Доктор Ланской: Смертельный клинок Троелунья

Ланской вновь мог лишь смотреть то, что показывает ему девочка.

Юная Таня, одетая в бежевое платье до колен, белые колготки и черные дорогие туфли с золотыми пряжками на ремешках, взяла стул и, взгромоздившись на него, потянулась за одной из фигурок на каминной полке.

Феликс присмотрелся – обычная фарфоровая статуэтка балерины. Такие изготавливали в Столице, а после – отдавали заказчикам, которыми были в основном меценаты или же поклонники тех или иных муз искусства.

Ланской присмотрелся к стенам, и чуть было не ахнул. Как он не заметил до этого?

Повсюду на полках висели картины одной и той же женщины.

Анастасия Шелохова, достаточно молодая, имеющая длинную лебединую шею, узкие плечики и достаточно тонкую кожу, так как каждая косточка из – под нее была видна, смотрела с разных картин и фотографий на посетителей комнаты строгим и суровым взглядом.

На одной из картин она сидела в реверансе, выставив правую ногу вперед, а руки заведя назад. Это был ее главный образ в театре – белокрылая лебедь, с венцом на голову и пачкой, обклеенной перьями. На ее силуэт падает свет от окна, которое художник не тронул в картине, зато на стене отпечатывается тенью какой – то другой объект.

Феликс плохо рассмотрел, что именно, так как звук открывшейся двери его отвлек.

В комнату ворвалась та самая женщина с темно – каштановыми, почти бардовыми, волосами и черными, как ночь, глазами. Она была сильно похожа лицом с братом, министром Шелоховым, но имела куда более грозный и устрашающий вид.

Увидев, что Таня тянется к статуэтке, Мария заорала:

– Как ты смеешь, тварь!

Она схватила статуэтку, убрала ее сразу на подоконник, а после, схватив Татьяну за ворот платья, поставила на пол. Девочка при этом испуганно уставилась на тетю, но ничего не сказала. Даже не заплакала.

И это тоже было удивлением для Феликса.

– Не смей прикасаться к этой вещи, слышишь?! Не смей!

– Но тетушка…

– Не смей! – рявкнула Мария. – Не прикасайся в этом доме ни к чему, поняла?! Ни ты, ни твоя мать не заслуживают даже быть тут! А ты так и вовсе – дитя порока!

– Что такое порок? – уточнила Таня, искренне недоумевая, за что ее не любят.

– Это ты, – четко проговорила Мария, схватив девочку за запястье и вытолкнув в тот самый холл – гостиную, где пару часов назад был сам Феликс при разговоре с Шелоховым. – Ты – это дитя греха, на который пошел твой отец… Но ничего, скоро я сие исправлю. И наш род снова будет чист от вашего грязного клейма!

И в этот момент Феликс, инстинктивно потянув руку, чтобы схватить Марию за локоть, провалил в пустоту. Картинка комнаты исчезла, а место нее предстало серое небо.

Феликс понимал, что лежит на промёрзшей земле, что над ним трясутся, словно в ознобе, ветви качающихся под напорами ветра деревьев, но не осознавал, что это за событие в жизни Татьяны? Ее смерть? Ее еще живые воспоминания? Или же…

Догадка пришла к Феликсу слишком поздно.

Ему на шею набросили веревку – и стали стягивать так быстро, что медик еле успел прохрипеть слово «помогите», как вдруг его вырвал из этого кошмара резкий тычок в бок.

Он очнулся.

Киприан стоял у открытой двери автомобиля и ждал, когда доктор покинет салон и отправится с ним к воротам фабрики.

Феликс тут же пришел в себя и, выйдя из машины, вдохнул спертый воздух.

Около фабрики уже не было запахов поля и леса. Вместо этого в нос ударил смрад мазута, бензина и сгоревших тряпок. Само здание чем – то напоминало Феликсу здание в Петербурге, на Фонтанке, где покоится разрушенное здание фабрики. Только там оно окружено культурными постройками и облагороженной территорией, а перед глазами Ланского предстал настоящий промышленный гигант с четырьмя высокими черными трубами.

Здание фабрики состояло из трех корпусов. В одном работали мужчины, в другом – женщины, в третьем – администрация. Все работники носили синюю форму с фуражками, а также кирзовые сапоги и резиновые перчатки. Тут не было разделений на труд по гендерному признаку, так как считалось, что женщины способны также работать, как и мужчины, коли устроились. А разделение на корпуса было лишь в нравственных целях: никаких связей во время работы, только мысли о труде и промышленном успехе.

