Ань-Гаррен: Ледяная королева

Я их не отпустила, настояв на медицинском освидетельствовании до их прибытия в Торговый город, и немедленно вызвала лекаря. Но больше всего меня беспокоили лошадки, тащившие эту громоздкую конструкцию. К счастью, обошлось без серьезных последствий, и ни гостям, ни их транспорту серьезная помощь не потребовалась.

Хотя от господина Бозенкройца исходило такое высокомерное отношение, будто я всего лишь прислуга в таверне, а не хозяйка Дома отчаяния. Но несколько часов я решила потерпеть. Боясь, что чересчур негативные эмоции могут активировать систему охраны, вживленную у меня под кожей на груди.

Господина Бозенкройца и его свиту забрали служащие торговой компании Облентии, и мне оставалось лишь предоставить постой лошадям этого вычурного господина со смешными усами.

На следующий день был назначен день свадьбы. Я приехала на телеге Тамарина в казённой шубе и том же сером платье, так и не позаботившись о хоть сколько-нибудь приличном для местной публики наряде. Я, скорее, походила на местную прислугу, и меня действительно никто не замечал.

Выйдя в крытый зимний сад на задней части дома наслаждалась тишиной, пока до меня не донесся приглушенный рокот подъезжающих экипажей. Поняв, что пора возвращаться в дом, я застыла у двери, услышав смех.

В коридоре первого этажа, выхваченные лучом сиреневой луны, наследник и его невеста сплелись в объятиях. Сквозь мутное стекло черного входа наблюдала за его трепетной нежностью – казалось, он боялся одним неловким движением нарушить хрупкий порядок складок ее платья. Она же, напротив, притянула его к себе с порывом, совсем не церемонно впиваясь в его губы поцелуем. В усмешке обнажился ряд безупречно белых зубов.

Мне было неловко подглядывать ровно до того момента, пока случайно не заметила её глаза. Под определенным углом это можно было списать на игру света, но мне почудилось, что в глубине зрачков тлеет фиолетовое пламя. И я могла поклясться, что она заворожила наследника взглядом, потому что движения его стали замедленными, как у тряпичной куклы.

Она медленно достала невесть откуда взявшееся ружье. Её руки не дрожали. Выстрел… Я видела, как вылетели ошметки плоти наружу. Падая, его тело повернулось по оси́, и сквозь дыру в его груди можно было отчетливо увидеть дуло с тонкой струйкой дыма.

А она улыбалась, провожая его тело. Улыбалась, разглядывая его мертвенно-бледное лицо, и ее глаза горели фиолетовым пламенем. Она облизнулась и резко сорвала с себя во́рот. Зазвенели, осыпаясь, крючки. Подхватив руками ворох юбок, она взметнула их вверх, и вслед за треском рвущейся ткани раздался её вопль. Инстинктивно отпрянув, я похолодела от ужаса. Неужели она меня заметила? Кто она такая?!

Я бросилась обратно в зимний сад, стараясь ступать бесшумно. Сердце бешено колотилось, барабаня в висках. Кто эта женщина? Зачем она убила жениха? И что за демоническое свечение в её глазах? Нужно было что-то делать, но что? Система охраны настроена на прямую угрозу моей жизни, а не на увиденное убийство. Струсив, презирала себя за это, но что я могла изменить? Наследник мертв. Наследник умер мгновенно.

Крик "невесты", шум за дверью, все слилось в какофонию звуков, переходящую в нечеловеческий вой. Я всё же рискнула выглянуть. Там, над распростертым телом жениха, неи́стовствовала женщина, вся в крови. Звуки, вырывающиеся из ее горла, нельзя было назвать даже звериными.

Невесту обступили со всех сторон, но никто даже не пытался её обвинить. Никаких угроз. Я подошла ближе. Невеста горько плакала, размазывая по лицу косметику, разбитая губа… порванные юбки, во́рот, уже скрывающийся за чьим-то сюртуком. Внезапно она открыла глаза – серые… ничего похожего на огонь… грустные серые глаза, полные боли и слез. Но даже в этом состоянии девушка вызывала зависть, настолько поразительно красива она была.

В конце концов, к моему изумлению, ее отцу удалось каким-то чудом уладить этот вопрос и увезти дочь на лечение, забрав с собой и таинственного лекаря. И тогда я отчетливо поняла, что слишком мало знаю об этом мире.

