Шипы Помнят Кровь

Я вернулась домой более встревоженной и испуганной, чем могла себе представить. Сказала матери, что просто устала и хочу побыть одна. Поднялась в свою комнату и сидела у окна, глядя на темнеющую кромку леса, наступающие сумерки, которые теперь казались полными скрытых угроз, а не просто преддверием ночи. Пыталась убедить себя, что это всего лишь игра воображения, разыгранного разговорами о вампирах, предстоящей казнью и ожиданием неизвестных гостей.

Но глубоко внутри, в той части меня, что знала правду о мире и умела чувствовать то, чего не видят другие, я понимала, что это не так. За мной кто-то следил. Или что-то. И этот кто-то был не из мира людей. Это было нечто, связанное с миром моих родителей, с миром Ордена, который, казалось, наконец-то протянул свои когтистые лапы к моей жизни, даже здесь, в моем безопасном уголке.

Позже, когда совсем стемнело и внизу, в гостиной, зажглись свечи, я услышала тихие, приглушенные звуки из кладовой. Звуки, которые редко доносились до верхнего этажа.

Я тихонько спустилась по скрипучим ступеням лестницы, стараясь не издать ни звука. Подошла к двери кладовой. Она была слегка приоткрыта, и сквозь щель пробивался тусклый свет масляной лампы. Я заглянула внутрь.

Там была мать. Она стояла у открытого люка в полу, из которого тянуло прохладным, сырым воздухом и запахом металла. Рядом с ней на столе лежали предметы, которые я видела лишь мельком, но чье назначение знала: несколько серебряных кинжалов с резными рукоятями, набор тонких деревянных колышков, аккуратно связанных вместе, небольшая кожаная фляга, от которой исходил резкий, специфический запах, – святая вода, я знала, или что-то похожее, усиленное ритуалами Ордена. Она проверяла крепления на ножнах для кинжала, висевших на ее поясе, протирала серебряные лезвия мягкой тряпицей. Ее лицо было сосредоточенным, а губы плотно сжаты. Это было лицо охотника, готовящегося к выходу.

– Мама? – тихо позвала я, не в силах сдержаться.

Она вздрогнула и резко повернулась, быстро закрывая собой содержимое тайника. Увидев меня, ее выражение лица смягчилось, но не полностью. Тревога и усталость все еще были там.

– Клодия. Ты не спишь?

Я подошла ближе, останавливаясь у порога кладовой.

– Нет. Услышала шум. – Я кивнула на стол. Ты собираешься… идти?

Мать опустила взгляд на серебряные кинжалы, затем снова посмотрела на меня.

– Будет большая казнь в городе, – тихо сказала она, будто напоминая о чем-то само собой разумеющемся. – Будет много народу. И… могут быть те, кто не хочет, чтобы она состоялась. Или те, кто захочет использовать момент суматохи.

Она жестом показала на оружие.

– Нужно быть готовой. Обеспечить порядок. И безопасность.

– Но ведь… в городе же солдаты. И стража, – возразила я, хотя знала, что этого недостаточно.

Мать покачала головой. Горькая улыбка коснулась ее губ.

– Солдаты знают, как сражаться с людьми. Стража знает, как ловить воров. Они не знают, как иметь дело… с другим.

Она посмотрела на меня, и в ее взгляде я увидела всю тяжесть их ноши.

– Это наша работа, Клодия. Ордена. Следить за тем, чего не видят другие. Быть готовыми к тому, к чему не готовы они.

Я смотрела на нее – на ее усталое, но решительное лицо, на руки, привыкшие держать опасное оружие, на предметы, что лежали на столе, символы их тайной войны. Она была сильной. Намного сильнее меня. Готовой выйти навстречу тьме, в то время как я чувствовала себя уязвимой и напуганной даже от невидимого взгляда в безопасном лесу.

– Мама… – начала я снова, вспомнив слова отца. – Отец говорил… о гостях, которые приедут завтра. И сказал, что… их приезд касается меня. Что это значит? Как это касается меня?

Выражение лица матери стало еще более замкнутым. Тревога в ее глазах усилилась. Она отвела взгляд.

– Твой отец сказал слишком много, – тихо пробормотала она, больше себе, чем мне. – Это… сложный вопрос, Клодия. Он связан с… давними делами Ордена. И с твоим… положением.

Она снова посмотрела на меня, и в ее взгляде была мольба не настаивать.