Здание фабрики окружал высокий кирпичный забор с проволокой и торчащими из цемента пиками. Венчали эти «красоту» ворота с вензелем фабрики и тремя перекладинами, которые нужно было еще убрать, чтобы гости могли войти.

Во дворе фабрики было еще хуже, как показалось Феликсу. Дышать было нечем, в нос сильнее врезался аромат гари и серы, а пробежавшие перед ребятами крысы заставили Лидию вскрикнуть и попятиться назад. Киприан же, разобравшись с пропусками, протянул девушке свой платок и заметил:

– Можете подождать в машине. Не думаю, что разговор будет долгим.

– Простите, – Лидия успокоилась и выпрямила спину. – Не люблю крыс.

– У Лидии аллергия на их шерсть, – пояснил Феликс, спрятав девушку за спину. – Поэтому мне нужно быть рядом.

– Без проблем, – фривольно заметил Драгоновский.

Он посмотрел по сторонам, и вдруг замер, словно молнией пораженный.

Феликс это заметил, проследил его взгляд – и сам еле не прикусил язык.

По открытой лестнице, которая вела в корпус администрации, спускался высокий, худощавый мужчина с моноклем на одной стороне лица – и черной металлической маской – на другой. Но Феликс даже из – под нее увидел уходящий под ворот пальто шрам от сильного ожога.

Незнакомец хромал на левую ногу, но тростью не пользовался. По его амуниции доктор сделал вывод: бывший военный. На кителе погоны, на груди золотой аксельбант, а на поясе рапира с серебряной лентой – военный в прошлом, чиновник в настоящем.

– Кто это? – тихо спросил Феликс.

– Господин Штильц – помощник его сиятельства, князя Разуминина.

– Это кто? – продолжал Феликс, совершенно забыв всю элиту Столицы за десять лет отсутствия.

– В Дельбурге он крупнейший промышленник. Под ним две фабрики по производству фарфоровой посуды и статуэток. – пояснил Киприан, не теряя из вижу Штильца. – Плюс, он прослыл меценатом. Жертвует бешенные деньги на развитие театра.

– И балета?

– Может быть, я не вникал, – раздраженно бросил Киприан.

А вот у Феликса внутри загорелся огонек дурного предчувствия.

То, что недавно показала Татьяна, вполне могло стать толчком к развитию событий. Да и к тому же, Феликс был почти уверен, что по прибытии в Дельбург, посмотрев статуэтку в доме Шелохова, обнаружит инициалы фабрики Разуминина. Ибо таких совпадений не бывает…

– Пошли, – вдруг сказал Киприан, вернув себе деловой стиль. – Заодно столкнемся с этим Штильцем.

– А что, за ним есть грехи в сторону Канцелярии? – уточнил с язвой Феликс.

– Их у него столько, что ни один монастырь не отмолит, – заметил в той же манере Драгоновский.

Они пошли через двор к железной лестнице, ведущей наверх, но в тот момент, когда Киприан уже ступил одной ногой на лестницу, послышался скрежет, затем оглушающий гул мотора, а уже после – разнесшийся по всему двору грохот и звон стекла.

На первом этаже вылетели окна, на улицу вырвался черный дым, а следом – ярко – алое пламя, схватившееся за деревянные рамы.

Тут же началась суматоха, крики женщин слились с воем пожарной сирены, а работающие в соседнем корпусе мужчины, кто был рядом, тут же бросились к водонапорной башне.

– Ты куда?! Стой! – рявкнул Киприан, но было поздно.

Феликс бросился к огненному кольцу, заглянул в разбитое окно, где не было столько черного дыма и, увидев лежавших около станков женщин, тут же начал действовать.

Отобрав одно из ведер с водой, он смочил собственное пальто и, повязав на лицо мокрый шарф, с легкостью запрыгнул внутрь цеха, оценил ситуацию и, не взирая на жар и удушающий запах жженной резины и пластмассы, стал оттаскивать еще мычащих и стонущих от боли женщин к окну.

Работники уже также приготовились и, облившись водой, бросились на помощь, как вдруг отовсюду в громкоговорителе раздался грозный голос:

– Всем вернуться на свои места! Повторяю! Всем вернуться на свои рабочие места!

Феликс, вслушавшись в приказ, лишь зло цокнул и уже собрался передать очередную жертву взрыва мужчинам у окна, как вдруг заметил, что все работники разбежались. И лишь сбросивший пальто Киприан, запрыгнувший в цех, смог обнадежить врача.

