он нехотя пожевал кусок хлеба, а оставшееся яйцо отдал своим новым товарищам. Попрощавшись до завтра, он побрёл в барак, где его уже встречал Саав.

–Ну что, я смотрю первый день прошёл неплохо! – гоготнув по обычаю, Саав, хотел похлопать Шина по плечу, но передумал и просто махнул рукой.

– Да, просто отлично… – еле выдавил тот, двигаясь уже к своему месту.

Подходя к своему ложу, Шин увидел спешащих к нему санитаров – существ, исполнявших свою службу с безмолвной точностью, будто механизмы некоего великого и безжалостного порядка.

Но мысли его витали далеко от стен барака и спертого воздуха. Воспоминания, вернувшиеся после шаманских мук, терзали его, как наваждение из иного времени. Картины, явленные ему под чарами зелья – дремучие леса, серебристые реки, лица незнакомых воинов – всё это оставалось чужим, словно страницы из книги, которую он когда-то читал, но не мог вспомнить, когда и зачем.

А что, если это и вправду осколки его прошлого? Что, если эти видения – не бред, а утраченная правда? Он чувствовал их кожей, будто вновь стоял на тех бескрайних равнинах, слышал звон мечей и крики сражающихся. Но странное дело: среди всех этих образов не было его самого. Он видел мир – но не себя в нём.

Будто он был не участником, а лишь… взглядом, скользящим над полями битв, над заснеженными пустошами, над чужими судьбами. Эта «новая жизнь» казалась одновременно и знакомой, и чуждой – он знал очертания лесов, цвет неба, расположение звезд, солнце, облик существ, но не помнил, или не понимал свою роль в этом мире.

И теперь, как дитя, впервые открывающее глаза, не знал, как жить в этом мире – но он учился заново. Некоторое взаимодействие с чем-либо давало осознание, как надо делать, возвращались ещё какие-то крупицы воспоминаний. Но в большей степени он заново познавал мир, существ и отношения между людьми. Редко воспоминания и осознание приходили во сне. Какие-то обрывки, куски картин и воспоминаний восстанавливались и складывались не только в готовые решения, но и в знания, которые ещё отсутствовали вчера.

Одно он знал точно: даже вспомнив мир, он так и не вспомнил себя.

…Снова пронзительный звон, утро, люд спешит на завтрак и на работы. Столовая. Шин получил еду и пошёл к столу, где уже сидела вчерашняя компания. Сегодня утром, как ни странно, он чувствовал себя гораздо лучше, чем вчера. Мышцы вроде не болели, раны чувствовались гораздо меньше, энергии было достаточно. Поздоровавшись с товарищами, он присел рядом с ними, начал есть, стараясь поддержать беседу.

–Всё же я считаю, что надо делать, так как я говорю. Я смотрел вчера, как мы работаем, и меня озарила эта гениальная идея. Я вам всё объяснил уже два раза, и Андей со мной согласен!

–Да, я полностью согласен с Саланом, производительность реально должна вырасти, и уставать будем меньше. Ну, а если не получится – ничего не теряем, будем работать, как раньше, и всё.

У других тоже возражений не было.

– Сегодня снова в карьер, Шин. У меня возникла идея, которую мы обсудили, пока тебя не было, и единогласно приняли. Ты пока ешь, а я расскажу, как сегодня будем работать – возможно, получится загрузить больше телег. В общем, нас пятеро, вчера мы сначала все кололи камень, потом двое загружали и отвозили за несколько ходок большую часть камня, потом снова с нами кололи. Я думаю, надо меняться по видам работ. Сначала колем камень все, потом, когда его набирается достаточно для нескольких тележек, трое продолжают колоть породу, четвёртый начинает грузить, пятый – возить. После трёх-четырёх тележек тот, который возил, начинает колоть, который наполнял – начинает возить, а один из троих, что кололи, начинает наполнять телеги. Ну, и будем делать небольшие перерывы. Я думаю, так у нас будет больше сил оставаться, теоретически, не так будем уставать от одних и тех же действий. Но если не попробуем – не узнаем!