– Не сейчас, дитя мое. Не перед… завтрашним днем. Поговорим позже. Когда приедут гости.

Но «позже» всегда означало «никогда» или «когда уже будет слишком поздно». Я почувствовала, как меня охватывает холод, не от сквозняка из тайника, а от этих уклончивых ответов, от тайны, что окружала меня, от будущего, которое, казалось, решалось без моего участия.

– Но… – попыталась я.

– Клодия, – прервала мать, ее голос стал тверже, возвращаясь к тону Главы Ордена. – Я сказала, не сейчас. Иди спать. Мне еще нужно закончить здесь. Завтра будет долгий день для всех.

Она подошла ко мне, обняла быстро, крепко, будто пытаясь передать свою силу или просто унять мою дрожь.

– Всегда осторожна, дитя мое. Этому нас учит Орден. – Она отстранилась. – Иди в постель.

Я кивнула, но не могла отвести взгляд от стола с оружием. Я ушла из кладовой, оставив ее наедине с ее приготовлениями. Поднялась обратно в свою комнату. Улеглась в постель, но уснуть не могла.

Ощущение чужого, пристального взгляда все еще было со мной, легкое, но неотступное, витающее где-то на границе моего восприятия. И теперь оно смешивалось с образом матери, готовящейся к схватке в мире, который я так отчаянно хотела избежать, и с тревожными, неясными словами о гостях и моем будущем. Мир Ордена. Мир вампиров. Мир, который, кажется, начал проявлять ко мне нежелательный интерес, и который уже определил для меня какую-то роль. Сегодня – публичная казнь. Событие, которое должно было быть демонстрацией силы против Зла, но которое, как чувствовалось, могло стать точкой притяжения для самой тьмы. И я, как будто, уже оказалась на ее прицеле. Ожидание, которое я почувствовала сегодня в лесу, нарастало. Оно было рядом. Очень рядом.

Глава 4

Утро нового дня лишь сменило острый страх перед невидимым на давящее ожидание. Накануне, после возвращения из леса Кадавер, ощущение чужого взгляда не оставило меня до самого сна, оно витало где-то на границе сознания, смешавшись с тревогой от разговора с родителями и бабушкой у вечернего очага. Неясные слова отца о моем будущем и уклончивость матери только усилили чувство неопределенности. Гости из Видербурга должны были прибыть сегодня, а это означало, что этот день нужно было посвятить напряженным приготовлениям, создавая видимость идеального порядка и спокойствия.

С самого рассвета, когда бледный свет только начал проникать сквозь щели в ставнях, дом уже гудел от тихой, сосредоточенной деятельности. Сегодня не было и речи о том, чтобы идти в город или даже заниматься стрельбой из лука на поляне, ставшей вчера местом моего беспокойства. День был расписан заботами по дому, которые требовали моего участия. Мать с самого рассвета уже хлопотала на кухне, где запах горящего торфа из очага смешивался с ароматами пекущегося хлеба и тушащегося мяса. Бабушка, несмотря на свой возраст, который я не знала точно, но который, я полагала, был весьма преклонным, оказалась на удивление энергичной и требовательной в вопросах порядка и чистоты.

– Клодия, ты не стой как истукан! – окликнула меня бабушка своим скрипучим, как старая дверная петля, голосом, когда я задумчиво смотрела в окно на серый рассвет. – Гости едут! Важные гости! Нужно, чтобы дом сиял, будто его святой водой омыли от порога до крыши! Неси ковры во двор, выбивай их, пока солнце не поднялось высоко и не припекло! Чтобы ни одной пылинки, ни одной паутинки!

Я вздохнула, но спорить не стала. Споры с бабушкой были бесполезны. Ее воля была непреклонна, а ее авторитет в доме, особенно когда дело касалось традиций Ордена, порядка и использования особых трав и снадобий для очищения и защиты, был не меньше, чем у родителей, а порой и больше. Я взяла старую, потрепанную выбивалку, сделанную из ивовых прутьев, и один за другим потащила тяжелые шерстяные ковры во двор. Монотонный, размеренный стук выбивалки по плотному ворсу, облака пыли, поднимающиеся в воздух и щекочущие нос, приносили странное, почти болезненное удовлетворение. Это была простая, физическая работа, требующая только усилия и ритма, которая помогала немного отвлечься от тяжелых мыслей.