– Ты совсем, что ли, голову потерял?! – рявкнул Драгоновский, откашливаясь от дыма. – Пошли отсюда!

– Они живы! – рявкнул в ответ Феликс. – Их надо вытащить!

– Да ты…

В этот момент сверху послышался скрежет металла.

Феликс и Киприан подняли головы – и только чудом успели отскочить сами, и оттащить за собой женщину в рабочей форме. Прямо на место, где они стояли, рухнул металлический мост – переход от одной цистерны с материалом к другой.

И только после этого сверху на ребят хлынул поток воды с какой – то серой вонючей пеной.

Феликс пару раз чихнул, а вот Киприан, прикрыв лицо рукой в перчатке, рванул к окну, чтобы скорее оказаться на свежем воздухе. Ланскому пришлось самому тащить на себе последнюю живую девушку, вытаскивать ее на улицу, а после, уложив пострадавшую на снег, подойти к Драгоновскому.

Киприан оперся на фонарный столб и, до сих пор прижимая к лицу ладонь, тяжело дышал. Но на его шее уже проступили красные мелкие пятна, как и на правом виске.

– У тебя аллергия? – уточнил Феликс.

Но Драгоновский промолчал.

Он отнял руку от лица, и Феликс с нескрываемым удивлением обнаружил на перчатке Драгоновского и его губах кровь. Кончик носа Киприана покраснел, а на лбу вздулись вены. Глазные яблоки также порозовели, что создало эффект, будто бы канцелярский служащий не спал неделю.

– Доволен? – хрипло уточнил Киприан, доставая платок и вытирая кровь из – под носа. – Чего ты лезешь, куда не надо… черт!

В этот момент подоспела Лидия и, увидев картину, посмотрела с вопросом на Феликса. Но доктор, отведя Киприана к ближайшей скамье, усадил на ледяные перекладины лавочки и взял за запястье.

– Давно это у тебя? – уточнил врач.

– Что именно?

– Кровотечение из носа? Головокружение?

– После войны, – легко ответил Киприан, вырвав руку и вставая на ноги. – Не стоит заботиться обо мне. Помоги лучше раненым. – он кивнул на лежавших на снегу женщин.

Киприан отошел в сторону, начав тяжело дышать и глотать ртом воздух, а Феликс и Лидия, приблизившись к женщинам, начали осмотры. Почти ни одна не получила тяжелых ожогов, только сильнейшие испуги и эмоциональные потрясения. У двоих тряслись руки, но они быстро были уведены в медпункт санитаркой.

Однако, когда очередь на осмотр дошла до последней девушки, уже сидевшей на стоявших в отгрузочной зоне ящиках, Феликс не поверил своим глазам.

– Что уставились? – рыкнула Мария Шелохова, прижимая платок с горстью снега к обожженной щеке.

Глава 8

Глава 3

Феликс никогда раньше не видел, чтобы дворянские девушки принимали на себя обязанность работать. Да даже, если и видел что – то подобное, удивлялся. Он привык видеть белокожих, осторожных, скромных и ухоженных девиц, смотрящих на всех с высокомерием, которое в них взрастили родители и гувернантки, однако с таким же успехом Феликс поражался, если в семье лжецов и лицемеров рождались милые создания, готовые к самопожертвованию и развитию.

Мария оказалась чем – то непонятным даже Феликсу и присоединившемуся к разговору Драгоновскому.

Черные локоны, которые Феликс увидел в воспоминаниях Татьяны, оказались опалены огнем, но не смотрелись от этого хуже. Лицо девушки было искажено ожогами и сажей, однако не потеряло своей дворянской красоты, а вот глаза, которые должны были смотреть мечтательно и воодушевленно на мир, осматривали допрашивающих ее с нескрываемым раздражением.

Марии было всего двадцать, однако, по ее прокуренному голосу, по повадкам и манере речи казалось, будто бы перед ребятами хорошо сохранившаяся сорокалетняя дама.

– Так вы по поводу смерти Таньки? – уточнила Мария, когда после нескольких минут ознакомительной беседы, Киприан стал задавать прямые вопросы. – Что на сей раз вам наболтал мой братец?

– О чем вы? – удивился Киприан. – Мы собираем информацию только…

– Мда? – Мария изогнула бровь, – А вот местные жандармы меня уже потаскали по допросным. И знаете что?

– Что?

– Я не трогала эту мелкую сучку. И могу сие доказать!