А еще через неделю после этого с торговой компанией с Гитругарских островов прибыл новый бард. Обычно компании возили своих менестрелей прямо с караваном – они же выступали в тавернах Торгового города на постое. Были и постоянные артисты у каждой из таверн, в том числе и женщины, предлагающие особые услуги после выступления. Новый бард всегда был событием для торгового городка. И, судя по записям старика Хитарина, именно так обычно и попада́ли талантливые музыканты за Ледяную Стену.

Сначала их оценивал контингент торгового города. Бард совершал паломничество по всем девяти тавернам. Хитарин приходил на пару выступлений, скрепя сердце ограничивая потребление любимого пенного напитка. В записях он каждый раз подчеркивал это неудобство.

Если бард нравился Хитарину, да и большинству населения, Хитарин приглашал человека из концертного зала столицы, чтобы он мог подтвердить талант менестреля, и барду могли предложить переселиться. Если же приходилось отказывать новеньким бардам, приехавшим именно для переселения в Ледяное государство, они, разочарованные, больше не приезжали.

Вот и теперь меня официально пригласили на выступление. Честно говоря, никакого настроения переться в таверну после последнего случая посещения города у меня не было, тем более что ожидался аншлаг, да и качество выступлений в Торговом городе было на несколько порядков ниже тех восхитительных творений, что показывали в концертном зале столицы, используя свет, тени, огонь и действительно качественные инструменты, иногда звучавшие поистине сказочно.

Но долг есть долг. Я облачилась в неизменное серое платье, которое, пожалуй, следовало давно заменить. Надо бы съездить к Вратам, как-нибудь выкроить время.

После посредственного выступления, в середине которого я пришла, вышел мужчина с лютней. Весь его образ был окутан тьмой. Кожа темная, почти как безлунная ночь. Кожаный черный наряд. Иссиня-черная коса до пояса. Он слишком сильно напомнил мне отца. В первый момент я даже начала́ часто моргать, подумав, что уснула и мне это снится. Изящной походкой он прошел к стульчику для выступлений и, заложив ногу за ногу, наконец перестал походить на отца. Отец так никогда не делал. Сместив лютню как-то уж совсем странно и вытянув из нее железку неизвестного образца, он начал играть.

Мне показалось, что звёзды ночного неба пронзили крышу таверны и поселились на потолке. Что жаркий воздух пустыни опаляет мне лицо, и что мягкие капли морского прибоя оседают на коже рук. Он играл именно то, что мне нравилось больше всего – древние баллады на общем наречии старого образца. Знакомые мне с детства.

"Я мечтаю о благословенном дожде… о зеленых садах среди золотых песков…"– пел менестрель.

Репертуар отца… Я не могла быть объективной в своей оценке, когда звучали эти песни. А бард сверкал своими бездонными, черными как омут, глазами, одаривая каждого белоснежной улыбкой. Я просидела в таверне до поздней ночи, внимая каждому звуку его голоса.

На утро менестрель исчез, словно и не бывало. Тщетно я пыталась выведать у трактирщика, где он появится вновь, но старик лишь разводил руками.

Разочарование отравило день слезами. На следующее утро – новое приглашение. И вот я снова в таверне торговой компании Облентии. Не будь менестрель столь пленителен, ни за что бы не вернулась в это проклятое место. Но теперь это не имело значения.

К моему изумлению, меня встретили с преувеличенным почтением и усадили за отдельный столик у самой сцены. "По просьбе нового, талантливого ба́рда", – прозвучало объяснение.

Сердце замирало в предвкушении. И вот, снова это волшебство. Голос – чистый, как роса на рассвете, сильный и нежный одновременно – лился весь вечер, казалось, только для меня одной. Я тонула в бездонной черноте его глаз.

"Черное, черное сердце сулит мне больше наслаждений, черное, черное сердце тянет меня в пучину. Предложи́те мне все драгоценные камни, предложи́те короны и королев – я все равно выберу преисподнюю с её наслаждением."

"Как же жаль, что менестрель исполняет эти баллады лишь на одном языке"– думала я украдкой. Ведь почти у всех из них был аналог на древнем, почти забытом языке. Хоть его и звали языком богов, мой отец знал песни и на нем. Слезы ручьями текли из глаз на протяжении последних двух песен.

Бард заметил мокрые дорожки и, завершив выступление, сам подсел ко мне.