Позже, когда солнце поднялось выше и его лучи, еще бледные, но уже обещающие дневное тепло, начали проникать в комнаты, мы с матерью принялись за уборку внутри дома. Мы тщательно протирали пыль с мебели, начищали до блеска медные рукояти дверей и оконные защелки, скоблили полы дочиста, используя жесткие щетки и горячую воду с травами, меняли подстилки в комнатах для гостей на свежие, пахнущие мятой, принесенными бабушкой из ее личных запасов. Работа была трудоемкой, требовала внимания к каждой детали. Каждая вещь в нашем доме, даже самая обыденная, казалась пропитанной историей – не только нашей, семейной, но и историей Ордена. Старые гравюры на стенах, которые для непосвященного казались простыми пейзажами или сценами из жизни крестьян, могли на самом деле скрывать символы Ордена, понятные только его членам, а узоры на керамической посуде или вышивке на белье могли быть древними защитными знаками, чье истинное значение знали лишь немногие.

Мать двигалась быстро, ее движения были отточенными годами работы, которая требовала не только силы, но и аккуратности. Она избегала моего взгляда, когда я пыталась поймать его, будто боялась, что я прочитаю в нем что-то, чего мне знать не положено, или чего она сама еще не знала до конца. Я хотела спросить ее снова о гостях, о том, что именно может касаться меня. Но видела, что сейчас не время, и, возможно, она сама не хочет об этом говорить, или ей просто строго запрещено раскрывать эту тайну до определенного момента. Она была полностью погружена в приготовления, которые, я чувствовала, имели куда более глубокий смысл, чем просто создание комфорта для визитеров.

Бабушка тем временем занималась своими делами в кладовой, куда свет проникал только от маленькой масляной лампы. Оттуда доносились тихие шорохи, негромкое позвякивание металла и стекла. Я знала, что там она работала со своими склянками и ступками, смешивая порошки и жидкости. Специфические, резкие запахи трав, многие из которых были мне незнакомы или использовались только в ритуалах, а не для лечения, доносились из-под двери. Я знала, что она готовила не только «травы для спокойствия» или отвары для здоровья, но и, возможно, что-то для защиты дома от нежелательных сил, которые могли бы сопровождать или преследовать гостей.

Мы работали почти молча, каждый погруженный в свои мысли и свои задачи. Я не спрашивала о казни, которая уже состоялась вчера в городе. Не потому, что забыла. Я давно усвоила урок: разговоры об этом бесполезны. Родители и бабушка никогда не рассказывали подробностей своих вылазок, если только это не было абсолютно необходимо для моего обучения. Например, опознание следов или запахов, знание слабых мест определенных существ. Все, что касалось их борьбы и целей, их потерь и побед, оставалось за закрытыми дверями тайника и пеленой недомолвок. Я знала, что они были вчера в городе, обеспечивая порядок и безопасность. Но как именно они это делали, что видели, с чем столкнулись – об этом не говорилось.

Я сосредоточилась на работе, стараясь заглушить тревогу монотонностью движений и физической усталостью. Вытирала пыль с полок в библиотеке, где стояли старые книги. Я проводила ладонью по гладкой, отполированной древесине стола в гостиной, где по вечерам мы пили чай при свечах и где сидели позавчера, обсуждая мое будущее. Я чистила масляные лампы, наполняя их свежим маслом, подготавливала фитили, чтобы сегодня вечером в доме было светло и уютно.

День тянулся медленно, наполненный скрипом тряпок по дереву, шорохом веников по полу, тихим позвякиванием посуды на кухне, запахом пекущегося мяса для ужина, который должен был быть особенно обильным сегодня.

К вечеру дом сиял чистотой. Ковры были выбиты, полы вымыты, каждый уголок блестел. В комнатах для гостей стояли вазы с ветками цветущей вишни, принесенными бабушкой из леса Кадавер. Их нежный аромат смешивался с запахом трав, чистого дерева и дыма из очага.

Мать наконец села отдохнуть у очага. Её лицо было изможденным от дневных трудов. Но оно было удовлетворенным – работой и, возможно, результатом того, что случилось на площади. Бабушка вышла из кладовой, держа в руках небольшой деревянный ящичек, пахнущий травами и чем-то острым.