– Во – первых, не оскорбляйте ребенка, – заметил Киприан сурово. – А во – вторых – ваш брат ни о чем не сказал нам.

– Странно, – протянула язвительно Мария, продолжая промакивать мокрым платком ожог. – Обычно брат винит меня первой во всех своих бедах.

– У вас не очень отношения? – уточнил спокойно Феликс, начиная копошиться в своем кейсе. –

– Да никаких, собственно, нет.

Мария тяжело вздохнула, посмотрев в глаза Киприану.

– Я не трогала, ни Настю, ни Таньку. Да, я их ненавидела. Признаю и не отрицаю, но убивать… Да вы в своем уме? Чтобы я, дочка дворянина, графа, еще осквернила свои руки кровью этих безродных?! Киприан Кириллович, вы с ума сошли!

Феликс обратил внимание, как Мария обратилась к Драгоновскому. И сразу посмотрел на самого канцелярского главу. Его лицо не дрогнуло, как и глаза, в радужках коих не мелькнуло и проблеска веры девушке. Киприан явно не собирался просто так отпускать главную подозреваемую.

– Я сойду с ума нескоро, – спокойно выдал Киприан. – Не мечтайте, Мария Дмитриевна. А пока скажите, почему вы так ненавидели жену брата? И уж тем более их дитя?

– Об этом я бы хотела поговорить наедине с вами, – заметила девушка.

Она смерила взглядом Лидию, которая подготавливала повязку с раствором для обеззараживания. И стоило взглядам девушек встретиться, как Мария отсела в сторону, и, посмотрев на ассистентку с презрением, попросила:

– Пусть слуга уйдет.

– Она не служанка, – встрял Феликс. Киприан не стал препятствовать. – Не смейте так говорить.

– А ты кто такой, чтобы указывать? – Мария встала и, протянув к Феликсу руку, взяла его подбородок двумя пальчиками. – М? Ты кто? Может быть, министр? Или глава Собрания? Нет? Тогда рот закрой. И своей шавке то же самое прикажи.

– Кому? – Феликс убрал ее руку так, словно она была измазана грязью. – Не трогайте мое лицо, пожалуйста. У вас под ногтями сейчас могут быть опасные бактерии. А в Дельбурге не такая медицина, чтобы забыть о гигиене.

– Что?! – Мария замахнулась, чтобы ударить Ланского, как вдруг ее руку остановил новый игрок.

– Маша, хватит! Не бросайся на людей!

Подбежавший мужчина был одет в обычный жилет и рубашку, какие носили служащие в Канцелярии не на позициях ищеек, а вот золотая цепочка, выглядывающая из кармана, говорила о его хорошем доходе. Как, впрочем, и прилизанные назад воском волосы.

Незнакомец отвел Марию в сторону, набросил ей на плечи принесенный с собой плащ, после чего усадил на сложенных около цеха трубах, а сам, подойдя к Киприану, слегка склонил голову и, сняв перчатки, протянул руку.

– Покорнейше прошу простить Марию Дмитриевну. Она у нас довольно эмоциональный руководитель. Надеюсь, она не наговорила лишнего?

– А вы кто, простите? – Киприан также снял перчатку и ответил на рукопожатие.

– Прошу прощение за мою грубость, – мужчина мельком взглянул на Феликса, но потом вернулся лицом к Киприану. – Господин Томилин. Томилин Сергей Захарович, заместитель директора фабрики.

– Вот как, – протянул Киприан, чуя удачное совпадение. – А мы можем поговорить в тепле? И заодно отблагодарить доктора? – он кивнул на Феликса, из – за чего на лице последнего появилось непонимание. – Он осмотрел ваших сотрудниц и вытащил многих из цеха.

– Конечно – конечно! – Томилин тут же поманил всех рукой, – Идемте. В корпусе как раз пока никого. Там и отогреетесь. Маша! – он жестом позвал Шелохову, – Пошли. Отогреешься. А то целый день сегодня в цехе с девочками. Ты опять простудишься.

– Оставь свои заботы Димке и Ритке, – сухо парировала Мария, уйдя в корпус первой.

Она резво взобралась по лестнице наверх, Феликс, когда девушка уже достаточно высоко поднялась, увидел, что на шее сзади у девушки имеется какая – то татуировка. А обычно дворянкам было запрещено что – либо на себе рисовать. Это считалось делом путан в публичных домах, поэтому в высшем свете порицалось.

– Простите ее, – продолжал по дороге Томилин. – Хоть Маша и принадлежит к дворянам, она отнюдь не одна из них.