– Мисс, разве я так плох? – притворно вопросил он, лукаво улыбаясь.

– Вы восхитительны. Просто… иногда я не могу сдержать эмоции.

– Меня зовут Батрейн Зайадо, – улыбнулся бард.

– Эльми, – прошептала я в ответ.

Очаровательный нахал галантно взял мою руку и поцеловал кончики пальцев.

– Выпьете со мной?

– Нет. Не люблю бороться с похмельем вне дома, – отказалась я.

– Да, наверное, это может быть неприятно, – задумчиво проговорил бард, устремив взор в потолок. – Но я, по роду своей деятельности, лишен привилегии собственного до́ма.

– Тогда приглашаю вас к себе, – выпалила и сама испугалась собственной дерзости. Это прозвучало как обещание. Но я совсем не это хотела сказать…

– Найдем ли мы транспорт в такой час? – прошептал мне прямо в шею настойчивый ухажер.

– Нет, но мы можем отправиться поутру, – нарочито громко ответила.

Батрейн скривился, но, взяв себя в руки, ослепительно улыбнулся.

– Простите, если был слишком настойчив, но я хотел как можно скорее продемонстрировать вам свои таланты. Вы же хозяйка Дома отчаяния? – заискивающе прошептал он.

– Я и так вижу, что вы необычайно талантливы, – ответила, немного смягчившись. – Но не мне решать, сможете ли вы пройти за стену. К тому же, жизнь, к которой вы привыкли… готовы ли вы полностью сломать ее? Никакой больше свободы ночей под открытым небом, репертуар, который вы сами выбираете, время пробуждения… Всё будет подчинено желаниям вашего начальства…

– Я думаю, смогу приспособиться, – улыбнулся он и, наконец, поднялся из-за стола, еще раз на прощание поцеловав кончики моих пальцев.

Оставшись на ночь снова в таверне (на этот раз не заплатив за постой по требованию главы торговой компании), с утра я наблюдала картину: менестрель ожидал меня в карете, дабы вместе отправиться в Дом отчаяния.

Первой моего нового гостя встретила волтарка, изголодавшаяся без завтрака. Чуть не сбив менестреля с ног, она поставила на меня обе передние лапы, подставляя подбородок для почесух и прикрывая от удовольствия глаза. К гостю она осталась равнодушна. Меня это даже успокоило, ведь уже начинало казаться, что волтарка разбирается в людях гораздо лучше меня.

День мы провели в заботах, меня искренне удивляла странная готовность менестреля помогать. Мой отец никогда бы и стул не поставил на место, и тарелку не помыл бы, если бы его не вынудила острая необходимость. Хотя и у этого ба́рда особого умения не наблюдалось. А когда я приготовила на ужин вкуснейшую свежую красную рыбу, он вдруг заявил, что не может есть рыбу, и пришлось резать ему бутерброды со столичной колбасой. Я, правда, не стала ему говорить, из чего конкретно ее готовят – вдруг опять откажется.

А вечером Батрейн сыграл мне две моих любимых баллады, смотря прямо в глаза, и отказался от отдельной постели, прижав меня к косяку двери в мою спальню.

Пламя свечи трепетало, отбрасывая причудливые тени на стены спальни. Его губы скользнули по моей коже, оставляя следы. Я чувствовала, как руки, сильные и уверенные, сжимают мои бедра, приподнимая меня, и невольно обвила его талию ногами.

– Ты такая изящная, – прошептал он, и эти слова, шелковыми нитями опутали мое сознание. – Как будто создана для того, чтобы я мог разбить тебя о свои желания.

Его голос был мелодией, которую я не могла игнорировать, а его прикосновения – огнем разъедающим мою волю. Я чувствовала, как моя кожа горит под его пальцами, как каждый его жест оставляет на мне следы, будто он метит меня своим присутствием. Довольно агрессивно, но мне даже понравилась эта слегка болезненная агрессия. Было приятно, до головокружения приятно, ощущать себя желанной, единственной. Шёпот сладких слов обжигал ухо, легкие укусы терзали мочки, а сильные руки сжимали ягодицы, не оставляя ни единого шанса на спасение от этих объятий.

Я и не заметила, как мы оказались в моей постели. Платье Батрейн снял прямо через плечи, неизбежно растянув горловину, оставляя меня открытой для его взгляда. Его глаза, темные и полные желания, скользили по моей коже, и я чувствовала, как мое сердце бьется все быстрее, пытаясь вырваться из груди.