– Я согласен со всем, что ты сказал, так что я готов!

Быстро закончив с завтраком, бригада отправилась на работу тем же путём, пройдя всё те же процедуры, что и вчера. В карьере было по-прежнему. На месте работали уже несколько бригад, но только сегодня Шин заметил, что вокруг карьера всё же присутствуют солдаты, которые, скорее всего, пресекли бы побег с карьера, если бы кто-то на него решился.

Видимых результатов работа по плану Салана в первые несколько дней не дала, но уставать Шин стал намного меньше, появилась сноровка, да и раны, оставленные шаманом, практически полностью зажили благодаря вонючей жиже, которую исправно наносили санитары – на месте ран остались шрамы.

Барак, в котором жил Шин, был длинным, низким строением с тонкими стенами из досок, иногда с большими щелями, почерневшими от времени и сырости. Внутри был полумрак даже днём – узкие окна пропускали лишь скупые лучи света, которые лениво ползали по грязному полу, освещая клубы пыли, поднимаемые каждым шагом. Воздух был спёртым, пропитанным запахом пота, землистого тлена и какой-то кисловатой затхлости, словно здесь годами не открывали дверей настежь.

По полу тянулись неровные ряды лежаков, некоторые, покрытых слоем грязи и пятнами непонятного происхождения. Солома на многих лежаках, давно слежалась и превратилась в жёсткие, колючие пласты, но для измождённых работой людей и это было благом. Одеяла – серые, вытертые, с торчащими нитками – больше напоминали тряпки, но спасали от ночного холода, который пробирался сквозь щели в стенах.

По вечерам, когда работники возвращались с карьера или рудника, барак оживал ненадолго – кто-то стонал, растирая уставшие мышцы, кто-то ковырял в зубах последние крохи ужина, а кто-то просто сидел, уставившись в стену, не в силах даже раздеться. Разговоров почти не было – все силы уходили на работу, и даже самые болтливые быстро умолкали, едва голова касалась подушки.

Но утро было другим, часто велись беседы в столовой и по пути до места работы.

До восхода солнца ещё было час или около того, когда Шин и его товарищи сидели за столом в столовой, медленно пережёвывая хлеб и заедая его тёплой мутной жидкостью. Сегодня к их компании присоединился новый человек – тощий, с впалыми щеками и тёмными кругами под глазами. Он представился, как Гарт и сразу же вызвал любопытство у остальных.

– Так за что попал сюда? – не выдержал Джанни, откусывая кусок хлеба.

Гарт усмехнулся, но в его глазах не было веселья.

– За долги, конечно. А как ещё? Только вот долг мой… особенный.

– Ну-ка, рассказывай, – оживился Винни, его толстые пальцы перестали мять хлеб.

Гарт вздохнул, понизив голос:

– Я был лекарем в одной деревне. Скромно жил, людей лечил, травы собирал. Но потом пришла болезнь – люди падали как мухи, дети умирали на руках у матерей. Я делал всё, что мог, но… знаете, как бывает – когда беда, все ищут виноватого.

Он замолчал, глядя в свою миску.

– И что, обвинили тебя? – тихо спросил Шин.

– Церковники обвинили. Сказали, что я навёл порчу и что специально травы неправильные давал. Суд у них коротким был. Забрали лавку и всё имущество. Дали выбор – или костёр, или отработать «штраф». Ну, а сумма… – он горько усмехнулся. Двадцать пять серебряных вроде и немного. Но из знакомых никто не дал – отворачивались, пряча взгляды.

Тишина повисла за столом. Даже Андей, обычно равнодушный к чужим историям, перестал считать крошки на столе.

– Хаос… пробормотал Джанни. – А я-то думал, моя история плохая.

– Ну, так давай, делись, – подбодрил его Салан.

Джанни вздохнул, почесал бороду.