– Что вы имеете в виду? – удивился Феликс, следуя наверх за заместителем первым.

– Маша же… вы знаете, что она в девичестве Шелохова?

– В девичестве? – удивился следовавший за врачом Киприан. – То есть вы…

– Да, – Томилин сразу стушевался, но радушная улыбка не сошла с его лица. – Мы с Машей обвенчались. И бог даже наградил нас двумя детьми. Представляете, близняшки! С первого раза…

Когда Феликс достиг вершины, с которой было видно большую часть Лизовых гор, он мельком осмотрелся. Сквозь сетчатые ограждения он смог разглядеть небольшой городишко, с одноэтажными частными домами и стоявшими на отшибе несколькими двухэтажными богатыми для данной местности усадьбами.

С металлических подмостков было видно весь двор фабрики и часть отгрузочной зоны, где сейчас толпились зеваки, уцелевшие женщина и пожарные. Также Феликс увидел внизу пристройку с травмпунктом и гараж с металлической крышей, из – под которой вскоре выехала дорогая машина, похожая по корпусу на земную Alfa Romeo двадцатых годов.

На ее капоте покоилась прикрученная фигурка золотого гепарда, а на черной крыше была высечена эмблема дома Разумининых: два льва, скрестившихся в схватке на пиках.

– А что тут делал наш великий князь Разуминин? – уточнил Драгоновский, пропуская внутрь здания Лидию.

– Князь? – Томилин замялся, посмотрев вниз. – Если честно, приехал только его помощник, господин Штильц. И приезжал он за тканями для нового платья княгини Разумининой. Большего сказать не могу.

– Мне достаточно, – Киприан миролюбиво улыбнулся.

Но Феликсу показалось, будто бы Драгоновский чуть ли не оскалился, чуя ложь.

Внутри административный корпус ничем не отличался от обычного офиса на Земле. Только зеленые светильники с тусклым светом внутри плафонов – кувшинок придавали длинному коридору с дверью в конце некоторой зловещей ауры.

Феликсу стало в разы дискомфортнее, когда Томилин закрыл за гостями входную дверь, и доктор стал лучше слышать гул сквозняка, цокот каблуков в других кабинетах и щелчки пальцев по печатным машинкам.

Пока шли в кабинет и пока Мария приводила себя в порядок в уборной, Томилин успел рассказать почти все про семейную жизнь с Марией.

Шелохова ушла из дома в шестнадцать, приехала в город работать в ресторан при гостинице, а потом уже перешла на фабрику, в столовую. И уже там ее почти сразу приметил сам Томилин.

– Щуплая такая была, как будто голодом морили, ей – богу, – Томилин заварил всем чая и, присев на край стола, разрешил гостям освоиться на теплом диване. – А характер… ух! Если бы воевала в Седьмой войне, то, думаю, ее бы даже командиры боялись в армии. Если обидела вас, так не сердитесь, покорнейше прошу. Досталось ей в последние полгода сильно. Вымоталась вся. Вот, думаем, в отпуск уехать…

– Погодите, а что такого было в последние полгода? – спросил Феликс. – И почему вдруг дворянка ушла из дома?

– И да, – Киприан помешал в чае сахар и попробовал на вкус напиток, – в документах, вроде бы, Мария не замужем. Вы венчались неофициально? Без согласия дома Шелоховых?

– Конечно, – Томилин вновь поник, но вскоре вновь собрался. – Мать ее, Аглая Тимофеевна, когда я пришел просить руки Маши, сразу выдворила и меня, и ее за порог. Выкинула во двор ее вещи и прокричала, чтоб не возвращалась. К брату, насколько я знаю, Маша не ездила. Хотя, бог ее знает.

– Что ты там говоришь! – возмутилась вошедшая в кабинет Мария. – Вымоталась я… Ничего страшного, не сахарная. А ты – не болтай лишнего. Господин Киприан, я готова отвечать на вопросы.

Она присела напротив, поправив уже новый комплект синей формы.

Феликс мельком осмотрел ее: черные волосы убраны в тугую косу, кончики сострижены, на лице минимум пудры, пышные от природы ресницы тронуты тушью, а на губах сияет какое – то масло. Руки девушки были покрыты царапинами и коркой сухости, но Мария этого и не стеснялась. Как и золотого обручального кольца, которого ни Феликс, ни Киприан не замечали до этого.

– Спрашивайте, – разрешила Мария.

– Скажите, где вы были три дня назад, – попросил Киприан.

– Тут, на фабрике.