Мы собрались в гостиной, ожидая у очага. Я сидела у огня, глядя на пляшущее пламя и чувствуя тяжесть в груди. Ощущение невидимого взгляда, преследовавшее меня вчера в лесу, сегодня было почти неощутимо, заглушенное суетой дня, усталостью и присутствием других. Но я знала, что оно не исчезло. Оно просто затаилось где-то там, снаружи, как хищник, ожидающий своего часа.

Наступала ночь, та самая ночь, что приносила страх горожанам и требовала особой бдительности от Ордена, чьи дела вершились и в тени, и при свете дня. Я смотрела на огонь, на лица матери и бабушки, освещенные его отблесками – лица сильных, стойких женщин, принявших свою судьбу как должное, как часть себя. Я не была такой. Я все еще цеплялась за остатки своей простой, мирной жизни, за мечты о другом будущем, вдали от этого мрака.

Именно в этот момент, когда последние лучи солнца окончательно погасли за горизонтом и дом окутала полная темнота, нарушаемая лишь светом очага и ламп, снаружи послышался шум. Не обычные звуки ночного леса, шуршание ветра в кронах деревьев или крики ночных птиц, хоть они и присутствовали, как всегда. Это был отчетливый, усиленный тишиной ночи звук приближающихся лошадей, их фырканье, стук подкованных копыт по твердой земле тропы и по камням во дворе. За ними послышался скрип тяжелых колес – значит, они прибыли не налегке, а с экипажем или повозкой, груженной их вещами.

Мать и отец тут же встали. Бабушка подняла голову от своих трав, ее острый взгляд устремился к двери. Все трое замерли в полной тишине.

Затем раздались глухие удары в дверь – не вежливый стук, а скорее уверенный, требовательный толчок, не оставляющий сомнений, что прибывшие ожидают немедленно быть впущенными в Дом Ордена.

Отец и мать обменялись взглядами – кратким, но наполненным пониманием и готовностью к предстоящему разговору, к разворачиванию планов, о которых я знала лишь в общих чертах. Отец направился к двери, его шаги по деревянному полу были бесшумными. Мать подошла к нему, становясь чуть позади. Её рука незаметно скользнула к поясу, где был прикреплен один из ее серебряных кинжалов. Бабушка осталась у очага. Её тонкие пальцы опустились на крышку деревянного ящичка с травами, лежащего рядом.

Лязг внутреннего засова, затем наружного. Скрип двери, отворяющейся внутрь, впуская в дом поток более холодного ночного воздуха и запахи извне – пыли дороги, кожи сбруи, пота уставших лошадей и… чего-то еще. Чего-то чужого, не принадлежащего нашему дому или городу.

В дверном проеме, в ярком свете ламп, стоявших в прихожей, и мягком, колеблющемся свете очага, появилось несколько фигур в темных дорожных плащах с глубокими капюшонами, скрывающими их лица от посторонних глаз и от ночной прохлады, которая, казалось, цеплялась за них. Высокие. Стоящие с уверенностью, не свойственной обычным путникам или торговцам. Это были члены Ордена, или те, кто имел к нему отношение.

Первым вошел мужчина примерно возраста отца, широкоплечий, с властным видом и тяжелым посохом в руке. За ним последовала женщина, примерно возраста матери, с благородной, прямой осанкой и проницательными глазами, которые она не прятала под капюшоном, глядя вперед. Но за ними…

За ними стоял юноша.

Он был одет в такой же темный дорожный плащ, но двигался с легкой, пружинистой грацией, свойственной молодости и, возможно, особой тренировке, которая отличалась от тяжеловесной уверенности старших. Его лицо, молодое, с резкими, правильными чертами, показалось мне совершенно незнакомым – я не видела его прежде ни в городе, ни среди редких посетителей нашего дома. Ему было, пожалуй, чуть больше двадцати, возможно, моего возраста или немного старше, но в нем уже чувствовалась какая-то внутренняя сила, скрытая за юным обликом. Он снял капюшон, открывая темные, гладко зачесанные волосы и бледное лицо. Его глаза – в полумраке я не могла различить их цвет, но чувствовала их интенсивность – казались такими же, как у его спутников, привыкшими видеть в темноте, настороженными. Он огляделся по сторонам, осматривая дом, свет, тени. Он посмотрел на меня с легким, мимолетным интересом, как смотрят на кого-то, кто просто присутствует в комнате, но тут же перевел взгляд, сосредоточившись на моих родителях.