– Да ничего особенного. Был у меня небольшой трактир на окраине города. Скромный, но я своё дело знал. Пока один богатый господин не решил, что земля под ним ему «исторически принадлежит». Судились, конечно, но кто против денег и связей? В итоге – долг за «незаконное пользование», а трактир… – он махнул рукой, – тоже за долги забрали. Ну, а за сущую мелочь, что не доплатил вовремя, сюда и упрятали, сказали поработай немного руками, что бы в следующий раз было не повадно и другим урок хороший будет.

– А ты? – Шин кивнул на Винни.

Старичок ухмыльнулся, обнажив пожелтевшие зубы.

– А я, дружок, в азартные игры играл. Да так удачно, что пришлось всё продать. Да и еще получил долговую расписку на 28 серебра, по которой меня сюда и отправили.

– А тебя, Андей? – не унимался Шин.

Тот пожал плечами.

– Математика. Посчитал, что за выполненные работы один чиновник заплатил слишком много, я привел расчёт и сказал, что это мошенничество. Оказалось, что «ошибся». Ну, а сюда отправили на 6 месяцев на исправительные работы, чтобы не ошибался больше, но с возможностью досрочного освобождения, если отработаю 21 серебряную.

Салану даже спрашивать не пришлось – он сам продолжил:

– Я был наёмным охранником. Один раз не досчитались товара, дескать, я не уследил, или сам и украл, и тоже на исправительные работы, хотя и штраф готов был заплатить и деньги были, но вот отправили сюда…

Шин кивнул. Каждая история была как пощёчина – грубой, несправедливой, но такой обыденной в этом мире.

К вечеру, после изнурительной работы, барак снова превращался в молчаливое царство усталости. Люди, едва переступив порог, валились на соломенные подстилки, не в силах даже стряхнуть с себя пыль карьера. Шин с трудом доползал до своего лежака, чувствуя, как каждая мышца ноет от напряжения. Рядом кто-то уже храпел, кто-то стонал во сне, а кто-то просто лежал, уставившись в потолок.

Он закрыл глаза, но перед ним снова проплывали образы – карьер, телеги, лица новых знакомых.

– Двадцать три месяца…

– Эй, новичок, – тихо позвал его кто-то с соседнего лежака. – Спи. Завтра опять с утра фигачить!

Шин не ответил. Он уже почти спал. А за стенами барака, в холодной ночи, гудел ветер – такой же свободный, как они когда-то были.

Но спустя лишь несколько недель, рационализаторское предложение сработало. За обычное время их бригада, не сильно напрягаясь, наполнила дополнительную телегу камня, закончив даже раньше обычного рабочий день. Сегодня радость компании была безгранична. Салан и Андей вели оживлённую беседу в телеге по пути в барак. Результат, которого они добились, радовал, наверное, их больше всех. Похоже, их прельщала возможность в ближайшее время заполнять камнем ещё одну дополнительную телегу за смену, а если поработать чуть подольше, то и две. Предприимчивость и математика сегодня дали свой результат и открыли перспективу увеличения добычи камня бригадой.

– Андей, я думаю, что если нам взять в бригаду ещё одного человека, то мы реально сможем заполнить десять телег!

– Да, Салан, представь, насколько больше сможем зарабатывать! Вот смотри: с десяти телег грязными 2,2 серебра, за вычетом ежедневного содержания – чистыми 1300 меди на шестерых. То есть по 216 медяка на человека! А это в три раза больше, чем мы до этого зарабатывали! Значит, мы почти в три раза сократим срок пребывания здесь, – на лице Андея появилась мечтательная улыбка.

Другие члены бригады слушали расчёты по перспективе, которая для них начала раскрываться, и усталость ушла на второй план. Сейчас все мечтали о скором освобождении, которое начало столь стремительно приближаться, пускай пока только на словах и в мыслях, но это казалось так реально и вполне возможно.

Все были преисполнены надеждой, осталось только найти хорошего человека, с которым можно достичь прогнозируемых результатов. На сегодняшней вечерней выдаче пайков Салан собирался поговорить с несколькими знакомыми, чтобы пригласить их в бригаду.