– Да – да, – Томилин положил руку на плечо жене. – Она была тут. Я могу подтвердить.

– А ночью? – уточнил Феликс.

– В девять мы уехали домой. И там были до утра. Могут подтвердить консьерж и соседка из пятнадцатой квартиры, – пролепетала Мария на одном дыхании, словно заученный стих. – Мы столкнулись на лестнице. Они куда – то собирались уехать.

– Номер соседей запишите, пожалуйста, – Киприан протянул записную книжку Томилину, и тот почти сразу начеркал номера. – Вы так хорошо знаете их?

– Конечно! – Томилин вновь воспрянул. – Когда три года назад Маша начала рожать дома, пришлось экстренно бежать к ним и звонить в госпиталь, чтобы врача вызвать. Я тогда только – только вступил в должность, телефона дома не было… А они и пустили к телефону, и потом еще носили нам молоко и мед, чтобы Машу выходить.

– Хватит, – тихо приказала девушка, опустив глаза.

– Прости, но ведь правда же. Маш, это нормально после родов.

– Хватит, я сказала! – Мария встала и посмотрела на Киприана. – Можете проверить мою память. Три, четыре и пять дней назад даже я была дома. Я не общаюсь с братом уже четыре года, как уехала сюда. Мы не родные люди. И то, что нас родила одна и та же женщина от одного и того же мужчины не означает, что мы – брат и сестра! Все. Больше не трогайте меня и мою семью!

Она вышла, хлопнув дверью.

На столе подпрыгнули чайник и чашки с ложками, а Томилин, прикрыв рукой лицо, глубоко вздохнув, взял свой бокал и, уже собираясь отпить, вдруг тихо протянул:

– Что ж такое…

– Она была такой всегда? – уточнил Феликс, встав и поставив свою чашку на стол.

– Да нет… ее после родов как подменили, – тихо сказал Томилин. – Она стала какой – то… раздражительной… злой.

– К детям как относится? – вклинился Киприан. – Не бьет?

– Нет, что вы! Она Ритку обожает, сюсюкается с ней так, словно не знаю с чем… Димку тоже любит, но он больше со мной всегда.

– А роды как прошли? – уточнил Феликс. – Были осложнения?

– Были, – вздохнул заместитель. – Машка была худой – зудой, и таз, как сказал доктор, узкий. Надо было ехать в Дельбург, чтобы там делали кесарево. А она наотрез отказалась. Ну а я… я не успел, – он сжал край стола так, что костяшки побелели. – Машка ночью начала рожать, а доктор приехал очень поздно.

– Вы приняли роды? – сразу спросил Феликс, встав напротив. – Я доктор, можете мне сказать. Возможно, у Марии что – то случилось.

– По – женски? – сразу испугался Томилин.

– Вероятно. Что случилось в ту ночь?

Томилин молчал. Ему явно было неловко, но при этом Феликс увидел страх на лице мужчины. Он явно прокручивал в голове ту ночь и отделял детали, которые можно рассказать, а какие стоит оставить в прошлом.

– Можно наедине? – уточнил мужчина.

– Разумеется, – Киприан похлопал по плечу Феликса, а потом поманил Лидию. – Идем, нам еще нужно осмотреть место взрыва.

– Хорошо.

Они вышли, прикрыв за собой дверь, и Томилин, упав на диван, закрыл лицо руками. Феликсу показалось, что еще немного – и мужчина расплачется, но нет. Сергей просто уперся локтями в колени, а на ладони положил голову, смотря на Феликса с надеждой.

– Вы знаете, что делают, когда головка малыша не проходит?

Феликс лишь кивнул и протянул:

– Эпизиотомия… Но только не говорите, что…

– Да. Пришлось. Иначе бы Димка не прошел. А Маша уже начинала задыхаться. И мне пришлось…

– Откуда вы узнали об этом способе?

– Вычитал в хирургических книгах. Я читал почти все перед родами, чтобы, если что, помочь Маше. Она и так мучилась девять месяцев.

– И что было потом? После родов?

– Врач, прибывший к нам, зашил, конечно… Но Маша лежала неделю с температурой, не могла кормить потом, а затем начался…

– Сепсис?

– Откуда вы…

– Предположил, – смягчил Феликс. – И? Ей помогли?

– Конечно. Не знаю, что там ей давал этот доктор, но Машка выкарабкалась. Через две недели встала, а через полгода вышла уже на работу. Представляете!

– Волевая, однако, женщина, – с уважением сказал Феликс. – А что был за врач? Откуда, точнее.