Но почему он здесь? Приехал со своими родителями по делам Ордена… Но зачем в таких важных делах Ордена, даже касающихся меня, присутствие молодого человека? Его место, казалось бы, было среди оруженосцев или на передовой в их регионе, а не на переговорах Глав Ордена в чужом доме. Его присутствие было неуместным, если речь шла только о делах Ордена.

Мозг лихорадочно искал объяснение, пытаясь связать те слова отца с присутствием этого незнакомого юноши. Гости из Видербурга. Важные дела Ордена. Что-то, что касается меня. И этот юноша, который не следил за мной, но все равно здесь, как часть этой делегации.

И вдруг, как вспышка холодного света, я поняла. Не всю правду, но ее часть – ту, что заставила меня застыть от ужаса, совершенно не связанного с невидимой слежкой или вампирами. Этот ужас был другим. Ужасом неизбежности и потери выбора.

Это был не просто визит по делам Ордена, требующим присутствия юного члена для обучения или представления. Не только. Была и другая причина. Причина, связанная с ним. С этим юношей, чьи глаза сейчас просто спокойно смотрели на моих родителей, ожидая представления или указаний. Причина, которая касалась меня самым непосредственным образом, но не имела отношения к моей борьбе с тьмой или Ордену, к которому я не чувствовала принадлежности.

Будущее. Мое будущее. То самое, о котором говорил отец, когда его голос стал серьезным и окончательным.

Мое маленькое, выстроенное будущее в тишине книжного магазина, вдали от тайн и опасностей Ордена, будущее, которое я так лелеяла, в этот момент рухнуло, погребенное под тяжестью этого нового, ужасного осознания. Гости прибыли. И один из них, этот незнакомый юноша, был ключевой частью «кое-чего, что касалось меня». Их приезд касался меня не как будущего члена Ордена, не как потенциального охотника, а как… невесты.

Я чувствовала, как холод пробирается под кожу, несмотря на жар очага, который теперь казался далеким и бессильным. Сватовство. Под личиной важных дел Ордена. Меня должны были выдать замуж за этого незнакомого юношу. Как часть какой-то договоренности какого-то союза, который должен был скрепить Орден в нашем регионе и Орден в Видербурге. Меня собирались использовать как пешку в их большой игре.

Наступающая ночь, та самая ночь, что приносила страх горожанам и требовала бдительности от Ордена, вдруг стала еще темнее, еще более пугающей. Я стояла у очага, чувствуя, как меня разрывает между двумя угрозами: одной, что вошла в мой дом под видом почетных гостей и несла с собой предопределенное, нежеланное будущее, в котором я теряла себя; и другой, что оставалась снаружи, в темноте леса Кадавер, и чья цель была пока неизвестна, но чье присутствие ощущалось.

Глава 5

Дверь Дома Ордена Последнего Света закрылась за спинами вошедших с тем же глухим стуком, с которым она закрывалась за моими родителями, уходящими на охоту, или за мной, возвращающейся из города. Этот звук всегда символизировал границу – между нашим миром и тем, что оставалось снаружи. Сегодня эта граница, казалось, стала еще более ощутимой, вместив внутрь не только привычный холод ночи и запах леса, но и нечто новое – присутствие чужаков, пусть и названных братьями по Ордену, чье прибытие предвещало перемены, от которых нельзя было укрыться.

Мои родители встретили гостей с формальным, сдержанным достоинством, присущим главам Ордена, знающим цену протоколу и первому впечатлению. Отец, несмотря на усталость, которая, была на его лице, излучал спокойную силу и невозмутимость. Мать стояла рядом. Ее рука все еще незаметно лежала на поясе, но глаза внимательно изучали каждого прибывшего, оценивая их не только как членов Ордена, но и как людей, пришедших с определенной целью. Бабушка оставалась у очага.

Первым, кто шагнул через порог, был мужчина, за ним женщина и юноша. Они еще не сняли плащи и капюшоны, когда мужчина произнес:

– Мир вашему дому, Глава Розессилбер, – обратился он к отцу.

Отец кивнул, но я видела, как он внутренне собрался, готовясь к предстоящему разговору.

– И вашему, братья и сестры. Проходите, пожалуйста, к очагу. Дорога, должно быть, была долгой и утомительной, особенно через лесные тракты в это время года.

Снимая тяжелые дорожные плащи, они вошли в прихожую, где висели шкуры и связки трав, с которых сыпались сухие листья и частички земли дальних земель. Отец жестом пригласил их в гостиную, где тепло очага обещало уют, но напряжение первых минут встречи не исчезало.