– Ты моя, – прошептал он, раскатывающимся по моей душе громом. – Только моя.

Я не могла ответить, слова застряли у меня в горле, когда он прижал меня к матрасу горячим расплавленным железом мужского тела. И вот мы уже сплетены воедино, в танце мучительно сладкой боли. Его губы нашли мои, и поцелуй был настолько яростным, что я почувствовала, как мое сознание начинает растворяться. С каждым толчком, все глубже и сильнее, он приносил не только боль, но и дикое, первобытное чувство собственности и подчинения. Я тонула в океане этих эмоций, таких похожих и одновременно таких отличных от тех, что дарил золотоглазый демон. Но боль нарастала, и я отчаянно пыталась абстрагироваться…

Вдруг, снизу, из глубины первого этажа, донесся глухой удар. Что-то взвизгнуло.

– Что это? – хрипло прошептала я.

– Не знаю, – ответил он, и его руки наконец разжались, освобождая меня из мучительного плена.

Мы с Батрейном замерли, словно испуганные птицы. Еще один удар, и показалось, что внизу что-то покатилось по по́лу, а затем хрустнуло с такой силой, что по спине пробежала целая армия мурашек. Я выскользнула из его объятий и едва успела встать с постели, как дверь в комнату распахнулась с треском, и часть от нее сразу откололась опасно пролетев мимо моего лица. В дверном проеме, направляя ледяное копье прямо на меня, стоял страж Ледяной королевы.

– Нет! – заорала, пытаясь понять, как успокоить этого непрошенного телохранителя. И тут до меня дошло, что спровоцировало такую реакцию.

Страж сделал шаг ко мне, но я, полностью обнаженная, двинулась навстречу копью, отчаянно пытаясь отстраниться от безумия, только что царившего в моей постели, и обрести хладнокровие. Выставленная вперед рука начала́ темнеть, и тут я поняла, что из моей груди льется холодный синий свет, освещая комнату и часть коридора за спиной стража.

– Нет, – постаралась придать голосу бесчувственный тон, вводя сама себя в состояние, близкое к апатии. В то самое состояние, которое накрыло меня после убийства двух наемников. – Нет.

Стражник успокоился, перевел копье в небоевое положение и, чеканя шаг, вышел за порог дома. Набросив на себя халат, я обнаружила, что две входные двери раскрошены в щепки, а стол и стул на первом этаже не подлежат восстановлению. Дом сразу на́чало вымораживать.

Батрейн помог мне, и кое-как мы законопатили вход, вызвав ремонтную службу на утро.

– Прости, я думал, тебе нравится, и, наверное, переборщил, – извинялся менестрель. – Эта звезда на твоей груди… я думал, она от удовольствия так разгорается.

– Ничего, я сама виновата, – успокаивала я его.

– Ты могла бы предупредить, что да как… – Батрейн чуть ли волосы на себе не рвал. Было видно, что ему действительно жаль, и мне пришлось еще и этого несостоявшегося любовника успокаивать.

Прибывшие ремонтники слишком уж подозрительно посмеивались, но, кажется, их поведение менестреля никак не задевало.

В последующие ночи он начинал с настойчивых ухаживаний, граничащих с агрессией, но стоило оказаться в постели, как превращался в податливую куклу для утех. Это вызывало во мне раздражение, и ни о каком серьезном разговоре с ним не могло быть и речи.

Зато именно с ним я наконец посетила ярмарку, устраиваемую в Торговом городе в священный день. Посреди площади, прямо перед Торговым центром, возвышался огромный шатёр, внутри которого стояли переносные камины и жаровни, согревая посетителей. Каждая торговая компания занимала свое место, предлагая уникальные товары, привезенные скорее отдельными представителями, нежели само́й компанией. Здесь были и товары из столицы, но сразу бросалось в глаза отсутствие товаров массового производства – скорее народное творчество, далекое от новых технологий. И вот, под настойчивыми уговорами незадачливого ухажёра, я опустошила свой торговый счет почти наполовину, выкупив несколько симпатичных платьев индивидуального пошива, шубу, шапку и новые сапоги кавалеру, а также множество странных, но милых безделушек, которые, казалось, нужны только в этот день и никогда больше.