Конечно, с такой перспективой недостатка в желающих не было бы, но Салан хотел именно надёжных людей, которым может доверять. У него были свои мысли на этот счёт, которыми он не собирался делиться. Но было понятно, что чем меньше людей узнают о новаторском методе добычи камня, тем дольше сохранится вероятность хорошего заработка. Иначе эта технология может запросто стать новой нормой. Либо в карьер выстроилась бы очередь из желающих быстро и много заработать, и туда стало бы проблематично попасть. И вожделенное серебро прошло бы стороной.

Шин, наверное, больше всех был рад перспективе вместо двадцати трёх месяцев работать чуть больше семи. За разговорами и мечтами они быстро добрались до барака. Вся бригада кроме Шина пошла в столовую, он перестал есть вечером и договорился с одним из рабочих, который покупал у него паек за пятнадцать медяков. Он мог обходиться без пищи по несколько дней, но, работая в карьере, ему всё же приходилось питаться по утрам, чтобы восполнять энергию для тяжёлой физической работы. А пятнадцать медяков тоже были не лишними, ведь для Шина главным было быстрее выплатить свой долг и покинуть это «чудесное» заведение.

Сегодня он ложился, наверное, в первый раз такой счастливый и воодушевлённый. Медленно погружаясь в сон, тело начало расслабляться, а мысли становились всё более расплывчатыми. Ещё минуту назад в голове роились обрывки событий дня, но теперь они словно растворяются в мягкой дрёме. Тьма окутывала барак, и приглушённые звуки снаружи убаюкивали, превращаясь в еле уловимый фон. Тягучее чувство сонливости медленно окутывало разум, погружая его в сладкий покой.

…Снова оглушительный звон, утро, работяги спешат в столовую… Всё начиналось так же, как и каждый день в этом учреждении, темнота на улице ещё казалась непроглядной. Шин уже практически проснулся и уже начал собираться в столовую. На соседних лежаках народ недовольно переговаривался, хмурый гул в бараке нарастал. Из обрывков разговоров Шин понял, что их разбудили намного раньше, и что сейчас будет общий сбор. За время пребывания его в трудовом профилактории, это было впервые, и он не знал, что от этого ожидать.

Народ собрали на площади перед бараком, освещённой лишь тусклым светом длинных факелов, воткнутых в землю. Тёмные тени прятались за спинами людей, колеблясь от неровного огня. Казалось, что даже ветер шептал что-то беспокойное, сливаясь с тихим гулом толпы, как будто сама природа была удивлена происходящим. Люди стояли в тревожном ожидании, переговариваясь вполголоса.

Шин осторожно пробирался через толпу, оглядываясь и всматриваясь в лица. Среди множества неясных силуэтов, он наконец заметил знакомые фигуры своих товарищей. Беспокойство, которое сжимало его грудь, немного отпустило. Когда он подошёл к ним, то увидел на их лицах те же смешанные чувства.

– Доброго! Что тут за собрание, говорят, раньше времени подняли? – без предисловий спросил Шин.

Первым откликнулся Винни, который стоял чуть в стороне, теребя седую щетину на своём лице – жест, который обычно обозначал его взволнованность или озадаченность.

– Да мы сами не в курсе, что это такое. За полгода, что я здесь, такое впервые! – ответил Винни, его голос был хриплым, как будто от долгого молчания. Взгляд его метался, он силился понять, что происходит.

– Чего вообще ждать? – спросил один стоящий рядом парень по имени Крис. – Это ведь не по графику, так?

Остальные тоже начали говорить вразнобой, подтверждая, что никто ничего подобного раньше не видел. Никто не знал, почему их подняли посреди ночи, да ещё и так срочно. Шин осмотрелся вокруг, пытаясь уловить хоть малейшие детали, которые могли бы пролить свет на происходящее. Люди в толпе были подавлены и насторожены.

– Может, это наши начальники проверяют, как быстро мы собираемся? – предположил Джанни, пытаясь хоть как-то объяснить ситуацию.

– Слишком странное время для проверки, – бросил Салан.

– Как бы то ни было, – голос Винни стал тише, почти неслышным, – это плохо пахнет. Что-то грядёт, и мне это совсем не нравится.