– Клодия, – произнес отец, поворачиваясь ко мне. – Это наши гости из Видербурга, Главы Ордена Первой Жизни, Господин Кёниг и Госпожа Кёниг.

Господин Кёниг был примерно возраста отца, высокий, широкоплечий, с лицом, изрезанным глубокими морщинами, которые говорили о долгих годах, проведенных под открытым небом, в опасностях и принятии трудных решений. У него были карие глаза, которые быстро и цепко осматривали все вокруг. Он кивнул мне. Его взгляд задержался всего на мгновение, прежде чем переключиться на мои, видимо, бледные от волнения и невысказанных страхов, щеки.

Госпожа Кёниг была несколько ниже своего спутника, но держалась с не меньшим достоинством и внутренней силой. Ее лицо, обрамленное длинными, аккуратно собранными на затылке седыми волосами, было строгим. У нее были голубые глаза, такие же пронзительные и внимательные, как у ее спутника, но с оттенком холодной стали, не лишенной при этом глубокого знания мира и его опасностей. Она улыбнулась, но ее улыбка не достигла глаз, оставаясь лишь формальностью, вежливой маской.

– Рады познакомиться с дочерью Глав Ордена Последнего Света, госпожа Клодия Розессилбер. Мы много слышали о ваших родителях и их особых талантах в выслеживании и уничтожении.

Я сделала небольшой формальный поклон, как было принято при представлении важным особам, стараясь, чтобы дрожь в руках не была заметна.

– Добро пожаловать, – мой голос прозвучал тихо. Я чувствовала, как он дрожит.

– И это их сын, – продолжил отец, жестом указывая на юношу, который стоял чуть позади своих родителей. – Эмилиан Кёниг.

Юноша подошел. Он был высоким, даже крупным для своих лет, с широкими плечами и подтянутой фигурой. Он снял капюшон, открывая темные, гладко зачесанные русые волосы и бледное лицо, на котором читалась легкая усталость от дороги. Его глаза – голубые, как чистое дневное небо после грозы – казались такими же, как у его спутников, настороженными и оценивающими.

Мы все прошли в гостиную к очагу, где горел яркий огонь. Тепло огня, казалось, ненадолго разогнало прохладу ночи, принесенную с улицы, но не развеяло напряжение. Я стояла в стороне, чувствуя себя неуместной и лишней в этом собрании Глав Ордена, наблюдая за их движениями, их мимикой, их скрытыми знаками. Три пары глаз, привыкших высматривать тьму, оценивали меня – не как девушку, а как… кого-то другое, кто имел ценность в их мире.

Мать принесла свежий, горячий травяной чай и поставила на низкий стол дополнительные чашки, расставляя их с тихим позвякиванием. Мы сели у очага. Мои родители заняли свои привычные места, а гости расположились напротив. Их фигуры в свете огня казались еще более внушительными и значимыми. Бабушка по-прежнему сидела чуть в стороне, у самого очага, скрестив на коленях свои сухие руки.

Разговор начался с обмена формальными любезностями о дороге, о новостях из Видербурга, о состоянии Ордена в других регионах. Они говорили на особом языке Ордена, полном намеков, понятных только посвященным. Это язык, который я понимала, но который не был моим. Обсуждали погоду, урожай, но за этими обыденными темами чувствовалось ожидание перехода к главному. Затем отец перешел к сути визита.

– Мы получили ваше письмо, братья Кёниг, – начал он. – Ситуация с перемещающимся объектом действительно требует скоординированных действий двух ветвей Ордена. Вампир, ускользающий от Ордена Первой Жизни в Видербурге и появляющийся в окрестностях Блетесверга… Это необычно и опасно для обоих наших городов, для спокойствия людей, которые живут на границе наших земель.

Господин Кёниг кивнул.

– Именно так, Глава Розессилбер. Это существо хитрое и быстрое. Оно не оставляет обычных следов, пользуется древними путями, о которых мы знаем лишь из старых записей Ордена. Такие пути мы не можем полностью контролировать в наших землях. За последний месяц было несколько инцидентов в окрестностях Видербурга. Исчезновения, обескровленные животные… И теперь, судя по донесениям и по приметам в лесу Кадавер, он переместился ближе к вам, на границу ваших земель.