Двери мне поставили новые, но точно такие же – я специально попросила их не укреплять. Батрейн жил со мной три недели в том же темпе, а я все пыталась уговорить его пройти отбор талантов. Он неохотно согласился и я тут же пригласила мастера из концертного зала столицы.

Первый тест – прослушивание. Мастер, сухой старик с пронзительным взглядом, не проронил ни сло́ва, пока Батрейн исполнял выбранные им самим произведения. Затем, он хрипло потребовал: "Спой песню отчаяния". Бард запнулся. Я видела, как в его глазах мелькнуло замешательство. Он привык к восхищению, к аплодисментам, к вниманию, но отчаяние… это было что-то другое, что-то глубокое и болезненное. Но затем, как будто вспомнив что-то, его лицо преобразилось. Он запел: "Черное, черное сердце сулит мне больше наслаждений…"Голос его наполнился такой тоской, такой безысходностью, что даже мастер не удержался от кивка.

А после отъезда концертного устроителя, ночью, Батрейн признался, что мечтает стать личным менестрелем Ледяной королевы.

– Ходят легенды, что за всю историю лишь один бард удостоился этой чести.

– Ты не знаешь, чего желаешь. Там была совсем другая ситуация.

– Но ты представляешь, как это престижно?! Это как вершина мастерства. Выше только стать личным бардом Блуждающего бога, если, конечно, это вообще возможно.

Я вдруг взглянула на честолюбивого менестреля с другой стороны. Не потому ли он выглядит точь-в-точь как мой отец и исполняет его репертуар, что хочет иметь возможность похвастаться званием личного менестреля Ледяной королевы? Может, он вообще блондин?! Вспомнив последнюю ночь, я резко отбросила эту глупую мысль.

– Последний бард, скорее, просто жил во дворце. Ледяной королеве никогда не нужен был менестрель, она слишком уж занята.

– Но разве он ни разу не играл для нее? – удивился Батрейн.

– Играл. Но представь, что ты играешь самую задушевную песню из возможных, а я сижу и смотрю сквозь тебя. Ни единой эмоции.

– Ничего. Пьяные мужики в тавернах вообще иногда в отключке валяются. Хороший артист не будет убиваться из-за этого, – отмахнулся от меня Батрейн.

Не потому ли бард поселился у меня, подозревая, что последний и единственный менестрель Ледяной королевы – мой отец? Но почему же тогда он не помнит, что с ним случилось? Черви сомнений зашевелились в душе, и я, сославшись на усталость после прогулки, приготовила себе целую лохань обжигающе горячей воды. Оставшись наедине с собой в ванной, я наконец дала волю чувствам. Слезы хлынули неудержимым потоком, но их заглушал плеск воды. Отец…

Отцу было нелегко в первый год после нашего переезда. Меня почти сразу отправили в академию, а он выступал в концертном зале, собирая полные аншлаги. И я, благодаря распределению свободных билетов, несколько раз побывала на его представлениях. С труппой он выступал редко, ему, как вольному менестрелю, было сложно подстраиваться под чужие графики, чужие мысли и идеи. Но он отчаянно старался. А потом его настигла жестокая болезнь. Ее рано диагностировали, но даже передовая медицина Ледяного королевства оказалась бессильна.

Видимо, по протекции золотоглазого демона отца пригласили во дворец. Официально – на должность личного менестреля Ледяной королевы. Слухи даже плели романтическую историю между королевой и моим отцом… Но на самом деле она лишь отчаянно пыталась остановить развитие болезни, используя Извечный лед. Какое-то время это помогало. Но когда болезнь поразила горло… отец принял решение отдать свое тело на пользу государства. Он не мог жить с мыслью, что больше не сможет петь. Последнее его выступление перед ритуалом на ритуальной площади перед дворцом я так и не увидела. Меня словно нарочно загрузили бессмысленной работой в академии. Наверное, золотоглазый постарался. Те, кто видел прощальное выступление отца, говорили, что никогда не забудут это волшебство.

Отец стал Стражем королевы по своей воле, и автоматически я стала полноправной гражданкой Ледяного государства. Его жертва не стала для меня символом любви. Я скорее винила его за слабость.

И теперь Батрейн пытается повторить его судьбу?! Глупый мальчик. Но разве я могу ему отказать? Хочу ли я этого? Что будет, если он получит отказ? Буду ли я ему нужна после этого? Эти вопросы ржавыми иглами вонзались в самое сердце.

Написав золотоглазому демону письмо с просьбой принять менестреля на завтраке, показала письмо Батрейну. "Пускай сыграет, пока королева завтракает. Если это вообще возможно,"– писала я, не надеясь на успех. Ответ пришел через сутки. Положительный.

Менестрель уехал в назначенный час, а вернулся мертвенно бледный. Рассказывать о произошедшем он не решался. Оправившись лишь через неделю, он принял предложение концертного зала.

А когда Батрейн уехал, я не получила от него ни единого письма́. Целых четыре недели день за днем – ни одной весточки. Сама спрашивать о нем в официальных органах я не решилась бы. Зато узнала о предстоящем концерте и отправилась в столицу рано утром, чтобы посетить еще и новую кофейню, открывшуюся в центральном районе.

Новое изобретение химического института – бодрящий желтый напиток из каких-то новомодных ягод и целого списка специй – показался мне освежающим и одновреме́нно терпким. А предложенные к нему сладости – необыкновенно нежными.

Хозяйка новомодного заведения сама занималась раздачей заказов. Пышная, милая светловолосая женщина обладала чарующей улыбкой и вызывала чувство полного психологического комфорта.

Выйдя из кафе и завернув сразу в проулок, чтобы дозастегнуть свою допотопную шубу, я услышала голос барда.

– Ты что, меня преследуешь?

Обернувшись я увидела его. Батрейн был одет в стандартную для столицы куртку до середины бедра – теплую, легкую и отлично сохраняющую тепло. Но этот наряд сильно смазывал его образ, делал его обычным горожанином.

– Привет, – попыталась я улыбнуться в ответ.

– Что ты здесь делаешь? – ухмыльнулся бард и одним стремительным движением оказался рядом.

– Застёгиваюсь… – пролепетала я, растерянная его напором.

Он грубо, болезненно сжал мой подбородок, заставляя поднять лицо.

– Где твои стражи? – оглянулся он.

– Их нет в столице, – прохрипела я.

– Одна, без охраны? – в его голосе зазвучала злорадная усмешка, и тут же он ударил меня по лицу наотмашь. Шапка слетела и упала в сугроб, собранный утром уборщиками у стены́ здания.

– Почему?! – Я схватилась за пылающую щёку, искренне не понимая, что на него нашло.

– Использовала мальчишку, завлекла своим статусом, а потом обманула? И много таких, как я, у тебя было? – прорычал он и ударил по второй щеке, так что я рухнула в тот же злосчастный сугроб.

Но мучителю было мало. Он дважды пнул меня в живот, и я перекатилась еще глубже в переулок. Подонок схватил полу шубы и, потянув, почти сорвал ее с меня, оторвав хлипкие пуговицы.

– Остановись! – пыталась кричать я сквозь боль, но из горла вырывался лишь хрип.

– Я знаю ваше скотское племя! Все вы пытаетесь просто использовать меня! – ухмыльнулся он и замахнулся, чтобы ударить ногой по лицу.

Я закрыла лицо руками, скрестив их перед собой, и боль, пронзившая правую руку, заставила меня издать наконец внятный крик. Но мучитель не остановился. Он бил ногами по рукам, по рёбрам… куда попадет… хохотал и орал:

– Что, не прибежали твои стражи, сучка?! Что, теперь ты беззащитна?! Жалко было протекции? Тварь!

Мир померк.

Глава 7 Нападение

Очнулась я опять в столичной больнице. На этот раз никакой королевы не было. Зато был милый лекарь, который успокаивал меня.

Обе руки́ оказались сломаны и несколько ребер. Лицо, в целом, почти не пострадало – так, пара синяков, никаких переломов. Перевязанные и зафиксированные какой-то сложной техникой руки не давали шанса что-либо делать самой. Но лекарь был настолько мил, что сам следил за всем, что мне было нужно. Вначале меня это смущало… но как-то ему удалось убедить меня, что всё нормально.

Оказалось, что хозяйка кафе все-таки услышала мой крик сквозь вой ветроразделителя. И, увидев творящийся беспредел, она позвала своего мужа, кузнеца. Одного удара тренированного кулака хватило, чтобы обидчик лег и больше не поднимался. Но Батрейн выжил, хоть и с травмой головы, и теперь его тоже лечат и он заключен в каземате дворца.